* * *
— Опять тут? — Козлов устало вздыхает, возводя глаза к небу. Капитан вообще-то не рассчитывал, что городской мальчик у него останется. В смысле, в Топях. Ай, какая уж к черту разница, себя-то можно не поправлять — у него: в Топях, в доме, под кожей и ребрами. Кольцов к берегу озера уж пятый день приходит. Козлов понимает, но ничего не говорит. Первые три дня они ругались так, что чуть не поубивали друг друга к херам собачьим. Максиму больно, страшно, а спокойствие капитана просто добивает. Как будто похуям ему, что Дениса нет больше. Козлов говорил ему что-то о терпении, но Макс не слушал. Потом как-то поспокойнее стал — не оклемался, но, видимо, общество Козлова поспособствовало. Интересно, похуизм заразен? — Просто смотрю, — Максим плечами пожимает, сидя на траве, даже под руку, в кудри зарывшуюся, чуть подставляется. — Раньше седьмого дня точно не вернется, пошли давай. Кольцову кажется, будто он ослышался. Но голову все равно задирает резко, проезжаясь щекой по штанине на бедре Козлова. — Че? Капитан отрывает взгляд от озерца, голову наклоняет да в глаза, надежды и неверия полные, заглядывает. — Ниче. Домой пошли, говорю, — рука соскальзывает, капитан разворачивается и идет в сторону деревни, а Максим вскакивает как-то заторможенно, неловко спотыкается даже, но нагоняет. — Так он вернется? Как? В смысле... Откуда ты знаешь? Козлов только в усы усмехается. — Я и не знаю. Пока. Но предчувствие у меня такое. Раньше седьмого дня они, — абстрактно капитан за спину большим пальцем указывает, в сторону озера, — Не ворачиваются. — Погоди... Так... А че ж ты, блять, раньше не сказал, что он вернется? — возмущение, скользившее в голосе, буквально ножом можно было резать, до того оно чувствовалось. — Потому что не факт еще, что вернется. Но шансы есть. Максим чувствует, как внутри обрывается что-то. Надежда — вещь опасная, но такая, сука, приятная. Он со спины на мента налетает, обнимает крепко, в плечо утыкается. И Козлов видит первую попытку Макса улыбнуться за эту неделю.* * *
Денис приходит поздно. В полночь. Символично до пизды, думается Кольцову. Заходит, как к себе домой. Вернее, в кровать забирается. Максим вздрагивает во сне, к Козлову жмется, и только потом буквально подрывается в сидячее положение. Потому что не должно быть за спиною тела холодного, не должно быть тихого дыхания за ухом, не должны руки чужие по плечам скользить. А с края кровати, — из темноты самой, — до боли знакомая рожа смотрит. Не злобно, только чуть растерянно. Кольцов сглатывает, нервно на спящего мента смотрит. Решение принимает. Да ебись оно все конем — вот такое решение. Потому что рука раньше мозга одеяло приподнимает. Титов лезет через него, под него, чтобы в середине оказаться. Где только шмотки свои мокрые скинул — не понятно. Завтра можно будет узнать, сегодня не хочется. И даже если глюк это, жестокая шутка травмированного потерей мозга — хер бы с ним. Козлов ворочается, — холод почувствовал, не иначе, — сонно глаза приоткрывает. Максим замирает настороженно. — Стало быть, вернулся? — на Дениса смотрит, прям в упор, понимающе так. Кольцов видит — у обоих во взгляде тоска общая. — Вернулся, — Титов щекой о подушку трется, глаза прикрывая. — Тогда спать не мешайте, — Козлов руку свою на бок Дениса закидывает, прямо рядом с рукой Максима. Макс выдыхает с облегчением, уперевшись лбом в холодное и все еще немного влажное плечо Дениса. Вот так хорошо. Идеально.