…потрескавшийся хрусталь.
Он не смог спасти свою возлюбленную и обвенчанную «супругу». Не смог. Ведь его соперником оказался сам император. «Будь проклят тот день». Господин Верита обязан сидеть за одним столом с ним, выполнять его поручения беспрекословно, марать руки кровью и этими же руками хвататься за плечи своего единственного спасения — милой дочери. Когда на свет появился его первенец и единственный сын, мужчина думал (и был уверен в этом), что ему ничего не угрожает. Император Руфелис дал добро на венчание с Тией, а значит и её дитя правитель не тронет. Каким дураком оказался гений века. Всё произошло через несколько месяцев после рождения Лукаса де Верита-ла Моник, мальчишки с серебристыми волосами, вытканных из лунного серебра, и изумрудными очами. Когда императорские стражники нагло заявились в дом и по приказу императора насильно забрали Аристию во дворец. Через крики, боль, мольбы и слёзы. Вот какими оказались настоящие намерения императора, от которых он всё отмахивался милой улыбочкой. Значит, захотел видеть на своём троне наследника от неё. Силой обесчестил Аристию и вернул, как испорченную вещь обратно. Каков подлец… Запугал невинную душу, вот она и согласилась на все грязные деяния. А после узнала, что под сердцем носит ещё одно дитя. Как же девушка рыдала, вцепившись в пальто Аллендиса. Что-то нервно шептала, молила о прощении. Разве… можно хоть в чём-то её винить? Она оказалась марионеткой, которую вертел как душе угодно другой человек. А после родилась и его дочь. Её глаза да и сам образ так ослепил герцога Верита, казалось, весь мир померк в сравнении с этим дитя. И тогда он дал ей имя. Маргарита — жемчужина, жемчуг, который хранится в пучине океана и освещает путь. Она — его величайшее сокровище. Девочка со светло-зелёными волосами и золотыми глазами матери, невинное создание и такое хрупкое. А как радовался Лукас! Ведь он так хотел себе младшую сестрёнку. Они наконец-то зажили счастливо, как большая семья. Однако, счастью не суждено длиться вечно. Стража заявилась и в этот раз за сбежавшей «Императрицей». Прознав про рождение дочери Верита, императору тоже захотелось заполучить в коллекцию такой цветок? На сей раз этот мерзавец заявился лично. Как мило с его стороны, не правда ли? Он снова её забрал, запер в своей клетке. Ещё не оправившееся тело насиловал вновь и вновь, пока не получил то, что хотел. Вот так и умерла Аристия Пиония де Верита-ла Моник. Рожая ещё одно наследное дитя. А что Руфелис? Он просто сделал свои дела и всё, оставил в муках увядать этот прекрасный цветок. Воспоминания отпустили смиренную душу. Сейчас изумрудные очи не соизволили поднять взор на «добродушного» правителя империи, которая и так уже катится вниз (по меркам Аллендиса). Вместо этого кусает губы. Перед глазами вновь пролетела картина. Да, герцог Верита отчётливо помнит… Этот монстр приказал закопать заживо его сына. А ведь тот просто высказал свою точку зрения по поводу реформ. Почему, смотря на этого синеволосого ублюдка, вспоминается только плохое? Почему Рита должна находится подле него? Почему?.. Почему он так приветливо улыбается гостям, внутри строя всем козни? — Отец… — мужчина мимолётно вздрагивает от тихого бархатного девичьего голоса, оборачивается тут же. — Вам дурно? Мрачный герцог облегчённо вздохнул, накрывая аккуратную ладошку дочери, что легла на локоть его сюртука. Незаметно для себя молодой вдовец начал оглаживать руку дочки. Та лишь взяла его под локоть, склоняя голову к отцовской груди. Именно так она могла избавить любимого папочку от отрешённости во взгляде. — Я в порядке… Всё хорошо… — уголки его губ дёргаются вверх. — Не беспокойся. Ты выросла у меня такой красавицей, Рита. — Ну что Вы, папа, мне всего 13. — поспешила всё тем же спокойным тоном поддержать отца девочка, ибо почувствовала, что они оба добились мужской скупой слезы. — Всё благодаря Вам. Да… Именно благодаря ему девочке досталась восхитительная внешность. — Да благословит Вита! — хах, они уже и позабыли про императорский тост и про то, что уже сидят за одним столом с «этим». Император Руфелис на мгновение замолкает, после что-то добавляет о совершеннолетии Лукаса, как сына одного из его самых доверенных лиц, и как ему посчастливилось родиться в такой великий день империи. Аллендису всё равно на это поздравление, если его можно таковым назвать. Сейчас выплёскиваешь пыль в глаза, уже позабыв, как ты его засыпал сырой землёй? И всё же речь была воистину великолепной. Аристократы не смогли сдержать громких аплодисментов. Бокал с привлекательной жидкостью поднимается, а после соприкасается с алыми губами Руфелиса. «Подождите». «Здесь что-то явно не так». — Ваше Величество, не пейте! Чаша в руках правителя с треском упала на белоснежную скатерть стола, разбившись. Император ошарашено устремил взгляд на виновника сего деяния. В его глазах полыхала ярость, пока он не столкнулся с пронзительными золотыми очами. Воцарилась напряжённая тишина. Наследница семьи Верита стояла широко расправив плечи. В её руках находилась маленькая невидимка, точно такая же больно воткнулась в запястье правителя, из-за чего он и выронил бокал. Знать на удивление начала нервно перешёптываться. — Что это всё значит? — Ваше Величество, простите мне мою дерзость, но я обязана это сказать. Запах у вашего вина мне показался довольно странным. Обычно такой запах свойствен синильной кислоте. Это наиболее опасный быстродействующий яд. Встретить его можно в косточках некоторых плодовых деревьев. При попадании в организм в повышенном количестве он нарушает работу мозга, резко снижает артериальное давление, вызывает патологии в работе сердца. Летальный исход при передозировке наступает практически мгновенно. — Что Вы этим хотите сказать, леди Верита?! — подхватился какой-то мужчина со стороны аристократии. Граф Хамел, похоже Вы забыли своё место. Вы не смогли заручится поддержкой моего отца, теперь так Вы собираетесь мстить? — Всё просто, граф Хамел. Его Величество хотели отравить. Отравить… Отравить? Паника на мгновение затопила сознание, но уже в следующую секунду четким голосом в голове прозвучали инструкции. А ведь его Величество успел сделать глоток. Эта девчонка… Её лицо ничего не выражало, лишь золотые глаза горели, словно могли испепелить всё вокруг. Она спасла ему жизнь. Определённо… — Отравить?! Уму непостижимо! — Но откуда леди всё это известно? Она умна, гениальна, но не может так просто заявлять подобные вещи, если только… сама не подсыпала яд в чашу его Величества! — как только граф заикнулся об этом, Маргарита перевела взгляд на главу рода Хамел, и тот заметно поежился. Девушке не нужно было говорить о своей неприязни. Она умела смотреть на собеседника, как на муравья, что случайно попал под её туфельку и это было даже красноречивее, чем если бы она выражалась словами. Такая же как и отец… — Не смейте клеветать на моё дитя, граф! — какой любящий отец останется в стороне после такого оскорбления в направлении своего дитя? Вот и Аллендис не удержался, чуть ли не вскочив с места. — Не нужно, отец. — мягко отозвалась бастард, смотря в сторону отца. После её взгляд вернулся к императорской личности. Дитя промолвило ещё несколько слов только с более спокойной и сухой интонацией. Нельзя показывать слабость, вражеская фракция только и ждёт момента. — Ваше Величество, я говорю это лишь из личных наблюдений. Этот яд… Бесцветная, очень летучая, легкоподвижная вредоносная жидкость, имеющая характерный запах горького миндаля. Разве, Вы его не чувствовали? — с нажимом говорила Рита, пытаясь достучаться до правителя Кастины. — Ваше Величество… Не смейте тронуть моё дитя. Тия?.. — Кто бы то ни был — он обязательно поплатится головой за содеянное. Что касается леди… Я благодарен Вам за своё спасение. — от этого бедлама у Руфелиса разболелась голова, его начинало мутить. — Я лишь выполняла свои обязанности, Ваше Величество.Влюблён по уши… И тонкий лёд. Помнишь?!
***
Слуга принял все указания господина, низко кланяясь, так, чтобы его голова оказалась на уровне коленей. Он не мог позволить себе даже малейшую ошибку… Ведь прекрасно знал, когда император остаётся в полном одиночестве — он показывает истинное лицо. Мужчина был особенно требователен и скор на расправу именно в этот полу сумрачный час. — Ты принёс вино? — Да, сию секунду, господин. — слуга нервно сглотнул, чувствуя, как начинает ныть его больная спина. Он не мог разогнуться, пока господин не прикажет, поэтому нервно сжимает серебряный поднос на котором расположилась бутылка дорогого алкоголя. — Хорошо. Лицо несчастного покрыла испарина. Он покраснел, так как не имел права выпрямиться без приказа, но продолжал упрямо ждать дальнейших указаний. На лице императора расползлась холодная ухмылка. Ему приносило некое веселье наблюдение за таким послушанием слуг. — Вы разузнали, кому взбрело в голову меня отравить? — император знал, что не получит ответа, поэтому сразу продолжил. — Эта девчонка спасла меня. Какое гениальное создание, ну прям как папаша! — заметив плохо скрытое непонимание на лице подчинённого (даже при условии, что тот находился за его спиной), Руфелис отмахнулся. — Налей мне вина и можешь быть свободен. С глаз долой. Всё было сделано, как и ожидалось. Руф вальяжно отпил глоток, после отставил, поморщившись. Устало потёр виски. Эта ситуация всё никак не унималась у него в рассудке. Сейчас императора скрыл ночной свет в своей обители, луна так и норовила попасть внутрь просторной комнаты. — Знаешь, отец, я заполучу эту девочку. Она станет мне опорой и в будущем прекрасным правителем. «35-й император Маргарита де Верита-ла Моник!». Как величественно звучит, правда, отец? Незаметно для себя заговорил мужчина, будто живому собеседнику. Руфелис вновь устремился на огромную картину взглядом своих синих глаз, крутя бокал с вином в подрагивающих от напряжения руках. Ему весело, слишком весело! Эта особа и всё её существование. Подумать только! Кем бы она была, если бы её отец не родился в герцогской семье, да ещё и не оказался гением столетия! А мать? Мать у неё маркиза, с титулом императрицы. Ха! Как же это раздражает, но с другой стороны неимоверно веселит. — Эта девчонка… Раньше я думал, отец, что она такая же… Помнишь, Аристия была вылитой копией Джеремии, за исключением серебристых волос отца. Они чересчур одинаковы. Две мягкосердечные дуры. Вот я и думал, что это дитя окажется такой же… Такой же копией матери, лишь с травянистыми волосами. По началу так и было, однако, вся эта «игра» оказалась намного запутанней. Жестокий император на мгновение прервал свой монолог, качая головой самому себе. Его взгляд приобрел отрешённость, которая вскоре заменилась широким оскалом. — Она стала вылитой копией герцога. Её лицо, её имя — всё принадлежит ему! Ахах… всё с самого начала было таковым. Представляешь…? — бокал с алой жидкостью опустел. Император недовольно хмыкнул, бурля взглядом хрусталь. Сам сосуд не наполнится дурманящим напитком, сколько ты не буравь его приказным взором. Руфелис встаёт, наливает себе полную чашу. Сам себе господин. На секунду мужчине показалось, что в алой жидкости мелькнул образ той девчоночки. Рука сама по себе дернулась, поднялась и швырнула бокал о стену. По полу рассыпались осколки, а на светлой стене явились подтёки от дорогого алкоголя. Как же раздражает. Эта девочка сводит его с ума. Император заливается смехом душевнобольного человека, хватаясь за голову и падая в объятия любимого дивана. Смеётся долго и горько. — Она оказалась его копией. От лица до характера. Ты, скорее всего, хочешь возразить, отец. Ведь глаза, глаза маркизы, её золотые глаза перешли ей. Этот человек поглощен тайными желаниями своего рассудка. Всё кидает странные взгляды на портрет, обрамлённый в золотую рамку. Руфелис говорит это, ведь замечательно знает, как укоризненно посмотрит на него родной отец. Император знает этого старика как никто другой. — Этот проклятый взгляд может принадлежать лишь ему. Глаза золотые, но она смотрит на всех взглядом, принадлежащему герцогу Верита! Ха-ха… Представляешь?.. — Однажды Аристия назвала его «Изумрудом империи», представляешь? Изумруд империи! Ха-ха!.. Не уж то только из-за его цвета глаз? Не уж то он очаровал её лишь глазами? Каков наглец. Она видела в его изумрудных глазах лишь любовь, а я заставил в них плескаться отчаянию. Ну, когда закопал его первенца заживо. Весело, правда? Не волнуйся, это была лишь шутка! Взгляд с картины его пожирает. Ему не нравится такой взгляд. В нём нынешний император видит осуждение. — Почему? — мужчина приподнял одну бровь, не скрывая своего настроения. — Не знаю, но мне эта ситуация показалась довольно весёлой. Если так подумать, то я здесь вершу судьбы всех. Когда эти дети появились на свет, я мог бы их убить сразу. Однако, я так не поступил. Каждую ночь Рита снилась ему. Приходила как наваждение, заставляя быть с нею рядом. Это было не правильно. Это было мерзко даже для такого тирана, как он. Будучи ещё ребёнком она уже заставляла быть только с ней, сосредоточить весь мир только вокруг неё. Когда император пытался отдалиться, она хватала его за руку снова. Руфелис подумал, может это не так уж и плохо? Он увидел радость на девичьем личике, когда он принял её веночек из полевых цветов. Тогда руки невольно потянулись к этому дитя и сами взяли на ручки. Впрочем, она всегда рядом и при любой возможности её можно будет убить. Нет! Стоит увидеть это лицо, преследующие императора во снах и наяву, и у Руфелиса пробуждается желание убивать. Но хочется побыть с нею ещё немного. Нет, стоит убить её прямо сейчас! Но… ещё немного… капельку… Хочется видеть это очаровательное личико подле себя! Да, подле себя… Тогда почему он позволил своей родной дочери так издеваться в детстве над этим ангелом? Диана желала, чтобы он видел только её в качестве наследницы и обожаемой принцессы, поэтому она рвала и метала, резала Рите волосы, сквозь её горькие слёзы. Она заставила упасть Риту на колени. Герцог Верита был тогда в ярости, но это не столь важно. А потом……а потом девочка изменилась.
Нет… она не то чтобы… Она приняла свою истинную сущность. К своим 12-13-ти годам это создание перестало быть наваждением. Она… изменилась, только Руфелис не мог понять, что не так?.. Подчинённые-олухи! Как же они сразу не могли заметить этот элементарный факт?! Она и никогда не была похожа на Аристию. Она не была Аристией, как его уверяли и назойливо жужжали: «Юная госпожа просто копия своей покойной матери! Её взгляд маркизы и сердце такое же доброе, как и у неё». Она — это Аллендис. Нет… она… она… Кто же она?.. — А ты знал, отец, у неё очень тонкая шея. Пухлые щёчки, но тонкая и изящная шея. Странновато, не так ли? Изящная шейка, подойдёт для гильотины, ведь это большая редкость, чтобы у дам была такая подходящая шея. Мне даже жаль, что лезвие плахи испортит такое идеальное творение. Хах, а герцог то молодчинка! Смог зачать такую красивую леди с тонкой шейкой! Мне не о чем теперь беспокоится. И вот опять она пришла к нему. В груди зарождалась боль от её взгляда. Это была ловушка для него, из которой он не мог выбраться. Но сны не вечны… Сон — это не реальность? Её образ, он отчётливо видит 13-летнюю девочку в фиолетово-белом платье, её волосы развиваются, сам образ кажется полупрозрачным. Только… он больше не видит её взгляда. её глаз, лишь улыбка не сходит с её уст. Руфелис протягивает руку вперёд, касаясь травянистых волос. Он ничего не чувствует… Лишь холод и… Безумие. Паршивка. Маргарита де Верита-ла Моник приходила как наваждение, не отпускала, а затягивала эту цепь еще сильнее, топя его в глубокой пучине. Пожалев уже в который раз, что позволил ей сбежать после банкета, он отчаянно пытался выкинуть ее из головы, но даже так его настиг единый финал — петля на шее под названием её имя. Она сжимала его и не выпускала из своих оков, из которых он — император так отчаянно пытался выбраться. Постепенно перестав сопротивляться, он отдавался этому течению. Ведь было бессмысленно барахтаться в омуте из собственной крови. Теперь больше не отворачивался, не отталкивал, а смотрел на нее и даже в какой-то момент залюбовался ею. Она была прекрасна: завитые на концах кудри, как у Тии только травянистые, золотые и пронзительные глаза, нефритовая кожа от которой веет теплом. — Представляешь, отец… — уже утверждает синеволосый господин. — Можешь молчать. Итак ты всегда это делаешь. — верно, от портрета ничего не добьёшься. А вот она выслушает. — Ты ведь даже не моя дочь… Так почему же я чувствую, что в твоих жилах растекается моя кровь? Как же глупо всё отрицать. — Я тебя ненавижу, моё милое дитя…