Мы такие, знаешь, как будто бы новый level

Когда смотришь на Янковского, первое, о чем думаешь — пиздец, породистый. Такого бы да на выставку какую, идеальные параметры скул по нему сверять. Ваня хоть и кажется простым, своим таким парнем, без гонора, а все равно проскальзывает и стать в осанке, и сдержанная вежливость в речи, и едва-едва заметное снисхождение. Тихон заходит в трейлер уже под вечер. Якобы отрепетировать сцену. Ну, да, сцена тут точно будет. Ваня лежит на диванчике, в джинсах и футболке, а все выглядит так, будто все тут — его личное. Тихон усмехается. Янковский нарочно листает какую-то книжонку, покачивая босой ступней, и внимания совсем не обращает. Естественно, внимание такой особы нужно заслужить. Тихон снимает обувь, верхнюю одежду. Это их маленькая игра. Без победителей и проигравших, просто забава, переставшая быть забавной уже очень давно. Сейчас только от предвкушения и нетерпения все в узел внутри стягивается. Что довольно интересно, ведь обычно одно и то же действие, повторенное раз за разом, только уменьшает желание. Но не в их случае. Каждый раз как первый. Потому что каждый раз что-то, но неуловимо меняется. Мелочь какая-то, казалось бы, а все равно. Вот как сейчас — Тихон присаживается на край диванчика, хочет двинуться ближе, наклониться, поцеловать, но аккуратная нога останавливает. Босая ступня упирается прямо в грудь. Взгляды встречаются. Им, порой, и говорить-то не надо ни о чем, так понимают. Брови у Вани чуть сведены, губы свои поджимает, строит из себя недовольного. Не разрешал, мол, лапы свои крестьянские к телу царскому тянуть. Тихон хмыкает коротко, рукой своей ногу чужую накрывая, перехватывает под стопой, чуть назад отклоняется и... И целует свод стопы, не разрывая зрительного контакта. Усмехается, срывая удивленный вздох. Знает, как умаслить. Знает, как хорошо сделать. Ваня от этого жеста тает весь внутри, хоть и скрыть пытается. А Тихон все видит — и как хищно воздух втягивает носом, и как скулы алеют, и как взгляд шалым становится. Язык меж губами проходится, слюною смачивает. Ванечка кивает, — и Тихон берет свое. Тянет рывком ближе к себе за ногу, вгрызается поцелуем в губы, книжку вырывает из рук и на пол отбрасывает. Ваня знает, что Тихон сегодня не будет нежным. Тихон знает, что Ваня готов. Джинсы, футболка и белье снимаются в четыре руки с очень редкими перерывами в поцелуях-укусах. Диван пиздец какой неудобный, и Тихон стаскивает Ваню на пол. Тот шипит что-то про «блять, можно же по-нормальному» и «здесь слишком твердо», но кто бы его послушал. Пальцы толкаются в мокрое и уже растянутое, трутся о стенки под тихий стон. Потому что громко нельзя. Это дома поорать можно всласть, а здесь надо быть аккуратнее. Поэтому Тихон рукой рот чужой накрывает, сжимает крепко, сильно, даже попробовать приоткрыть рот не получается. Ваня носом шмыгает, ноги в стороны разводит, сам приглашает. Тихон входит резко, загоняет глубоко и в один толчок. Обжигающе. Дает немного времени привыкнуть, — буквально несколько секунд, пока медленно вынимает, заставляя прогнуться до хруста в пояснице от ощущения того, как сильно растягивает изнутри, — и держит раскрытым на самой головке, не позволяя ни уйти, ни насадиться. Ваня нетерпеливо ерзает, слабо пинает в бедро, призывая двигаться. Пытается руководить процессом. Нет уж, снимай корону и задирай подол, королева. Сегодня будем играть в другие игры. Тихон руку от рта отнимает, палец к собственным губам прикладывает, — тише будь, — и уже через мгновение переворачивает на живот, вздергивает за бедра, тянет к себе ближе, дразнит скользнувшим меж ягодиц членом. А дальше... Дальше Ваня забывает как дышать. Кусает губы, жмурится, всхлипывает. Потому что толчки мощные, быстрые, до звонкого шлепка плоти о плоть. Собственный член такой мокрый, что становится немного неловко, особенно от ехидного тихоновского «уже потек?». Да, блять, потек. До коленок дрожащих и разъезжающихся, до белых кругов перед глазами. С Ваней раньше никто так не обращался. Лобызали, как статую, как произведение искусства, обращались как с хрустальным и все в глаза заглядывали, «не больно?», «не пережал?», «ты в порядке?». Еще немного и вообще бы не сексом занимались, а сонеты по сто часов слушали и интеллектуальный оргазм испытывали. А Тиша... Тиша трахает его, как блядь. Хватается до синяков за предплечья, удерживая, как за поводья, и насаживая сильнее. Кусает мокрый от пота загривок. Позволяет себе шлепки, — тяжелые и болезненные, — отвешивать. Пальцы свои в рот толкает. Живот втянуть просит, чтобы ладонью пощупать насколько он глубоко. И Ваня воет, хрипит и рыдает под ним, пока Тихон пальцы облизанные пытается протолкнуть туда, где уже и так все им занято. Рассказывает ему, какой Ванечка мокрый и тесный, как даст дома покричать, какой он ебливый на самом деле. Тихон знает, как надо трахать королев. «Со всем почтением, мадам, разрешите вам вставить» Кончает внутрь, а потом смотрит, собирает пальцами и снова внутрь проталкивает под жалобный скулеж. Ване хватает хорошего сжатия рукой, теплого веса чужого тела и укуса в плечо, чтобы кончить — долго и сладко, просто мозговыносяще. И хорошо, что Тиша рот ему закрывает. Так острее, вкуснее и вместе с тем безопаснее.

* * *

Они лежат на полу, и Ваня даже не пытается заставить себя свести ноги. Только сигарету у Тихона забирает, затягивается. — Так, лапы убрал, — выдыхает прямо в лицо Жизневскому, который уже ручонками своими по бедру его елозит. — Не уберу, — сигарету забирают, и Ваня пытается сделать недовольное лицо, отпихнуть руку. — Ну, Ти-и-ш, — уже капризно немного, когда набок переворачивают, телом горячим и липким прижимаясь. — В следующий раз попросишь лучше, — мягко мурлычат где-то над ухом, хватаясь под колено и ногу для удобства сгибая. Попросит, конечно.