Bedroom Hymns

      Игорь перестилает постельное белье крайне тщательно: расправляет все складки на простыне, взбивает подушки, выглаживая каждый край, несколько раз встряхивает одеяло, чтобы потом сложить его в несколько раз и убрать на кресло, стоящее около окна. Олег в душе, кажется, минут двадцать пять, но ощущаются они целой вечностью, за которую можно успеть не только перестелить постель, но и найти в аптечке лубрикант с резинками, ответить на рабочее сообщение от Дубина и пару минут просто посмотреть перед собой на узкую щель между дверью в ванную и паркетом. Волков выходит из душа с влажными, чуть вьющимися волосами, вытирая на ходу руки и плечи махровым желтым полотенцем со странным черным принтом. Несколько капель воды успевают сбежать по торсу и впитаться в резинку широких пижамных штанов. Он встает прямо напротив, можно наклонится вперед и лизнуть подвздошную кость, или прикусить, или накрыть ртом, оставив засос, или просто проследить едва выпирающий контур губами. Вместо этого Игорь ведет руками от натянутых под штанами подколенных жил, до упругих ягодиц, которые невозможно не смять пальцами, слыша сверху тихий смешок.       — Ну что, так и будем сидеть? — голос у Олега спокойный и почти не лукавый, и Игорю приходится поднять голову вверх, прислонившись подбородком к низу поджарого живота с четко очерченным прессом.       — Можем постоять, — Гром соглашается легко, притягивая Волкова ближе, ведет руками выше, оглаживая горячую поясницу. Внутри загорается пока еще не возбуждение, но ленивое собственничество. Хочется трогать, гладить, кусать. Он оставляет короткий сухой поцелуй около резинки штанов, потом еще один и еще, накрывает все-таки едва заметную тазовую кость губами. Олег гладит его ладонями, немного узловатыми, по плечам, почесывает загривок, а потом отстраняет от себя, обходит кровать, (Игорю приходится обернуться, чтобы смотреть дальше) аккуратно положив полотенце на тумбочку, а потом ложится. Не разводит ноги призывно в стороны, не делает сложного сексуального лица, просто подкладывает подушку под спину, чуть съезжая вниз и смотрит. Спокойно так. Выжидающе. Даже волосы не зачесывает со лба, позволяя им свободно лежать, делая взгляд еще темнее. Гром сглатывает тяжело, залезает на кровать целиком, стягивает с себя майку сразу –так приятнее – прохладный воздух из окна ложится мазками на лопатки. Он касается чужой, еще немного влажной после душа стопы, разминает ее пальцами, долго, обстоятельно. Волков дергает несколько раз ногой, словно от щекотки, но вторую стопу тоже протягивает охотно.       Дальше можно накрыть ладонями литые икры, благо ширина штанин позволяет, погладить руками, безмолвно прося расслабиться. У Олега с расслаблением сложные отношения: он всегда словно натянутая тетива, словно оружие, вскинутое на изготовку, любой посторонний звук или резкое движение за окном их частного дома, и он спрыгнет с кровати, словно ничего не было. Поэтому здесь надо медленно и обстоятельно.       Олег тянет его к себе рукой на загривке, выше, впивается в рот сразу, горячо и жадно, выглаживает языком мягкие щеки и острую кромку передних зубов, а потом отстраняется и падает спиной обратно на подушку, словно ничего не было, только рот у него влажный и воспаленный, словно открытая рана. И глаза блестят черным затягивающим мазутом. Игорь думает, что можно принять правила игры, сдернуть штаны, растянуть пальцами, немного грубо, оставить несколько укусов на внутренней стороне бедра, а потом трахать быстро и жестковато. Но сегодня не тот день. Поэтому он подается вперед, нависает над чужим лицом, вглядываясь внутрь смольного зрачка, и выдыхает прямо во влажный рот:       — Тише.       У Волкова как-то почти трогательно вздрагивают брови, он смаргивает несколько раз, словно прогоняя наваждение и закидывает голову назад, закрывая глаза и подставляя шею. Мучительно, но побеждено. Игорь обводит губами абрис чужой челюсти, кусает прямо около уха, спускается ниже, широким движением слизывая отголоски свежей испарины и горьковатую хвою геля для душа. Под его ладонями – словно горящий внутри металл, несгибаемый, но мягкий, податливый, не меняющий формы. Он гладит пальцами плечи, грудные мышцы, остро выпирающие ребра, когда после очередного укуса Волков поджимает живот и выдыхает сквозь нос коротко. Дальше можно накрыть ртом небольшой шрам у яремной вены, прикусить ключицу и уткнуться носом в местечко между плечом и шеей, притереться, вдыхая давно знакомый запах. Игорь ощущает, как тяжелый хмель заволакивает голову, как горят губы и ладони, как возбуждение, пока еще легкое, но уже заметное, стекает в пах, обжигая электрическим током нервы. Олегу не надо ничего делать, чтобы быть соблазнительным – он сам по себе соблазн. Когда выламывает себя изнутри, чтобы подчиниться и расслабиться, отпустить хотя бы ненадолго вечный контроль. Игорь ведет губами ниже, чувствуя быстрое и острое биение чужого сердца, чувствуя, как Олег сгибает ноги в коленях, сжимая сильнее бедра, прося ускориться, перестать мучить. Еще рано. Можно оторваться ненадолго, окинуть взглядом распятое под ним тело: лица все равно не видно, только немного скривленный рот, острый угол челюсти и шею, покрытую красными пятнами засосов и возбуждения.       Игорь кладет руки на быстро вздымающуюся грудь, разминает и ее тоже, потирая соски, смотрит, как конвульсивно дергаются чужие пальцы, разрываясь между желанием вцепится то ли в простыни, то ли в самого Игоря. У Олега на поджаром боку, прям на четко выделенных косых – длинный, рубцовый шрам в два пальца толщиной. От ножа. Кожа на нем не такая чувствительная, но очень гладкая и Волков вздрагивает каждый раз всем телом, если до него дотронуться, словно там, под кожей, еще не срощенные мышцы, горячие и воспаленные, болящие от каждого касания. Гром любит тереться о него щекой или накрывать во время сна ладонью, как будто если очень сильно захотеть, он пропадет, вместе со всей причиненной болью.       Игорь снова прижимается лбом к животу, чувствуя под подбородком резинку пижамных штанов и жар, идущий от паха. Хочется укусить тут, под пупком, но кожа настолько туго прилегает к мышцам, что подцепить зубами не выйдет и он ограничивается быстрым сухим поцелуем, едва заметная щетина колет губы. Олег вверху дышит сипло и полузадушено, но не стонет, пятна стекают ниже по груди к натертым красноватым соскам. Возбуждение стреляет в поясницу, заставляя зашипеть сквозь зубы. Игорь стягивает пижамные штаны, ведет ладонями по бедрам, поглаживает внутреннюю сторону, мягкую и чувствительную – от этого касания Волков подбирается весь и мышцы в ногах сокращаются. Невольно. Конвульсивно.       — Хватит меня мучить, — голос у него тяжелый, хрипящий.       — Потерпи, Олеж, — он мнет мягкую молочную кожу, не сильно, почти ласково.       У Олега стоит, низ живота уже влажноватый, с головки подтекает прозрачный предэякулят. Игорь накрывает член ладонью, растирая смазку и слышит, наконец, рычащий вибрирующий стон, словно прокатывающийся по венам ток, поднимает глаза и натыкается на два темных, блестящих мазутом, пятна чужого взгляда. Он двигает рукой медленно, словно проверяя, сколько ему можно, Волков закатывает глаза, приоткрывая рот, изгибается весь, чтобы дотянутся до комода и кидает ему продолговатый тюбик. Гром посмеивается, пережимает член у основания, вызывая недовольное шипение, медленно подпихивает вторую подушку под поясницу, стараясь сосредоточиться на чем угодно, только не на собственном возбуждении, оплавляющем остатки мозгов. У них давно так не было. Точнее, было недавно, но Олег давно не был снизу, и поэтому сейчас надо быть особенно внимательным. Он чуть разводит ягодицы в стороны, рассматривая как поджимается вход, розовый и совершенно гладкий. Волков всегда был идеалистом в вопросе собственной гигиены – взять хоть тот же идеально выбритый пах, даже дорожку из волосков от пупка и ниже, и ту сбривает. Игорь греет на пальцах смазку, слегка пахнущую чем-то кисловатым, цитрусовым, касается аккуратно, гладит, смотрит на лицо Олега пристально и внимательно, проталкивая один палец, готовый в любой момент остановиться. Колени напротив разъезжаются шире, словно приглашая, живот поджимается.       Игорь терпеливый. Игорь растягивает медленно, сначала одним пальцем, периодически отвлекаясь на то, чтобы поцеловать бедро, потом двумя, уже чуть увереннее, ввинчиваясь прямо до костяшек. Лубрикант тает на пальцах, пачкает кровать масляными каплями, растекается под ними пятном. Когда он находит простату, Олег вздрагивает всем телом, выгибаясь в пояснице так, что, кажется, еще немного, и ребра распорют кожу, окрашивая всё вокруг в красный. Стонет загнано, задушено. Игорь проталкивает третий палец, массирует простату, видя, как с кончика члена начинает подтекать еще активнее. У самого в штанах тесно так, что уже в затылке звенит, но надо еще немного терпения, совсем чуть-чуть.       — Игорь, хватит, не могу больше, — Волков хватает его за руку, крепко, тянет к себе выше, целует в уголок губы быстро и сухо, на щеках тяжелый, лихорадочный румянец, а глаза влажные, — Пожалуйста.       — С резинкой?       — Без.       Гром стряхивает штаны с себя в одно быстрое слитное движение, растирает смазку по члену, чуть стягивая Олега вниз и устраивая подушку под поясницей удобнее. Это важно, потому что вообще все, что касается Олега – важно. Входит медленно, прижимая бедра Волкова руками к постели, чтобы не сдвигался, тот почти хнычет, стараясь то ли насадиться, то ли уйти от чужого прикосновения. Игорю кажется, что все под кожей загорается: мышцы, кости, сухожилия, кровь, бегущая внутри вен, он входит до конца и замирает, закинув голову вверх, из-под волос бежит пот, скатываясь вдоль висков и вниз к плечам. Внутри горячо и тесно. Хочется взять быстрый темп, закинув чужие длинные ноги на плечи. Бездумный, отрывистый и дикий. Слушать короткие шлепки кожи о кожу и рычать, теряя человеческие черты.       Но так нельзя. Это неправильно, не к этому он шел и не этого добивался. Волков под ним горячий и распаленный с широко открытыми глазами, смотрящими в никуда, словно отлитый из металла, способный выдержать что угодно. Годы военной выправки и работы наемником оставили на нём свой след. Но вместе с тем, это же его Олег – мягкий и податливый, если знать, как приласкать и где погладить. От этого знания пожарище внутри как будто бы обретает другую форму, не менее горячую, но более спокойную. Покорную.       Игорь подается вперед, опираясь на руки и нависая над Олегом, словно пытаясь укрыть от всего мира, двигает бедрами медленно и плавно, выбирает спокойный, размеренный темп и целует везде, где может дотянуться: в плечо, в адамово яблоко, в висок, а потом просто прижимается открытым ртом к скуле около уха и дышит. Волков стонет под ним тяжело, точно в бреду, сжимает веки, обнимая руками за шею. Время пульсирует, растягивается и сжимается, всё вокруг тонет в шорохе простыней, задушенном дыхании, всхлипах. Ему стоит всех усилий мира не потерять концентрации и остановиться в тот момент, когда Олег вскрикивает особенно чувственно и замирает, испачкав живот белыми потеками. Игорь вцепляется в изголовье кровати, рассматривая лицо человека под собой: раскрытые губы и быстро трепещущие ресницы, никакой жесткости и стальной выдержки. Мягкие, трогательные черты. Выходит медленно, чуть отстраняется и додрачивает прямо на белое бедро в три или четыре быстрых движения, а потом рушится рядом, так же утомленный.       Ему нужно несколько минут, чтобы собраться и встать за одеялом,(ноги непослушные и плохо гнутся) благо, до кресла три шага, и еще два, чтобы забрать полотенце с тумбы. Он вытирает потеки спермы с живота и бедра Олега – его еще немного колотит после оргазма – встряхивает одеяло, тщательно расправляя.       Игорь ложится, обнимая Волкова со спины, притирается лбом к чужому загривку, чувствуя свежий запах сладковатого пота.       — Игорь, — Олег у него в руках горячий, словно мартеновская печка, хриплый после секса, — Завтрак утром готовишь ты.       —Обязательно.