Ты мой герой

Уильям бессильно сползает на пол, не в силах пошевелиться. Слёзы ярости стекают по щекам, челюсти сжаты так, что даже зубы скрипят. Глаза смотрят вверх, почти закатились. Выражение лица, положение тела – всё демонстрирует невыносимую боль. Ярость, которой нет выхода. Ярость, которая раздирает изнутри. Жжёт, давит, душит, терзает. Ненависть к родственникам, к знакомым, ко всем людям; но, прежде всего, к самому себе. Хочется уничтожить, стереть с лица земли всё живое. Страшно. Сложно. Смерть – как недостижимая мечта, как благо, спасение. Самоубийцы – герои. Суицид – прекрасный акт, наблюдать который сплошное блаженство. В моменты пика панических атак, самых ярких приступов агрессии в комнату обычно врывается отец. Как назло. Врывается он нагло, беспардонно, не постучав. И вовсе не для того, чтобы утешить. Он гнобит, обзывает, давит на больное: – Ты позор семьи. – Ты расстраиваешь мать. – Почему ты такой? – Возьми себя в руки. Стань наконец мужчиной. – Мне стыдно, что ты мой сын. После этих слов, когда отец уходит, глаза Уильяма светлеют, приобретают металлический оттенок. Горячие слёзы высыхают. И он спокойно садится за свой компьютер, не спеша включает его и проводит часы на форумах самоубийц, просматривая последние видео тех, кто решился на этот отчаянный шаг. Удивительное, заслуживающее восхищения решение – убить себя. Мама. Прости, что я – твой позор. Прости, что я – твой сын. Лучше бы меня не было. Прости, что я не могу убить себя. Но это так красиво, думает Уильям. Воистину героический поступок. Как жаль, что я трус, думает Уильям.

***

Слёзы неприятно затекают в уши и в рот. Мерзко солёные. Джим поворачивается набок, поджимает ноги к груди, обхватывает колени. Ему хочется максимально сжаться, скрутиться. Чтобы занимать меньше места. Таблетки превращают в овоща. Когда Джим пьёт их, он больше не хочет умереть. Но он ничего не хочет в принципе. Это тоже ужасно. Страшно. Невыносимо больно. Один, совсем один. Никому не нужный. Противный даже собственному отцу, обуза матери. Друзей нет. Даже знакомых. Ну и зачем мне жить? Думает Джим. Стук в дверь. – Милый, к тебе пришли. Это Уильям. Уильям. Так хорошо рядом с ним. Спокойно, комфортно. Только когда он рядом. Тёплый взгляд голубых глаз, мягкая улыбка. Нежные прикосновения, как бы невзначай…такие редкие. Но Уильям хочет моей смерти. Он хочет, чтобы я сделал это, чтобы меня не стало, как можно скорее. А чего ещё я ждал, чего ещё заслужил? Пусть хоть так, я сделаю это ради него. Чтобы порадовать. – Джим! Сегодня Уильям какой-то странный. Глаза холоднее, чем обычно. Лицо осунулось. Наигранное дружелюбие. Он усиленно скрывает раздражение и злобу. Но Джим хорошо чувствует его, понимает. Когда Уильям притворно приветливо обнимает его, Джим продлевает объятья, затем смотрит прямо в глаза: – Ты в порядке? – Да, конечно! А ты как? Выглядишь дерьмово, – отвечает Уильям с наигранной улыбкой. – Потому что мне дерьмово, – проглотив комок слёз. – Я перестал пить антидепрессанты. Глаза Уильяма вмиг засияли. – Правда? Это же прекрасно. Правильное решение. Почему же ты так хочешь моей смерти, Уильям? – Мне так страшно… – Джим уже не в силах сдерживать слёзы. Уильям подсаживает ближе, берёт его за руки. – Понимаю. Я понимаю тебя. Джим уже плачет в голос. – Посмотри на меня, – просит Уильям. Джиму не сразу это удаётся. Он вытирает губы, нос, медленно поднимает глаза. Его лицо морщится от истерики, бровь слегка дёргается, тяжело дышать. – Поцелуй меня, – просит Уильям. Шокированный, Джим даже перестал плакать. Лицо расслабилось, рот приоткрыт. Мать зашуршала чем-то недалеко от двери, и Джим как бы переключился: – О, скоро обедать позовёт. Ты буд… Уильям накрыл его губы своими, дерзко, жарко, страстно, почти грубо. Придавил к кровати, не даёт вдохнуть. Джим вцепился в его плечи руками, но Уильям тут же схватил его кисти и жёстко сжал, не давая пошевелиться. Он чуть приподнимается над ним, губы так близко, слегка соприкасаются. Шепчет прямо Джиму в рот: – Ты мой герой. Рука Уильяма оказывается между их тел, члены соприкасаются. И он делает всё быстро, яростно. А Джиму только и остаётся изумлённо смотреть, широко раскрыв глаза, и сдавленно, прерывисто дышать от невиданного ранее наслаждения. Он так шокирован, что даже не может касаться Уильяма. Гладить его, обнимать, ласкать. Хотя так хочется. Но Джим не решается. Кончив, Уильям отстранился, небрежно вытер руку об одеяло и улёгся рядом. Расслабился. Ему лучше – снял напряжение. Наконец, Джим решается спросить: – Ты ненавидишь меня? Тут же жалеет об этом – на лице Уильяма раздражение, лоб сморщен, губы сжаты. Он не готов, не хочет таких разговоров. – С чего ты взял? – лениво. – Ты хочешь моей смерти. Уильям сразу же напрягся, приподнялся на локте и пронзительно взглянул на Джима. – И что? Разве я плохого хочу? Его светло-голубые глаза похолодели, стали отливать металлом. Джим обожает и боится, когда Уильям вдруг становится суровым, холодным; когда на его прекрасном лице вдруг начинают ходить желваки, а дыхание учащается. – Нет, просто я не… я думаю, что… Господи, как же я люблю его. – Как-то странно, что тебе всё равно, если я вдруг исчезну навсегда. Джим замечает, что опять плачет, его уже самого бесит эта своя плаксивость. Выражения лица Уильяма не меняется, он словно застыл. – Я понимаю, что в моей жизни нет ничего хорошего. И я в этом мире лишний. Но, когда ты рядом, мне не так плохо. – Мальчики! Идите обедать, – крикнула мать Джима, стоя у самой двери. Оба дёрнулись. И вот опять. Очередной такой разговор ни к чему не привёл. Джим в отчаянии. Не понимает, насколько искренен Уильям. И правда ли он хочет ему смерти? Впервые Джим сам целует Уильяма. Очень робко. Сперва Уильям не отвечает, но затем приобнимает его. Джим слегка дрожит. На что Уильям улыбается прямо в его губы. Целует в шею, шепчет на ухо: – Я помочь тебе хочу. Затем, откинув голову назад, тихо: – И помогу.