Дорога мёртвых

Пылающий поцелуй ложится на её висок, следующий — ниже. И она забывается, растворяется в манящем наслаждении, выдыхая чужое имя, никогда не принадлежавшее её губам. Для него собственное имя, слетевшее с её дразнящего языка — доказательство их любви, для неё — лишь звук, мгновенно растворившийся в мягкой тишине утра. Кристофер любит брать её по утрам, и молчаливое согласие жены — сродни подтверждению праведности их брака. Он часто стоял напротив зеркала, стараясь разглядеть светло-розовые борозды от её коротких ногтей, и раздражённо шипел, не находя отметин на своём теле. Откидываясь на холодные простыни, она облегчённо выдыхает, пытаясь удержать остатки чувства, минутой ранее даровавшего забвение. Но подобно чужому имени оно развеевается, не оставляя после даже лёгкой дымки. В комнате пахнет горечью. По бёдрам стекает чужое семя, на которое ей никогда не сыскать прав. Агнес сжимает ноги. По лицу Кристофера растекается блаженная улыбка. Запахивая комбинезон, она смотрит на мужа со смесью печали и сладости — они дополняют друг друга, переливаются, блестят на солнце. Непроизвольно, повиновавшись порыву, Агнес дотрагивается мягкими кончиками пальцев до его огрубевшей под градом лет щеки, и тут же отстраняется, будто обжегшись. На руке отметин нет. Они глубже, там, где и не разглядеть. — Я хочу знать, куда ты едешь, — выдыхает он, смотря куда-то за неё. Смотря, уверенный в её бескорыстной, открытой любви. В честности. В невинности. И от осознания, что означает его взгляд, Агнес передёргивает, выворачивает наизнанку. Она смеётся, прикрывая рот ладонью и смотря на ничего не понимающего мужа. Легко качает головой, — Чёрт возьми, мы с тобой женаты почти пять лет! Разве я не имею прав? Нет, отвечают её глаза. — Присмотри за детьми, — шепчут её пухлые губы. Он кивает. А что ему ещё остаётся? Он считает, что имеет право. Не только на её тело. Агнес повинуется, отдаёт все, что только способна отдать. Но одно всегда будет принадлежать лишь ей, и это никто не посмеет отнять. Даже Кристофер. Даже их дети. Выходя из отеля, Агнес бросает короткий взгляд на резные колонны и могучие стены. За ними — её муж. Остался в спальне, освещенной солнечными лучами. Остался на кровати, где мечтал наблюдать силуэт жены, стоящей против окна. Остался в чужом городе, не смея вновь отпустить любимую женщину в одиночку. Он остался, а она вызывает такси. В машине пахнет табаком, и она беззастенчиво закуривает впервые за последний год и страстно слизывает осыпавшийся пепел с нижней губы, зная, что в этом жесте страсти в разы больше, чем в её утреннем сексе с мужем, больше походящим на прощание. Но это не было прощанием. Кристофер не отпустил бы её, не будь уверен, что чёрная птица вернётся в своё гнёздышко, витое в течение стольких лет. Кристофер знал — Агнес вернётся. Всегда возвращалась. — От кого бежите? — беззлобно усмехается молодой водитель, скользя тёплыми ладонями по кожаному рулю. — От себя, — глухо отзывается женщина, делая очередную затяжку. Дым наполняет лёгкие. Дальше они едут в скорбном молчании, столь присущем ей и столь же далёким от кучерявого мальчишки, который с лёгкостью музыканта везёт странную, пугающую его женщину по некогда знакомому ей городу. И отчего-то удивившемуся, когда она не просит остановить у моста. Он никогда не встречал настолько опустошенного взгляда, выскобленной до жуткой, неправильной пустоты души. Такие, как она, прыгают. Всегда. Но женщина лишь курит, безучастно смотря на сменяющие друг друга улицы и временами нервно смеётся. — Зачем вам за город? — решившись, спрашивает мальчишка, всё ещё уверенный, что это лишь предлог. Предлог, чтобы переступить черту, и она вот-вот попросит остановиться рядом с местом, где оборвётся очередная жизнь. — Мне нужно на кладбище, — безучастно пожимает плечами Агнес, — Вы сможете проехать чуть дальше и довезти до него? — Конечно. Оставляя её за чертой города, мальчишка уезжает, смотря, как силуэт женщины пропадает среди крестов. Она идет, и кажется, что каждый шаг даётся с невероятным трудом, но женщина борется за него, продолжая переставлять ноги по земле мёртвых. Агнес вдыхает запах смерти, наполняющий лёгкие, вытесняющий из них остатки дыма. И улыбается, словно обезумевшая, словно увидевшая нечто прекрасное, недоступное другим. — Здравствуй, — шепчет она, продвигаясь в глубь кладбища. Монотонные серые лица сменяют друг друга, и Агнес вспоминает прохожих, живых людей, точно также снующих по их небольшому городку, и, по итогу, так отчаянно напоминающих покойников. Она идёт, а земля под ногами плавится, обращается в прах, и власть над происходящим кружит голову, пьянит, как никогда не сумеет алкоголь. Повинуясь порыву, Агнес снимает миниатюрные сапожки, беря их в руку, и ступает на дорогу мёртвых босиком. Холодно. Чертовски холодно, но невероятно прекрасно. Лишь так можно пройти до самого конца, не боясь и не отступая. Мелкие камни впиваются в стопы. Это ничего, знает она, это пройдёт. Среди ничем не отличающихся, похожих друг на друга надгробий, Агнес наконец замечает то, что милее всего на свете, и это пугает, как может испугать лишь смерть. До боли родное лицо смотрит с холодной отстранённостью. Смотрит с небольшого памятника. — Ты ждал меня? — выдыхает она, опускаясь на колени, ощущая под ними грешную землю, постепенно сливаясь с ней. Надгробие молчит, лишь вороны глухо каркают вдали. Она хочет пошутить, что не принесла для них хлеба, но смех замирает в груди, оцарапав горло. Не здесь. — Я скучала, — скулит Агнес, чувствуя, как горючие слёзы стекают по щекам, — Каждый Божий день я вспоминала твою улыбку, прикосновения. Под пальцами лишь твёрдый гранит. А должны быть его налитые силой руки. — Мне жаль, мне так жаль, — бессвязно шепчет она, прижимая ладони к груди. И сердце под ними бьётся столь медленно, будто и не бьётся вовсе. Она позволяет себе погрязнуть в своей заботливо выстроенной жизни, пока месяца сменяют друг друга, даруя природе успокоение, часть которого возможно достаётся и ей. Агнес позволяет себе забыть о человеке, навеки застрявшем в последнем мгновении, с каждой секундой уходящем все дальше и дальше от реальности, где осталась она. Агнес знает, что в последние секунды, он ясно смотрел в её глаза, так и не сумев прошептать своё последнее я люблю. Вокруг визжали машины, замерли в немом шоке люди, а он лишь смотрел в её, Агнес, глаза, выдыхая с противоестественным свистом. Пытаясь произнести три самых важных слова. — Каждый день, когда я вижу своих детей, я замечаю на их лицах твою улыбку, хоть и знаю, что нам было не суждено стать родителями вместе. Быть может, часть твоей души обитает в них? Быть может, семь лет назад мы попрощались не навсегда? — вопрошает Агнес, не получая ответа. Лишь ветер ласково треплет её короткие волосы. Навечно запечатлённое в канве времени молодое лицо смотрит на неё, не давая ответа. Кровь, текущая по омертвевшим венам, на мгновение застывает, обращаясь в лёд. Агнес давно уничтожила любые его фотографии, устав содрогаться от нескончаемых приступов боли, витавшей в воздухе. И лишь одно изображение всё ещё напоминало о нём, и то было высечено на надгробии. Она помнила его лицо в мельчайших деталях. Помнила его гладкие каштановые волосы, которые так любила пропускать сквозь пальцы. Помнила безустанно смеющиеся серо-голубые глаза, где крылось само небо. Помнила изогнутый шрам над левой бровью. Помнила чуть хриплый голос, в котором в то же время звучала сама молодость. — Почему ты не снишься мне? Приходя в церковь, я ставлю свечи и желаю увидеть тебя во сне. Но ты не навещаешь меня. Здесь покоится лучший из людей, так встреться же с Богом, гласит надпись на холодном граните. Она бы не прочь и сама повстречаться с Творцом и задать самый волнующий вопрос: почему не она? почему он? И смотря на встающее солнце, медленно погибающее в собственном свете, Агнес блаженно прикрывает глаза, слыша, как шелест деревьев убаюкивает её, позволяя забыться. Она любит забываться. Пожалуй, это единственное, что она по-настоящему любит. Не единственное. — Я люблю тебя, — проваливаясь в сон, шепчет женщина. Ледяная земля под ней содрогается от такого кощунства. И на затворках сознания знакомый голос тихо отвечает, щёлочью разливаясь по ослабевшему телу. Добро пожаловать домой, родная.