Чанни-хён ненавидит меня

Они были на разных стадиях взросления, когда судьба свела их друг с другом, но все неминуемо притянулись друг к дружке словно магниты, и выпасть из привычного ритма не позволяли словно какие-то высшие силы — сталкивали и сталкивали их носами, что в человеческом виде, что в зверином, да никто и не думал сопротивляться. Когда ты одинокий волк в городе, где все стаи довольно эксклюзивные, а ты буквально ещё ребёнок и зависишь от родителей — упускать возможность сблизиться с другими волками равняется самоубийству. Они все ввосьмером уверены, что их столкнула связь — в оборотничьем мире не так много магии, но все, что от нее есть — это крепкие нити, соединяющие идеальную стаю словно бы мощным клеем. Обычно этим самым клеем является вожак, лидер — опора волков, обеспечивающая целостность стаи. Никто никогда не оспаривает лидеров — как никто лично их и не выбирает. Для лидерства нет никаких испытаний, нет голосований, судьба сама наделяет способностями того, кто, по её нескромному мнению, достойно будет относиться к волкам своей стаи. Кто лучше всего позаботится, кто приведет к процветанию и гармонии. Хёнджин лежит с закрытыми глазами на коленях у матери и поскуливает, ощущая мягкие поглаживания на своей голове. В его ушах неприятно холодит от ветра по скопившимся слезам, и в груди болезненно тянет, и хочется плакать сильнее и сильнее. Перед глазами у Хёнджина самое любимое в мире лицо, перекошенное в непонимании и неприятии. Никто никогда не оспаривает лидеров — и Хёнджин умудрился попасть в одно из очень редких исключений. — Мама, Чанни-хён ненавидит меня, — сквозь икоту шепчет Хван, пока женщина продевает пальцы в его отросшие светлые волосы. — С чего ты взял, милый мой? — она просто человек, её муж был оборотнем. Но она всегда старалась дать своему сыну-волчонку достаточно поддержки. — Я… я знаю только как сглаживать, мама. Я всегда думал, что… что… — Хёнджин плачет ещё сильнее. — Чанни-хён знает, что я не гожусь. Ну посмотри на меня, я должен быть с ними, а я… Я уже не справляюсь. Я забрал у него титул, чтобы плакать у тебя на коленях. — Во-первых, ты ничего не забирал, щеночек, — она мягко оглаживает пальцами его влажные брови. — Во-вторых, ни один волк не может ненавидеть своего альфу. Он, вероятно, просто переживает, но не знает, как выразить это. Хёнджин жмурится и чувствует, как его тошнит от самого себя. Занявшего чужое место и позорно рыдающего в свои полные годы маме в живот. Хёнджин чувствует себя ещё хуже в присутствии стаи. Он никогда не думал, что между ними может появиться такое дикое напряжение. Старшие волки словно с недоверием обнюхивают его, привыкая к его новому запаху, в то время как Чан — тот, кого они все готовились назвать альфой, вовсе игнорирует его существование, делая лицо, которое наносит сердцу Хёнджина ужасную боль. Он старается вести себя подобающе и не извиняется. Сегодня ему легче, чем вчера. *** — Минхо-хён! Пожалуйста заткнись, хотя бы на минуту! — рычит Хёнджин, когда шутки Ли переходят все границы. — Вы все, перестаньте смеяться надо мной! Комната моментально погружается в тишину и волки виновато опускают головы, а затем удивлённо пялятся. Не на Хёнджина, чей приказ, в сердцах наделённый силой альфы, заставил их прекратить дружеские подколки, а на Чана. Чана, который непонимающе молчит, не смея раскрыть рот перед своим Альфой. Сынмин и Йенни, младшие волки, тут же чувствуют напряжение в комнате, уводят Хёнджина в соседнюю комнату и мягко гладят его по волосам, без слов обещая, что всё будет хорошо, но Хёнджин уже тогда понимает, что свою позицию ему придется доказывать. Хотя он вовсе её не просил. *** Хван плачет гораздо чаще просто потому, что теперь его разрывает не только свое беспокойство, но и беспокойство стаи. У всех сердце не на месте, и Хёнджин недостаточно сильный, чтобы успокоиться и действительно стать полезным — забрать все волнения стаи, убедить их, что они с ним в безопасности. Он чувствует укол волнения вблизи себя, когда в очередной раз сидит в доме стаи, цепляя дырку в носках, потому что быть где-то далеко от них чудовищно неприятно. Его внутренний волк сразу вовлекается, и Хёнджин с удивлением обнаруживает возле себя одного из старших волков — Чанбина. Тот смотрит на него совсем нечитаемо, и Хёнджин под его авторитетностью почти сжимается, пока не вспоминает, что он выше рангом. Он может сказать Чанбину уйти, если тот его пугает, но Хёнджин только ещё больше хочет свернуться в клубочек: это последнее, что ему хочется — доминировать. — Брось ты, блин, — внезапно говорит Бин, обеими руками хватая его запястья, которыми Хван словно защищал своё сердце, твердо прижимая к груди. Волк чуть рычит в каком-то отчаянном бессилии и седлает его колени, а Хёнджин громко охает, когда тяжёлое тело падает сверху на него и моментально расслабляется. Хёнджину тепло и безопасно. И он отчаянно думает, что не это должен чувствовать альфа. Альфа должен закрывать спиной волков от опасности, а всё, что делает он — требует к себе заботы. И больше всего его ранит, что волчата, видимо, чувствуют себя обязанными за него беспокоиться. На его челюсть осыпается несколько мокрых волчьих поцелуев, и Хёнджин замечает, что плачет. Он не заслуживает принятия Чанбина — так кричит ему сознание. *** Хёнджин довольно скоро учится, что его стае действительно хорошо, когда он рядом. Он не идеален, но если держится подальше, волчата становятся вялые, да и ему самому очень тяжело. Минхо волком оборачивается у него в ногах ночами, пока Феликс с Джисоном спят почти сверху. Ему только жаль, что Чан его ненавидит. Хёнджин чувствует очередной укол боли, когда Чан приползает домой спустя несколько суток — уставший, опустошенный из-за отсутствия контакта со стаей, но уперто и обиженно смотрящий на Хёнджина, когда тот тихо, но со всей волчьей силой шепчет: — Не уходи от нас надолго. Это приказ. Тебе плохо, и волчата скучают. Хёнджин умалчивает, что он сам не спал все эти ночи, что Чана не было. Хёнджин умалчивает, что плакал в шею Чанбину всё это время, потому что острее всего чувствует, как Чан бродит по границе дозволенного расстояния, как словно пытается оторвать себя от стаи. Чан скалится и шипит, но приказа не нарушает. И Хёнджин плачет снова, зная, что держит того силой. В этот раз его утешает Минхо — сцеловывая слезы с уголков глаз и поглаживая волчьи ушки, когда человеческое тело перестает выдерживать все эмоции. *** У волков все проще. Волки мыслят на порядок понятнее. Волк Чана гораздо добрее Чана-человека. Это не отменяет того факта, что даже черный волк вместо угрюмого человека считает его себе не четой. Волк Хёнджина сначала хочет с жадностью и энтузиазмом наброситься на кролика, что черная пасть бросает прямо к его лапам, но затем останавливается и презрительно фыркает, двигая дичь обратно. Ему нужно доказать, что он может прокормить не только себя, но и стаю. Охота однако заканчивается ничем, потому что Хёнджин находит Феликса, превращается обратно в человека и снова плачет в светлую шерсть, пока волчонок жалобно скулит, чувствуя боль вожака. Её все чувствуют. Все остальные волки скалятся на Чана, и Хёнджин крошится, когда волк убегает слишком далеко от недружелюбных взглядов сородичей. — Нет, что вы делаете, не надо. Не рычите, я не смогу, если он уйдет, — Хёнджин тянется к пепельному волку Чанбина, притягивая его к себе за шею и зарываясь в пахнущую травой и землёй шерсть. *** Хёнджин спит в гостиной на полу в клубке из объятий, когда возвращается Чан, а волчата оживлённо шепчутся о его поведении. Ну или делает вид. — Минхо-хён, Чанни же не уйдёт? — спрашивает Чонин, и судя по молчанию, Минхо отвечает ему лишь суровым взглядом. Вместо него отвечает Чанбин: — Хён должен перестать врать самому себе и попусту беспокоиться. — Жаль только, что он делает нам всем слишком больно. Особенно ему, — он чувствует на себе взгляд Феликса, чувствует его любовь и благоговение, когда маленькие пальцы невесомо гуляют по его ресницам. — Хённи ведь не виноват. И что за пустяк, так на него злиться? Если Чан так хочет защищать нас, пусть защищает, неужели это всё стоит этих дурацких статусов? — Я не знаю, Ликси. Насколько мне известно, Чанни не может долго злиться на кого-то, кроме себя, — заканчивает Минхо, а затем пододвигается ближе к боку Хёнджина, укладывая голову ему на плечо. Хёнджин чуть меняет положение, мягко постанывая и вытягивая занемевшую ногу, на что младшенькие аккуратно поглаживают его по ладоням, укладываясь удобнее в его ногах. — Ш-ш, — он слышит слабое от Сынмина, а затем комната заполняется тёплым, плавным голосом, напевающим какую-то незнакомую песню. Хёнджин засыпает, пропуская самое главное — сказанные почти с надрывом слова Чонина. — Какая разница, кто склеит нас вместе? Хёнджинни лучший альфа. И я люблю Чанни-хёна, никогда не сомневался в том, что он способен загрызть любого, кто нас тронет, но Хёнджинни… Зачем сопротивляться? Я люблю его слушаться. Он всегда ставит наши чувства главнее своих. *** Они не так часто встречаются с другими оборотнями, но в основном стаи по соседству знают друг друга и своих лидеров. И Хёнджин не знал, что поддержание хороших отношений — это трудно, когда ты не похож на стереотипного лидера. Вожак встретившихся им во время прогулки волков оттаскивает от Хёнджина своего волчонка, но в его глазах танцуют смешинки. — Хён, пусти! Ну что он мне сделает, посмотри на него, ну он же девчонка, омежка, — скулит пристыженный волк, и вожак молча удаляется, даже не извиняясь. Стая вся словно пружина напрягается, старшие рычат, а младшие просто скалятся, но Хёнджин тихо мотает головой. — Не трогать. Он идёт домой намеренно поодаль ото всех и отгоняет от себя дома волчат, приказывая им оставить себя одного. Они все как один скулят, но пятятся. Чана с ними нет и Хёнджин опять чувствует, как ниточка их связи больно тянет, и Хёнджин почти плачет в панике, что это может быть конец. Что вот теперь он точно показал Чану, что такая стая с таким вожаком ему не нужна. В дверь скребутся, но приказа не нарушают, а Хёнджин сворачивается клубком на диване, смотря в пустоту. Как он может позаботиться о стае, которая его стыдится? И что же он будет за Альфа, если потеряет волка? Чан всегда был для Хёнджина кем-то очень значимым, и Хёнджин воет, потому что его любовь сразу же оттолкнули, когда он стал неудобным. Ещё недавно Хёнджин мечтал, что будет с Чаном как за каменной стеной. Что наконец-то найдет смелость попросить Чана стать своей парой. А потом горячая обида разлилась по его солнечному сплетению — он Чану такой не нужен. Отказ Чана ранил больше всего. Потому что одобрение Чана питает его — он столько лет жил на нём, ластясь каждому доброму слову. А теперь он почти ничего не слышит из его уст. Они правы, он просто омежка. Занимающая не своё место. Его вытаскивает из ступора громкий стук открытой двери и в следующее мгновение перед ним виднеется виновато опущенная макушка Чана. Хёнджин даже не понял, когда тянущее чувство исчезло. От Чана пахнет чужой стаей, и Хёнджин всхлипывает, опасаясь, что Чан сейчас скажет, что ушёл к другим. — Чан плохой волк. Прости, — цедит сквозь зубы, и Хёнджин сжимается на диване, ничего не понимая. Чан выглядит так, будто ему больно. Он видит на его лице царапины, и тут же поднимается, тянет руки, но оборотень отшатывается и отворачивается. Хёнджин сглатывает и держит руки при себе. Он чувствует слишком много, его волк внутри не выносит такого урагана, он рвёт и мечет и хочет всё исправить, но исправлять нечего. — Ты сказал не трогать, но я не смог. Я не послушался. Хёнджин весь замирает и громко вдыхает, пытаясь осознать, что волк ему только что сказал. Чан ослушался приказа — и не один раз. Он ушел слишком далеко от стаи. Он тронул чужого волка. Чану, должно быть, было мучительно больно — приказы альфы нельзя просто так отбросить. А главное — ради чего? Неужели чтобы отстоять честь альфы? Которого сам не признает? Хёнджин морщится и трёт руками солнечное сплетение. — Да ты можешь прекратить? — шипит Чан, не поднимая глаз с пола. — Я же извинился. — Прекратить что? — шепчет аккуратно Хёнджин, подтягивая колени к груди. — Тебе больно. Прекрати это, — Хёнджин слышит в голосе Чана горячую ярость и почти задыхается подкатывающими слезами. — Почему ты злишься? — он чувствует себя ребенком, разбившим вазу. Он хочет, чтобы его успокоили и сказали, что ничего страшного. Посуда бьётся на удачу. Но прямо сейчас Хёнджину кажется, что он разбивает свою стаю. И он никогда себя не простит. — Тебе больно, — снова повторяет Чан, и Хёнджин разваливается, когда на него смотрят всё с тем же недовольством. — Прекрати это. — Но мне больно, потому что ты злишься. Я не могу прекратить, — Хёнджин вовсю плачет, вытирая об колени щёки. — Что мне сделать, чтобы ты не злился? Как мне вернуть всё назад, когда ты по-доброму на меня смотрел? Чанни, я не могу, меня разрывает, я так люблю тебя, и поэтому мне так страшно, мне больно, потому что если ты разозлишься слишком сильно, ты бросишь меня, и тогда я точно не смогу, — Хёнджин чувствует, как у него не хватает воздуха. — Они правы, Чанни, я не на своём месте. Ты должен был быть лидером, а не я, я жалкий… — Хёнджин, — рычит Чан, но Хван мотает головой и продолжает плакать. — Я убью каждого, кто обидит тебя, — говорит обессиленно. — Но не могу убить себя. Хёнджин не понимает, о чём говорит Чан, просто прячется за ладонями сильнее, ощущая, как диван прогибается под весом старшего волка. — Я ничего не могу контролировать, прости меня, — Хёнджин чувствует руки на своих плечах и почти пытается отшатнуться, но его уверенно тянут к себе и он весь трясется. — Не уходи только, Чан. Я буду стараться стать лучшим альфой, только не уходи, — повторяет и повторяет, вцепившись в рваную футболку. — С чего ты взял, что я уйду? — впервые за долгое время тёплые губы прижимаются к вискам Хёнджина, и он, кажется, разваливается ещё сильнее. Он скучал по вниманию старшего. — Ты не любишь то, что я альфа. Ты не даёшь мне забыть, что я не могу защитить стаю, ты постоянно уходишь, ты постоянно злишься. Чанни, я могу выдержать злость любого из мальчиков, кроме твоей, — Хёнджин коротко стучит ладонью по твердой груди. — Глупый, — рычит, и удобнее укладывает оборотня на себя, твердо прижимая его голову к своему плечу. — Я рычал на тебя. Глупый волк. Плохой волк. Чан так крепко прижимает его к себе, что Хёнджин прекращает плакать и старается ровно дышать. — Я никогда не зол на тебя. Я зол на себя. Я сделал недостаточно, чтобы стать альфой, я… — Чан замолкает и Хёнджин в тишине громко икает. — Ты не понимаешь. Я родился, зная, что я альфа. Я словно предал себя. Я не заслужил всего этого, и я плохой волк, и я не умею ничего, я не умею даже слушаться. — Я не знаю, что мне делать. И сначала я тоже думал, что ты не подходишь, но альфу не оспаривают, Хёнджин. Особенно, когда все волчата сплотились в общей любви и заботе к тебе больше, чем когда-либо под моими приказами. — Я плохой клей, — шепчет Хёнджин, оставшись без сил даже плакать. — Я плохой клей, потому что ты чувствуешь себя так. Я не смог сделать так, чтобы ты был в стае как дома. — Хёнджин, ты не мог ничего сделать против моей злости. Я злюсь и сейчас. Но я уверяю тебя, никогда, я никогда не злился на тебя. Ты просто всегда напоминаешь мне, что я… — Хён, мне жаль. Я никогда… — Стой. Чан обеими ладонями обхватывает лицо Хёнджина и касается носом его носа. — Тебе не нужно извиняться за то, кто ты. Это не имеет значения. Я всё равно не могу без тебя и стаи. Мне жаль, что моё эго сделало тебе больно. Мне жаль, что мне так трудно подчиняться. Мне жаль. Прости меня, — Чан чуть наклоняет голову. — Прости меня, Альфа. Чан говорит еле слышно, но Хёнджин внезапно находит в себе больше сил плакать. — Я каждый раз сердился всё больше, и это замкнутый круг, потому что чем больнее было тебе, тем сложнее мне было сдерживать ярость. Я сам схватил себя за хвост, только я виноват, — Чан зарывается носом ему за ухо, целует крепко, и Хёнджин беззвучно роняет слёзы на чужие оцарапанные щеки. — Прости, Альфа. В этот раз громче. — Чанни, я люблю тебя, я люблю тебя так сильно, пожалуйста, не уходи. Я хочу всегда быть с тобой, — мычит Хёнджин теперь в чужую шею, и его держат ещё крепче. — Альфа… — зовет шёпотом, чтобы Хёнджин поднял голову, аккуратно тянет его за волосы вверх. — Этот волк никуда от тебя не уйдёт. Никогда. Он останется и будет оберегать тебя и стаю всю жизнь. Слышишь? — Пожалуйста. Всю жизнь, — Хёнджин кивает очень быстро, словно Чан может передумать, и волк под ним скулит от собственных деяний. — Позволь я тебя поцелую, — гладит щеку губами, пытаясь успокоить, и когда чужие губы послушно открываются, Чан прячет всю свою злость на себя и старается быть самым нежным на свете. Он не хотел делать больно. Он слишком горд и слишком много на себя взял. И теперь в его руках судьба стаи — ведь не только альфа защищает стаю, но и отношение стаи — показатель силы Альфы. Он всё это время делал их стаю слабой, причиняя боль Хёнджину своей неспособностью доверять и отдавать контроль. Но за это время он научился, что нет никого более надёжного, чем мягкий, податливый, нежный Альфа в его руках, что всегда на его стороне, даже когда он зол. Что он может контролировать почти все в этой жизни, пока не причиняет никому боль. Что он ничем не отличается от тех, от кого хочет защитить, если не думает о чувствах своего Альфы. — Люблю тебя. Люблю тебя, Альфа, — шепчет, разрывая поцелуй и трепетно обнимая Хёнджина. *** Минхо находит их, когда Хёнджин, уставший, спит, а Чан всё ещё сжимает до белых костяшек мягко вздымающуюся талию. — Перестань злиться. — Я не могу. Я сделал ему больно. Минхо садится рядом, аккуратно заправляет выбившуюся прядь за ухо Хенджину, чтобы она не щекотала его лицо во сне. — Он хочет, чтобы ты стал его парой, ты знаешь? — спрашивает Минхо, строго смотря в глаза Чану. — Он меня ещё даже не простил. Минхо фыркает на то, каким горьким выглядит лицо Чана, но в глубине души хочет старшего треснуть. — Есть разница между обидой и болью, Чанни. Он никогда особо не обижался. Ли смотрит с любовью что на старшего, что на младшего. Чан вздыхает и чуть расслабляется, нежно опуская ладони и поглаживая мягкие запястья у своих ребер. Ласково. Без напряжения. Оно всё в стиснутых зубах. — Тем более. Разве я хорошая пара? — Заметь, Хён, что именно с таких мыслей ты и начинаешь косячить. Хватит взваливать на себя какие-либо соответствия. Смотри, к чему это привело. И Чан смотрит. На опухшие веки, на искусанные губы, на складочку между бровей и хочет крепко себя ударить. Злости меньше не становится, но он не простит себе, если ещё раз заставит Хёнджина думать, что он его не любит. — Хёнджин наш Альфа, Чан. Это значит, что он наш, и всё. И он будет таким альфой, каким нужно именно нам, потому что никто не определяет, каким альфа должен быть. Это также значит, что никто не определяет, какой должна быть вся стая. Ты всё ещё можешь контролировать охоту и защищать нас. Хёнджин — наш клей и будет следить за тем, чтобы мы были накормлены, здоровы и эмоционально стабильны. А значит никаких внутренних терзаний и пассивной агрессии, здоровяк. Понял? — шепчет и угрожающе качает указательным пальцем. — Понял. Следом за Минхо приходит и ворчит Чанбин, и Чан с закрытыми глазами принимает все оскорбления. Младшие силой нечеловеческой раздвигают диван прямо под ними и разваливаются рядом, стараясь хотя бы одну конечность положить на умиротворенного альфу. — Чанни-хён, — слышится в довольной тишине скрипучий от сонной пелены голос Чонина. — Я люблю тебя, но если ты снова начнешь вести себя как придурок, я напущу на тебя блох. Чан мягко треплет черную макушку и горько улыбается. — Какие ещё блохи, Ян Чонин? — шепчет Минхо, обеспокоенно приподнимая голову и открывая один глаз. — Те самые, которых я с Сынмина в прошлое полнолуние поснимал… Хёнджин, чуть проснувшийся из-за последних реплик и острого локтя Феликса, очень сильно старается оставить себе ментальное напоминание спросить утром о каких блохах шла речь. Ему впервые кажется, что всё происходит как надо. Он впервые чувствует себя на своем месте.