The life-giving erect

Любой супергерой имеет свои слабости. Криптонит Итана Уинтерса находится у него между ног. Его ломало, калечило, он терял кровь – но неизменно восстанавливался так, будто был персонажем какой-нибудь очередной игры, над которым поработал опытный хилер. Полезно. Было бы даже забавно, но… - Сука, твою мать, - на выдохе выругался Итан, пропустив когтистый удар ликана. Дробовик оказался на снегу, и пока Итан выдергивал из старого чехла нож, еще одна тварь вгрызлась ему в плечо. Челюсти разжались лишь когда Итан по рукоять вогнал нож в шею их владельца. Кожа на месте укуса немела – к такой боли привыкнуть невозможно, и Итана едва ли не тошнило. Кажется, добрый лоскут не только одежды, но и кожи – его собственной – остался в пасти ликана. Все же плесень в организме – и ускоренная регенерация – штука очень непредсказуемая. У него по телу могли бы расползаться язвы, или опухоли с отвратительным содержимым - или прорезаться жабры, но нет. Боль – верный сигнал о проблеме, клетки с готовностью начали делиться, восстанавливать пробоину – а вместе с этим Итана накрыла горячечная волна – быстрая, как внезапный прилив в море, и свила тугой комок внизу живота – как всегда в такие моменты – как всегда невовремя. В ближнем бою Итан начал проигрывать, явно и стремительно – его окружали. Когда тяжелая когтистая лапа опустилась ему на спину, и чуть не сбила с ног, а с другой стороны челюсти еще одного оборотня схлопнулись всего в паре дюймов от его шеи, Итан понял – пора валить. Боднул затылком первого – черт, это оказалось больнее, чем он предполагал – попытался ножом рассечь второму морду. Итан целил в глаза, но удар пришелся наискось, расчертил звероподобную морду красным мазком. В лицо брызнула кровь – Итан походя утер ее рукавом, подхватил с земли выбитый из рук дробовик, со всей дури ринулся через поле к домам, укрыться, перевести дыхание… Он бы мог попробовать повлиять на взбесившийся организм, хотя бы с помощью алкоголя или транквилизаторов, но разве Итан мог позволить себе ослабить, а то и вовсе потерять – даже ненадолго – возможность исцеляться. Со всей ответственностью он решил, что уж лучше быть возбужденным, чем мертвым – мертвым он Розу уж точно не спасет. Поначалу Итан пытался решать проблему с помощью подручных средств – рук - приходилось дрочить по углам или просто таскаться с болезненным стояком. Поначалу его попускало, стоило затянуться кровоточащим ранам и срастись костям. Ситуация ухудшилась, когда он потерял пальцы – место укуса кровоточило, не спешило зарастать – и ныло при каждом прикосновении – что уж говорить о стычках со сраными монстрами… Пыльная, промерзшая изнутри хибара, по счастью, имела прочную дверь, засов и заколоченные наглухо окна. Итан наконец выдохнул. Огляделся в поисках чего-нибудь на подобии аптечки. Ничего – зато алтарь Миранды и ее деток на месте, куда же без него. Возбуждение из относительно приятного быстро переросло в болезненное. Итан был как перетянутая струна, только тронь – лопнет с оглушительным треском, разнесется на осколки. Стянул истерзанную куртку и футболку – в оставленных хозяевами вещах на замену нашлись грубая рубаха и нечто вроде овечьего тулупа. На стене висело мутноватое зеркало – в нем Итан увидел весь масштаб проблемы – действительно, такая дыра требует времени на то, чтобы затянуться. Его организм будет очень стараться – и Итану придется внести свой посильный вклад в это дело. Подрочить. Этап «О Боже, да я отвратителен!» Итан уже пережил – длился он не долго. Борись или умри. Делай все, чтобы выжить – и Итан делал, какие уж тут сомнения. Механически, туда-сюда, туда-сюда. Ничего приятного, ничего личного, просто разрядка. Устроившись на самой сохранной части гниловатого дивана, Итан стянул штаны вместе с бельем до щиколоток – член влажно шлепнул по животу. Сплюнув на ладонь, растер по длине – яйца в предвкушении поджались, требуя скорее начать и закончить. Как раз кончить в таких условиях было труднее всего – с каждым разом требовалась более интенсивная стимуляция. Работая кистью – слишком быстро, чтобы это доставляло удовольствие – Итан попытался выудить из недр памяти какой-нибудь приятный, пикантный образ. Что угодно – лишь бы спустить поскорее. Ничего вразумительного на ум не приходило. Кожа от сквозняков шла мурашками – но пыл прохлада погасить не могла. Чтобы согреться, Итан с усилием провел ладонью по груди, представляя, что это не он сейчас резко потирает сосок, скользит выше, к шее, сжимая все более и более ощутимо… Дыхание отяжелело, он прикрыл глаза – похоже, попал в цель – и быстрее задвигал кулаком, еще немного, совсем чуть-чуть, и придет такое долгожданное облегчение. Телевизор на старомодной тумбочке заворчал, пошел рябью – но Итан этого не заметил, поглощенный рукоблудством – от нехватки воздуха под веками уже начали плясать цветные искры… - Итан Уинтерс, какая встреча! – грянуло откуда-то сбоку, - Твоя твердость духа заслуживает уважение – особенно в твоем нынешнем состоянии. Слыхал, тебя чуть не сожрали… Он вздрагивает всем телом, делает несколько глубоких вдохов и судорожно озирается по сторонам. Одергивает рубаху так, чтобы хоть немного прикрыть наготу. До Итана не сразу доходит, что звук производит старый телевизор. Осталось только найти камеру – Гейзенберг ведь не мог догадаться только по звукам… Черт, он никогда не попадался при дрочке таким тупым, нелепейшим образом, даже когда был озабоченным на всю голову подростком! Первое желание – оправдаться, такое естественное – Итану удалось подавить. «Это не то, что ты думаешь» - если бы… Глупо отрицать очевидное. - Я вообще-то по делу… но меня можешь не стесняться. Но от грубого, чуть искаженного динамиком голоса у Итана стоит еще жестче, чем прежде. Мысли – от поиска камеры стремительно перетекают в иную плоскость. Он мгновенно представил Гейзенберга – поразительно ясно и реалистично, от щекочущего нос запаха табака, до засаленной шляпы, от хищного белозубого оскала до… Итан кусает губы, чтобы немного прийти в себя – нет, ему точно не нужно представлять Гейзенберга сейчас – рядом с собой… то, как он грубо толкает Итана в грудь, и тот падает, беспомощно бьется под его тяжестью. То, как Итан бы раздвинул под ним ноги – беспрекословно принял все, забылся в его больших, наверняка очень горячих руках. Не вникая в суть плана, который Гейзенберг излагает со свойственными ему шуточками, Итан сжимает себя сквозь грубую ткань, и едва не кончает от одного прикосновения. - Эй, ты слушаешь? Кажется, Итан что-то пропустил. Его мысли, его воля сейчас подобны сладкому, трепещущему от любого касания желе. - Чего надо? – он хрипло, с трудом откликается. - Ты что, не перестал? На меня сейчас наяриваешь? – возмущенные нотки в голосе топит смех, - А ты не охуел ли, Итан? И да, Итана замыкает окончательно, он сжимает со всей дури зубы, так, что челюсти гудят, и обильно кончает. Блаженное облегчение. Он откидывается на спинку дивана, чувствуя, как на губах расползается умиротворенная улыбка. Да, он действительно кончил от голоса – хрипловатого, глухого… мужского, черт возьми, голоса, который так замечательно звал его, Итана, по имени. - И что же ты мне за это сделаешь? – насмешливо, как пьяный, выдает Итан. Отвечает вопросом на вопрос, и какая разница, если Гейзенберг взбесится еще больше? Ему, Итану Уинтерсу, сейчас на это абсолютно похуй. - Действительно, и как напугать ежа голой жопой… Не обращая внимание на «и как только твою бодрую висюльку не укоротили вампирские девицы» и «Итан, блять, может наконец объяснишь, какого черта происходит», Итан закатывает уже пропитавшийся кровью рукав. Рваная рана почти зажила, новая розоватая кожа была нежной и нещадно чесалась. Разум возвращается к Итану пропорционально тому, как кровь отливает от его мужского достоинства. Ебанный стыд… что ж, по крайней мере, это было быстро. А все из-за его сраной – странной – плесневелой регенерации, будь она неладна. Чуть позже Итан сможет убедить себя в этом полностью. Он натягивает штаны, стараясь не думать о том, как пылает его лицо, шея и даже уши. - А ты забавный, Итан, - похоже, Гейзенберг не злился, и это несколько успокаивало, - ебашишь с двух рук местную фауну – прости за каламбур – а тут как девка застеснялся… Слушать Гейзенберга нет сил – Итан выдергивает шнур телевизора из розетки, но даже когда сигнал исчезает, хриплый смех эхом отдается у него в голове. *** С тех пор Итан постоянно чувствовал себя под прицелом. Мучительно-противоречивое ощущение. С одной стороны, Итан ожидал, что Гейзенберг захочет сделать что-нибудь ему в отместку, с другой – не мог перестать представлять их следующую встречу. Теперь, зализывая раны, он как никогда желал ощутить рядом с собой живое теплое тело. Почувствовать внутри себя, отдаться сжирающей его изнутри страсти. Следующая встреча с Гейзенбергом не заставила себя долго ждать – сам того не желая, Итан произвел на него определенное впечатление. Шатаясь под тяжестью кристаллизовавшейся леди Беневьенто, Итан не сразу замечает у палатки Герцога знакомую фигуру в шляпе. Под ложечкой тревожно потягивает – он едва ли сейчас потянет схватку с Владыкой. Но отступать поздно, Гейзенберг его уже заметил – почуял – и издали отсалютовал с самым дружелюбным выражением лица, на какие был способен. - Доброго дня, мистер Уинтерс, - на круглом лице Герцога, как всегда, сияет улыбка; его, кажется, ни капельки не смущает Гейзенберг, - мы вас уже заждались. - Захлопнись, у меня с другом, - Гейзенберг делает выразительный акцент, - сейчас будет серьезный разговор. И нет, не по поводу этого вот артефакта. - Прекрасно. Мистер Уинтерс, смело оставляйте ваш груз, и не волнуйтесь, ваш труд будет вознагражден. Договориться о цене они не успевают – Гейзенбергу на такие формальности плевать, он берет Итана повыше локтя и тащит прочь – тому остается лишь подчиниться – и надеяться, что Герцог запишет очередные тысячи лей на его воображаемый счет. - Что это было, Итан? До этого Итан пару раз прокручивал подобный разговор в голове – что это было, действительно. И решил, что будет отвечать прямо, и какая разница, что там о нем подумает Гейзенберг. - От травм и потери крови усиливается регенерация, а вместе с ней ускоряется обмен веществ, и ну… - Итан отводит взгляд, пытается подобрать нужное слово, - возбуждение, - все же получилось не так гладко, как он ожидал, - трахаться я хочу, чего уже непонятного? А когда я… когда тело получает то, что хочет, все проходит еще быстрее. Чего ты вылупился? Разные мутагены имеют разные побочные эффекты. - Матушка бы с руками такой талант оторвала… то есть, кое-с чем другим, если ты понимаешь, о чем я… Только вот как ты собрался прикончить Миранду, если о своей шкуре позаботиться не можешь? - Это еще почему? – запальчиво поинтересовался Итан, - Или трупы двух твоих сестриц это не подтверждают? Где-то недалеко слышится вой. Итан привычно тянется к оружию, но Гейзенберг жестом его останавливает – нет, они еще не закончили. - Миранда другая, много сильнее… Пойдём, поговорим без лишних ушей. Гейзенберг ведет Итана в дом – заброшенный, как и большинство в деревне. Запирает дверь – Итан невольно вздрагивает от звука опустившегося запора. - Покажи, - без лишних прелюдий требует Гейзенберг. Итан не знает, во что ему хочется верить – что лучше, внезапно зажегшийся исследовательский интерес сумасшедшего ученого, или такое же внезапное желание врага… Но все же режет себе ладонь, глубоко – еле слышно шипит. Кровь на порезе стремительно набухает, скатывается к ребру ладони тяжелыми красными каплями. Гейзенберг действительно ебнутый на всю голову, раз вдруг так охотно приникает к ране, шумно втягивает терпкий, металлический запах крови. Мягко слизывает все до капли, и Итан стонет – будто языком провели не по руке, а по члену, который уже вытянулся на изготовку. Все еще чувствуя на ладони чужое дыхание, он вздыхает, ерзает – порез стягивается на глазах. Гейзенберг смотрит на него сквозь темные линзы очков, и видит все как есть. Подается ближе, нависает над Итаном, рычит тому в ухо: - Ты блядь серьезно? Стояк? Мне стоит воспринимать это на свой счет? Я думал, когда у мужика прет такое хотение, он сам подмять под себя пытается, кого может... - А я ебу, почему оно так? Итан немного лукавит – его тело, знакомое с разными удовольствиями, знало, что может принести ему самый откровенный, самый острый кайф – но хватит с него на сегодня откровений. - Так ты поможешь? Гейзенберг насмешливо окидывает взглядом Итана с ног до головы, будто оценивает ярморочный товар. Такое пристальное внимание заставляет Итана забеспокоиться – правильно ли он поступает… - Даже не знаю. Итан Уинтерс просит меня об услуге, самый принципиальный и неприступный парень на деревне. Стоит обвести этот день в календаре, что думаешь? Ладно уж… Но с одним условием. Соблазни меня – сделай так, чтобы я тоже захотел, а? От такого предложения Итан даже растерялся. Какие могут быть соблазны, когда хочется быстренько кончить – и зарастут наконец нормально три ребра, из-за которых грудную клетку продирает на каждом вдохе-выдохе… Затянется наконец разобранное ликанами да наскоро перебинтованное предплечье – а рана на спине и так начала подсыхать, и теперь противно зудела… - Или зассал? Итан пожимает плечами, но кивает – и бросается в бой очертя голову. Первым делом он стягивает с Гейзенберга шляпу и очки; пальцы путаются в чужих нечесаных волосах. Где-то на подкорке, видать еще с нежных лет и подростковых представлений о любви и иже с ними, перед сексом нужно целоваться. И Итан целует. Со страстью, глубоко и торопливо – как же ему этого мало… Гейзенберг отвечает в привычной грубоватой манере, жадно; берет лицо Итана в ладони, поглаживает большим пальцем по подбородку. От простого, такого мягкого жеста Итан всхлипывает – нет, это еще не финиш, но на долго его не хватит. Он отстраняется, поспешно сбрасывает куртку – к черту всю одежду, он кожей хочет ощутить больше прикосновений, тепла, дрожи чужого тела. Но Гейзенберг его останавливает, перехватывает руки и отводит в стороны: - Задубеешь ведь, от холода не встанет… Или упадет. С готовностью Итан притискивается ближе, преодолевает последние дюймы, разделяющие их. Подается бедрами навстречу – пусть этот мудак почувствует всю серьезность его намерений… И о да, не он один тут проявляет явную заинтересованность в скорейшем продолжении… Застежка ощутимо врезается в чувствительную плоть, и от уже ставшего привычным контраста боли и удовольствия его плавит еще сильнее; сзади на ягодицы ложатся лапищи Гейзенберга, сжимают так, что Итан сладко охает. - Ну извини, кажется, я недооценил твой молодой исцеляющийся организм. Желания и дальше слышать язвительную болтовню Гейзенберга у Итана нет – тем более, что он уже обнаружил его губам более привлекательное применение. Не церемонясь, Итан впивается в чужой рот, кусается, ведомый смесью слишком сильных для человека желаний. Но долго их беспокойная возня – прелюдия – продолжаться не может. Итану уже не терпится – он толкает Гейзенберга, заставляет того упереться в стену, и прижимается ближе, требовательнее, чем прежде потирается стояком о чужое бедро– вот он я, готов, возьми уже, ну... - Давай, сделай это, - бормочет Итан, стараясь не смотреть на своего невольного партнера; соблазняет как может. Самым правильным кажется отдаться на откуп касаниям и невольной жажде тела. Так, что вроде бы и не Итан сейчас просит врага взять его, помочь с таким личным. - Итан, - Гейзенберг жестко берет его за подбородок, - не забывай, с кем ты. И целует сам, жадно проникая языком в рот Итана – и тот наконец может позволить себе расслабиться в сильных руках другого мужчины. Как давно он этого не чувствовал… Со времен колледжа, когда его еще влекли эксперименты – да, Итану нравилось быть в принимающей позиции. Нравилось чувствовать, как властные руки прогибают его под себя, заставляют внутри все гореть; нравилось, когда утыкают лицом в подушку и дерут до дрожи в коленях. Потом он, конечно, остепенился – оборвал все порочащие связи, старался быть нормальным – встретил Мию, влип в дела Амбреллы – стало не до развлечений. И вот теперь все въевшиеся в подкорку паттерны удовольствия рвались на волю. В одежде тесно, неуютно, но Итану остается только приспустить джинсы – сейчас действительно не то время, чтобы подхватить воспаление легких из-за небезопасного секса. - Животом на стол, - командует Гейзенберг. Итан ошалело оглядывается по сторонам, из подходящих горизонтальных поверхностей здесь лишь алтарь, но в самом деле, не будут же они… - Чего жмешься, сметай это все на хрен, - прямо говорит он, видя нерешительность Итана, - но если хочешь, можно и так… Хочешь, свечи зажжем для романтики? - Пошел ты, - слабо улыбается Итан, - мертвая родня здесь точно будет лишней. - Вот это мой мальчик. Одним рывком Гейзенберг сдергивает скатерть, освобождая гладкую деревянную столешницу от образов в золоченых рамках. Сегодня блюдо дня – Итан Уинтрес. – Божественно! Но где же она, черт… - Гейзенберг ругается, шаря по карманам. Итан оборачивается к нему – уже готовый, распластанный, с призывно отставленным задом. - Чего? Не на сухую же тебя драть, в самом деле. - Правый карман куртки, - решение находится у Итана; ранозаживляющая мазь была достаточно жирной, и неплохо подходила на роль смазки, он уже проверял, - но резинок нет. - И так справимся. К слову, задница у тебя что надо. «Сомнительный комплимент», - думает Итан. А вот о том, что Гейзенберг прямо сейчас смотрит на него, старается не думать. С подготовкой Итан торопится, забирает у Гейзенберга мазь, выдавливает щедро, и вводит в себя сразу два пальца. Он и не думает церемониться, двигает быстро, старается не обращать внимания на боль и сопротивление. Растягивает умело и старательно, то разводит пальцы на манер ножниц, то сгибает… то, что нужно. Разряд приятного тепла пробегает вверх от поясницы – Итан быстрее скользит пальцами, стараясь еще раз приласкать простату, пока сзади Гейзенберг помогает ему, без капли смущения разводит ягодицы. От ощущения прохладной кожи перчаток между ног Итана выгибает – и он не в силах этому сопротивляться. Он чувствует, как растет температура тела – привычное дело. Места, где прежде находились его пальцы горят так, будто те пытаются отрасти заново. Итан задыхается, протяжно стонет, когда чувствует, как на его шее смыкаются челюсти – ублюдок походу прокусил его знатно… По телу пробегает короткая судорога – будто команда «Повреждение!», и запускается восстановление – со всеми вытекающими последствиями… - На всю голову ебанутый, - восхищенно бормочет Гейзенберг, пристраиваясь сзади. Итан не успел увидеть, с чем именно ему предстоит столкнуться – принять, если точнее – но не думает, что природа обделила Гейзенберга размером. - Блять! Ты охуел, больно… - Ну не скули. Мне же любопытно, как у тебя это все устроено. Со всеми этими монстрами, беготней, Итану уже давно начало казаться, что все его тело болит постоянно – ушибы ,ссадины, царапины, переломы – черт подери, ему отожрали два пальца и оттяпали кисть огромным вампирским когтем… Но вслед за болью неотступно следует возбуждение – уже как условный рефлекс, и перед каждой схваткой тело волнительно гудит, предвкушая… Но Итан не мазохист – никогда им не был – по крайней мере, ему хочется в это верить. Только вот что есть, то есть. - Ох, сука… - Итан даже рад, что не видит, как здоровенный болт таранит сейчас его задницу, не привыкшую к таким вторжениям. И ведь сам хотел, и хотел сильно… - Чего теперь хнычешь? Сам же просил… - повторяет Гейзенберг его собственные мысли. - Ты вообще понимаешь разницу между регенерацией и отсутствием боли? - Ну извини, детка… - хмыкает Гейзенберг, но обороты сбавляет. Итан тяжело дышит, пытается привыкнуть к давлению внизу, ничего не отвечает. - Тихо, тихо… никогда бы не поверил, что ты такая неженка. Гейзенберг задирает его рубаху до груди – так, чтобы видеть бледные бока и ямочки на пояснице, проводит пальцами вдоль линии позвоночника - от копчика и выше, растирает занемевшие от напряжения мышцы. Становится теплее, Итану удается немного расслабить – дырку по-прежнему жжет адским пламенем, но он принимает это как должное. Более сдержанные, глубокие толчки заставляют Итана выгнуться, повертеться в поисках подходящего положения. И вот Итан уже сам вскидывает задницу, подается навстречу. Ему уже мало – хочется … За дверью кто-то скребется – требовательно, негромко. Рычит – и дверь содрогается от удара – и снова противный царапающий звук. Итан вздрагивает, тело сковывает напряжение – сейчас он уязвим как никогда, беспокойно дергается. Гейзенберг зажимает Итану рот, входит до упора и замирает. - Не шуми, - еле слышно шепчет Гейзенберг ему на ухо, свободной рукой оглаживая Итана по боку – так успокаивают взволнованную лошадь или собаку, - не шуми, и твари свалят. Они ждут. Но даже так Гейзенберг не упускает возможности помучить Итана – заламывает руку Итана за спину, обрубки пальцев на которой еще кровоточили, проводит – кажется, языком – по незаживающим местам. Туго свитые боль и удовольствие рассекают сознание Итана, прокатываются по телу, подобно удару молнии; он не может ни вырываться, ни умолять о продолжении. Короткое замыкание. Отчаянный стон в ладонь, обтянутую кожаной перчаткой. Итан весь сжимается, внутри пульсирует – в такт торопливо бьющемуся сердцу – Гейзенберг и сам еле сдерживает стон, так туго его обхватывает дрожащий под ним парень, сильный – и такой очаровательный в своей нынешней беспомощности. Ушла тварь или нет, Итан не знает, да и какое ему дело… Гейзенбергу все мало, он крепко держит Итана за бедра – будто тот может убежать, и теперь берет его так, как хочет, быстро, дергано, из последних сил. Член уже легко скользит внутрь и наружу, звонкие шлепки в атмосфере пустынного, запущенного дома придают происходящему нотку сюрреализма. Но Итану нравится чувствовать, как глубоко он может принимать чужой член; без капли стыда подается навстречу – еще, еще, наконец-то внутри трепещет, яростно вспыхивает. Влажный, прижатый к столу живот сводит короткой судорогой – Итан выплескивается, не прикоснувшись к себе и теперь лишь поскуливает от того, как грубая деревянная столешница трется о ставшую слишком чувствительной головку. Становится липко, он испачкался, и Гейзенберг шумно кончает прямо в него, не думая о комфорте и приличиях. Но одурманенный яркой разрядкой Итан ничего этого не чувствует. *** Итан с трудом разлепляет веки. - Пить… - хрипит он, пытается облизать губы, но во рту сухо, как в пустыне. Ему осторожно приподнимают голову – Гейзенберг держит его под затылок, и прислоняет к губам кружку с водой. Итан делает несколько жадных глубоких глотков – так, что по подбородку течет. Итан пытается избежать прикосновения, дергано осматривается по сторонам. Произошедшее доходит до него вспышками. Они с Гейзенбергом занимались сексом. А потом… Он толком не помнил… еще они о чем-то трепались, и Итан чувствовал, как крепко-крепко его обнимают поперек груди. - Где я? – впрочем, Итан уже догадался и сам. Определенно фабрика Гейзенберга. Хотя при ближайшем рассмотрении он понимает, что лежит не на разделочном столе, как почему-то предполагал, а на узком диване, пара неисправных пружин которого, к слову, исколола ему все бока. Гейзенберг небрежным жестом отправляет кружку на стол, щупает пульс Итана, и одобрительно хмыкает. - Тише, не дергайся. Отходняк скоро закончится, и будешь как новенький. Такое заявление Итана не успокаивает, преодолевая тошноту и головокружение, он садится. - Что ты со мной сделал?.. - Помимо того, о чем ты сам меня просил? – Гейзенберг довольно скалится, и Итан чувствует, как на щеки наползает невольный румянец. - Проблема перманентного стояка решена! Не хочу, чтобы какой-нибудь урод воспользовался твоим состоянием и… - Зачем? Как ты это сделал… - Теперь твое тело перестанет пытаться отрастить новые пальцы, и немного успокоится, - терпеливо, как маленькому, поясняет Гейзенберг, - по крайней мере, перестанешь кидаться на каждого первого встречного с хером наголо. Итан осоловело смотрит на свою левую руку, вращает кистью, сгибает и разгибает пальцы с таким видом, будто те могут как минимум вцепиться ему в горло. Переводит взгляд на Гейзенберга – тот доволен, как слон. За темными очками Итан не может разглядеть его глаз – и ему безумно хочется это исправить. - Да брось, Итан, это от чистого сердца. Полностью функциональные, ничем не отличаются от твоих оригиналов. - Может еще скажешь, что я тебе ничего за это не должен? - Почему же? Я бы не отказался от поцелуя – от тебя, такого преисполненного благодарностью. - Для мудилы ты слишком сентиментален, - ворчит Итан. - Считай это моей маленькой злодейской слабостью. Итан исполняет желание Гейзенберга – правда, в нем нет и половины недавней бесшабашности. Медленно и не спешно касается губами заросшей щеки. - Достаточно? Как бы не так – Гейзенберг фыркает, вот уж он ни в чем не сомневается, и через секунду его язык оказывается во рту Итана. Поцелуй выходит неспешным, почти нежным, и Итану не хочется отстраняться даже когда от нехватки воздуха мутнеет в голове. - И не подумай, я не бросался на каждого первого встречного, - бормочет он, на мгновение отстранившись, но его руки уже свободно лежат у Гейзенберга на шее. - Верю Итан, верю, - смеется тот, – просто не устоял перед моим обаянием, и тебя сложно за это судить. А теперь иди ко мне, восстановление еще не закончено. *** Только после второго захода Итан чувствует, что его тело окончательно удовлетворено. Не в силах сопротивляться усталости – сказываются последствия анестезии – он проваливается в сон. Когда Итан просыпается, солнце только готовится подняться из-за горизонта, и по еще синему небу растекается нежная золотисто-розовая дымка. Итан приподнимается на локтях, зябко кутается в подобие одеяла, и смотрит в огромное окно – в даль, на линию горизонта. «Красиво», - неожиданно для себя думает он, и не может отвести взгляд, пока первые лучи света не рассеивают тихий морок. Стараясь не разбудить Гейзенберга, он соскальзывает с узкого дивана и торопливо одевается. Мышцы приятно тянет – сейчас Итан чувствует себя так, будто заново родился. И не может сдержать улыбки – случившееся еще кажется странным сном. Итан еще раз смотрит на свои новые пальцы – аккуратные, совсем как живые, и изящным контуром ногтевой пластинки – только что из серебристого металла. На сгибе мизинца красуется клеймо – миниатюрный герб дома Гейзенберг – Итан закатывает глаза. Пометил, пес плешивый, как свою собственность пометил… - Куда ты опять собрался? – сонно рычит Гейзенберг, - неужели поматросил и бросил, а? - Мне нужно идти, колба Моро, и… - и Итан в жизни бы не признался, что так не хочет уходить… - Да-да, Роза, понимаю. Но теперь-то ты знаешь, куда возвращаться залечивать раны? Итан фыркает, но все же кивает. Что-то ему подсказывает: помощью Гейзенберга еще придется воспользоваться и не раз. - Теперь ты мой, Итан Уинтерс, - довольно бормочет Гейзенберг, переворачиваясь на другой бок. Три дня спустя - Итан, ты затрахал, вот без шуток. Свали куда-нибудь, а то еще пару таких заходов, и ты мне член сотрешь к чертям собачьим.