***
Открываю глаза. Светло — значит утро. Холодно — значит я одна. Вкусно пахнет — значит незнакомец на кухне. Голова все еще побаливает. Похмелье. Плохо. Поворачиваю голову. На тумбочке стоит стакан воды и лежит таблетка аспирина. Предусмотрительно. С удовольствием потягиваюсь на шелковистых простынях, медленно спускаю ноги на пол и иду к очередной двери в комнате — ванная, интуиция не подвела. Принимаю холодный душ, мысли постепенно проясняются, свинец отливает от худого тела, координация приходит в норму, настроение поднимается. Выхожу из ванной довольная и в состоянии почти здорового человека. Влажные шоколадные кудри обрамляют лицо и доходят до плеч. Надела большую белую рубашку, которую нашла на кресле в спальне. Прикрываю юное девичье тело, которое уже не было секретом для хозяина квартиры. Забавно. Захожу на кухню. Стоит спиной ко мне, в спортивных штанах и с голым верхом. Напевает себе что-то под нос низким и слегка хриплым голосом. Завораживающе. Колдует над плитой, создавая потрясающие ароматы. Блинчики. Опираюсь плечом об арку, прожигаю взглядом его широкие плечи и мускулистую спину. Горячо. Он знает. Он чувствует. Поворачивается ко мне лицом. Не улыбается, но и не хмурится. Изучает меня также, как я его две минуты назад. Обводит взглядом с головы до ног, задерживается на своей рубашке. Ухмыляется. — Тебе идет. Бархатистый, глубокий голос. Дрожь прошла по телу, щеки слегка заалели. Черт, почему здесь так жарко? — Мне все идет. Кивнув в ответ, мужчина разворачивается обратно к плите, снимает готовый блин на тарелку, выливает жидкость на сковороду для новой порции. Выдыхаю, подхожу к нему, обнимаю со спины и утыкаюсь лбом ему между лопаток. Тихо, спокойно. Как будто мы не чужие. Как будто это обычное повседневное утро. Как будто это привычно. — Голодна? Говорит хрипло, рвано, чуть повернув голову вбок в мою сторону. Дыхание тяжелое, глубокое. Пряди белоснежных волос спадают на лоб, прикрывая кошачьи серебристые глаза. Чертов Аполлон. — Очень. Поворачивается, подхватывает меня под бедра, сажает на чистую столешницу, сбоку от плиты и тарелки с готовыми блинчиками. Все равно смотрит сверху вниз. — С чем будешь? Есть мед, клубничное варенье, сгущенка. — Хочу сгущенку. Достаёт банку из холодильника, открывает, выливает немного на блюдце, ставит рядом с тарелкой готовых блинов. Встает прямо напротив меня, руками упирается в столешницу по обе стороны от моего тела. Его глаза напротив моих. Он так близко, слишком близко. Обжигает. Скользит ленивым взглядом по моей тонкой шее, открывающемуся декольте из-под его рубашки, голым ногам. Возвращается к моим глазам. Глаза темнеют. Его — из серебра в грозовые тучи, мои — из меда в горячий шоколад. Здесь так душно. Кивает головой на тарелку с блинами и блюдце со сгущенкой. — Угощайся. — Спасибо. Беру один блин, заворачиваю в треугольник, макаю в сгущенку. Подношу к губам, кусаю. Очень сладко. Приторно сладко. Прожевываю, глотаю. Он следит за моим горлом. Ухмыляюсь, как он раннее. — Вкусно? Хриплый, глубокий шепот, пробирающий до костей. Возбуждающе. — Очень. Зачерпываю последним кусочком большое количество топпинга, подношу к губам, кладу в рот, прожевываю, глотаю. Капля сгущенки стекает по подбородку. Собираю указательным пальцем, засовываю в рот, облизываю, обсасываю, тихо выдыхая. Глаза в глаза. Опасно. — Ведьма. Рычит. Злится. Но хочет. — Дьявол. Говорю правду. Серебристые глаза стали практически черными, кошачий прищур не сулит ничего хорошего. Тяжелое дыхание, ходящие желваки на скулах, сжатые губы. Руки напряженно сжимают столешницу, серые штаны не скрывают возбуждения. Резко отходит в бок, выключает плиту, отодвигает сковороду в сторону, встает передо мной, дергает за ноги на себя. — Иди ко мне. Подхватывает меня на руки, уносит в спальню. Рубашка летит на то же несчастное кресло, штаны на пол. Толкает меня на кровать, прижимает собой сверху. Кожа к коже, тело к телу. Никаких прелюдий, никаких нежных поцелуев. Только готовность, желание и чистая похоть. Толчок. Второй. Резко. Грубо. Медленно. Умираем, сгораем вместе в этом пожаре, задыхаемся от нехватки кислорода в легких. Так хорошо, так влажно, так жарко. Утыкается носом мне в шею, рычит, медленно выходит и резко входит до упора. Царапаю его плечи, тяну за волосы, стону протяжно и сладко. Не кричу, не имитирую. Скулю от удовольствия, хочу еще, умираю, убиваю его. Еще, и еще, и еще, и еще. Если он дьявол, то я готова попасть в ад. Готова гореть снова и снова ради ощущения его сильного тела сверху, доминирующего, подчиняющего. Его хриплый рык, мой протяжный громкий стон. Господь, как хорошо. Вместе падаем на поле боя, укрытое пеплом после сражения и выравниваем дыхание. Лежит на спине, я на его крепкой груди. Одной рукой обнимает меня за талию, второй гладит по волосам. Легко вожу ногтем по его плечу, оставляю короткий поцелуй у ключицы. Дышим в унисон, одновременно. Вдох, выдох. Вдох, выдох. — Александр. Решил представиться. Вовремя. — София.***
Опираюсь бедром на кухонный гарнитур, снова в его рубашке. Наблюдаю за тем, как колдует нам над плитой бодрящий напиток. — Кофе будешь? Смотрит из-под блондинистых ниспадающих прядей. Лохматые волосы, горящие глаза, ухмылка на губах. Красивый. — Буду. Разливает напиток по двум чашкам, одну протягивает мне. Беру чашку в руки, делаю обжигающий глоток. Горько. Вкусно. Стоим вдвоем на кухне, пьем кофе, смотрим друг другу в глаза, молчим. И ничего не надо говорить. Тихо, спокойно. Господь, как хорошо.