Знойное лето средней полосы

      Идея съехать пришла Фëдору давно, а остальным, как снег на голову упала. Правду пасынку он говорить не стал. Ну не скажешь же, что из-за Мишани. Не-не, у Фёдора и мысли дурной не было. Омежка его на добрых пятнадцать лет моложе, а Фёдор на молоденьких никогда не заглядывался. Но вот только ему и подобные Мише никогда раньше не попадались. Такие только в кино да в журналах на обложках, и иной раз и не верилось, что вживую существуют. А оказывается — существуют, и один такой в его квартире поселился. Неземной, воздушный весь он по квартире ходил, не касаясь пола. И красавец без всякого фотошопа.       В первую его течку дома, Федора, на его счастье, не было — у друга на даче рыбачил, а во вторую заранее уехать не смог. Только и успел штаны натянуть и босиком рванул. Илюха ему вслед ботинки выбросил и заперся. А Фёдор ещё несколько минут у двери стоял, чувствуя, что даже на лестничную клетку нежный запах просачивается. Тогда он понял, что так больше нельзя и, вернувшись, твёрдо заявил, что покупает квартиру. Мишаня удивлëнно вскинулся, но Илюха взглядом с отчимом встретился и всё понял.       Благо с деньгами теперь проблем нет — тому же Мишане спасибо. Унылая мазня, что у Феди столько лет на стене висела, оказалось, огромных денег стоила. Олигарху коллекционеру, что её купил, Фёдор мысленно здоровья пожелал и ума побольше, чтобы впредь деньги на херню не тратил.       И, нате вам, в новом доме — новая напасть! У напасти этой тугие кудряшки и по три блестящих камешка в каждом ухе. На шее бусы из шариков, а в каждом шарике цветок, а широкие, цветастые балахоны завершали летний образ. Ну просто летний фей. Словом, среди местных выделялся. Фëдор первый раз рот, как болван, разинул. Как нарочно! Он от одного идеального съехал, а тут второй точно такой же. Как есть эфир… или зефир? Гибрид ангела и цветка. И с обручальным кольцом. Как жить-то дальше, опять переезжать? А Фёдор только обставиться успел. И не видеть бы вовсе этого зефирчика, да он, как нарочно всё время на глаза попадался — то в подъезде столкнутся, то в лифте. Омега, улыбаясь, на Фёдора поглядывал и на его сумки. У Феди они всегда полные, а в тот раз, помимо пакета в руках кочан — щей решил наварить.       — Вы — чудо! — неожиданно сказал омега, когда в лифте ехали. — Такой хозяйственный мужчина! Я всё смотрю, смотрю… Только не подумайте, что я слежу, — смутился он. — Но как-то само получается. Альфы если и ходят в магазины, то со списком, а вы нет.       — Ну, в башке-то кой-чего имеется, — гордо ответил Фёдор. — Жрать надо… в смысле питаться. Я по-нормальному люблю, а не как эти… Хлеба накрошат, колбасы шмякнут, сверху соуса нальют. Вот мои оба такие же. Пожрут на ходу, и поскакали галопом…       — Я думал вы один живёте.       — С сыном и его мужем жил да съехал. Надоело у молодых под ногами путаться. У них своя жизнь.       — Да, молодым лучше жить отдельно. Мы поначалу с Венечкиными родителями жили… — и омега еле заметно вздохнул. — И вот переехали, наконец. Я Елисей, кстати, — добавил он, — А вас Фёдором зовут, — я уже знаю.       И ослепительно улыбнувшись напоследок, выпорхнул из лифта. Двери за ним закрылись, оставляя в кабине тонкий запах сирени. Вспомнилось, некстати, как Мишаня всё про Париж говорил. Таким и впрямь только там и жить. А дома уже подумалось, что был бы Елисей его омегой, не только в Париж, а и на Луну отвёз, только попроси.       Весь вечер о нём думал. Не молоденький, как Мишаня, но такой… Как только он на горизонте возникал, у альфы будто цветок в глазах распускался. А это и не цветок, а Елисей в очередном фантастическом наряде. То лазоревый, то алый, то золотистый… Будто птица райская в их двор залетела. Местные кумовья уже обсуждать его кинулись, а он знай себе улыбался. И голосок звенел колокольчиком. Такие визжать не умеют вовсе, а если обижены — то, наоборот молчат и страдают втихушку. Но Елисей всегда улыбался розовым ртом и всегда на позитиве. Попробовать бы на вкус эти губы. И Фёдор сам от себя охреневал. Может лето на него так действует? Раньше больше весна влияла. Да и в целом… О будущей пенсии думать надо, а он об омеге.

***

      Елисей волок к подъезду огромные пакеты, а следом омега постарше вышагивал, помахивая ридикюльчиком. Фёдор сам не заметил, как рядом оказался.       — С ума сбрендил такую тяжесть таскать? — сердито сказал он. — Давай помогу.       Елисей радостно вспыхнул, а второй омега — тоже очень нарядный и красивый, нахмурился:       — Это ещё кто?       — Да тутошний, — сказал Фёдор. — Соседями будем.       Омега презрительно оглядел Федины штаны и растянутую майку и, отвернувшись, процедил:       — Я не рекомендую тебе, Елисей, общаться с такими… соседями. Сумки подносит, а потом на бутылку требует, верно? Такие присосутся и не отстанут.       — Никакой я не алкаш, — растерялся Фёдор. — Ну, бывает, выпью… По праздникам.       — На здоровье, — сердито ответил омега. — Если здоровья вам не жалко. Но от зятя моего прошу держаться подальше.       Фёдор изумился:       — Так вы свëкор Елисея? Я думал, старший брат.       Омега рот открыл и тут же захлопнул. Рукой машинально по волосам провёл и кокетливо улыбнулся уголком рта:       — По праздникам, говорите? Ну… по праздникам, конечно можно. Просто ваш вид…       — Известное дело — не смокинг. Из гаража иду. Чего машину в сервис отдавать, когда сами могëм? Там делов-то! Как два пальца обос… В общем ерунда. А так-то я двери устанавливаю.       Свëкр Елисея заинтересованно блеснул глазами:       — Ну, тогда можете помочь донести сумки, я разрешаю, — царственно кивнул он. — Этому растяпе, Елисею ничего нельзя доверить. Двери, значит… Это очень кстати. Я давно говорил тебе, Елисей, что вам нужна новая дверь.       — Владислав Андреевич, но у нас…       — И твои очередные глупые отговорки меня не интересуют.       Елисей смущенно улыбнулся, но улыбка вышла жалкой. Фёдор молча ухватил второй пакет — кирпичи, там, что ли? — и молча попëр к дому. Квартира Елисея так обставлена, что у Феди опять пачка отвисла. Стена меж кухней и гостиной сломана и там длинный прозрачный стол и стулья высокие, как он в баре видел. Мебель кругом вся белая, и стены белые и полы, и блестело всё. Федя ещё подумал, что в такие квартиры надо солнечные очки надевать, чтобы снежная болезнь не началась. На одном диване, правда цветное пятно обнаружилось — мужик в картинной позе лежал, словно позировать готовился. Рожа холëная с эдакой аристократической бледностью. Безвольные руки, томный взор и остальное тому подобное.       — Вениамин, — кинулся к нему Владислав Андреевич. — Сыночек, я велел купить Елисею артишоки. Будем готовить фреголу с фетой и миндалем.       Фёдору тут же зятëк вспомнился. Тот первое время всё какую-то дефлопу приготовить пытался. Позже нормальную еду есть научился, только кильку так и не смог полюбить.       — Елисей! — голосил тем временем свекр. — Не стой, как идиот и доставай продукты. Нет, сначала закрой окно! Ты же знаешь, что Вениамин подвержен простудам — ему вредны сквозняки. Я уже слышу хрипы в горле, и у него совершенно холодные ноги. Елисей! Оставь окно в покое и достань плед! И вытаскивай уже продукты в конце концов!       Вышеупомянутый хладноногий, которого Фёдор уже окрестил чмом, даже не шевельнулся, только утомлëнно очи прикрыл. Папаша рядом заламывал руки, а Елисей скакал вокруг горным козликом. Фёдору стало противно и он тихо вышел. Ухода его и не заметили.       Дома тихо и нет никого. Оно и к лучшему, Фёдору, как никогда видеть никого не хотелось. В голове только Елисей и его супружник-недоделка. Но красивый, козлина! Фёдор ему по всем параметрам проигрывал. И рожа у него простая и руки не такие ухоженные. Тот и ноги, поди бреет, чтобы какому-нибудь Аполлону уподобиться. У Фёдора ноги волосатые, да и кривоваты, чего уж там. Зато горячие всегда. Уж в постели с ним не замëрзнешь. Федя на диван плюхнулся и глаза закрыл. Как бы чудно Елисей рядом смотрелся, в его новой квартире, на новой кровати. Глядеть, как его кудряшки по подушке рассыпаются, и послушать, как он стонет, а потом тихонько сопит на его плече. И пусть бледная немощь, Вениамин артишоки со своим папой трескал бы.

***

      Елисей позвонил через сутки, чем Федора неожиданно удивил и обрадовал.       — Я не знал номера квартиры, — мялся омега. — Сосед подсказал. Нет-нет, я по делу! Ведь вы устанавливаете двери… Владислав Андреевич считает…       — Да болван он, твой Андреевич, — перебил Фёдор. — Хорошая у вас дверь. Я и швы и толщину успел посмотреть.       — Я тоже так считаю. В смысле про дверь, а не про Владислава Андреевича. Но он… В общем, я хотел бы воспользоваться вашими услугами, если это не сложно.       — Мне не сложно. Мне — как раз наоборот. Сейчас замеры сделаю, а муж твой пусть каталог посмотрит.       Вениамин на том же диване обнаружился, и в той же позе. Ан нет! Теперь ногами к окну лежал.       — Мне? Каталог смотреть? — изумился он. — Может мне ещё и гвозди подавать, или что там… Ты, вообще, соображаешь?       У Елисея опять мордаха смущëнная. Заулыбался и сам каталог взял. Ни чëрта он не понимал и только внешним видом интересовался. Фёдор заученно начал объяснять да рукой махнул, ну что в самом деле! Будто сам не знает, что лучше. Уж для Елисейчика он расстарается и скидку сделает — будет самая лучшая дверь. Кусок мяса, что на диване лежал, морщил лоб недовольно.       — Нам нужна не дверь, а новые окна, — кисло говорил он.       — Сейчас не потянем, Венечка, — виновато улыбнулся омега. — Денег не очень много осталось. Может через месяц…       — И куда, интересно делись деньги?       Елисей показал на потолок.       — Так люстры же новые купили. Твой папа велел.       — Ах, оставь, пожалуйста, папу в покое, — раздражëнно сказал Вениамин. — У тебя своя голова на плечах. Для чего нам эти люстры? Папа прав — ты глуп и никчëмен. Подай мне воды и не забудь лимон, я устал напоминать.       Омега метнулся к графину и налил стакан. У Фёдора от злости, аж кулаки сами собой сжались. Хотелось схватить омегу за плечи и встряхнуть, как следует. Да что же за дурачок такой, блаженный! Или свëкор ему мозги свернул? Замеры он сделал быстро и теперь хотелось свалить побыстрее. Елисей закивал и вышел проводить. Фёдору и смотреть на него не хотелось, но не выдержал, глянул… и руки опустились. Такой маленький и хрупкий. Бусики свои теребил и явно стеснялся за сцену в квартире.       — У Венечки депрессия, — сказал он, словно оправдываясь. — Он совершенно не такой… просто сам не свой последнее время. Вениамин — очень талантливый актёр, а режиссёры этого не замечают. Кругом один блат, — вздохнул Елисей. — А Венечка живёт лишь сценой. Ему плохо дома. Душно и стены давят…       Фёдор сморгнул.       — И поэтому воды сам себе налить не в состоянии? Ну вышел бы на улицу, там стен нет. Заодно до магазина прошвырнулся. Где это видано, чтобы омеги такенные пакеты таскали?       — Что ты — говорю же, ему нельзя! — Елисей даже испугался. — Как можно, чтобы люди искусства и в магазин… А если он ногу подвернëт?       — Все подворачивают, вроде не смертельно.       — Но не все служат Мельпомену. Вдруг Венечке из театра позвонят, а у него нога подвëрнута?       — Вдруг война, а он уставший, — хмыкнул Федор. — А если насморк? У служителей этого… метилена сопли бывают? Я ещё про другие болезни молчу, — и бровями многозначительно подвигал.       Елисей вдруг тихо хихикнул. В полумраке коридора его глаза мерцали, и цветочки в бусах поблëскивали так таинственно. И аромат от него этот дивный — тонкий и нежный и, наверное это подействовало, а может, что ещё, но Фёдор вдруг притянул омегу к себе и прижался к его рту. Елисей пискнул еле слышно, дëрнулся, и вдруг повис в руках альфы, позволяя делать тому что вздумается. Фёдор долго и жадно целовал и выпустил, когда Елисей уже к полуобморочному состоянию был близок.       — Твой Венечка хоть раз тебя так целовал? — спросил он.       — Да как ты… Как ты мог? — шептал Елисей, трогая губы. — Я ведь замужем. Я принадлежу другому человеку.       Фёдор зло оскалился:       — Вот именно, что принадлежишь. Он же тебя прислугой считает, а не мужем. Ну иди к своему драгоценному, только кроме зада своего тебе в другое место всё равно целовать не дозволят. Да ещё в очередь за его папенькой встанешь.       У Елисея губы затряслись. Хотел сбежать в квартиру, но Федя не пустил. За плечи схватил, развернул и снова поцеловал…       — Я думать ни о ком не могу, кроме тебя, — хрипло шептал он в ухо Елисею. — Ты такой… Тебя самого во все места целовать надо.       Елисей сопротивляться не мог. Только ахнул, когда губы чужого альфы по шее прошлись.       — Да как же… — шептал он. — Там ведь мой муж.       А сам прижимался и цеплялся руками за плечи Федора. Сексом его явно не баловали. Драгоценный Венечка не только мозгом, но и членом, похоже пользоваться не умел. Зато Фёдор умел и тем и другим… правда, сейчас его мозг вместе с членом об одном думал. Был бы лет на десять помоложе — наверно прям тут, на пороге квартиры завалил, но опомнился и увлёк омегу к лифту. В Елисее остатки разума ещё кричали, что надо остановиться, но как только он пытался, что-то сказать, как его поцелуем затыкали, и омега рассудок отключал. В квартире Федора он полностью отключился, зато сразу все чувства невероятно обострились. Позволяя альфе раздевать и целовать себя, Елисей только смотрел помутневшим взглядом и прижимался, словно кто-то неведомый его оторвать мог.       — Эк тебя… — бормотал Фёдор, расстегивая джинсы. — Оголодал, миленький.       До кровати не добрались, хорошо Федя успел толстый ковер на пол купить. На нём и любил Елисея. Под балахонами и шароварами худенькое тело оказалось. Небось диетами изводится, мимолëтно подумал Фёдор и дальше тоже думать перестал…       Елисей внутри узкий, как мальчишка, да и вёл себя так же. То зажимался, то — наоборот, тëрся всем телом и постанывал. Потом перевернуться на живот захотел, но Фёдор не дал. Может у Елисейчика и затылок тоже очаровательный, но смотреть ему в глаза хотелось. И на раскрасневшиеся щёчки, и на полуоткрытые, готовые к поцелуям губы… И целовать во все места, до которых дотянуться мог.       Как он и думал, Елисей потрясающе на его кровати выглядел. Ну пусть не кровати — на ковре, а всё равно здорово. Кудри расстрепались, тело розовое, расслабленное и шарики с цветочками на шее блестели. Полный идиот этот Венечка, если такую красоту разглядеть так и не смог. Елисей смотрел, улыбаясь, но взгляд его постепенно прояснялся. Поморгал и резко сел.       — Что же я натворил… — шептал он, бледнея и прикрываясь руками. — Что же я наделал…       — Лясь, ты не виноват…       — Нет, нет — я один виноват и только я!       — Послушай, что скажу…       — Нет! Нет! — Елисей даже уши заткнул. — Не говори ничего! Я не могу слушать… Как я мог, как? Будто не я, будто не со мной всё… — подобрал одежду с пола и принялся лихорадочно одеваться.       Фёдор продолжал на полу сидеть и глядел теперь угрюмо. Говорить бесполезно.

***

      Елисей Федю теперь избегал. Если раньше улыбался, то встретившись теперь быстро мимо проходил. Фёдор злился и, главным образом на себя, конечно. С Елисеем бы поговорить сначала по-хорошему, а он как мальчишка накинулся. Несколько раз альфа его на улице выловить пытался и, плюнув в конце концов, внаглую пошëл к омеге домой. Елисей на звонок дверь открыл и глаза испуганно округлил. Но Федя сказать ничего не успел — омега палец к губам прижал.       — Уходи, пожалуйста, — срывающимся голосом шептал он. — Владислав Андреевич приехал. Чего бы ты ни хотел, я умоляю, только не сейчас!       Фёдор помрачнел. Венечкин папаша на него впечатление произвёл — тут не отнять. В очередной раз приехал сыночку памперс поменять. А Елисей теперь перед ними обоими снова выплясывает. Что там ещё Владиславу Андреевичу приспичило? Паркет розового дерева? Золотой унитаз? Фёдор омегу к себе дёрнул, и крепко обнял.       — Уходи ты от него, — он не говорил, а почти стонал. — Да ведь, мучаешься только. И себя и меня извëл… Не сплю уже какую ночь, лишь о тебе думаю… Почему всё какому-то долдону должно достаться? Твой служитель метрополитена даже не понимает, как ему повезло. А случись что и не почешется ведь. Это любовь по-твоему? Да это всё одно, что тумбу в прихожей любить, и то — от тумбы польза есть.       — Но как я уйду? — тоскливо шептал омега и смотрел умоляюще. — А что люди скажут?       — Кто умный — порадуется за тебя, а на дураков наплевать. А хочешь уедем отсюда?       — Но ведь только купил квартиру!       — Да и чёрт с ней! Коробка с окнами… Разве в этом счастье, — убеждал Фёдор. — Счастье — когда такой человек рядом. Мне без тебя теперь никак уже… А как подумаю, что ты с этим… Сколько ты с ним уже, десять лет? Десять лет жизни в унитаз спустил. Так и жизнь пройдëт — и не заметишь. И не говори только, что любишь его — никогда не поверю! Очаровался по молодости, а потом мозги тебе засрали.       — Ах, Федя, что же ты со мной творишь…       Елисей обхватил его за шею, прижался… и в этот момент входная дверь распахнулась. Милейший Владислав Андреевич, похоже подслушивал, потому что вылетел с перекошенным лицом, оторвал Елисея от Феди, и, с размаху отвесил зятю звонкую пощёчину.       — Негодяй! — завизжал он. — Подлец! Грязный изменник! Венечка так страдает, такие душевные муки испытывает, а ты, предатель, развлекаться вздумал на стороне!       Елисей вжимался в стену, держась за щëку. Свëкр размахнулся снова, но Федор руку перехватил и Елисея за спину задвинул.       — Попридержи коней, папаша…       Владислав Андреевич аж затрясся. Зашипел, не хуже африканской гадюки:       — Какой я тебе папаша, алкоголик? А ты! Ты! — яростно сверкал он глазами на перепуганного Елисея. — Я всегда знал, что ты обычная шалава. Убирайся! Составишь отличную партию этому мужлану. Променять моего прекрасного сына на такое ничтожество! Но я даже рад! Венечка достоин лучшего, и мы найдём ему лучшего! Венечка станет звездой, а ты ещё локти кусать будешь! — завизжал он. — О, ты ещё на коленях приползëшь!       — Не приползëт, не переживайте, — мрачно сказал Фёдор. — Как бы Венечке самому не пришлось локти кусать. Вбили в голову: талант, талант… Узнал я про этот талант. Два раза со сцены «кушать подано» сказал. Нормальный мужик давно бы работу нашёл, а не на шее у омеги сидел.       Владислав Андреевич пятнами пошёл и ещё сильнее затрясся.       — Как ты смеешь! Да ты мизинца Венечкиного не стоишь! Ничтожество! Подлец! Два подлеца!       — Пороть вашего Венечку некому, — бросил Фёдор напоследок. Обнял дрожащего Елисея и повёл к лифту: — И вас тоже.

***

      Елисей сидел на краешке стула, упрямо глядя в пол. Тонкие пальцы дрожали и губы подрагивали. Фёдор вокруг него бегал. Пять минут назад он влил в омегу рюмку коньяку, но Елисея ещё сильнее затрясло. У дверей стоял чемодан с его вещами, и омега, бросая на него взгляд тяжко вздыхал.       — Как собаку выкинули…       — Поверь, он ещё пожалеет, — твердо сказал Фёдор. — У Венечки такого омеги в жизни больше не будет. Служитель Карфагена, блин. Пусть теперь Карфаген для него в магазин и бегает. А я для тебя всё, что захочешь! Ты, кстати есть хочешь? Когда на нервах, иногда есть хочется.       — А пирожных у тебя нет? — тихо спросил омега. — Мне Владислав Андреевич не разрешал сладкое есть — боялся, что растолстею. Очень хочется…       — Да чтобы этот Андреевич своим артишоком подавился! — выругался Фёдор и полез в холодильник, где у него кусок торта лежал.       Елисей аккуратно снимал ложечкой крем с торта, а Федя рядом сидел и головой качал:       — Довели до чего… Даже есть по-нормальному не может. Бери его, да кусай.       Омега замер на миг, блеснул глазами и, отложив ложку, впился в кусок зубами.       — Вкусно как! — сказал он с полным ртом. — А знаешь, я очень люблю, когда по-простому. И артишоки я совсем не люблю.       — Правильно, капуста лучше.       У Елисея губы в нежном креме, от удовольствия жмурился и даже постанывал. Фёдор вспомнил, как он в прошлый раз стонал, и заулыбался. Но сейчас нельзя — надо омеге в себя прийти.       — Ещё кусочек? А коньячку для полного успокоения?       Елисей губы изящно салфеткой промокнул, помолчал и сказал:       — Федь… Успокой меня по-другому. Мне нужно. Веня меня только во время течки… ну ты понимаешь… Он говорил, что ему нельзя растрачивать себя на глупости. А последний раз…       — Стоп. Хватит о нём, — перебил Фёдор. — У тебя теперь есть я, и темы для разговоров найдем поинтереснее. И позже… — и поцеловал омегу в губы.