Под маской

      Кто-то считает, что в наше время в странах, которые весь мир считает самыми развитыми, все хорошо, всем правит демократия и все делается для людей. Но нет, все эти государства имеют красивую обложку и гнилую начинку, которая, словно приторная карамель, липнет к тебе и не отпускает, пытаясь полностью утопить тебя в ней, вот только вместе с этим она утягивает твою душу в самую тьму.       Изуку привык к этому, не мог не привыкнуть. Его отец эксцентричен, для него нет ничьего мнения, кроме его личного, весь мир должен крутиться вокруг него. Каждый человек — фигура на его бесконечной шахматной доске. Врагов он держит на коротком поводке рядом с собой, впрочем, сказать, что у него есть друзья, тоже нельзя, потому что никому не доверяет.       Мать же слишком наивна и слабохарактерна. Верит красивым улыбчивым маскам на людях, открывая свое нежное сердце для их предательства. Её вера в «любовь спасёт мир» доводит до зубного скрежета, о чем она может говорить, если эта самая любовь сводит её с ума, заставляя увядать в четырёх стенах?       Изуку ненавидит и любит своих родителей одинаково сильно. Во всяком случае, от матери он получил красивые черты лица, умение наслаждаться красотой природы, истинно наслаждаться искусством, а вот от отца перенял расчетливость, острый ум, отличную память, хладнокровие и… отличную актерскую игру. Но в тоже время он возненавидел женщин со своими ванильными мечтами, впрочем, как и скользких людей. Он не верит в любовь, во всеобщее благо. А ещё ненавидит, когда его пытаются загнать пешкой на доску.       В Америке ему давно надоело: одни и те же люди, одни и те же поступки. Манипулировать, сталкивать их лбами, оставаясь в тени — ужасно наскучило. Ему тут было душно, да и люди, что могли бы быть на одном уровне с ним, уже выпустились. Девушки, что пытались привлечь внимание золотого милого мальчика школы, заставляли его живот скручиваться от рвотных позывов. А парней, которые могли бы его действительно удовлетворить, попросту не было: были либо женоподобные, либо очередная жертва пропаганды умелых психологов из серии «а может ты гей?». А тех, кто так легко поддаётся внушению, Изуку ненавидел больше всего.       Так что новость о том, что отец хочет проверить свои компании в родной Японии, Мидория младший встретил радостной, предвкушающей улыбкой. С переводом разобрались весьма быстро, и уже через две недели Изуку привезли с чемоданами в частный интернат для мальчиков. И хоть по бумагам тут мог учиться кто угодно — по факту здесь находились сыновья либо слишком влиятельных семей, либо до неприличия богатых. Мидория относился и немного к той, и немного к другой категории, но так или иначе, они слабо помогут ему вписаться в местный коллектив, потому что у него лично нет никаких связей.       Но парень был готов, что его сразу попробуют проверить, а потом отсортировать на нужную ступень в иерархии. Поэтому самый лучший способ все узнать — притвориться милым мальчиком, а там уже все остальные покажут свои истинные лица.       Для того, чтобы разобраться в иерархии, связях каждого студента, а также найти «своих» среди чужих, Мидории понадобился месяц. Впрочем, весь этот месяц его также испытывали, видимо, считая, что они смогут расколоть его. Но куда уж им, когда у него не было детства. Стоило только ему заговорить, как отец взял его в стальные рукавицы, и даже мать не могла защитить его от последствий «провалов».       От чтения книги в библиотеке его отвлек младшеклассник,       — Мидория-сан, вас искал Бакуго-сан, — парень сделал удивлённое лицо, а потом мягко улыбнулся,       — Ооо, что-то случилось? — теперь волнение, руки резко закрывают учебник, а потом не совсем удачно, нервно запихивают его в портфель, — Веди скорее, негоже людей заставлять ждать, — парень нервно сглатывает, чуть отводя взгляд, и кивает. Он понимает, зачем позвали Изуку, точнее, оба знают, но свою роль надо играть до конца. Они идут в самое дальнее крыло, где, в основном, заброшенные клубные комнаты. Именно там король интерната сделал свой тронный зал. Паренёк сразу сбегает весь в поту, а Мидория стучится в дверь, а потом ждёт, пока разрешат войти. Оказавшись внутри, он делает вежливый кивок головой,       — Добрый вечер, мне передали, что вы искали меня, Бакуго-сан, — сделать немного взволнованное лицо. Блондин довольно оскаливается, по бокам от него сидят его приспешники.       — Да, скажи, как ты обосновался тут? Не обижают тебя? — Мидория удивлённо смотрит на парня,       — Эм… нет, вроде все хорошо, хотя так непривычно, что все время надо говорить на японском, слишком привык к английскому, — он потёр свою шею, чуть рассмеявшись.       — Хах, это правда, слышал, ты иногда начинаешь говорить на английском, лишь потом переключаясь на родной. Но, может, что-то ещё? Тебя что-то смущает, может?       — Хм… — он сделал задумчивый вид, — возможно, немного скучно? В моей прошлой школе было куда больше разных событий…       — Да? И каких же?       — Посвящение, подпольные азартные игры, вылазки за территорию? — блондин с молнией на волосах аж закашлялся, подавившись колой, которую пил, — Хах, шучу, шучу, у нас постоянно проходили всякие олимпиады и внутренние соревнования, — Кацуки довольно улыбнулся.       — Что ж, похвально, ты и вправду смог нагнуть всех. Почти всех, — все непонимающе посмотрели на него, а Мидория довольно улыбнулся,       — Рад, что тебе понравилось. И каково твоё решение? — Изуку снял маску милого паренька и достаточно холодным взглядом посмотрел на Бакуго,       — Не хочешь быть моим серым кардиналом?       — А какая мне выгода?       — Весёлая жизнь, но с приключениями не на твою задницу, — Изуку улыбнулся уголками губ, а потом подошёл к Кацуки и, наклонившись, прошептал ему на самое ухо,       — Звучит заманчиво, но мне нужно куда больше…       — Что ж… и что же?       — Если я буду твоим серым кардиналом, то не стоит ли это обсуждать без свидетелей? — блондин цыкнул и жестом показал, чтобы все ушли. Удовлетворившись этим, Мидория ловко достал сигарету из внутреннего кармана пиджака Кацуки. Тот на мгновение удивился, а потом довольно хмыкнул, доставая зажигалку и помогая закурить. Изуку делает первую затяжку, задерживает дыхание и медленно выдыхает,       — А неплохая… но вкус отличается от американской…       — Так какие у тебя условия?       — Независимость от тебя. Я буду помогать тебе в твоих делишках, но не мешай и мне свои проворачивать. Поверь, я уже успел узнать достаточно, чтобы знать где чья крыса прячется… — Бакуго довольно оскалился, чувствуя сильного соперника. Достав ещё одну самокрутку, он и сам закурил,       — А ты, я смотрю, без тормозов…       — Нет, скорее уверен в своей… «школе»… — Кацуки также делает затяжку, окидывая парня внимательным взглядом.       — Хорошо, но ребят в моём прямом подчинении не трогай.       — Договорились, — Изуку улыбнулся, быстро докурил сигарету и вышел.       В тот день Бакуго даже не представлял, на что подписался, давая полный карт-бланш ещё одной акуле.       Шёл месяц за месяцем и Мидория удивлял Кацуки своей изворотливостью. Тот действовал столь тонко, что никто не мог совсем понять, как он все вытворял, ведь к этому «американцу» следы никогда не шли. Каждый его шаг был выверен так, что Бакуго мог лишь жадно наблюдать, даже не замечая, как вокруг него плетутся невидимые сети, затягиваясь все туже и туже.       Были зимние каникулы, большая часть народу уехали домой, но не короли интерната. Они сидели в комнате отдыха и попивали алкоголь, параллельно куря очередные самокрутки.       — О чем думаешь? — спросил блондин.       — М… о тебе? — чуть улыбнулся парень, заставляя алые глаза заинтересовано заблестеть. Кацуки пересаживается к нему на диван,       — И что же? — он делает затяжку и выдыхает дым в веснушчатое лицо. Изуку смеётся, а потом ловко одним правым, кошачьим движением оседлывает блондина, положив одну руку тому на грудь.       — Много о чем… — в изумрудных глазах пляшут бесята, что безумно нравится Кацуки. Его свободная рука ложится на бедро и заставляет проехаться бёдрами по его, но в глазах напротив плещется лишь ещё больше любопытства.       — Ммм… а если конкретнее? — Мидория чуть наклоняет голову, соблазнительно облизывая губы. Он делает затяжку, наклоняется ближе к блондину, томно смотря сквозь свои очки,       — Может, о том, каковы на вкус твои губы? — при этом дым струится прямо к губам Бакуго, заставляя вдохнуть его. Их взгляд устремлен то в глаза друг другу, то на губы, но стоит Кацуки потянуться, как на его ложится палец Изуку, — чшш… не так быстро, ты же хочешь узнать, о чем ещё я думаю? — рука на бедре сжимается сильнее, но не более. Указательный палец сменяется большим, который оглаживает чуть сухую кожу губ, а Мидория жадно смотрит на них, делая невероятно соблазнительное лицо, — а ещё, я думаю, какое применение можно найти твоим губам и похабному языку. Учитывая, какие слова с них срываются, думаю, они и на другую похабщину способны? — палец чуть отодвигает губу, оглаживая клыки парня, а потом мягко надавливает и проникает внутрь, прижимая горячий язык к нижнему небу, а потом чуть потирает его. При этом лицо брюнета принимает такое очаровательное выражение, что складывается ощущение, будто ему сейчас делают минет. Алые глаза не могут оторвать от него взгляда. Парень делает ещё одну затяжку, — А ещё хочется узнать насколько чувствительная твоя шея, которую ты всегда скрываешь за высокими воротниками, — аккуратно держа самокрутку, он оглаживает кончиками пальцев шею, чувствуя, как мурашки зарождаются где-то у загривка блондина и уходят вниз. Бёдрами он ощущает, как наливается кровью чужой член, — А ещё думаю о том, каково ощутить твои мозолистые от тренировок руки на своих боках, животе, ягодицах, — он наклоняется к самому уху, чуть задевая губами мочку, — и как ты растягиваешь меня ими, что бы потом жадно трахнуть, так, как ещё никто этого со мной не делал… — у них у обоих уже стоит колом, Бакуго сладко простонал от последних слов, представляя все это в голове. Мидория целует того в мочку, чуть покусывая, а потом шею, а после выпрямляется, докуривая самокрутку и выкидывает свою и чужую в пепельницу, при этом изящно изогнувшись в руках блондина. И только после этого освобождает его рот от своего пальца, но лишь для того, чтобы ухватить его за волосы на загривке и властно оттянуть назад, так чтобы его рот открылся, а потом наклонился, целуя, властно, но не глубоко, выдыхая густой дым последней затяжки, — а что думаешь ты? — алые глаза полны такого коктейля чувств, но больше всего в них желание обладать.       — Думаю, что хочу заставить тебя кричать и стонать, как последнюю шлюху, хочу сделать с тобой такое, чтобы ты не смел думать ни о чьём члене, кроме моего… — широкие ладони жадно сжали округлые упругие ягодицы.       — Так чего ты ждёшь? Заставь меня запомнить эту ночь на всю жизнь, заставь желать только тебя, — и эти слова словно снимали невидимый ошейник с блондина. Крепкие руки лишь сильнее вжали в свои бедра чужие, вырывая из Мидории тихий стон, а после сухие губы страстно впиваются в мягкие и податливые, играясь с ними: то посасывая, то покусывая; а потом властно проникает языком в чужой рот. Тем временем тонкие прохладные пальцы касаются горячей шеи, оглаживая её. И этот контраст лишь сильнее заводит блондина, чьи руки уже залезли под водолазку парня, оглаживая тонкую талию, живот с ощутимыми мышцами пресса. Им приходится разорвать страстный поцелуй, чтобы Изуку отложил свои очки, а потом стянул с себя ненужную верхнюю одежду, демонстрируя Бакуго ладно сложенное тело с мраморной кожей и россыпью веснушек. А под всем этим сухие мышцы. Алые глаза с жадностью смотрят на него, а потом он наклоняется, чтобы впиться в шею, чтобы спуститься к ключицам, а потом и соскам, которые оказываются слишком чувствительными. Кацуки с упоением наслаждается чужими стонами, холодными пальцами в своих волосах, что сжимают их, притягивая ближе. Вдоволь насладившись, отстраняется, чтобы посмотреть в веснушчатое лицо, и в этот момент он готов кончить уже только от его созерцания. Он сжимает его ладонями, а потом притягивает к себе за новым поцелуем. Малахитовый взгляд чуть расфокусирован, но это не мешает отвечать с не меньшей страстью, а потом отстраниться и прошептать,       — Моя очередь, — прильнув к чужой шее, пальцами же несдержанно расстёгивает пуговицы рубашки. Мягкие губы уделяют внимание каждому миллиметру персиковой кожи, и особенно кадыку и ключицам, в то время, как холодные пальцы ласкают соски, которые были не столь чувствительны, как его. Не имея более никакого терпения, он отстраняется и дёргает рубаху, Кацуки наклоняется чуть вперёд, помогая стянуть ту. Холодные пальцы пробегаются по торсу, а в глазах пылает неподдельное восхищение накаченным телом. Изуку прикусывает губу, чувствуя эстетическое наслаждение от того, что видит, а потом поднимается на колени, в результате чего его бедра оказываются прямо напротив лица партнера. Губы растягиваются в довольной, предвкушающей улыбке. Руки медленно расстёгивают ремень, чуть задевая губы блондина кожаным концом, а потом медленно расстёгивают ширинку. Кацуки шумно сглатывает, смотря на него снизу вверх, но при этом «молчаливо» говоря, что не станет этого делать, на что получает довольную ухмылку.       — Я, по-моему, говорил, что хочу узнать, на какую похабщину способен твой грязный рот… — и пальцы ловко подцепляют резинку, опуская ее. Бакуго неловко уставился на достаточно крупный член, который почти что упирался в его губы, но больше всего его удивляет отсутствие плоти вокруг головки. Малахитовые глаза будто бы смеются,       — Неужели не видел, как выглядит член после обрезания? Но, поверь, работать с ним — одно удовольствие, — щеки блондина становятся пунцовыми, но все же приоткрывает рот, чтобы неумело лизнуть головку, а потом вобрать ее в рот, чуть царапая зубами. Брюнет чуть шипит и хватает парня за волосы на затылке, чуть оттягивая его голову назад. Рот приоткрывается шире и Изуку мягко толкается чуть глубже. Кацуки возмущено сопит, хватаясь за бедра партнера, но не вырывается, послушно обхватывая член губами, и неумело обводит его языком. Мидория довольно постанывает, наслаждаясь не только ощущениями, но и тем, как все это выглядит сверху. Через пару минут блондин и вовсе входит во вкус, начиная сам двигать головой и более активно работать своим ртом, чуть прикрыв глаза. Изуку довольно прикусывает губу, а когда чувствует приближение развязки, чуть шипя, властно говорит,       — Вдохни-ка поглубже, — а потом, покрепче сжав волосы, заставляет взять свой член до самого основания. Кацуки упирается руками, недовольно мыча, чуть жмурясь от коротко стриженых лобковых волос, щекочущих его нос, в то время, как его партнер довольно стонет, ощущая, как чужая глотка сжимает его член, пока он изливается в нее. В уголках алых глаз наворачиваются слезы от дискомфорта и удушения, поэтому, когда рот наконец освобождают, он тяжело и хрипло дышит. Тонкая нить слюны тянется от сухих потрескавшихся губ к головке. Это выглядит и возбуждающе пошло и грязно одновременно, руки сами тянутся стереть слюну, но его останавливают. Мидория склоняется и неожиданно нежно целует его, совершенно не хмурясь от вкуса своей спермы в чужом рту. Этот поцелуй больше похож на что-то среднее между извинением и поощрением. Но на одном этом он не остановился, начав спускаться поцелуями все ниже и ниже, спустившись уже с дивана на пол, и прижался щекой к вставшему члену, а потом расстегнул джинсы и спустил трусы, с блаженным стоном прижимаясь губами к основанию. Алые глаза жадно следят за ним, сдерживая свои руки, чтобы не ухватиться за темно-зеленые кудри и не насадить чужой рот на свой член. Изуку улыбается, а потом, лаская яички рукой, забвенно и слишком умело принялся за минет. У Бакуго, чуть ли глаза не закатываются от того, как эти губы изучающе посасывают его член, проходясь по каждой венке; от того, как язык ловко обводит головку, чуть проникая под плоть, а потом, как вбирает весь член разом, по самое основание, плотно сжимая его губами и глоткой, зарываясь в светлые лобковые волоски носом. Кацуки всё-таки теряет самообладание и хватается за вьющиеся локоны, начиная задавать парню нужный темп, и тот великолепно справляется с этим, а потом пошло и довольно облизывается.       Мидория уже вновь возбужден, в отличии от блондина, который блаженно развалился на диване, смотря на него из-под ресниц. Но простого минета провокатору мало, поэтому он еще сильнее спускает штаны с Бакуго, рука ловко обхватывает вялый член, а губы приникают к яичкам, начиная умело ласкать их. И не смотря на недавнюю разрядку, у парня вновь встает. Изуку поднимается и соблазнительно снимает с себя остатки одежды, в том числе и носки, после чего из кармана джинс достает металлическую палетку презервативов. Сев в кресло напротив блондина, он закидывает ноги на подлокотники, а на пару пальцев надевает презерватив, после чего, тщательно смочив их своей слюной со слишком пошлым звуком, обводит колечко мышц и медленно вводит их в себя, умело нащупывая свою чувствительную точку, довольно постанывая, откинув голову на подголовник.       Алые глаза жадно наблюдали за этим, а потом парень схватился за упаковку презервативов и надел резинку уже на свои пальцы, сразу на три. Присев у кресла, он достаточно грубо отдергивает руку брюнета и, густо сплюнув на уже чуть растянутое и порозовевшее колечко мышц, грубо вводит пальцы. Мидория чуть выгибается, простонав-прошипя. Действия блондина неумелы и грубы, но от части — это даже нравится. Нащупать простату получается не сразу, зато, когда Кацуки понимает, куда давить, то Изуку выгибается, пытаясь насесть на пальцы по самую ладонь, но его крепко удерживают второй рукой. Алые глаза хищно горят, наблюдая за потрясающей картиной, а когда терпение окончательно улетучивается, он раскатывает презерватив уже по своему члену. Смачно смазав его слюной, он нетерпеливо входит в сжимающийся зад брюнета, довольно простонав.       Мидория рефлекторно обнимает блондина руками и ногами, утыкаясь лбом в чужое плечо. Кажется, он никогда не привыкнет к этому потрясающему чувству наполненности. Первый толчок заставляет его снова хрипло простонать, сжимаясь вокруг члена лишь сильнее,       — Блять… ты уже всякой шлюхи… — чуть ли не рычат ему на ухо, делая еще один толчок. Изуку выгибается, страстно целуя блондина,       — Так говоришь, будто бы тебе это не нравится, — Бакуго издаёт утробный рык, делая особо грубый и жесткий толчок, заставляя парня выгнуться, чуть ли не сбрасывая его с себя, — блять, блять, блять, — зашептал брюнет, упираясь ладонью в живот Кацуки, но не отталкивая. Алые глаза алчно заблестели, поняв, что нравится его партнеру. И, более не церемонясь, стал жестко вколачиваться в того, склонившись и вобрав в рот сосок. И это было последней каплей.       Мидория полностью отдался ощущениям, теряясь в них, утопая в них с головой. С искусанных губ срывались полу-хриплые стоны, от которых Бакуго и вовсе сносило крышу. Веснушчатая кожа с каждым мгновением все больше и больше покрывалась алыми следами засосов и метками от зубов от шеи до живота. Короткие ногти впивались в кожу, расцарапывая широкие плечи и напряженные лопатки.       — П… подожди! Переверни меня…. Ммм… Хочу… чтобы ты… взял меня сзади… — еле пролепетал Изуку, пытаясь сфокусировать взгляд. Партнер делает еще пару толчков, а потом выходит и стягивает парня с кресла, переворачивая на живот. Мидория упирается в сидение локтями, прогибаясь максимально в спине, и поворачивает голову, чтобы видеть Кацуки. А тот довольно оскалился и шлепнул рукой по молочной ягодице, оставляя ярко-алый след, а потом еще и еще, наблюдая, как вздрагивает тело под ним, как слышатся приглушение стоны-шипение. И лишь когда ягодицы больше напоминают помидорки, он разводит их, сплевывает немного слюны на пульсирующее колечко мышц. Размазав головкой слюну, он резко подается вперед, входя по самое основание.       Изуку вскрикивает, выгибаясь, а потом, дрожа так, что ноги чуть не разъезжаются, укладывается на кресло. Его руки хватают за запястья и тянут назад, заставляя выгнуться, пока в зад яростно вбиваются, вырывая безумные стоны и крики, которые вскоре переходят в хрипы. Перед глазами уже появляются белые пятна, и брюнет опускает голову, упираясь ею в мягкую обивку. Они даже не замечают, что презерватив давно уже порвался, наслаждаясь более яркими впечатлениями.       Брюнет кончает первым, внезапно дергаясь, а потом содрогаясь в конвульсиях от экстаза, заливая семенем кресло и пол. Его мышцы плотно сжимаются вокруг члена, заставляя вскоре кончить и Бакуго. Тот входит до упора с тяжелым глубоким стоном и замирает, изливаясь внутрь партнера, чуть ли не ложась на него.       Они оба потные и грязные, но ни сил, ни желания вставать — нету. Часто дыша, они пытаются сначала нормализовать дыхание, что получается не сразу.       — Это было… потрясающе, — тихо произносит Мидория, — из меня еще ни разу так душу не вытрахивали… — его пересохший язык еле шевелится и заплетается, но Кацуки понимает его и довольно скалится.       — Что ж, признаю, что ни одна баба не сравнится с тобой, — он приподнимается и выходит из партнера, наблюдая, как из того вытекает его семя, а потом шлепает по красной ягодице. Изуку вскрикивает и все-таки сползает с кресла, садясь на пол, — Неужто ноги не держат?       — Иди в жопу… — брюнет стирает пот со лба, пытаясь встать на дрожащие ноги и хотя бы сесть в кресло.       — Если только в твою… — чуть посмеиваясь, отвечает блондин, наблюдая за неудачными попытками парня взобраться на кресло. Но, не получив от этого удовольствия, встал и помог тому сесть. Изумрудные глаза слипались от усталости и неги, несмотря на все попытки парня оставаться в сознании. Бросать своего любовника не хотелось, поэтому Бакуго быстро убрался, надел белье с джинсами и, закутав парня в плед и прихватив остальные вещи, переместился к себе в комнату.       Вид расслабленного и довольного лица Изуку вызывал непонятное приятное чувство в груди, но думать об этом совсем не хотелось, поэтому Кацуки просто разделся и забрался на кровать следом, прижимая к себе парня, чего не делал раньше даже с девушками, с которыми встречался.