Ошибка в расчётах

Юный Энакин Скайуокер был Избранным, это было очевидно. Первым, вполне естественным, желанием Палпатина было попросту от него избавиться, и, только оно у него появилось, тут же возникли идеи, как это устроить. Эти мысли канцлер в себе быстро подавил. Убить будущего, несомненно сильного, джедая было бы просто, но куда элегантнее было бы забрать его себе. Избранный уничтожить ситхов, перешедший на тёмную сторону, — это даже забавно, и Палпатин позволил себе усмехнуться, прежде чем начать думать над планом. Ему нужно было доверие Скайуокера, и завоёвывать его нужно уже сейчас, когда ему было семнадцать — вроде бы, — он был падаваном и, несмотря на присущую всем подросткам самоуверенность, не представлял, что ждёт его во взрослой жизни. Подпунктом этой части плана было отцепить Энакина от его учителя. Скайуокера нельзя было назвать послушным учеником (Палпатин собирался исправить это однажды, но пока оно играло ему на руку), но к Кеноби он был привязан, уважал его и доверял. А Оби-Ван, в свою очередь, мог почувствовать неладное куда раньше, чем план вообще сдвинется с места. Итак, нужно было разделить ученика и учителя, забрать у последнего место главного доверенного лица Скайуокера и занять его самому. Что ж, никто не говорил, что будет быстро и просто. С Энакином Палпатин встречался как бы случайно, ненадолго, сверкал приветливостью и спрашивал, как дела, пока Кеноби беседовал в стороне с сенаторами. Дела у Энакина были обычно нормально: летает на задания Ордена с учителем, на досуге копается в дроидах — совершенствует храмовую технику. Палпатин излучал искреннюю вежливую заинтересованность и радовался, что ответы становятся всё длиннее. Поэтому решено было пригласить его на приватную беседу за чашечкой чая. — Вы звали меня, сэр? — Энакин стоял в дверях, осматривался с осторожностью и всё возрастающим интересом и продвигался вперёд мелкими шагами. Очевидно, не уверенный, что пригласили именно его, а не учителя, но быстро привыкающий к новой обстановке. — Да, проходи, мальчик мой. — Палпатин поднялся и приветственно раскинул руки. — У вас есть для меня какое-то поручение? — Энакин остановился напротив, вопросительно взглянул на чайник на столе. Палпатин улыбнулся и жестом пригласил сесть. — Очень возможно, что однажды, и даже довольно скоро, и будет, — уверил он, не спеша разливая чай. — А пока я всего лишь хотел побеседовать с тобой. Видишь ли, я слежу за твоими успехами с твоего поразительного вклада в прорыв блокады Набу: уже тогда было понятно, что ты будешь выдающимся членом своего Ордена, и пока что я вижу, что не ошибся. Я хотел бы, — и тут Палпатин был вполне честен, — однажды доверить тебе выполнение многих серьёзных заданий. А пока угощайся и расскажи, как твои успехи в обучении. Энакин поёрзал в кресле, взял чашку и пожал плечами. Успехи у него были обычные. Драться на мечах ему нравилось, запоминать Кодекс — нет, медитировать — ну так себе, от случая к случаю. Поэтому учитель заставлял его делать это больше всего. Ещё говорил, что швырять предметы Силой в стену — это не медитация. А про дроидов он говорил, что… Палпатин участливо кивал и задавал вопросы для поддержания разговора, хотя в определённый момент ему начало казаться, что Кеноби тоже с ними в комнате. А он был тут не нужен, поэтому канцлер мягко, вопрос за вопросом, увёл Скайуокера к той теме, где Оби-Вану не было места и которую с ним он обсуждать вряд ли стал бы. И наконец сказал: — Требование не иметь привязанностей, в особенности романтических, всегда казалось мне довольно трудноисполнимым. — Энакин остановил полупустую чашку у самых губ и взглянул на Палпатина искоса. — У тебя нет с этим проблем? Скайуокер сделал глоток, запивая неловкую паузу, и посмотрел на канцлера в упор. — Это решается медитацией. По его виду было понятно, что ничего у него не решается ни медитированием, ни даже швырянием предметов в стену. Палпатин изобразил тёплую отеческую улыбку. — Чувства — это совершенно нормально, — поспешил он убедить его. — Они присущи всем людям, и даже джедаи, как ни крути, живые существа. Правильно, что ты пытаешься следовать Кодексу и не поддаёшься эмоциям, но не стоит винить себя за то, что полюбил кого-то. Не бойся, — успокоил Палпатин, когда Энакин поджал губы и отвёл пристальный взгляд куда-то ему на руки, — я не осуждаю тебя за это, но ты можешь рассказать мне, если хочешь. Я ведь прав, мой мальчик? Кто же она? Он знал, что прав. Джедаи и впрямь были живыми существами, влюблялись, особенно в годы ученичества, и тяжело это переживали. Энакин был импульсивен, своенравен, не воспитывался в джедайских традициях с рождения и просто не мог не быть влюблённым в кого-то той юношеской любовью, которой так легко манипулировать. Палпатину на деле было всё равно, кто она такая, какая она и за что её любить — ему было нужно только само чувство. А чувств у Энакина было полное сердце. — Она… — он помедлил, бросил на Палпатина ещё один косой подозрительный взгляд, но увидел только воплощение доброты и заботы и улыбнулся чуть смущённо. — Она потрясающая. Очень красивая. У неё глаза голубые — то как море, то как предгрозовое небо, а если присмотреться, то там светлые прожилки, как на мраморе. И они всегда добрые, даже когда она хочет быть строгой, там в глубине всё равно скрытое веселье. А когда солнце сквозь волосы проходит, они как медь горят и такие мягкие… наверное. И руки у неё элегантные, с длинными тонкими пальцами, она даже не замечает, как плавно выгибается её запястье, когда она тянется за мечом… Ещё один джедай, — сделал Палпатин мысленную пометку. Это осложняет дело, но не сильно. Заставить одного джедая соблазнить другого — это приятный вызов самому себе. А думая об этом, можно не слушать, какая она замечательная, чуткая, добрая, понимающая и весёлая, хотя и кажется занудой, исполняющая каждую букву Кодекса. Ещё одним плюсом этого вдохновлённого монолога было то, что в нём наконец-то не было ни слова о Кеноби. Палпатин посоветовал сделать этой загадочной красотке комплимент, и Скайуокер ушёл выговорившийся, окрылённый и благодарный за совет. По-настоящему случайно Палпатин встретился с Энакином, когда тот тихонько убегал из Храма. Столкнувшись с ним нос к носу на улице, Скайуокер сразу подобрался, насупился, и стало понятно, что его здесь быть не должно (как и Палпатина, в тёмном плаще гуляющего по делам явно не Сената, но он-то канцлер, что с него взять). Присутствия Кеноби нигде поблизости не ощущалось, и Палпатин мысленно возликовал. На лице его, однако, отразилась лишь тёплая полуулыбка, а вслух он сказал: — Энакин, мальчик мой, какая встреча! — Добрый вечер, сэр, — ответил он настороженно, зачем-то хватая себя за падаванскую косичку. Нервный какой. — Ты здесь по заданию Ордена или сам по себе? Энакин помедлил. — Погулять вышел. — Чудесная погода для этого, — согласился Палпатин. Хотя уже стемнело, начинал накрапывать дождь, и к тому же пахло мусором. — Вообще-то я, — Энакин дёрнул себя за косичку и отпустил её, раздражённый, — вообще-то я искал подарок. Улыбка Палпатина стала чуть шире и доброжелательнее. — Вот как? Для твоей возлюбленной? Энакин вздохнул. — Да. Я сделал ей комплимент, как вы и советовали, даже несколько, но она только удивлённо на меня посмотрела. Но скоро у неё День рождения, конечно, нам не свойственно праздновать их, но всё же я хочу сделать ей подарок, вот только я совсем не знаю, что ей подарить, чтобы это было просто и мило, и показывало, как она для меня важна. Я обошёл полпланеты и не увидел ничего подходящего. — Энакин так драматично уронил голову на грудь, что Палпатин едва сдержал смешок. — О Сила, она никогда не полюбила бы меня, даже если бы мы не были джедаями. — Ну-ну, не стоит так убиваться, — Палпатин похлопал его по плечу и с тревогой заглянул в глаза. — Мы что-нибудь придумаем. Он выбрался в эти трущобы по более важным делам, чем подростковая влюблённость одного Избранного, однако лучшего момента для налаживания доверительных отношений было не найти. Дела могут подождать, а проблемы Энакина надо было решать прямо сейчас, поэтому Палпатин утянул его в более-менее приличное для района заведение, чтобы обсудить подарок этой прекрасной девушке. — Итак, ты знаешь, что ей нравится? — спросил Палпатин, когда они устроились за столиком в тёмном углу. Энакин нахмурился. — М-м-м, читать Кодекс? Палпатин посмотрел на него со снисходительной усмешкой, и Энакин нахмурился сильнее. — Не знаю, — выдохнул он наконец с отчаянием. — Украшения и цветы точно не подойдут, тяги к вкусной еде у неё нет, путешествует она и так достаточно. Ей, кажется, вообще ничего не нужно. — Тогда понадобится что-то очень особенное. — Палпатин позволил своей улыбку стать немного хитрее. — Ты можешь сделать для неё что-то сам, у тебя ведь хорошо это получается. Энакин понуро покачал головой. — Её раздражает, если я подолгу вожусь с железками. Канцлер отмахнулся. — Уверен, это только слова. К тому же всем нравится, когда что-то делают специально для них, самостоятельно. Я думаю, ты отлично справишься. И ободряюще похлопал по руке. Чтобы узнать окончание истории с подарком, Палпатину не пришлось прикладывать никаких лишних усилий. Скайуокер вывалился на него сам в коридоре Сената, такой довольный, что едва не светился, и заявил, понизив голос до громкого заговорщического шёпота: — Я сделал, как вы советовали, сэр. — Палпатин бросил взгляд в конец коридора, где в кабинете его ждало важное совещание, на которое он почти опаздывал. Делать выбор в пользу выслушивания чужих личных мелочей было непривычно. — Я подарил ей плеер, — продолжил Энакин, — потому что она говорила, что считает джаз приятной музыкой, поэтому я сохранил на нём те песни, которые могут ей понравиться. Я сделал его сам, добавил нормальное переключение между песнями, возможность редактировать… Совещание начиналось сейчас. — И что она ответила? — спросил просиявший вслед за Скайоукером Палпатин. — Поблагодарила и улыбнулась, даже не стала удивлённо на меня смотреть, я думаю, ей понравилось. — Я ни секунды в тебе не сомневался, мальчик мой, — гордо ответил Палпатин, чуть сжав плечо Энакина. Итак, юный Скайоукер был влюблён, возможно, взаимно, потому что девушка оказалась не такой помешанной на Кодексе и правилах, как выглядело поначалу, и ухаживания принимала благосклонно. Энакин приходил за советом, пылкий, счастливый и смущённый, рассказывал, как взял свою возлюбленную за руку, и наконец-то совсем перестал упоминать Кеноби. Думая о последнем, Палпатин мысленно торжествовал, потому что теперь у него была своя тайна с Энакином — в которую Оби-Ван посвящён не был. — Канцлер! Прошу прощения, — Кеноби, ожидавший его после заседания Сената, наклонил голову в приветствии. — Не хочу отвлекать вас надолго, но мне нужно кое-что спросить у вас. — Конечно, мастер Кеноби. Что случилось? — Палпатин приветливо улыбнулся. Понятно было, о ком пойдёт разговор. Приятно было знать больше собеседника о его ученике и также знать, что ничего ему не скажешь. — Дело в моём падаване. — Энакине? — Палпатин театрально нахмурился. — С ним всё в порядке? — Да. В целом — да. Однако его поведение в последнее время кажется… необычным. Я знаю, что он иногда встречается с вами, возможно, вы просили его что-то сделать. В таком случае я буду знать, что он отлучается по вашим поручениям, и не буду беспокоиться. Голубые, кристально-честные глаза Оби-Вана Палпатину не понравились, но он вернул на своё лицо беззаботное выражение. — Боюсь, что не смогу вам помочь. Мы всего лишь беседовали, и я не могу сказать, что заметил что-то необычное. — Что ж, спасибо за уделённое время. Кеноби, непроницаемый и непробиваемо спокойный, не выдающий своих эмоций ни мимикой, ни мимолётным волнением в Силе, поклонился ещё раз и не спеша удалился, оставив Палпатина в смешанных чувствах. С одной стороны, это показало, что он на один — а то и больше — шаг впереди Оби-Вана, с другой — нужно было окончательно переключить Энакина на его возлюбленную и отделить от учителя, и тогда будет уже неважно, подозревает он что-то или нет. Поэтому Палпатин предложил Скайуокеру наконец признаться в любви и поцеловать свою ненаглядную. Сначала у Энакина покраснели уши, он несколько раз дёрнул себя за косичку, закусил щёку изнутри, а потом решительно поднял взгляд. — Да, наверное, стоит это сделать сейчас, — сказал он больше самому себе, глядя на Палпатина в упор, яростно кивнул и вылетел из его кабинета. Решил не откладывать на потом. И так как канцлер не видел его потом почти неделю, он решил, что всё прошло хорошо. Если не идёт плакаться, значит, целуется где-нибудь по углам в Храме со своей милой. Поэтому Палпатин не волновался. И, встретив Энакина, интересовался, как дела, в самом благодушном настроении. — Спасибо большое за ваши советы! — выдохнул Скайуокер, уже даже не пытаясь говорить тише. — Мы поцеловались, и это было чудесно, всё вообще чудесно, это было так тепло, и её борода… То есть… его… В наступившей тишине Палпатину было слышно, как какие-то части его плана вдруг перестали сходиться и теперь со скрипом друг от друга отваливаются. И, видимо, это против воли отобразилось на его лице. Вероятно, его очень страшно перекосило, потому что Энакин не решился продолжить, посмотрел на него с сомнением и, развернувшись, убежал, буркнув, что зайдёт попозже. Итак. Юный Скайоукер был влюблён, счастлив и, очевидно, всё это время, не затыкаясь, говорил про Оби-Вана — что стоило бы понять сразу, потому что описание Энакин дал исчерпывающее, пусть и пестрящее метафорическими излишками. Про бороду, правда, не упомянул. Впрочем, это уже ничего не меняло: Скайуокер привязался к своему учителю намертво, а Кеноби — чего следовало избегать всеми силами — явно чувствовал неладное. И не собирался этого так оставлять.