Две чашки

      Анита с Роджером наотрез отказывались от щедрых предложений Круэллы выкупить их пятнистых новорожденных щенков. Она потратила на них слишком много времени и больше не собиралась пресмыкаться перед ними и быть снисходительной. Это просто абсурд, Круэлла Де Виль всегда получает, что хочет и если это не выходит мирным путем, она готова отобрать силой. Её давящий тон срывался на истеричный крик. Злость кипела в ней с каждым разом, как её взгляд падал на Роджера и этих пятнистых «тварей», которые только разорят их, на которых нужно траться больше в месяц, чем на Аниту с Роджером вместе в год. Терпеть эту глупость уже было просто невыносимо, Круэлла выругалась на них самыми скверными оскорблениями в своем стиле и громко послала их очень далеко. Показательно хлопнув дверью так, что, с кровли повалился крупный снежный сгусток. Казалось, что вместе с ним крыша дома тоже сейчас обвалиться. Еще не уняв свой гнев, Круэлла, пыхтя и бурча какие то ругательстсва себе под нос, растолкала с дороги подхалимов Хороса и Джаспера, которые, несмотря на такие всплески гнева у их давней подруги, все еще относились к ней с пониманием и держались вместе. Точнее высокая плата за услуги держала их рядом с ней, и принуждала вежливо кивать во всех безумных затеях. Даже сейчас, когда она забыла их впустить в машину и оставила на холоде. Они уже давно ни семья и ни друзья, работать с «чокнутой старухой» было утомительно и порой опасно, но терять хорошо знакомых воров, о которых Круэлла знала все и нанимать чужих было слишком муторно и невыгодно, так что приходилось и ей терпеть «старых болванов» и для мотивации иногда давать деньги на выпивку. Алонзо, сидевший в этот раз за рулем, уже сам находился в напряженном оцепенении от настроения своей начальницы. Его жилки на шее тряслись, а в голосе были слышны непроизвольные заикания, которые он всячески пытался приглушить. Круэлла крепко затянула папиросу и мутный едкий дым туманил и слезил глаза слуге, из-за чего он слегка затормозил на главной дороге. — Чего ты тормозишь, безмозглый бесполезный идиот? Вам всем доставляет радость злить меня! — хоть она и кричала, но голос уже слышался слегка осипшим от выдыхаемого дыма в легких и горле, из-за этого оно неприятно першило. Да и на улице был мороз, а Круэлла всегда ездила с открытыми окнами, из которых сильно дуло. — П… п… простите, мадам. — дрожащим пугливым голоском пытался что то пропищать Алонзо, но Круэлла уже не смотрела на него. Она задумчиво уставилась в окно и докуривая папиросу, плотно прощупывала шею пальцами в области горла, которое никак не могло высвободить дым. Хоть она и куталась все время в роскошные меха, они почему то не грели её, и женщина часто простывала. Не прикрывая окна, она лишь накрыла воротничком затылок. Любая шуба была произведением искусства и каждую из них нужно было по-особому носить, чтобы она стильно сидела и смотрелась к месту. Поэтому некоторые шубы даже не застегивались или имели слишком много открытых участков, а иные можно было только просто слегка накинуть на плечи, или вообще носить как дорогой аксессуар. Круэлла рассматривала меха как согревающую верхнюю одежду в самую последнюю очередь, если вообще рассматривала. — Езжай на Риджентс-парк к фонтану и захвати мне чай, и смотри не спутай дороги, убогое создание! Алонзо робко кивнул на приказ и прибавил газу. Оказавшись на месте, Круэлла сказала ему, чтобы взял обязательно две кружки чая — один с каркаде, другой разбавленный молоком. Алонзо глупо заулыбался на это и начал опять что то «трындеть» и заикаться, чем еще больше вывел хозяйку из себя. — О м…м… мадам, я с р… радостью, составлю в…вам ком…м — он не успел вытолкнуть из себя последние слова, тут же был огрет тяжелой меховой сумкой с купюрами и сам получил резкий толчок из машины острым каблуком под незащищенные ребра, с отборной бранью и новой порцией обзывательств. — Плешивая облезлая псина, это все для меня, научитесь же наконец то пользоваться своими атрофированными мозгами, иначе я уволю тебя и вырву твой потрепанный язык! Он быстро забрал заказ и добежал до машины, в которой Круэлла так же быстро вырвала его из рук и дошла до фонтана, держа две чашки в руках, потом поставила одну на бортик, а другую оставила себе. Она давно уже не пила чай, все чаще жгла горло и бодрила себя крепким кофе из офиса. Мама всегда любила каркаде, а чай с молоком напоминал Круэлле кофе. Можно было и его заказать, но тогда их с мамой традиция будет нарушена — пить чай у фонтана. Пусть мама немного и не дожила до того, как это стало традицией для дочери. Много лет она уже не была в этом месте. Правда сейчас зима и фонтан стоит, но здесь все так же, как и было тогда, когда она еще была Эстеллой (Называла себя Эстеллой). На лавочках сидели милые пары и старушки с газетами, о посредственных новостях и скандалах. Круэлле вспомнились времена баронесских баллов и скандальные заголовки с её именем в этих жалких газетенках. Конечно время молодой, безбашенной и амбициозной Круэллы прошли. Люди любили её, любили её выходы на модных торжествах, которые случались всегда неожиданно и оглушительно. Народ ждал от неё новых идей и возможностей, она переворачивала все взгляды на моду прошлых лет и всем это нравилось. Девушка рано получила признание, о ней заговорила вся страна, даже куча приглашений было из-за границы на модные показы. Немного остановив поток воспоминаний, она хлебнула свой остывший чай и сдержанно улыбнулась, поджимая губы. Её позабавило, что она вспоминает об этом так, как будто бы уже сейчас этого всего нет. Конечно есть и даже больше, настолько, что все, что она имела раньше просто затмилось перед тем, что у неё есть сейчас. Правда Круэлла уже не устраивает массовые модные показы на улицах с кричащими провокационными заявлениями, с концертами, заводившими народ. Теперь для этого есть собственные организованные проплаченные показы с кучей строгих критиков и мировыми знатоками моды, готовые отдать миллионы чтобы сотрудничать с домом Де Виль. Ну и конечно же журналисты, они буквально могли «унюхать» её и найти «по следу». Там где появлялась Круэлла, там и был всплеск самых оригинальных выходок и бурных событий. Её появления всегда были многообещающими, фантазия не успевала стареть за телом, а гениальные идеи изжить себя. Ведь она все так же креативна и талантлива, в её идеях всегда проскакивает нотка безумства, которые многие дизайнеры просто слишком боятся внести в свои творения. Люди, гулявшие в парке, старались пройти мимо фонтана специально, чтобы узреть лондонскую покорительницу моды. Круэлла стала еще и популярной медийной личностью, ни один модный журнал не обходился без статей о новой безумной коллекции Де Виль. Последние годы коллекции все больше пополнялись моделями с мехом. Люди шептались между собой и улыбались в её сторону. Круэлла кивала им в ответ и тоже улыбалась, хотя в душе тайно презирала. За эти годы такая слава и всегда дюжина журналистов под боком уже до тошноты осточертели ей, все-таки личность она была закрытая и необщительная вовсе. Сейчас она хотела быть обычным человеком, который обычно пришел в парк к обычному фонтану и обычно хотела поговорить с мамой, но даже так люди смотрели на неё как на произведение искусства. Пока все окружающие бегали по улицам в дешевых безвкусных пуховичках и изношенных ни один десяток лет пальто, на Круэлле красовалась соболиная длинная в пол шуба, с пышущим воротником и прямым кроем. Казалось сам мех отражал блестящий снег. Не только меха украшали дорогой вид Круэллы. Благородная зрелость очень шла ей, и она стала даже обворожительнее, чем в молодости, правда глаза от хронической бессонницы были полуприкрыты и тусклы, частые нервные тики со временем исказили её живые угловатые черты. Её позы всегда излучали недоступность, горделивость и изящество. Такое положение у неё всегда получилось непроизвольно, но со стороны она смотрелась аристократичной дивой на холсте художника викторианской эпохи. Поэтому люди просто иногда получали эстетическое удовольствие, любуясь ей в такой «обычной» обстановке. Чай уже остыл, а Круэлла все еще не знала, как начать разговор с мамой. Как объяснить ей, все, что происходит. Ей было и стыдно и страшно, но ведь именно этого и хотела мама для маленькой Эстеллы. Она немного отхлебнула из второй кружки. Вкус каркаде сразу окутал её забытыми ощущениями тепла и заботы, словно мама снова была рядом, и совсем не тяжелая бездушная шуба укрывает её озябшие острые плечи, а родные руки. — Вкус каркаде не такой уж противный, как мне казалось раньше. Прости, что давно не приносила его тебе, мам. Понимаешь ли у меня сейчас так много работы, а кругом одни безрукие кретины, не умеющие держать иглу. Приходиться всему учить, как ты меня учила когда то. Мне это очень пригодилось. Спасибо. — немного переведя дыхание и закатив глаза от наступивших слез Круэлла отвернулась. Вместо слов, наружу лез какой то ком обид, сожалений и угрызений совести, и она усердно силилась запить и проглотить его вместе с чаем. Ей тяжело дались эти слова после стольких лет молчания. — Со мной всегда было трудновато, сейчас мне тоже трудно, мам. Мне кажется я схожу с ума все больше и больше. — эти слова пробили на нервную дрожь и лицо опять исказилось в панической гримасе — жаль тебя нет рядом, ты бы жила в роскоши, поверь. Я о тебе никогда не забываю, мне очень тяжело без тебя, я соскучилась, у меня никого нет. Слезы туманили глаза и она старалась аккуратными движениями руки сохранить оставшийся макияж. — Эти псины. Жалкие уродливые далматинцы, это они, они убили тебя, мам. Я не виновата, правда. Они будут наказаны, я обещаю, ведь за вину нужно нести наказание, так ведь ты говорила, родная? Я отомстила Баронессе в свое время, пусть теперь и эти ничтожества поплатятся! Пусть все поплатятся, что отобрали тебя у меня! Голос вздрагивал и не хватало дыхания, челюсти начало сводить то ли от холода, то ли от наступающей истерии, которая сильно обострилась и все чаще вырывается с нервозными срывами и криками в последний годы. — Мне холодно, мам. Никто не греет меня. Их шубы очень мне пойдут, мне идут пятна, мне идет черный с белым. Они согреют меня, и ты больше не заставишь меня носить ту шапку, я больше не буду мерзнуть. Губы застыли в судорожной улыбке, стеклянные зрачки расширились, прерывистый тревожный смех мешался с лающим кашлем и сильно раздирал воспаленную и отравленную дымом глотку. Круэллу сковало от физической и моральной боли, тело совсем не слушалось, внутри все горело и разрывалось на части, будто это место так повлияло на неё, будто то бы уже и тут ей не рады. Соленые слезы медленно стекали по впалым бледным щекам, размазывая тушь, от этого кожу сильно щипало на морозе. Уже щипало все тело, его одолевала лихорадка и ломающие, словно выворачивающие мышцы, судороги. Тонкие руки сводило и они почти онемели, но Круэлла все же решилась достать папиросу, стараясь удержать её тонкими, пораженными артритом, пальцами. Не хотелось курить здесь, ей казалось что этим она оскверняет это важное для неё место и оскорбляет маму. Она бы никогда не позволила дочери курить такой крепкий табак в её присутствие. Для мамы Круэлла должна оставаться милой и добродушной девочкой, но самой успокоить себя уже не было сил. Де Виль решила быстрее покончить с этой душевной пыткой. — Я люблю тебя, мам. Очень люблю. Я еще вернусь и мы еще выпьем чаю. Погода совсем испортилась, завывал сильный ветер и снег крупными хлопьями лепил прямо в глаза. Зажженная папироса не выдержала даже путь до автомобиля, и Круэлла безразлично откинула её. Хозяйки не было слишком долго, поэтому Алонзо спрятался от холода в машине, но как только увидел, что она приближается, хотел быстро выбраться и встретить её подобающе. Дверца примерзла и совсем не поддавалась его усилиям, он неуклюже пытался выбраться, но из этого ничего не получалось, пока подошедшая темная фигура, с размаху не распахнула её. — Я сяду за руль. Алонзо, видя не в лучшем состоянии свою строгую начальницу, сильно засомневался в этом решении, но перечить не стал. Все-таки сегодня он и так слишком сильно рисковал жизнью. Тушь совсем размазалась по всему лицу, глаза покраснели и опухли, но Круэлла больше не плакала, только редкая дрожь и всхлипы иногда пробирали её. Она ждала, когда отпустит лихорадка, и руки смогут крепко ухватить руль. Робкий Алонзо все это время сидел молча рядом и старался лишний раз не поворачивать головы, только легонько прикоснулся рукой до её плеча. — Убери от меня свои кривые руки, ублюдок! Он хотел что то сказать, но вид Круэллы был еще свирепее и мрачнее, чем обычно, так что лишиться головы за одно неловкое движение он сегодня мог запросто, поэтому быстро откинул руку и засуетился, не зная, куда её теперь деть. Громко выдохнув, гордая леди выпрямилась и направила лобовое зеркальце на себя, чтобы привести себя снова в совершенство. — Ты никогда не женишься, Алонзо, — одарив слугу издевательской усмешкой и презрительным взглядом, она затянулась свежей папиросой и с блаженством вдохнула дым — ну а меня ждет мое манто. Автомобиль тронулся, а смех Круэллы Де Виль снова стал злорадным и громогласным, внушающим ужас и страх, всем живым существам, носящим мягкие пятнистые шкурки.