— Вась, а ты почему в ментуру пошёл? — Слушай, Игорь, ты только не смейся. Я хотел, чтобы всё по справедливости было, чтоб людей не обижали. © Убойная сила
— Хорошо рисуешь, Дубин, — сказал Гром, в который раз вглядываясь в портрет чумного доктора, нарисованный стажёром. — В художники никогда не хотел пойти? — В художники? — Дима отвлёкся от бумаг и посмотрел куда-то то ли в окно, то ли мимо него. — Да, хотел…***
Был вечер. Прекрасный вечер середины лета, когда не холодно, и не жарко, когда в голове только романтичные мысли, когда люди гуляют и никуда не торопятся. — Люблю тебя, Петра творенье! Люблю твой строгий стройный вид! Невы державное теченье, береговой её гранит! — воскликнул восторженный юноша, лёжа грудью на перилах ограждения и всматриваясь в чёрные волны. Он давно уже себе сказал, что проходя по Набережной Мойки, нельзя смотреть под ноги. Нужно поднимать голову, вертеть ею, как будто ты приезжий и видишь всю эту картину в первый раз. — Петербург мой, Петербург, — выдохнул он с улыбкой и свернул на Вознесенский проспект. По боку парня похлопывала папка с этюдами. Собственно, он возвращался со своего импровизированного пленера. Сесть где-нибудь в укромном месте, вдохнуть прохладный воздух и поднести карандаш к бумаге — это был рецепт концентрированного счастья старшеклассника Димы Дубина. «Творческая личность» — отзывались о юном художнике знакомые и родственники. Культурная столица — лучшее место для талантливого человека, для живого, горячего сердца, жаждущего видеть и приносить в этот мир красоту, искусство. Таким был и Дима — горячим и верящим, что, если уж родился в Петербурге, точно его когда-нибудь покоришь! Дубин расставил руки и пошёл по парапету. В голове который раз строились логические и не логические цепочки. Например, почему начал думать о том, как интересно было бы написать пейзаж и совместить в нём пастель и акварель, а потом внезапно приходишь к вопросу, которым тебя постоянно мучают родственники? Кстати, вопрос этот ужасен и примитивен — «Кем стать-то хочешь?». Что Дима бросит свои рисульки и пойдёт на какую-нибудь «настоящую» профессию, семья уже не надеялась, но выяснить всё же, какой вуз и какую специальность будет он получать, старалась изо всех сил. Да и сам Дима им был бы рад помочь, но в голове, как будто сидел туман. То ли страх, то ли ещё что постоянно на художника давило и не давало спокойно выбрать факультет и направление, то, к чему, собственно, нужно было уже стремиться. Диме хотелось отдать себя полностью и без остатка своей профессии, но только вот какой именно? Безусловно творческой, но ещё и нужной… По возможности прибыльной, но это уже дело десятое. Жгло волнение, что дела по душе он себе так и не найдёт, не найдёт работу, в которую будет уходить с головой и будучи уставшим после буднего дня, сможет счастливо улыбнуться. Может, он слишком многого хотел, но кто не мечтает найти свою стезю и полностью раствориться в ней? А ещё с тотальным скептицизмом и страхом неопределённости соседствовала юношеская вера в случай. Вдруг, однажды, когда Дима будет сидеть где-нибудь на скамеечке в парке и рисовать для души, к нему подсядет интеллигентного вида старичок, заглянет в альбом, воскликнет «Мальчик мой, да у вас талант! Я декан Академии художеств, загляните к нам на досуге!» и подарит билет во взрослую жизнь. Конечно, Дубин таких наивных фантазий смущался, даже перед самим собой было как-то стыдно за такое ребячество и он гнал их, понимая, что возможность такого одна к миллиону, но фантазии намного слаще реалий… И гнать их от себя постоянно — просто невозможно. — Господа репортёры, рад, что вы пришли! — поприветствовал Дима полупустую улицу, кивнув головой. — Очень приятно знать, что моя скромная личность так интересна публике. Я… — Мяу. Дима остановился, взглянул под ноги, на него смотрела большая рыжая кошка с жёлтыми глазами и расширившимися из-за спустившихся сумерек зрачками. «Местная», — подумал Дубин и заметил приоткрытую дверь в одном из домов. — Сейчас, я отвечу на все вопросы, — он поднял руки, сдаваясь невидимой куче журналистов и присел на корточки. — Что ж, даже не знаю с чего начать, — Дима погладил кошку по спине, и та замурлыкала. — Ах, да, выставка в Милане, — он хлопнул себя по лбу. — Очень рад, что вы спросили. Согласитесь, современное общество постоянно пытаются удивить чем-то необычным, броским, ярким, чем-то выбивающимся из-под общих правил. Я считаю, что из-за этого-то мы и начинаем терять истинные красоту и искусство. Мир уже устал удивляться, и большинство из того, что нам предлагают новые пути искусства попросту ужасает рядового зрителя, — кошка, в поисках ласки, ушла уже куда-то Диме за спину и там терлась о ремень, так что он выпрямился и взял животинку на руки. — Я сторонник классики и действительно верю в то, что вернувшись в прошлое к Золотому расцвету русской живописи, взяв его за образец, мы сможем поразить публику не только красотой произведений, но и техникой! Юный живописец закончил своё интервью, кошка довольно потёрлась головой о его грудь. — Господин репортёр, как вы считаете, я прав? — Дима заглянул в жёлтые глаза. — Мрррф. — Я счастлив, что вы разделяете моё мнение! Дубин опустил кошку на землю. — Автографы завтра с десяти до часу! Но, кажется, «Господин репортёр» не был заинтересован в автографе, потому что сразу же убежал. Дима двинулся дальше, и до дома оставался один квартал, когда он заметил странное шевеление в переулке. Трое парней что-то активно… тёрли на стене здания? Дубин приблизился и понял, что эти «тимуровцы» отдирали бронзовый барельеф от мемориальной таблички. Художник сжал кулаки. — Эй! Вы что делаете? — крикнул он, и вандалы встрепенулись. Осознав же, что источником шума был всего лишь худой подросток, они продолжили добычу цветного металла. — Это же памятник! Вы что же, совсем бесчувственные? Дима был скромным, застенчивым, иногда даже робким, но точно не трусливым, и точно не терпящим хулиганство и вандализм. — Э, пацан, ты че растявкался? — один из парней подошёл к Дубину и взял за воротник. — Мы тебя трогаем? Шуму не наводи. — Этой табличке больше пятидесяти лет! Это же памятник! Неужели вам всё равно на собственный город? — только распалялся Дима. — Слушай, мне плевать, памятник это — не памятник, и на пункте сдачи металлолома тоже всем по барабану. Так что заткнись и шагай. — Да как же… — возмутился Дима, но парень его перебил. Ещё как перебил. Дубин получил кулаком по носу и сполз по стенке, папка раскрылась, из неё высыпалось несколько листков. — Я ж тебе сказал, свалить по-хорошему, — произнёс Димин обидчик и посмотрел себе под ноги, — деятель культуры хренов. Он наступил на набросок Зимнего дворца и хотел было сказать что-то ещё, когда сзади послышался свист — дело сделано, парень убежал за своими подельниками. Дима зло посмотрел им вслед. Размазав рукой по лицу кровь из носа, он потянулся за этюдами, валявшимися на асфальте. Зимний дворец с отпечатком кроссовка посередине он помедлил складывать. Дубин скомкал лист и, поднявшись на ноги, выбросил его в урну. На глазах сверкнули слезы. «И я ничего не смог сделать», — горько отдавалось в голове, на сердце было тяжело, хотя, действительно, что же он мог один сделать? Дима вздохнул и прикусил губу. Кто-то будет создавать произведения искусства, а кто-то их ломать. Так есть ли смысл вообще стараться? Смысл. Нужен смысл.***
— Хотел, значит, в художники, а пришёл в ментовку, — усмехнулся Игорь и пожал плечами. — Где ж ты свернул-то не туда? — Был один случай, я после него подумал, что если красоту защищать будет некому, то её так раз за разом уничтожать и будут, — Дубин встряхнул головой, улыбнулся и закрыл одну из папок с изученными материалами. — А художников и без меня хватает. — Вот так совсем не жалко? — Гром, кажется, даже удивился. — А, — отмахнулся Дима. — Там, — он кивнул куда-то на потолок, — поталантливее меня найдутся, а здесь я на своём месте. И знаешь, я счастлив.