Наша мелодия

Безысходность. Опять это чувство схожее с торисовой болью в животе. Опять он ничего не может сделать, ни для себя, ни для поляка. Ему остаëтся лишь мирится с настоящим: снова вставать ни свет ни заря; готовить завтрак на огромное количество человек, не съев при этом ни крошки; убираться и сидеть десять часов за бумагами, пока кто-то не запросит ужина; снова готовить, снова уборка; и вот, литовец скорее падает в усталый голодный обморок, чем засыпает. И так проходит каждый его день. Иногда, конечно, Ванечка веселит его хлыстом плети за невыполненную работу или что-то другое, может, просто из-за плохого дня сливает на него все эмоции, как на сливной бочок; из-за чего, его тело горит, а ноги не в состоянии ходить, но работать-то надо... Надо... Надо.. Как же надоело это слово! Но это ничего. Торис привык к этому. Торис смирился. Торису уже все равно на все, что его окружает, и может, даже на поляка, ведь он нужен... Да толком-то, никому, кроме русского он и не нужен. А ведь Торису тоже хочется ласки, спокойствия и любви, а не бесконечного беганья по бесконечным лестницам, перенося отчеты за отчетом, за что его после может ждать грозный взгляд холодных русских глаз, а из уст его снова раздастся крик. Но теперь этот крик будет молить о помощи. Он плакал, орал, бился в конвульсиях, но, конечно, кому все это надо. Никого это не колышит. Всем так же все равно, как и ему. Торису это надоело. Пусть его услышит хоть кто-то, хоть поляк. Услыште же, люди! Услыште, как одиноко большой душе; услыште, как ей плохо; услыште, как и телу плохо; услыште, как больно; услыште, чтобы принести ему радость... Торис видел, что у всех в этом адском доме те же проблемы, что и у него. Ему нужено, чтобы кто-то его услышал! Услышь, Феликс, услышь же! Он его любит. Любит сильно, как брата. Почему же, почему им нельзя разговаривать? Почему он не может с ним общаться? У него теперь новые друзья? Да как же назовешь другом того, кто их ненавидит. Феликс ему друг, а не он. Но Торсу нельзя к Феликсу, он, русский так сказал. Да и как будто ничего ему нельзя... Да и как будто никто его и не услышит... Но может Феликс? Может он его услышит. И медленно взойдя на балкон, на самый высокий этаж, Торис встанет на край самого широкого окна, что юго-западнее. Прекрасный лес раскрывался за ним, а дальше строился город. А лес-то красив, а там так высоко. Интересно, могли бы они с Феликсом стать вольными птицами и улететь в этот прекрасный лес на такой вышине? А литовец все ходит в своей белой рубашке с широкими рукавами и только ветер её развевает, как и его волосы, как и его голос, растворяя звуки в тишину, пока Торис, походив по окну, с отчаяньем в голосе и что есть мочи, закричит: - ЕСТЕС ПОЛЬСКА НЕ ЗГНИЕЛА КЬЕДЫ МЫ ЗЖИЕМЫ ЦЬОН НАМ ОБЩА ПШЕМОЦ ВЗЬЕМЛА ШАБЛЕМ ОБЕДЖЕМЫ МАРШ МАРШ ДОМБРОВСКИ С ЗЕМЛИ ВЛОВСКИ ДО ПОЛЬСКИ ЗА ТВОИМ ПШЕВОДЕМ ЗЛОЧИМ ЗЖЕМ НАРОДЗЕМ МАРШ МАРШ ДОМБРОВСКИ С ЗЕМЛИ ВЛОВСКИ ДО ПОЛЬСКИ ЗА ТВОИМ ПШЕВОДЕМ ЗЛОЧИМ ЗЖЕМ НАРОДЗЕМ ПШЕШДЕМ ВИСЛЕН ПШЕШДЕМ ВАРТЕН БЕНДЗЕМ ПОЛЯКМЫ ДАЛ НАМ ПШИКЛАД БОНАПАРТЕ ЯК ВЗЫЧЕНЧАТЬ МАМЫ МАРШ МАРШ ДОМБРОВСКИ С ЗЕМЛИ ВЛОВСКИ ДО ПОЛЬСКИ ЗА ТВОИМ ПШЕВОДЕМ ЗЛОЧИМ ЗЖЕМ НАРОДЗЕМ МАРШ МАРШ ДОМБРОВСКИ С ЗЕМЛИ ВЛОВСКИ ДО ПОЛЬСКИ ЗА ТВОИМ ПШЕВОДЕМ ЗЛОЧИМ ЗЖЕМ НАРОДЗЕМ ЯК ЧАРНЕЦКИ ДО ПОЗНАНЯ ПОД ШВЕДЗКИМ ЗАБОЖЕ ДЛЯ ОЙЧИЗНЫ РАТОВАНИЯ ВРУЦИМ ПШЕМ ЗЖЕС МОЖЕ МАРШ МАРШ ДОМБРОВСКИ С ЗЕМЛИ ВЛОВСКИ ДО ПОЛЬСКИ ЗА ТВОИМ ПШЕВОДЕМ ЗЛОЧИМ ЗЖЕМ НАРОДЗЕМ МАРШ МАРШ ДОМБРОВСКИ С ЗЕМЛИ ВЛОВСКИ ДО ПОЛЬСКИ ЗА ТВОИМ ПШЕВОДЕМ ЗЛОЧИМ ЗЖЕМ НАРОДЗЕМ ЯЖ ТАМ ОЙТЕТС ДО СВЕЖИ БАШИ МОВИ ЗАПЛАКАНМЫ СЛУХАЙ ЖЕНО ПОНО НАШИ БИЖО В ТАБАРАНМЫ МАРШ МАРШ ДОМБРОВСКИ С ЗЕМЛИ ВЛОВСКИ ДО ПОЛЬСКИ ЗА ТВОИМ ПШЕВОДЕМ ЗЛОЧИМ ЗЖЕМ НАРОДЗЕМ МАРШ МАРШ ДОМБРОВСКИ С ЗЕМЛИ ВЛОВСКИ ДО ПОЛЬСКИ ЗА ТВОИМ ПШЕВОДЕМ ЗЛОЧИМ ЗЖЕМ НАРОДЗЕМ! Пускай услышит Феликс, мелодию той души, что для него придумал Торис. Ведь он кричит ему- а Феликс единственное ему спасение. Может, Феликс его и услышал... Но может, на том свете Он найдет ласковый приют. Где все друг друга любят, Не обижают и не бьют....