Кровь и кипяток

Губернаторская резиденция сатрапии Разер — очень тихое место. Особенно вечерами, когда замирает жизнь в большом порту, видном с террасы. Дымки из труб тянутся к небу, а лёгкий ветер вплетает их в смог, что висит над морем на западе. Это фабрики в Кастилио пышут жаром, извергая дым и пар, прибавляя ещё толику к военной мощи Серой Земли. Таскурите Кипяток, владелице резиденции, нет до этого дела. Все дела вообще отложены на завтра — сейчас есть только бассейн, выложенный багровым мрамором на широкой террасе. Вода в бассейне побулькивает, повинуясь движению холёных пальчиков нежащейся в шезлонге гидромантки; над поверхностью стелется пар. Кровавое от смога солнце нависает над горизонтом, и от этого кажется, будто наступает конец времён. Таскурита прикрыла глаза, вслушиваясь в дальний шёпот прибоя. Только он не позволяет поддаться впечатлениям и занять свои мысли одной тревогой. Всё хорошо. Колдунья не торопясь встаёт, оставив красный плащ на шезлонге, и царственно потягивается. Абсолютно нагая, сейчас она кажется литой стальной статуей. Алый закатный луч очерчивает высокий лоб, аккуратный носик, точёную шею, массивные груди, плоский животик и сильные, изящные ноги… жаль, что это некому сейчас оценить. Светская жизнь в Серой Земле и так небогата на события, а с началом покорения Ларии сдулась совсем. Записная сердцеедка Таскурита откровенно тосковала, не имея возможности показаться во всей красе и сполна насладиться восхищением мужчин и… некоторых женщин тоже. Вот её, например. Лёгкий порыв ветра не обманул гидромантку — она прекрасно знала его природу. По мраморным плитам мягко ступила ещё одна пара босых ног, и мягкая ткань колдовского плаща — серого плаща — едва ощутимо мазнула по спине Таскуриты. — Я ждала вас, повелительница. Сказано одними губами, но Асмодее Грозной нет нужды слышать голос, чтобы чувствовать, как на самом деле заждалась Таскурита. Четвёртая в Совете Двенадцати кладёт подбородок на плечо гидромантки, приобнимая её за талию облачно-бледными руками. — Я здесь, малышка. От этого слова Таскуриту пробивает счастливая дрожь. Она много усилий приложила, чтобы выглядеть двадцатилетней девчонкой, будучи на деле вдвое старше. Асмодее же не нужны колдовские ухищрения — дочь архидемона Гелала разменяла шестой десяток, но может прожить в десять и двадцать раз больше того, оставаясь такой же великолепной. Гидромантку пугает демоническая кровь; Асмодея это знает и, встречаясь с любовницей, всегда сажает внутреннего зверя на строгий поводок. Для Таскуриты она — человек, и ничто так не напоминает об этом, как тёплое «малышка». Младшая колдунья поворачивает голову навстречу старшей. — Экспедиция — дело решённое? — очень тихо спрашивает она, заранее боясь ответа. Асмодея утвердительно опускает веки. Губы гидромантки сводит судорога от ещё неявной, но предчувствуемой тоски, и вампирша крепче прижимает её к себе. — Тебе нечего бояться, — шепчет она, касаясь губами ушка Таскуриты, и гладит роскошные белоснежные волосы губернатора, — Нас будет пятеро, и я сильнейшая из всех. Мы вернёмся очень скоро. Судорожно вздохнув, гидромантка протягивает руку и ощупью находит сильные упругие ягодицы Асмодеи. Та обнажает острые зубы в блаженной улыбке, когда пятерня Таскуриты стискивает её зад сквозь шелковистую ткань плаща. — Умом я всё понимаю, — соглашается младшая колдунья с мукой в глазах, — но это что-то… неуловимое. Неизвестность пугает, повелительница, да вам ли не знать… — Расслабься, милая, — Асмодея смыкает перед собой крылья, и мягкая перепонка накрывает Таскуриту, как одеяло, — Лучше идём скорее, иначе вода остынет. Таскурита улыбается и делает тот единственный шаг, что отделяет её от исходящего паром бассейна. Одна нога погружается в воду, вторая, и Таскурита уже сияет, внутренне удивляясь, как она могла только что бояться за свою любимую, точно девчонка. Вода уносит чувства, которые ты не хочешь держать при себе. Гидромантка трётся щекой о перепонку крыла Асмодеи — та тоже избавилась от плаща и уже стоит позади неё, массируя плечи, касаясь тёмными сосками стальной спины. Ноги у Таскуриты подкашиваются от неги, и она оседает в горячую воду. Та трезвит, подобно воздуху на вершине горы, щёки немедленно вспыхивают румянцем, колдунья, весело отфыркиваясь выскакивает на поверхность. — Вот видишь? — ободряюще улыбается Асмодея. Она уже сидит на специально для этого выложенном выступе, и горячая вода бурлит у её груди, — Иди сюда, моя чаровница… Лукаво сощурившись, Таскурита посылает вампирше воздушный поцелуй и прикрывает глаза. Она — это вода, а вода — это она; и сейчас горячие струи тугими нежными змеями обвивают гладкие ноги Асмодеи. Когда течение достигает сокровеннейшего, у гидромантки какой-то миг кружится голова, но она овладевает собой и, глядя прямо в расширившиеся глаза Асмодеи, показывает розовый язычок и с оттягом проводит им снизу вверх. Вампирша хватает воздух тонкими губами, когда вода в точности повторяет действия Таскуриты. — Похоже, — авторитетно признаёт она, — Но это всё же не ты! В следующий миг крылья взлетают над водой, поднимая тучу брызг. Всё ещё поглощённая озорством оживших струй, Таскурита не сразу приходит в себя, а когда приходит — Асмодея оказыается прямо перед ней, ловит за подбородок и со страстью, которую Таскурита привыкла видеть только в мужчинах, целует. Гидромантка охотно подчиняется её губам; подчиняется и тогда, когда вампирша заводит ей руки за голову, опускает прекрасное бледное лицо меж тяжёлых грудей и обрушивает град поцелуев. — Ты знаешь, с чего я привыкла начинать, милая, — с улыбкой шепчет Асмодея, повелительно надавливая на плечи любовницы. «Начинать!» — затаённо усмехается Таскурита и ныряет, не закрывая глаз. Сейчас она в своей стихии, и ей ничего не стоит впустить в лёгкие воду — когда это гидромантка боялась захлебнуться? Так она и поступает — глубоко вдыхает, опустившись на колени на дне бассейна. Багровый мрамор кругом живо напоминает обитый коралловой тканью альков в её будуаре — там Асмодея тоже была частой гостьей… А потом Таскурита обнимает ноги вампирши и самозабвенно впускает язычок туда, куда так и не проникли её водяные струи. Асмодея вздрагивает и её коготки впутываются в шикарную шевелюру младшей колдуньи — та лишь удваивает напор. В висках стучит, и экстатический крик — стон — рык вампирши почти не слышен. Когда Таскурита вновь появляется на поверхности и выплёвывает струйку воды, первое, что её встречает — губы любовницы и бесчисленые бессвязные нежности, которые обе женщины шепчут друг дружке в краткие моменты перерывов между поцелуями. У Асмодеи длинный, острый, нечеловечески ловкий язычок. Как хочется ощутить его внутри… Она садится на край бассейна и смотрит на вампиршу сверху вниз. И теперь уже Асмодея согласно встряхивает пепельной копной мокрых волос, прочерчивает длинный пунктир поцелуев от колена Таскуриты и проникает туда, куда её с такой страстью пригласили. Несколько бездыханно-сладких минут — достаточно, чтобы юное тело колдуньи свело упоительной спазмой, но так мало, чтобы… чтобы?.. Восход луны застаёт женщин бок о бок в шезлонге. Асмодея полулежит, накрыв любовницу крылом, а сама не может перестать ласкать налитые, манящие груди Таскуриты. «Повелительница…» — сладко мурлычет в полудрёме гидромантка. Вампирше даже в голову не приходит: вот оно, живое подрагивающее горлышко, только раз коснуться губами, выпустить клыки и испить полный глоток кипящей крови… Она не сделает этого. Таскурита — единственная, в кого дочь Гелала влюбилась не за силу и не за власть (хоть и того, и другого у неё в избытке), а за… Она сама не могла объяснить. Знала только, что эту чародейку, случись что, будет оберегать до последней капли крови. В устах вампирши такие слова многого стоят. Таскурита поплотней завернулась в перепончатое крылышко. Асмодея поцеловала её веки, прижала к сердцу тёмно-серую руку и облизнулась, когда любовница бессознательно стиснула её собственную грудь. Час-другой она позволит Таскурите отдохнуть, а потом… Ночь принадлежит им обеим.