О нежности

Кэйа проклят. Или сам проклинает. Может вообще делится чарами, в тихих поцелуях разливая отраву по губам, пока не начнет жечь, пока воздух не закончится, пока альвеолы вместо кислорода не наполнятся им самим. Чтоб сердце билось громко в честь капитана, чтоб иней странных снежинок тек по венам, оседая внутри как лютый мороз. Иначе чувства не объяснить. Ровно как и то, что Дилюк со связанными руками, стоит на коленях перед Кэйей, весь такой открытый и беззащитный, с растрепанными волосами. Красные пряди обрамляли черты, словно лик святого. Святой утопал в грехах и святому это нравилось. До безумия. Дилюк бы никогда не признал, что каждый раз оказываясь вжатым лицом в подушку, пока его дергают за хвост наматывая на кулак волосы и рычат на ухо ругательства, он ощущал себя хорошо настолько что рвал наволочки зубами цепляясь лишь бы заглушить очередной стон. И не признал бы то, что вечерами оказавшись наедине с собой, перецеловывал следы, вспоминая каждое касание. Архонты свидетели, он мог кончить просто от воспоминаний о руках сжимающих его бедра, пальцами по коже до красных пятен и синяков. Наверное, это потому что всем иногда нужна хорошая разрядка которая останется надолго в памяти, и будет сверкать перед глазами в те особые моменты необходимости толчка до рубикона, а возможно, потому что разрядкой был именно Кэйа, чье лицо будто выжгли на внутренней стороне век. Навсегда запечатляя его во всех чувствах. Сам Кэйа вальяжно раскинулся по креслу, смотрел пристально, с хитрой улыбкой будто не он минуту назад почти рычал туго стягивая тонкие запястья собственным ремнем до красных следов, которые потом обязательно зацелует в жесте извинения. «Из-за твоих ужасно горячих рук я слишком быстро кончаю» Будто в этом кто-то виноват. Возможно Дилюк и правда старался нагреть ладони, чтоб искрами пройтись по чувствительной коже прямо в тот интимный момент, когда язык касался головки, цеплял уздечку и широко мазал по уретре. Потом по венам, чуть ниже, пока сверху слышатся последние ругательства и тихие, почти на грани способности восприятия, стоны. Больше так хитрить не получится, оказалось что Кэйа не любит когда слишком жарко. Кэйа любит когда холоднее, поэтому на руках уже нет перчаток, он голыми ладонями скользит по открытой шее, нажимает себе на кадык громко сглатывая вязкую слюну, касается ключиц. На кончиках пальцев искрят снежинки, такие же в его глазах, переливами серебра по радужке. Он ведет к блядскому вырезу на груди, цепляет рубашку пальцами, переминает дорогую ткань: первая пуговица, вторая, медленная провокация, не иначе. Весь спектакль будет длиться пока Дилюк перед ним не начнет скулить весь такой беспомощный в своих похабных желаниях. Пока не попросит трахнуть его, громко и четко, с обязательным «пожалуйста» в конце. Кэйа все еще пытается выглядеть так, будто разум его не покинул, в момент когда он стягивал ремень на чужих запястьях, вспоминая что для всех Мастер Дилюк великий идеал и недостижимый апогей, а для Кэйи он тот, кто согласно разводит колени, стоит только попросить. Контраст образов бил по ясности мыслей и пьянил почти так же как сладкое одуванчиковое вино, которое все еще алым блестит на губах. Оказывается, их обоих ведет от воспоминаний. И от мыслей. И от друг друга. Дилюк прижимается щекой к бедру, смотрит из-под лба, заламывает брови, весь такой сердитый, дергает руками за спиной на пробу и тихой угрозой шепчет: — Развяжи. Кэйа хмурится, его руки замерли в миллиметре от ширинки. — Нет. Ты снова меня доведешь слишком быстро. — Тонкие черты выражали чистое недовольство. — Но, все же, — миг как вечность, по коже вдоль, едва касаясь переживанием, — ты можешь просто хорошо попросить и я подумаю над тем чтоб развязать. «Хорошо попросить» — значит только одно. К счастью, Дилюк знает как нужно просить Кэйю. Знает конечно, но делает все равно по своему. Он зубами цепляет молнию ширинки, ощущая на языке противный вкус холодного металла, ведет вниз, расстегивая за секунду, и снова поднимает полный ядовитого недовольства взгляд в противостояние сверкающей выше самодовольной улыбке. — Помоги. Иронично наверное, Дилюк впервые просит помощи у Кэйи, стоя перед ним на коленях и заглядывая в глаза словно тот его последний шанс на спасение, словно только он может подарить ему крылья и свободный полет, словно этот миг единственная мольба небесам. «Словно» Кэйа поддевает пальцем штаны вместе с резинкой белья, тянет немного и все так же улыбается ровно до момента, когда в голову приходит осознание того, что Дилюк собирается отомстить, и никакого «пожалуйста» в этой комнате сегодня звучать не будет. Доводить быстро, горящими ладонями касаясь бедер и слушая упоительные стоны всегда было приятно. Но изводить еще лучше. Дилюк мажет по стволу языком, едва-едва, по каждой венке от основания до головки. Несколько раз, широким языком, обильно покрывая слюной намеренно и обделяя все точки, которые нуждаются во внимании, громко выдыхает прямо на член, чтоб холодный воздух заставил задуматься, не подчиняется ли крио Мастеру. Он так искусно справился с тем чтоб вызвать мурашки по всему телу. От резкого чувства Кэйа прикрывает глаза, ресницы дрожат, брови сведены, он хватается пальцами за подлокотник, кажется лак на дереве останется в царапинах от коротких ногтей, ровно такими же покрыта его спина; Дилюк всегда оставлял следы, цепляясь за плечи и выстанывая очередное ругательство прямо на ухо. Но сейчас не его очередь ругаться. Легкие, почти что целомудренные поцелуи один за другим цветут по низу живота, потом к основанию и выше по дорсальной вене, переменно от мазков до невесомых ласк. Дилюк целует головку, невинно улыбаясь и заглядывая в глаза, язык касается уретры, очерчивает, снова и снова. И берет в рот на половину. Серьезный Мастер никогда не улыбается если рядом кто-то из Ордо Фавониус, но сейчас, когда Кэйа под ним исходит очередным громким стоном, закусывая губу до крови, он довольный собой, хмычет и продолжает. Вибрация в тугом горле ударяет по мозгам сильнее, чем сладкий аромат спелого закатника. Становится жарко и холодно одновременно, в жилах бурлит желание одного, чувств слишком много, они окружают, проникают под кожу. Как отрава. Кэйа выгибается в спине, толкается вперед, не сдерживась схватив за копну алых волос, прямо в горло до самого конца. Дилюк громко дышит пытаясь расслабится, сжимает руки в кулаки, мычит и кажется, плачет ощущая на языке солоный привкус. Кэйа кончил. Без рук.