✭┈┈「⌬」┈┈✭
Сквозь лёгкую голубоватую дымку череды медленно плывущих облаков, где под пологом раскидистых крон, освещённых по-особенному ярким солнечным светом, отчётливо слышится весёлое щебетание птиц; прямо под ними, вдыхая свежий, напоённый ароматами прелой листвы воздух и шелестя просторными белоснежными одеяниями в буйстве карминово-красных, ярких канареечных, местами тускло-соломенных красок поздней осени, адепты Гусу Лань во главе с Лань Ванцзи стройной процессией во всём своём накрахмаленном величии плавной поступью возвращаются в родной орден, после длительного трёхлетнего отсутствия. Три долгих года, проведённые вдали от дома. Лань Чжань чертовски соскучился по брату и дяде, дорогим сердцу Облачным Глубинам — места, где почти всегда царила привычная туманная пелена, веяло приятной освежающей прохладой холодных источников и блаженной тишиной среди вечнозелёных бамбуковых рощ и крошечных аккуратных садиков — всё кругом дышало домашним уютом и умиротворённым спокойствием. Лань Ванцзи прикрыл глаза, и на его губах появилась едва заметная улыбка. Скоро, уже очень скоро он будет дома. Где же он пропадал и чем занимался всё это время? Старейшины как раз приступили к поискам подходящей кандидатуры для обучения в чужом клане. Лань Ванцзи вызвался добровольно — его отправили в клан Юэ с наставлениями достойно представить собственный орден, обучив адептов клана музыкальному боевому искусству и овладев одной древней тайной мудростью, отточить новоприобретённый навык, сделав умение осознанным, полезным и целенаправленным. Клан располагался высоко в горах, в органичном единении с природой и достаточно тихом изолированном месте вдали от посторонних глаз. Поэтому письма шли долго, а новости из «внешнего мира» доходили ещё дольше... Примерно раз в три месяца Ванцзи получал весточку из ордена. Тайно. Никто не должен был знать, где он находится и чем занимается. Многое из увиденного на той новой земле поражало, производя неизгладимое впечатление и заставляя хорошенько задуматься. Например, здесь были заклинатели, свободные в своей тёмной и двойственной стихии, что поначалу сильно пугало Лань Ванцзи. Дядя всегда говорил, что тёмная энергия — сущее зло, опасное в управлении и неопределённое в успехе, её используют пропащие люди, которым чужды мораль и естественный ход вещей. Зачем же тогда орден позволил делиться знаниями с такими «порочными» людьми? Или дядя попросту не знал, что в Юэ есть тёмные заклинатели? Постепенно, Лань Ванцзи начал привыкать к существованию «других» заклинателей, чей уклад жизни и порядки порой граничили с излишней откровенностью, впрочем, вовсе не утратившей благородства помыслов: в них сквозили искренность, решительность и прямота характера. Тёмная энергия уже не так смущала его, как вначале. Он расширял круг собственных понятий, развивал навыки, осмысливая возможность оценить оптимальный баланс «управления» тьмой, выходя за пределы привычных границ чёрного и белого, чтобы в дальнейшем применить полученный опыт и вовремя помочь тёмному заклинателю справиться с контролем и достичь равновесия. Разумеется, Лань Ванцзи отправился в те края не в одиночку, а с десятком самых лучших адептов. Кто же в здравом уме отпустит драгоценного Второго Нефрита, ко всему прочему, омегу, да и одного? В конце концов, хоть он и не был хрупкой изнеженной девицей на выданье и превосходил силой многих талантливых заклинателей своего поколения, но куда важнее, что при всём при этом он был единственным и горячо любимым младшим братом Лань Сичэня. Возвращались они через Илин. Небольшой городок близ горы Луаньцзан. Впереди показались узкие пыльные улицы поселения, Лань Ванцзи принял решение устроить привал и задержаться на несколько дней: адепты уже порядком подустали, да и ему самому необходимо было немного отдохнуть, восполнить силы, прежде чем продолжать путь. А куда торопиться? Два-три дня задержки особой роли не сыграют. Повинуясь внезапно налетевшему порыву ветра, в воздухе повеяло слегка горьковатым, при этом свежим и не лишённым цветочной нежности ароматом: в тёмных заплатах невыразительного кустарника виднелись кусты хризантем необычного оттенка — падающий сверху яркий солнечный свет кое-где бросал на холодную глубокую синеву лепестков отблески мягкого сияния перламутра. Найти постоялый двор особого труда не составило. Конец переулка с протянувшимися по обеим сторонам длинными заборами, которые причудливо перемешивались с проступающими осенними тонами на ветвях деревьев, упирался в огромную, местами почерневшую стену трехэтажного капитального дома. Отпустив адептов, устало разбредающихся по комнатам, и расплатившись с владельцем гостиницы, любезно подсказавшем дорогу, наш нефрит отправился на рынок, решив по случаю прикупить себе какую-нибудь приятную мелочь: новую заколку для волос или ароматную сахарную сладость. Неспешно прогуливаясь по рядам, он рассматривал содержимое прилавков, поблёскивающее в отсвете полуденных лучей. В Юэ не было такого разнообразия товаров. Остановившись возле одного из прилавков, Лань Ванцзи почувствовал на себе обжигающий взгляд, не став в этот раз даже поднимать головы, уже успев смириться с пристальным вниманием окружающих. Он не раз замечал, как, проходя мимо, многие женщины и мужчины невольно заглядывались на него; стоило Лань Чжаню смерить их цепким сдержанным взором в ответ, торопливо отворачивались, застенчиво пряча глаза, смущаясь и краснея, словно он каким-то чудом смог прочесть те самые вскользь промелькнувшие постыдные мысли. Бесспорно, Второй молодой господин Лань был невероятно красив: высокий, статный, всегда с безупречной прической, из которой не выбивалось ни одного волоска, с правильными чертами лица и идеальной осанкой, он отличался какой-то особой, лишь ему присущей элегантностью. А глаза? Ах, чего только стоили его необыкновенно выразительные глаза цвета расплавленного золота... Они притягивали, заставляли тонуть, томясь в плену иллюзий и вовсе не заботясь о завтрашнем дне. Зачастую он недолюбливал повышенное внимание к собственной персоне — особая холодная красота Лань Ванцзи неизменно всюду привлекала интерес, однако было в нём и что-то, быть может, решительно сжатые губы или опасный блеск янтарных глаз, что внушало робость, отчего им восхищались на почтительном расстоянии. М-да, как только вернусь в орден, встречусь с братом и после приступлю к уединенной медитации, чтобы очистить разум и упорядочить свои мысли. Не хочу никуда выходить, особенно в людные места. Даром что, проведя три года в Ордене Юэ посреди горных живописных ландшафтов, в месте, отрезанном от шума улиц, суеты, толкотни и терпкой смеси запахов поднимаемой пыли; неделя за неделей, они пролетели для него в повседневных заботах: он строго присматривал за своими адептами, помогал другим ученикам, присутствовал на разного рода собраниях, чайных церемониях. Правда, последние нередко носили неофициальный характер: неспешные, как и положено, они напоминали скорее вечерние встречи в беседке... Лань Ванцзи покачал головой. Нет, определённо, ему требуется побыть в уединении — прекрасном способе достичь душевной гармонии, успокоить сознание и привести в порядок свои чувства. Нужно сосредоточиться, подумать о господине Вэ-... Пройдя пару шагов, он замер, внезапно почувствовав тяжесть на правой ноге, и, опустив глаза вниз, с удивлением обнаружил руки, принадлежащие милому маленькому ребёнку, крепко сжатые в крохотные кулачки, которые едва заметно подрагивали, вцепившись в полы его длинного белоснежного одеяния. Несколько секунд малыш молчал и внимательно рассматривал Лань Ванцзи, а затем, радостно улыбнувшись, прильнул ближе всем тельцем и восторженно залепетал. — Мама, мамочка, я нашёл тебя! Наконец-то я тебя нашёл! Лёгкий румянец вспыхнул на щеках, уши горели жарким огнём, Лань Чжань беспомощно застыл, оглушённый шумом собственной крови, не в силах ни отпрянуть, ни пошевельнуться. Будучи омегой, он знал, что когда-нибудь у него появятся дети, но... но он совершенно точно не мог быть «мамой» этому милому Крольчонку! Лань Чжань даже ещё не познал вкус первого поцелуя! Ну какие у него могут быть дети? Разве что непорочное зачатие или... Жалобный тонкий голосок заставил вздрогнуть и вынырнуть из раздумий. В дрожащем тоне с плаксивыми нотками сквозила мольба, совершенно не скрываемая и такая явная, что сердце Лань Ванцзи предательски сжалось. — Мама, ну же, возьми меня на ручки! Почему ты ничего не говоришь? Или я тебе... не нужен? — ребёнок громко разрыдался, уткнувшись в ногу Лань Ванцзи. Вокруг уже начинала собираться пока ещё малочисленная толпа любопытных зевак, которые со смесью сожаления и неодобрения поглядывали на нерадивую «мамашу». В прямом смысле слова загнанный в угол, Лань Чжаню ничего не оставалось, кроме как бережно, насколько позволяли непослушные руки, поднять расстроенное дитя и начать успокаивающе гладить и укачивать. Он обожал детей, а дети обожали его. Казавшийся внешне холодным и нелюдимым, на самом деле нефрит обладал добрым и ласковым нравом, и неудивительно, что детские сердца неудержимо тянулись именно к нему. Лань Ванцзи был неразговорчив, да, но держался в стороне только из-за того, что не мог преодолеть внутреннее стеснение и первым вступить в диалог. Дети же общались прикосновениями, постепенно приучив и нашего Лань Чжаня к своему необычному «языку». Как только у Лань Ванцзи появлялась свободная минутка, он сразу же направлялся в Детское крыло Облачных Глубин, стараясь не упускать ни единой возможности — там он чувствовал себя по-настоящему счастливым. Лань Чжань не только занимался с малышами, обучая их основам и закладывая предпосылки формирования и дальнейшего грамотного развития золотого ядра, но и часто проводил время с ними, охотно играя с любопытными ребятишками и музицируя на гуцине без применения духовных сил, когда те уставали и послушно усаживались вокруг. Единственное место, кроме цзинши, где он чувствовал себя спокойно. Дети... слышать их милый лепет и неумолкающий веселый смех, видеть сияющие добротою и детским простодушием улыбки, их раскрасневшиеся от игр и задорных шалостей лица — о чём дяде знать не следует — эти искренние создания были тем живительным бальзамом, который придавал этой жизни цель и значение, дарил ему, не склонному к откровенной беседе с домашними, покой и светлую радость. Лань Ванцзи хотелось иметь много детей и большую дружную семью. Качнув головой, Ванцзи позволил лёгкой ласковой улыбке чуть приподнять уголки мягких полураскрытых губ. — Крольчонок, а кто тебе сказал, что я твоя... мама? — он запнулся на последнем слове, было очень непривычно произносить подобное вслух. Может это какой-то новый способ познакомиться, заинтересовать? Что ж, он действительно сработал. Глубоко внутри зародилось небывалое любопытство — взглянуть в глаза бесстыжему «умнику», который посмел так жестоко обмануть бедного доверчивого малыша. Ребёнок в его объятьях завозился, прекратив всхлипывать, и немного отстранился, одной рукой с деланным энтузиазмом смахнув слёзы с алых щёк. — Сянь-гэгэ. Он сказал, что моя мама самая-самая красивая. Как только я увидел тебя, то сразу же понял, что это ты! — и уже в следующую секунду отчаянным рывком малыш подтянулся, неуклюже ухватившись за шею Лань Чжаня, и крепко-крепко обнял, чтобы больше никогда не потерять, точно боялся, что его «мамочка» сейчас исчезнет. Смущению Ванцзи не было предела. Глубокий вздох. Дети с их обезоруживающей непосредственностью... когда-нибудь доведут его и раньше времени отправят на тот свет. Хрупкие объятия малыша каждый раз заставали врасплох и попросту выводили из равновесия, одновременно с тем приятно радуя искренним теплом. Так, спокойно, вдох выдох, — успокаивал себя он, применяя дыхательную технику. Меж бровей наметилась чуть заметная упрямая складка, Лань Чжань слегка нахмурился. — И где же сейчас твой «Сянь-гэгэ»? Сзади послышалось сдавленное покашливание и приглушённый смех. — Сянь-гэгэ, собственной персоной, — Лань Чжань буквально ощущал сияющую лукавым прищуром улыбку на устах этого «гэгэ». — Молодой господин, мы с Вами незнакомы, а Вы уже называете меня гэгэ. Не то чтобы я был против, но... Лань Ванцзи медленно повернулся, и в тот же момент, на мгновение вспыхнув, вся краска слетела с лица молодого альфы, не оставив и следа от былой радостной безмятежности; глаза же, напротив, сверкнули живостью, что впрочем, лишь придало потрясённому виду застигнутого врасплох юноши выражение безмолвного изумления. — Л-Лань Чжань?! Я что, сплю что ли? — тот ущипнул себя за руку, невольно ойкнув, и тут же зажал рот рукой. — Ой, ой. Как ты здесь оказался? Я думал, что больше никогда, кхм... кхм, — альфа неловко прокашлялся и отвёл взгляд. — Э-э-э, прости за это. Не ожидал увидеть тебя здесь, — выпалив на одном дыхании, он растерянно потёр указательным пальцем нос, закусив нижнюю губу и кротко улыбнувшись. Солнечный свет глубоко проникал, зажигая в зрачках золотые искорки — лучистый ореол сиял из глубины расплавленным золотом чистейшей пробы; глаза Лань Чжаня настороженно изучали молодого человека перед собой. Высокий рост, красивые черты, длинные непослушные пряди, подвязанные ярко-красной атласной лентой. Сверкает озорной белоснежной улыбкой, по всей видимости, ожидая ответа. Выглядит знакомо — пугающе знакомо, странное ощущение, никак не могу вспомнить имени. Интонации голоса, сбивчивые обрывки фраз, азарт и юношеская игривость — зыбкие видения — воспоминания: сколько он ни старался их поймать, ухватиться, никак не давались, ускользая из памяти в бесконечном вязком тумане. Но почему этот человек назвал его так… вызывающе интимно? Даже брат общался с ним уважительно, только изредка позволяя наедине — «А-Чжань», другие же обращались к нему: «Лань Ванцзи», «молодой господин», «Второй господин Лань». — Мы с Вами знакомы? — с серьёзностью в голосе спросил Лань Чжань, мысленно тут же сокрушённо звонко хлопнув себя по лбу. Боже, ну что за бестактность! Где тебя воспитывали, Лань Ванцзи? В прославленном и благородном Ордене с тысячелетней историей или в хлеву по соседству с ягнятами?! Еле заметно мотнув головой, он постарался прийти в себя и сразу же продолжил. — Прошу прощения, если мой вопрос показался Вам бестактным. Ваше лицо мне знакомо, но я никак не могу вспомнить Ваше имя, — закончил омега и сам поразился своей разговорчивости. Чтобы он, да говорил больше одного предложения незнакомцу? Да в жизни такого не было! В принципе, он и со знакомыми не сильно-то много разговаривал... да и его сдержанность к подобному не располагала. Альфа пытливо вглядывался в Лань Ванцзи: стоя на фоне безоблачного неба, в его широко распахнутых серых глазах, обрамлённых тёмными кругами, залегшими, очевидно, от тяжести перенесённых невзгод, мелькали отблески грозовых туч, озарённых всполохами аметистовых молний. Помолчав с минуту, он чуть насмешливо сощурился и открыл рот, порываясь сказать, по всей видимости, нечто дерзкое, но не успел произнести ни слова — его опередили. Малыш повернул голову и, увидев альфу, расплылся в счастливой улыбке. — Сянь-гэгэ! Сянь-гэгэ, смотри, я нашёл нашу маму! Как ты и сказал, она красивая, а ещё очень вкусно пахнет! Ты же теперь женишься на маме, правда? И тогда у меня будет и папа, и мама. У нас будет замечательная семья! — ребёнок весело хлопнул в ладоши и, казалось, вовсе не замечая изменившиеся лица взрослых, сладко потянувшись, снова прижался к Лань Ванцзи. Лань Чжань вздрогнул и, от удивления растерявшись, чуть не выронил малыша из рук. Как у детей всё просто, да? Заглянул на рынок, наткнулся на красивую «маму», а дальше дело за малым: привести знакомого... Сянь-гэгэ, который подходит на роль «папы», и вуаля — вся семья в сборе! Тили-тили тесто, жених и невеста... Семья. Едва заметно наклонив голову, альфа густо покраснел, в смущении потупив глаза, и весь... сжался что ли, затравленно уставившись под ноги: словно нашкодивший кот, пойманный с поличным у крынки молока. — А-Юань, иди ко мне на ручки. Лань Чжань — э-э-э… не твоя мама, — последнее было произнесено им почти шёпотом, видимо, так и не сумев найти уместного определения; нервно сглотнув, он поспешно шагнул ближе и протянул руки к малышу, упорно избегая взгляда Лань Ванцзи, природная чуткость которого совершенно точно уловила беспокойство и огорчение. — Нет! — внезапно вскрикнул А-Юань, отклонившись и выглянув из-за плеча, и тут же юркнул обратно, ещё крепче вцепившись в шею Лань Ванцзи, едва не кипя от негодования — через несколько секунд оттуда раздался приглушённый обиженный детский голосок. — Сянь-гэгэ, ты же сам говорил, что моя мама самая-самая, я сразу её узнаю. Ты сказал, что у неё милая улыбка, она очень ласковая и... — альфа испуганно заметался на месте, зажмурив глаза, будто боялся услышать, как вся его подноготная будет разом раскрыта, — ... и ещё много чего, — рядом послышался облегчённый выдох. — Говорил? — малыш обиженно засопел, пряча голову в изгибе шеи Лань Чжаня. Вздохнув, Лань Чжань, сам того не осознавая, только сильнее прижал это плачущее чудо к себе, раскачиваясь из стороны в сторону и успокаивающе поглаживая по спинке. Такое чудо не должно излишне печалиться и шмыгать своим маленьким носиком. Только не в его смену! — Говорил. Но... А-Юань, боже, пожалуйста, иди ко мне, — было видно, должно быть, его голос выдавал волнение, альфа изо всех сил старался не провалиться под землю от стыда и переубедить малыша, но не тут-то было! — Ты видишь здесь кого-то красивее? — всё допытывался мальчик, засунув пальчик в рот, он оторвался от шеи Ванцзи, и, гордо восседая, свысока огляделся по сторонам. На рынке было довольно многолюдно: повсюду сновали люди, куда-то спеша и оживлённо перешёптываясь друг с другом. Альфа даже головы не повернул, так и остался стоять на месте. Молча одарил Лань Ванцзи долгим непонятным... серьёзным взглядом, глядя прямо в глаза, а после — на губы: таким, какой обычно возникает при виде аппетитного кушанья. Колкая дрожь пронеслась по позвоночнику и расползлась ледяным холодом по всему телу Ванцзи, задержавшись в кончиках пальцев. — Конечно, ты прав, здесь нет никого красивее Лань Чжаня. И быть не может. А-Юань, но это не значит... На этих словах маленький альфа снова всхлипнул, и его всего затрясло, по заплаканному личику заблестели свежие влажные дорожки слёз; сжатые до бела кулачки вцепились в воротник Лань Ванцзи так, что последнему казалось, вот-вот задушат. — Значит, всё сходится! Ошибки быть не может. Он — моя мама. Я никуда без него не пойду. Почему ты хочешь забрать только меня? Забирай нас обоих! Нет, со всем этим определённо пора что-то делать. Лань Чжаню уже и самому порядком опостылел весь этот цирк. Бестолковый, глупый альфа, неужели он не понимает, что только всё усложняет и своими неловкими попытками лишь ещё больше расстраивает этого славного маленького Крольчонка? Альфа открыл было рот, порываясь заговорить, но наткнулся на строгий взгляд Ванцзи, отчего его губы что-то зашептали, но слова так и не желали слетать с губ, застревая в горле — тот безмолвно замер на месте и не мигая уставился в упор. Лань Чжань почувствовал себя ещё более неловко, и всё это, вместе взятое, начало здорово его раздражать. — А-Юань, милый, почему же ты плачешь? — малыш сперва недоверчиво искоса взглянул на «маму»: сохраняя невозмутимое выражение лица, омега всё же сумел улыбнуться кончиками губ и даже подмигнуть; мокрое от слёз детское личико просияло надеждой, в глазах мальчика блеснули довольные искорки, и тот неожиданно... чмокнул нефрита в щёку. Короткое, ласковое прикосновение к коже, от которого краска прилила к лицу, а по спине, плечам на долю мгновения пронеслась согревающая сердце волна и в тот же миг исчезла, будто бы и не было — подобно невесомому касанию лучей дневного светила, и вместе с ощущением безмятежности пришло чёткое, ясное осознание того, что это было восхитительно приятно... до трепета в груди. Играя с детьми, ему никогда прежде не доводилось получать такое выражение детской непосредственности. Лань Чжань тихонько чмокнул А-Юаня в ответ, аккуратно, проверяя реакцию, и начал легонько раскачиваться с ним на руках. Тот лишь радостно хихикнул и широко улыбнулся, кажется, и вовсе позабыв как несколько мгновений назад заливался горькими слезами. — Я не собирался отдавать тебя Сянь-гэгэ. Он был так занят ребёнком и так рад, что совершенно не обращал внимание ни на что вокруг. Его окутало со всех сторон теплом, узнаванием, удивлением, недоумением и искристым счастьем маленького альфы, что ему самому едва удалось сдержать бурю собственных эмоций. Спешащие вдоль шумных рядов прохожие, протискиваясь в базарной толчее, оглядывались на них кто с осуждением, кто с любопытством, почувствовав лёгкий, не по сезону аромат сочного арбузного августа, смешанный с нежными фруктовыми нотами розово-клубничного вкуса личи, и обходили, наверное, мысленно оправдывая себя срочными делами. Подобное открытое выражение чувств считалось в обществе признаком дурного тона и позволялось лишь в исключительных случаях в узком кругу семьи: с малых лет детям, наряду с первыми шагами и попытками заговорить, прививалась общесемейная традиция — умение скрывать проявления своей сущности при посторонних. Тем временем старший альфа просто стоял, смотрел на них взглядом полным нежности и обожания, пытаясь запечатлеть в памяти всё, что в эту минуту казалось таким дорогим его сердцу. И молчал, не решаясь прерывать эту прекрасную картину. — Хочешь чего-нибудь сладенького? — спросил Лань Чжань, подбросил малыша на руках и, прижав к груди, ласково провёл тыльной стороной ладони по детской щёчке. Тот удивлённо распахнул свои глаза и робко кивнул. На самом деле Лань Чжань чувствовал себя довольно паршиво, ведь по правде сказать, ему пришлось пойти на хитрость, используя такой подлый приём... какой малыш откажется от сладостей? Сейчас требовалось подождать, проявить выдержку — прежде всего отвлечь и переключить внимание, дать ребёнку окончательно успокоиться, и затем спокойно объяснить, что Лань Чжань всё-таки не его мама. Только вот как это сделать? — Лань Чжань, Лань Чжань, а я заслужил чего-нибудь сладенького? — притворно изображая на лице комически-коварную гримасу, альфа улыбнулся озорной улыбкой. Не удержавшись, Лань Чжань презрительно фыркнул, про себя подумав — ну ладно ребёнок, но этот, агрх... альфа — взрослый здоровый лоб, а всё туда же! И показательно отвернулся от наглеца, надеясь, что на этом вопрос исчерпан. Подставив широкую грудь встречному ветру и подняв лицо к небу, альфа с явным удовольствием втянул чистый воздух и зычно рассмеялся. — Ах, Лань Чжань... ты всё такой же разговорчивый! Лань Чжань в ответ на это лишь вздохнул, и, собравшись с мыслями, попытался совладать с собой... Две пары глаз выжидательно уставились на него. По-детски наивные, излучая доброжелательное любопытство, ясные карие глазки смотрели на него с надеждой и робостью; другие же — бушующее серебро, с толикой озорства... пылали неукротимой силой огня, точно хотели сжечь дотла, спалив по пути всё живое. Сбитый с толку, Лань Ванцзи взглянул на своих альф и вновь вздохнул, но уже заметно глубже. Ах... И во что только я ввязался? Но малыш такой очаровательный, ни в коем случае нельзя его бросать, не разобравшись. А вдруг я могу чем-то помочь? И этот «Сянь-гэгэ», почему он так фамильярно ко мне обращается? Мы всё-таки знакомы? Мысли продолжали беспорядочно виться вокруг мучивших всё это время вопросов. Нужно поскорее найти ответы и успокоиться, сосредоточиться и обдумать всё, что случилось. — Хорошо-хорошо! Куплю вам вкусную танхулу, пойдёмте! — не дожидаясь ответа, Лань Ванцзи поудобнее перехватил малыша и уверенно зашагал в сторону прилавков со сладостями. Между тем, Крольчонок решил перейти в настойчивое, ни на минуту не прерываемое наступление, начав с того, что с неподдельным интересом принялся вновь внимательно рассматривать нефрита, попутно треща без умолку. Вопросы сыпались из него без остановки, один за другим. — Мамочка, почему тебя раньше с нами не было? Есть ли у меня братики или сестрички? Почему мы в чёрной одежде, а ты в белой? Что это за ленточка у тебя на лбу? А для чего она? Мама, а можно мне такую же, как у тебя? А ты умеешь рассказывать сказки? Так не терпится поскорее тебя послушать. Расскажешь? Болтливостью он точно пошёл в папу, — подумал было Лань Чжань, но тут же одёрнул сам себя, — не мне судить, я ему даже не родитель, совершенно посторонний человек, да и откуда мне знать, какой у него отец? С каких пор он начал считать возможным судьбоносные знакомства?! Воображение услужливо подкинуло картину спонтанно устроенного семейного пикника: как под сенью ветвей в уединённой рощице, положив голову ему на грудь, запыхавшись и заразительно хохоча, малыш безмятежно улыбался в окружении стайки пушистых ушастых зверьков, мирно копошащихся рядом в пелене мягкого ковра густо поросшей сочной травы. И человека, с неизменной лукавой смешинкой в глазах и открытой улыбкой, самозабвенно играющего для них на флейте. И почему... или я так вжился в образ «мамы»? Задержав дыхание, он попытался взять себя в руки, стараясь не думать об этом. Конечно, у него просто разыгралось воображение. Направив все свои силы на подавление эмоций, Лань Ванцзи выглядел недовольным и слегка рассерженным — на самом деле он, напротив, давно привык к неуёмной детской любознательности со стороны юных учеников и научился относиться к нетерпеливой череде вопросов объективно и без предубеждения. И к тому же, — что особенно важно! — этот малыш сразу чем-то ему приглянулся. Быть может, пытливостью ума и сердца, что особенно понравилось Лань Ванцзи. И то как на мгновение ухватился ручкой за кончик налобной ленты — то ли в нерешительности, то ли примеряясь. Боже, такой сладкий! Невозможно ему отказать. Коротко выдохнув, Лань Чжань было приготовился отвечать, как внезапно — всё это время взрослые шли в молчании — альфа, который ровно и тихо ступал рядом, зачем-то быстро выскочил вперёд, улыбаясь во все тридцать два зуба, спиною к дороге; наклонив голову, пару раз покрутил в руках вытащенную из-за пояса флейту и заговорил торопливым, глухим голосом. — А-Юань, милый, а ты не боишься, что мама, — намеренно выделяя интонацией последнее слово, он сделал многозначительную паузу, игриво прищурившись, и выразительно поиграл бровями, — устанет от твоих бесконечных расспросов, развернётся и оставит нас? Ммм? Только недавно успокоившийся малыш пару секунд пребывал в замешательстве, не зная, что ему делать, округлил глаза и испуганно посмотрел сначала на альфу, а потом на Ванцзи, и снова захныкал, закрывая глаза. — Мама, м-можешь не отвечать на в-вопросы, только, пожалуйста, больше не бросай нас! — одетые в казавшееся сотканным из бархата чёрной розы, но уже изрядно полинявшее, перешитое и заштопанное многочисленными заплатами ханьфу острые худые детские плечики вздрагивали, а пальцы рук, крепко вцепившись в Лань Ванцзи, мелкой дрожью затряслись от плача. Это ещё больше разозлило омегу. Ну сколько можно? Вот до чего можно довести милого кроху такими неразумными шутками! Жалобно-просящий тон голоса мальчика лёг ему на сердце раскалённым камнем, горечь холодной хваткой сжимала горло. Защипало в носу, к глазам подступили слёзы. Тот холодный, строгий взгляд, которым Лань Чжань уставился прямо в лицо этого балагура, мысленно готов был испепелить альфу на месте. — Гэгэ, прекрати! Альфа на мгновение остановился, смерил глазами, стремительно меняясь в лице, наливаясь ярким алым румянцем на точёных скулах, выдающим его глубокий стыд и отчаянное смятение. — В-Вэй Ин. Так меня зовут, — проговорил хрипловатым голосом, опуская взор; его нервные пальцы не переставали перебирать край изящной спутницы флейты — кроваво-красной кисточки-подвески с резным нефритовым украшением. И вдруг, резко отвернувшись, юноша закашлялся. Внезапный всплеск тёмной энергии шальным ветром загулял в складках кипенно-белых одежд, запястья Лань Ванцзи обожгло ледяным прикосновением: тьма давящей когтистой лапой выискивала бреши, пыталась пробраться внутрь, подавить и заполонить собой. В воздухе почувствовалось напряжение, какое обыкновенно тяжёлым грузом наседает в густом стылом тумане. Неужели Вэй Ин... тёмный заклинатель? На его памяти, да и в библиотеке клана Лань история не знала прежде ни единого случая, чтобы тёмный заклинатель в открытую заявлял о себе, не страшась в будущем подвергнуть себя усиленному пересудами и кривотолками искусных сплетников, праведному гневу Великих Орденов, что не раз негативно высказывались об идее изучения тёмных искусств, в Гусу же эта тема и вовсе оказалась под негласным запретом — переживали ли они, что это противоречит традиционному образу мыслей и лишь зря бередит незрелые умы юных и неопытных адептов, или считали первой ступенью падения дисциплины: попустительством, из-за которого растёт неповиновение и вызревает опасный соперник — в сущности, настоящая причина неприязни не так уж и важна. Могло ли что-нибудь подобное случиться на континенте? Но ни о каком таком «предосудительном поступке» ни разу не упоминалось ни в одном из тех писем, что я получал... Лань Чжань искоса посмотрел на Вэй Ина, попытавшись бегло оценить его состояние, и после в задумчивости огляделся вокруг, желая удостовериться — не заметил ли кто? Тёмные заклинатели скрывались в тени, стараясь жить «как все»: неискушённому наблюдателю трудно было бы понять истинное положение вещей — их стали бы бояться и презирать сильнее, чем шайку бродячих оборванцев, бесчинствующих в подворотнях и отнимающих и без того скудные запасы продовольствия у простого люда. Со стороны могло показаться, будто в бы и впрямь кривая дорожка «тёмного пути» казалась легче и не столь обременительной, как бесконечные тренировки по укреплению тела и духа широкого светлого пути, на котором и так не протолкнуться, но на деле... По прошествии трёх лет Второму Нефриту довелось повидать немало тёмных заклинателей, не раз становясь свидетелем как, с трудом сдерживая негативную «энергию обиды», они изгоняли злых существ, что долгие годы копили ярость в самых потаённых уголках своей искалеченной души. Тьма клубилась в бездонном провале их глазниц: глубоко внутри, скреблась и ждала малейшей возможности вырваться наружу. Зачем ему становиться тёмным заклинателем? Кто-то, владеющий искусством приготовления всевозможных отваров и настоев, со знанием свойств целебных трав, помогает ему? Контролировать тёмную энергию невероятно сложно, следует проявить максимум усердия и выдержки: до достижения определённой стадии культивирования контроль... сопровождается невыносимыми болями — требуется принимать особое снадобье, облегчающее состояние во время и после приступов. Лань Чжань не собирался ничего спрашивать — это, в конце концов, не его дело. Да и разве возможно, что так запросто, посреди непринуждённого разговора с шуточками и подколками Вэй Ин вдруг возьмёт, да и распахнёт душу перед совершенно посторонним человеком, по сути, незнакомцем, что стоит и бережно прижимает к себе затихшего от сказанного вполголоса: «Я рядом», доверчиво уткнувшегося носом чужого ребёнка? Но стоило прозвучать глухому покашливанию — дети острее чувствуют эмоции, быстрее замечают изменения — как мальчик тут же неуютно поёжился, зашевелился, напрягшись всем телом, и обеспокоенно повернулся на альфу. — Вэй Ин, с тобой всё в порядке? — встревоженным голосом тихо произнёс Ванцзи, при первых звуках отрывистого кашля протянув белоснежный накрахмаленный платок — идеально выглаженный, с едва различимым, ненавязчивым мотивом Облачных Глубин. Должно быть, от частого откашливания гортань воспалилась, болезненно скручивая горло, заставляя непроизвольно морщиться: согнувшись вдвое и низко наклонив голову вперёд, Вэй Ин в припадке кашля одной рукой держался за бок, а другой опирался на угол опорной конструкции ближайшего прилавка под обеспокоенно-прищуренные взгляды прохожих, стараясь при этом держаться с достоинством, хотя было видно, что его общее состояние оставляло желать лучшего. Наконец, перестав кашлять, юноша преувеличенно бодро отмахнулся. — Лань Чжа-ань! Айя-я, всё отлично! — изобразив лучезарную улыбку, мягко улыбнулся и, гордо расправив плечи, едва ли не вприпрыжку припустил к прилавку со сладостями, потянув за собой и «маму» с А-Юанем. Поражённый такой неожиданной переменой, Лань Ванцзи с молчаливым укором направился следом, но, не дойдя буквально пары шагов, внезапно остановился. О! Эта улыбка. Он вспомнил, где уже видел её раньше! — Вэй Ин, твоё второе имя... не Вэй Усянь? Альфа удивлённо кивнул, озадаченно уставившись на Ванцзи. — Неужто на лице написано? — и глумливо захихикал, испытующе поглядывая и ожидая реакции.⋉┈┈ᖾ☯ᖽ┈┈⋊
Точно! Три года тому назад, накануне отъезда, когда должны были быть окончательно завершены все срочные дела, ко Второму молодому господину Лань для назначения и исполнения дисциплинарного наказания дядя лично доставил — что само по себе уже настораживало, блеснувшая в сознании догадка подсказывала: дело принимает серьёзный оборот — приволок, придерживая одной рукой за шиворот, и поставил перед ним одного из учеников Ордена Юньмэн Цзян, вынуждая того опуститься на колени. С первого взгляда на гневное, раскрасневшееся лицо дяди и слегка шальной, взъерошенный вид молодого человека становилось понятно, произошла драка: лихая, ожесточённая и полная азарта. А где же тогда второй участник событий? Почему не привели? Наследник Ордена Ланьлин Цзинь, похоже, с малолетства привык быть любимцем, нежно лелеемым и защищаемым от любых невзгод своими родителями, и, конечно, пользовался исключительностью своего положения: легко рассуждать «как, во имя Небес, я могу быть доволен ей», пытаясь демонстративно тешить собственное самолюбие, и равнодушно воротить нос, выражая свое недовольство помолвкой с девой Цзян, с виду миловидной и кроткой, но сильной духом, обожаемой шицзе Вэй Усяня — Первого ученика Ордена Юньмэн Цзян. Очевидно, взаимными оскорблениями столкновение не ограничилось — развернуться бы и уйти, но нет! — альфы не на шутку сцепились, завязалась рукопашная. Так или иначе, зачинщиком скандала стал Цзинь Цзысюань, однако, дядя с завидным упорством продолжал настаивать на «досрочном окончании обучения», иными словами, исключении только Вэй Усяня. Впрочем, главным аргументом обвинения оказалось то, что Цзинь Цзысюань — наследник клана, человек, который в будущем станет главой одного из именитых Орденов, богатого и могущественного, целью и девизом которого было «распахнуть двери навстречу мудрости и стремлениям». Вэй Усянь же был безродным «сыном слуги» — не имеющий права считаться наследником, хоть и взросший под крылом Ордена Юньмэн Цзян среди лотосовых озёр, где всюду рябило в глазах и утопало в пурпурно-лиловой дымке зноя вечно палящего солнца; юноша, безусловно, талантливый, но начисто лишённый внутренней дисциплины: проявляя редкую изобретательность, он постоянно выдумывал какое-нибудь баловство, причём содеянные проказы никогда не повторялись. Честно говоря, дядю ещё при знакомстве с самого начала несказанно взбесили шуточки и неуёмное любопытство озорника, что он, приведя того к Ванцзи, прямо при младшем племяннике, не стесняясь, всё и высказал. Перешёл на личности! Напрочь забыл о сдержанности и правилах. — Весь в мать, негодник! Вечно всё знает лучше других и устраивает какое-нибудь безобразие. Цансэ была такой же невыносимой! Тоже вечно вытворяла всякие дерзости! Ни стыда, ни манер. Что ты, что она. А уж если на роду написано вести себя непристойно, да неприкаянной душой по миру бродить — никакое воспитание не поможет. Яблоко от яблоньки... Лань Цижэнь раздражённо поправил несуществующие складки безупречного ханьфу и демонстративно отвернулся, что, как показывал опыт, в сочетании с выразительной жестикуляцией и непрерывным потоком громких фраз, означало крайнюю степень дядиного негодования. Периодически нервно вздыхая и недовольно хмуря брови, всем своим видом выказывая нетерпение, молодой альфа, дождавшись окончания тирады обвинений, выпрямился и слегка приподнял подбородок, выражая немой протест и желание высказаться, воззвать к справедливости — абсолютно нормальная, естественная реакция человека на такие вещи. Прекрасно понимая, что ответная агрессия только усугубит и окончательно разозлит дядю, решив не медлить более, Ванцзи приблизился к Вэй Усяню и утешающе положил руку ему на плечо, легонько сжимая, добавив тихое: «Не стоит». Дядя часто кричал, ругался и ни во что не ставил мать Лань Чжаня, не упуская ни единого шанса попрекнуть обидным словом. Оставалось лишь молча сносить оскорбления, пытаясь сохранить хотя бы видимость безразличия, в то время как внутри шла борьба с желанием вспылить в ответ. Лань Ванцзи прикрыл глаза и глубоко вздохнул. Вежливость тоже имеет свои границы. Он никогда прежде не спорил со старшими, беспрекословно выполняя их приказы и поручения, но сейчас почему-то был уверен, что впору бы возразить — сомневаться в дядином решении было совсем не в его привычках. — Дядя, Вы поддались гневу и поступаете несправедливо. Почему ко мне привели только одного из участников драки? Где же Цзинь Цзысюань? Вы требуете неукоснительного соблюдения правил от других учеников, но сами же, проявляя нетерпимость, собственной речью нарушили в этот момент как минимум пять, и Вы более чем осведомлены, каких именно. Если Вас что-то раздражает в поведении другого человека, и Вы вынуждены сделать ему, возможно, очередное замечание, дядя, прошу Вас, в дальнейшем постарайтесь избегать голословного порицания. Разве не Вы говорили, что все равны перед правилами? Так почему же наследник клана Цзинь сейчас не здесь? Совершенно шокированный подобным поворотом событий, Лань Цижэнь уставился на своего племянника, застыв вполоборота: тонкие губы его были плотно сжаты, лицо в багровых пятнах, широко раскрытый взор горящих орлиных глаз метал молнии не хуже грозовых, а голос, казалось, прогремел раскатами грома. — Ванцзи! Ты, ты... смеешь сомневаться в моих решениях?! Что с тобой происходит в последнее время?! — Лань Цижэнь был в ярости, не в силах поверить, что прошло то время: всегда послушный племянник вдруг смеет так открыто перечить и противиться. И из-за кого? Ветра в поле, известного смутьяна, кто слывёт главным возмутителем спокойствия во всей округе, бесстыжего нарушителя правил?! — Дядя, я не сомневаюсь в Ваших решениях. Поступать по праву — значит поступать по справедливости. Наказание, которое Вы назначили господину Вэю — излишне строгая мера, не являющиеся необходимой и не соответствующая нарушению. По всей вероятности, дядя, причина кроется в Вашем недавнем волнении и беспокойстве обстоятельствами случившегося. За драку полагается лишь пятьдесят ударов ферулами. — Ванцзи! А как иначе — если любые попытки привить дисциплину, вразумить человека, наставить на путь истинный, растрачены впустую? Да, он... он получил уже почти пять сотен ударов ферулами! И всё без толку! Мука мне с вами! — на этих словах всё ещё сидящий на коленях альфа ощутимо вздрогнул, сминая пальцами полы ханьфу. Ладонь привычным жестом легла сперва на плечо, плавно переместилась на затылок и, медленно, лёгкими движениями перебирая всклокоченную дракой черноволосую шевелюру — приходилось часто успокаивать испуганных детей — начала нежно массировать голову подушечками пальцев, снимая нервное напряжение. Не обращая внимания ни на свои «ненадлежащие» действия, ни на реакцию потерянного, ничего не понимающего альфы, который почти не дыша, продолжал оцепенело смотреть на Второго Нефрита, полагая, что зрение жестоко его обманывает, Ванцзи невозмутимо продолжил говорить: так, будто бы это обстоятельство его даже не встревожило и было в порядке вещей. — Дядя, Вы назначили меня ответственным за наказания, поручив избирать меру пресечения, надзор и исполнение. За проступок господину Вэю положено пятьдесят ударов ферулами и столько же ударов ферулами господину Цзинь, — Лань Ванцзи отстранился и без колебаний шагнул в сторону неподвижно застывшей подобно статуе фигуры дяди, который, к счастью, мгновение назад стоял к ним боком и не успел ничего заметить; смело взглянув ему в глаза, ровным непоколебимым тоном заявил, что отступать от своего решения не намерен. — А-Чжань! — Лань Цижэнь отозвался таким яростным голосом с явной ноткой злости, что любой бы испугался, впрочем, Лань Ванцзи давно уже привык абсолютно никак не реагировать на обидные замечания; Вэй Усянь же, напротив, ощутимо внутренне подобрался, вздёрнув повыше подбородок — чутьё подсказывало — приготовился в любую минуту встать на его защиту, что, конечно, приятно польстило, отзываясь незнакомым будоражащим волнением где-то глубоко внутри: в месте, разуму не подвластном. — Аргх. Делай как знаешь! Но я буду беседовать с Лань Сичэнем по поводу и твоего неподобающего поведения тоже, — дядя резко развернулся, вновь с укоризной коротко покосившись через плечо, хмыкнул и поспешно, даже не попрощавшись, удалился прочь.✺
Лань Чжань опустил голову. В последнее время дядя всё чаще и чаще выходил из себя и срывался из-за пустяков, когда его племянник, пусть и без лишних пререканий, но снова и снова, по его мнению, не оправдывал возложенных ожиданий. Кажется, наставник до сих пор продолжал сердиться на Ванцзи, считая крайне опрометчивым шагом — безрассудным порывом юности — немедленно ухватиться за возможность и оказаться в чужом краю с возложенными на него обязанностями, будучи обременённым чувством важности собственной миссии, далеко-далеко от родной земли — всё что угодно, лишь бы избежать или на время отсрочить разговоры о свадьбе с Вэнь Сюем, старшим сыном Вэнь Жоханя — главы противоречивого во всех смыслах Ордена Цишань Вэнь. Интуиция не давала покоя, глухо ломилась в виски, от бессилия сотрясая кулаками, и нещадно вопила Второму Нефриту: в конечном счёте этот вынужденный союз не принесёт ничего хорошего ни ему, ни его семье. Да и семья Вэнь омеге не слишком-то нравилась: Вэнь Жохань казался ему слишком жестоким из-за беспощадного отношения к тем, кто считался виновным, младший брат А-Сюя отличался заносчивым и временами распутным поведением, немереной гордыней, не знающей границ. Вэнь Сюй в принципе был неплохой партией: на фоне своей родни он обладал галантными манерами и производил впечатление благородного молодого господина не только на словах, но и на деле. Лань Сичэнь был категорически против этого, в сущности, политического брака без всяких чувств, просто по обстоятельствам, и упрямо стоял на своём, желая не лишать А-Чжаня шанса в туманном грядущем встретить свою судьбу, открыв своё сердце и душу, строить счастливое совместное будущее с настоящим, любимым человеком. Лань Ванцзи разделял негласное мнение старшего брата вступить в брак по собственной воле, без давлений со стороны дяди и старейшин — он с самого начала считал всю эту затею с женитьбой полнейшей бессмыслицей понапрасну, ну, какая свадьба в их годы? Ему ведь едва исполнилось шестнадцать лет, а его наречённому, который и сам только-только простился с юностью и вступил в пору горячной молодости — девятнадцать. Слишком рано для беспокойства такого рода. В принципе, об этом нефрит и сообщил в своём ответе на предложение, сказав, что ещё слишком молод для брака. — Я готов ждать сколь угодно времени, лишь бы когда-нибудь удостоиться чести получить благосклонное согласие, — Вэнь Сюй досадливо покачал головой, и на секунду Ванцзи померещилось, что на внезапно побелевшем смуглом лице блеснуло хищное выражение: края губ слегка дёрнулись, при этом глаза сделались ледяными, под прежней маской доброжелательного интереса изобразив тень мрачного оскала. Крепкие плечи напряглись, почтительно склонившись в вежливом поклоне. Вероятно, альфа был разочарован отказом. Впрочем, я и сам был не в духе, может, потому мне всё и привиделось таким мрачным. В подтверждение серьёзности намерений в подарок Второму господину Ланю была преподнесена изящная крупная заколка из тонких золотых нитей, напоминающих солнечные лучи, с инкрустированным в центре огненным пиропом насыщенного рубинового оттенка догорающего костра. На память.✺
— Спасибо! — из глубины пространных раздумий Ванцзи вывел тихий, чуть хрипловатый от непривычного для столь бойкой натуры долгого молчания голос. Большие серые глаза, устремлённые прямо на него в эту минуту счастливого, восторженного оживления, ярко искрились благодарностью. Вэй Усянь по-прежнему сидел на полу, но с уходом дяди заметно расслабился, откинувшись спиной назад и опираясь на руки. — Вот уж не ожидал от тебя такого, Лань Чжань! Расскажи кому — никто не поверит. Только знаешь... — Лань Ванцзи, — серьёзным тоном произнёс нефрит, испытующе строго посмотрев на Усяня, и красноречиво вздохнул с надеждой, что тот верно истолкует значение упрёка. Откуда этому ученику известно его домашнее «молочное» имя, данное при рождении?! — Айя-я, Лань Чжань, не переживай, я знаю твоё второе имя, — та самая улыбка, которая тогда, три года назад, покорила своей лукавой лучезарностью и добросердечием — сегодня, в их случайную неожиданную встречу в Илине лишь тускло мерцала на его потрескавшихся и искусанных тревогами губах.⋉┈┈ᖾ☯ᖽ┈┈⋊
— Лань Чжань, Лань Чжань, так ты вспомнил меня?! — на лице альфы отразилось неподдельное удивление и нечто очень похожее на... счастье? — Я рад! Так рад, ох... ты бы знал, — Вэй Ин расплылся в такой ослепительной улыбке, с какой обычно ликует именинник, которому неожиданно вручили долгожданный подарок. На миг зажмурившись — настолько, как ему показалось, нестерпимо ярким светом озарилось пространство, и уже в следующий момент медленно открыв глаза, Лань Ванцзи пристально и внимательно посмотрел на Усяня, ожидая, не последует ли вскоре вслед за этим привычное шутливое высказывание. — Даже и надеяться не смел, что ты запомнишь такого как я, возмутителя спокойствия, бесстыдника... Да и с тех пор прошло без малого уже почти четыре года. В нём что-то переменилось. Что-то важное. В голове не укладывалось: с человеком произошла разительная перемена. Правду говорят, люди меняются быстрее вещей. Альфа выглядел заметно старше с момента их прошлой встречи: появилась твёрдость во взгляде, которая, к слову, вызывала лишь невольное уважение. Длинные чёрные волосы, обычно собранные на затылке в высокий хвост и завязанные красной лентой, сейчас были просто распущены, если не считать, что примечательно, ничуть не утратившей прежний лоск всё той же яркой полоски алого шёлка, которая поддерживала убранные назад передние пряди, что прежде часто выбивались из хвоста и обрамляли высокие скулы. Впрочем, спутанное воронье гнездо на голове стабильно являло себя миру — ветер постарался на славу. Однако... почему-то Лань Чжаня никак не отпускала стойкая уверенность, что изменения произошли далеко не в лучшую сторону: лицо бледное, осунувшееся, щёки ввалились; глаза уставшие, но своего блеска не потеряли — в них по-прежнему плясали озорные огоньки, а залегшие под ними сизые тени только подчёркивали пронзительную глубину цвета радужки. В простых тёмных одеяниях, юноша выглядел довольно потрёпанно: некогда добротные, ткани заметно износились и мало что скрывали, под кожей стали отчётливо проступать кости. Но хуже всего было то — этот человек, кем бы он ни был, Лань Ванцзи почему-то казалось, что его лицо уже давно не освещала по-настоящему открытая и искренняя улыбка. Омега перевёл взгляд на ребёнка и замер. И как же я раньше не распознал, не рассмотрел! Даже не обращая внимания на внешний вид малыша, вес-то чувствуется сразу! Судя по всему, он с самого рождения явно недоедал — на вид года три-четыре, но для его возраста мальчик легче гусиного пера, да и Вэй Ин, наверное, нередко питается ещё хуже, отдавая всё лучшее ребёнку. Как бы то ни было, выяснять подробности в присутствии А-Юаня не хотелось. Всё же лучше терпеливо дождаться, пока Крольчонок погрузится в послеобеденную дремоту, убаюкивая мысли и усыпляя пережитые волнения. И после тихо, чтобы не потревожить безмятежный сон ребёнка, он расспросит Усяня обо всём, если потребуется — поможет. Эта собственная непоколебимая решимость немного его успокоила. А сейчас... — Так, вместо того, чтобы перебивать аппетит подобным лакомством, А-Юань, ты же помнишь? У Редисочки должен быть полноценный обед... — мальчик машинально кивнул, казалось, он обдумывает то, что только что услышал, — ... да и я что-то слегка проголодался, — руки альфы были сложены за спиной, а на губах играла лёгкая извиняющаяся улыбка. — Я угощаю, — Лань Ванцзи всё же решил настоять на своём: расплатился за танхулу, взяв палочки и поблагодарив продавца. Очевидно, что у Усяня не было с собой денег или их... просто не было. Ванцзи передал одну засахаренную фруктовую палочку Вэй Ину, другую — А-Юаню и решительным шагом направился в сторону таверны. Сперва он усадит за стол и угостит своих альф сытным обедом, затем... уложит спать Крольчонка, а уж после попросит Вэй Ина внести ясность во всю эту запутанную ситуацию. Всё это требовало разъяснений.✭┈┈「⌬」┈┈✭