шардэм

Чонгук ловит обжигающий взгляд знакомых глаз. Он кожей чувствует это ничем не прикрытое изумление. Хосок, который упрямо не желает выветриваться из головы, прячет в карманах пикового короля, означающего первый заезд, и не спускает с него глаз. А говорил, что плевать. Прямо здесь, на старте этой гонки, где только самые важные люди, только свобода, только оглушающий ветер. Здесь избалованные нравы, алкоголь, элита. Сегодня они в одном заезде пик. Чонгук точно уверен в том, что салон его макларена будет пропитан сладковатым парфюмом Хосока, который пьянит, манит к себе, сам того не подозревая. Он позволяет себе слишком многое, но Чонгук разрешает. Играть в догонялки еще любопытнее, чем просто ждать, когда птичкa сама попадется в ловушку. Его конкретно кроет по Хосоку. Чонгук после этой гонки вдавливает в постель другого, но перед глазами всё равно он. Его изгибы, его губы, его глаза, которые презрительно смотрят. Чонгук готов отдать себя на испепеление им. Перед гонкой он салютует Хосоку и пожирает взглядом в ответ. Его личное сумасбродство начинается со дня их встречи и вплетается несносной, плохой привычкой в кровь, наставляя Чонгука внимательнее следить за дорогой. Зацикленное число действий. Из субботы в субботу, из ночи в ночь, его поглощает страсть, его поглощает взгляд Хосока. От него хочется умереть. Чонгук сильнее жмет газ, полностью понимая, что вот он, конец или сумасшедшее начало сумасшедшей игры. Чонгук максимально концентрируется и видит финиш между месивом сливающихся фонарей. Ночной воздух не отрезвляет, кружит голову по-прежнему и окутывает упругими порывами. Вокруг приветственные возгласы, шум и много, много людей. Сегодня Хосок снова посылает его. Сегодня его макларен снова пахнет обычным хвойным освежителем. 01.23 AM " — разозлился из-за своего проигрыша?» 01.26 AM " — отвали.» Хосока так легко порой вывести из себя. Чонгук понимает, что у него нет ни малейшего права на него, но чужой образ крепко заседает в голове, забивает лёгкие. К черту эти игры. Хосок почему-то всегда выше его: по своему поведению, по своему статусу, по тому, как просчитывает всё наперед. Его движения неуловимы. Широн довольно фырчит и издевательски блещет фарами, когда объявляют победителя второго раунда. Он отыгрывается. Быстро. Чем ближе к центру, тем ярче зажигаются улицы Сеула. Аксиома, поделенная на выручку. Белая разметка на дорогах не помеха, поэтому макларен равняется с бугатти, подстраивается к ее темпу. Чонгуку хочется подразнить. Зверь внутри урчит в предвкушении безумной погони, ритм сердца отзывается по всему телу. Машина Хосока плавно уходит вперёд, но Чонгук не отстаёт. Дразнит. Оба их спорткара черные. Всё же перекрасил, довольно замечает Чонгук, видя перед собой только задние фары, которые ядовито сигналят красным. Хосок умело перестраивается на соседнюю полосу, отрывается за три и шесть. Его внутренний огонь распаляет не его, а Чонгука, накаляя воздух, но Хосок профессионал, рожденный для уличного дрифта. Широн всё же набирает обороты, глухо рокочет, разгоняясь. Безумство, которое творит Хосок на дорогах, заслуживает аплодисментов. В этот раз победа за ним. Чонгука это не волнует. Пока Хосок дышит полной грудью, потому что получилось удрать, Чонгук целует шею другого, сжимает бедра другого, берет медленно другого. Не получится сейчас, получится в другой. Хосоку не скрыться. В бокале того мерно плещется вино, он раздаривает улыбки направо и налево, приезжая оторваться в западный Сеул. Хосок знает себе цену. В следующий раз они встречаются на переговорах двух кланов. Тень от деревьев накрывает прозрачные коридоры и залы ребристыми узорами, вот только здесь Хосок уже другой. Он точеный, серьёзный, он идеально упакован в черный костюм. Хосок знает, как подчеркивать свою фигуру. Он только склоняет голову в улыбке, насмехаясь, когда видит, как Чонгук смотрит. Не сейчас. Никогда. Хосок этого не допустит. Они пересекаются в настоящем, они умирают там же. Хосок подстрекает Чонгука, цепляет его галстук и тянет на себя. Опаляет губы совсем близко, играется с огнём, который может и не выдержать. Опасность не Чонгук, уже давно нет. Сейчас вся власть у Хосока. На его счету целый список побед у Чонгука, бесчисленное количество подколов и ни одного поцелуя. Он не подпускает. Только останавливает руку, тянущуюся к его рубашке. Выводить из себя Чонгука так забавно, видеть осколки его самолюбия, потому что снова всё идет не по его плану — забавно. Его рука послушно возвращается на подлокотник кресла, но сам он тянет Хосока на себя, чтобы ещё раз почувствовать. Галстук наматывается на изящную кисть сильнее. Хосок не для того заключал этот мир, чтобы сразу же сдать все позиции, проигрывая Чонгуку в гляделки. Он оставляет напоследок легкий поцелуй на шее Чонгука и отпускает галстук, ставя точку. В его глазах читается полная удовлетворенность своим поступком. Роскошь только одного вечера. Над зелеными выкройками деревьев, закованных в бетон, они обедают в ресторане. Это чисто приглашение Хосока, потому что Чонгук так просто не отвязался бы. Дипломатом с ним быть безумно сложно. Вот Хосок даже не пытается. Деловая встреча снова накрывается крышкой, потому что понятия о ее проведении у них явно разные. — Выиграй у меня в следующем заезде и будут тебе бумаги для контракта с китайцами, — Чонгук неотрывно смотрит на него, слышит, как с грохотом отодвигается стул, как Хосок раздражённо встаёт. Буря в нем всегда загорается предупредительным сигналом, не медля ни на секунду. — Мне подачки не нужны. — он отрезает это с такой холодностью, что весь пыл, собирающийся в грудной клетке, слегка остывает от рамок самообладания. — Ну так что? Я долго ждать не буду, — Чонгук игнорирует его взметнувшийся яростный взгляд. Они проходили это кучу раз, поэтому он продолжает есть, ожидая всем известный ответ. Если Хосок в гонках непредсказуем, то в своих привычках всё наоборот. — По рукам. Чонгук остается ужинать в одиночку в приподнятом настроении. К чему ему эта янтарная феерия в бокалах, когда такая же по цвету пестрит в разгоряченном взгляде Хосока. Рука с флагом поднимается вверх. Над городом не летают птицы. Только самолеты. Рычат моторы. Дорогие машины уже давно на своих местах. Хосок известен в их кругах. Его хотят заполучить — в команду или куда-то ещё — неважно. Чонгук в их числе. Напряжённость на старте ограничивается только бюджетом. У Чонгука черная карта. Он негласный фаворит, но даже на его клубящуюся заинтересованность не всегда хватает денег. Здесь никто не собирается проигрывать. Не хватает, потому что для Хосока закон — только собственные желания. Флаг алой стрелой опускается вниз, мгновенно повышая ставки. Ровно пять часов до следующей их встречи. Чонгук отсчитывает секунды на наручных часах. Он ставит пятьдесят на то, что он не приедет, и остальные пятьдесят на то, что он приедет, но так же, как и Чонгук, Хосок не любит проигрывать. Визг шин разрывает и без того громкое пространство ночного Сеула. Это он. Чонгук пытается продлить это мгновение хоть ненадолго. Редкая возможность, чтобы рассмотреть свою одержимость во всей красе. — Снова притащился на своей потрёпанной рухляди? Сколько она с тобой? Широн тихо подъезжает к стоянке, но его обладатель не собирается отмалчиваться. Хосок хмурится. — Лет семь. И ни разу не подвела в отличие от твоей, которая сейчас прохлаждается в ремонтной мастерской. Хуракан Чонгука оштрафован и разбит еще в прошлом месяце. К таким же списанным можно добавить еще желтый авентадор Чимина, но спасибо Джиёлю, что удалось всё замять по-тихому. Чонгук только цокает, подбрасывая вверх ключи от макларена. Хосок всегда знает за что задеть. — На Хангам. — Да, туда. Они мало разговаривают. Так всегда. Когда Хосок проходит мимо Чонгука, тот только прикрывает глаза от потрясающего одеколона и задерживается голодно на его шее. Чонгук вкладывает в одно ухо наушник и подключает музыку. Второй вкладывается уже в машине. Музыка делается громче, опасная прихоть, но макларен слушается Чонгука так, будто создан для него. Единство со скоростью. Рождение вместе с ней. Смерть — Чонгук уверен — тоже с ней. Когда они в очередной раз синхронно заходят в поворот, к Хосоку подключается его упертость. Чонгук чувствует это по изменившемуся стилю езды. Он всегда становится более агрессивным. Хосок никогда не теряет хладнокровие на дороге, но не когда дело доходит до Чонгука. Его широн порывается добраться до горизонта, но Чонгук этого не допускает. Он садится ему на хвост. Несмотря на этот витиеватый трюк Хосок безошибочно блокирует все попытки вырваться вперёд. Бугатти виляет между полосами, предугадывая траекторию. Чонгук облизывает пересохшие от ветра губы и улыбается. Ему так нравится. Хосок заставляет почувствовать свое бессилие, отбирая у него контроль. Давно такого не было. Он ломает все правила. В их игре не существует подчинения, только борьба, только обоюдные выстрелы и неон, который плещется в бокалах вместо алкоголя. Хосок иногда ругается по-испански, потому что его командировка в Мадрид не проходит бесследно. Выучить ругань первым делом является сущей необходимостью во время пребывания на посту главы корпорации. Мягкий, горячий испанский подходит этому шторму так же сильно, как и его поцарапанная бугатти. Но в реальности всё произаичнее, потому что здесь Хосок в порыве переходит на испанский только для того, чтобы не сесть за осквернение святых. Пусть он и ломит всё напролом, крушит разочарованно бордюр после проигрыша, Чонгук не чувствует вкуса победы. Потому что победа это и есть Хосок, но они не ставили такие условия. Поэтому, когда Хосок исчезает в дымке Сеула, настает очередь Чонгука пинать несчастный бордюр. Они не встречаются. Так не прописано. Они только соревнуются за деньги, которые им не нужны, за бесплатный ветер, который поселяется между обвесами, за чувства, которые им не догнать. Чонгуку хочется большего. — Не знаешь, как так получилось? Джиёль закуривает рядом, но Чонгук только кривится и постукивает по макларену в ожидании своей очереди к старту. Он следит за Хосоком, который быстро скрывается в толпе стритрейсеров. — Отвези его в церковь, протрезвеете вместе немного, — Джиёль многозначительно кивает сам себе, — нет, я серьезно. В таком мире через нее всё только и решается. — Не приплетай сюда свою сумасшедшую семейку, — Чон смеётся, — ещё одного рассказа об этом я не выдержу. Он теряет Хосока из виду, но не из мыслей. В цейтноте мелькают дни, пробегают вечера, но перед глазами остается ничем не выжигаемая улыбка с ямочками. Чонгуку так надоело ждать, кто бы знал. Шампанское в ту ночь проливается за них двоих. Хосок такой же насмешливый, как и раньше. Ему нравится злить, нравится видеть, как ломается сталь. Он не спешит отдавать Чонгуку первое место. У Хосока такая привычка. Чонгук вдыхает запах озона и вступает со ступенек своего офиса в вечер. Он уже чувствует еле слышный гул свободы с забитых машинами перекрестков. Свободная, черная куртка, удобные штаны с ремнями и массивные кроссовки приносят спокойствия больше, чем отчет секретаря об успешной сделке. Он заезжает по дороге в старбакс за холодным американо и не чувствует себя так устало, как до этого. Сегодня ещё одна особая встреча в сером городе, купающемся в зелени. Как никак вечер пятницы. Кофеин помогает забыть об усталости. Хосок улыбается едко, водит с отточенной хладнокровностью и, наоборот, заводит Чонгука огненно. Каждый раз, когда он видит его за рулем, он удивляется. На языке сладкий привкус недавнего спрайта. Наверное, так и чувствуется желание жить, когда Чонгук видит его победную улыбку и одухотворенный скоростью взгляд. Его хочется уже давно. Почувствовать под пальцами талию, тяжело надавить на поясницу, чтобы прогиб был сильнее, потому что Хосок так умеет. Чтобы он тоже перенимал всю эту тягу, чтобы скулил и комкал простыни сам. Сегодня они соревнуются на желание. У Чонгука кровь кипит, когда он выворачивает руль, вылетая из поворота. " — ты проиграешь.» Хосок ставит это перед ним как факт. В этой игре не существует отсутствия выгоды. Кожу печёт, хотя в салоне работает кондиционер. Хосок бывает и может быть тихим. Он не орет, он не устраивает спектакль на публику, он целует на удачу свой ролекс на руке и методично закатывает в асфальт всех соперников. Старая, но родная бугатти даёт фору, а потом безжалостно отбирает её. Хосок любит поиграть. Его широн первым приходит к финишу. Чонгук только разочарованно ударяет рукой по рулю и откидывается на спинку сиденья, прикрывая глаза. Умудрился же проиграть всё-таки. " — купи мне риберу.» " — деньги закончились?» " — это мое желание.» " — скучно.» Вино Хосок любит испанское. Под дождем Чонгук знакомит предателей с асфальтом, бесится с проигрыша, лично выбирая бутылку в винном отделе. У них обоих есть власть в заточенном в жёсткие рамки подполье. Мафия для них дом, катана для харакири, средство выбора. Но Хосок так и остаётся для него неизведанной загадкой, недостижимой мечтой. Его сложно поймать. Он редко приезжает на гонки, но если и приезжает, то выигрывает. Он ненавидит все черные макларены и Чонгука вкупе. Но Чонгук особо не спрашивает, да и сам видит, что ненавистью тут и не пахнет. Никто не замечает разницы между тем, чтобы сыграть на лонг айленд и тем, чтобы увести совместно машины подальше от полицейских сирен, накрывающих сплошной волной улицы. Чонгук выставляет руку в открытое окно и одобрительно поднимает палец вверх, когда бугатти даёт себя обогнать, после того как они минуют патруль. Здесь есть что-то ещё. Хосок никогда не разочаровывает Чонгука. Он двигается как кошка среди толпы, знает и вполне ощущает свое превосходство. Чонгук следует за ним, изучает лохматый затылок, и, когда народ вокруг напирает с большей силой, стискивая их в объятиях, он проводит пальцами по позвонкам и чуть-чуть сжимает шею, ощущая напряженные мышцы. Его маленькая привычка, которую Хосок так любит. Он чуть прикрывает глаза, чувствуя Чонгука сзади, боже, да он продал бы всё свое состояние, покусился бы даже на контрольный пакет акций своей компании, но никогда бы не отказался от вызывающего мурашки Чонгука. Тот не вытаскивает вторую руку из кармана, улыбается немного на его реакцию, которую Хосок случайно выдает чуть отведенной головой. Чонгук знает, каков он. На публике Хосок не позволяет себе лишнего, держится, хотя только одно касание может свести его с ума. Касание Чонгука. Такое льстит. Между ними химия похлеще, чем та, о которой поётся в песнях. У Хосока закрадывается подозрение, что он мазохист. Когда его опрокидывают на еще теплый капот, он не пытается даже привстать на локтях. Между бедрами Чонгук, который наклоняется, чтобы увидеть адреналиновые всполохи в его глазах. Он слегка надавливает на живот и не скрывает своей одержимости. Так желанно. Чонгук хочет разложить его прямо здесь, на этой чертовой бугатти. Они даже не выезжают за пределы города, всё и так понятно, но Хосок строит из себя хрен пойми кого. Нет, не строит, просто знает себе цену, а потому и пресекает, целуя на прощание не в губы. Чонгук много что ему задолжал. Например, свою любовь. Гонки превращаются в стимул, причину, чтобы увидеться. Желание топит в себе все границы разумного, но Хосок только оставляет поцелуй там, где у Чонгука чужой засос с прошлой недели. Он улыбается ехидно. Перекрывает след собственным, четвертует без ножа и смотрит глаза в глаза. Знает всё. Его мягкие губы отстраняются быстро, и кажется, что Чонгук без секунды, чтобы потерять контроль. Он стремится оставить как можно больше отпечатков на желанном теле, марает кровью ещё недавно белую рубашку. Отчетливая страсть синонимизируется с именем Хосока, когда тот опускает взгляд, чтобы увидеть, как его пальцы скользят по груди Чонгука, царапая. Хосок вчерашний не позволил бы, но Хосок сегодняшний — вполне. Чонгук целует его нарочито медленно, глубоко, кладет ладонь на загривок и тянет назад за собой, заставляя облокотиться руками на плечи. Тонкая цепочка из белого золота на шее Хосока натягивается до предела, когда Чонгук притягивает за нее и целует, поворачивая голову вбок. Наконец-то. Сколько он этого ждал? Картье за две тысячи долларов становится капканом, но Хосок согласен на такую цену. Чертов Чонгук с чёртовым черным маклареном. Он давит на чужие метки на теле Чонгука, усмехается недобро, но Чонгук только склоняет голову и ведёт подбородком приглашающе. — Сделай свою месть красивой. В свою очередь он толкается тазом, насмешливо намекая. Желание достигает своего пика, но Хосок снова переигрывает его. Он расстёгивает пуговицы рубашки, превращая это в особый ритуал. Матерь Божья, Святая Мария. Тело Хосока идеальное, Чонгук это знает. Под рубашкой только чистая медовая кожа. Но вот это уже удивляет. — Я не такая сука как ты. Звучит больше как оскорбление, но Чонгука это только больше распаляет, когда он видит с какой стервозностью Хосок выплёвывает эти слова. На теле расцветают тонкой линией красные цветы, принадлежащие его клану. Татуировка, которая так четко контрастирует с угольными шипами на предплечьях Чонгука. Он сетует на то, что такое искусство сейчас не в макларене, который потерян где-то в зелени под небоскрёбами. Эти шедевры чудесно сочетались бы. Чонгук оглаживает большими пальцами гладкую кожу на рёбрах, чувствует каждый вдох. Он спускается ладонями вниз, желая ощутить больше, пока его губы в отместку, словно напоминание, остервенело сминает Хосок. Нужно больше, намного больше. Чонгук окончательно ловит кайф, когда Хосок снова мстительно прикусывает кожу, потому что его руки лезут не туда. — Красиво. Он подталкивает к себе ближе Хосока, заставляет прижаться кожей к коже так, чтобы цветы на его теле перетекали в шипы на его. Хосок под его ладонями плавится, но не сдается. Кислорода становится слишком мало, чтобы поддерживать нормальное дыхание. Граница допустимого рушится под напором Чонгука, и Хосок, к своему удивлению, не собирается ее отстраивать. — Каково это? Хосок блаженно закрывает глаза, переставая рассматривать татуировки, когда Чонгук перемещается горячим дыханием к кончику носа, а потом целует в губы. Совсем по-нежному. В его движениях теплится что-то особенное, принадлежащее и отдаваемое только Хосоку. Чонгук лишь помогает держать равновесие его рукам, которые бессильно хватаются за его шею. Он не отвлекается. — Восхитительно, Хосок. Чонгук этими словами подразумевает его и только его. Никого больше, ничто больше. Хосок податливо реагирует на каждое прикосновение, но остается таким же — пьяняще мучительным для него. Он выгибает спину в наслаждении горячей истомой, которую дарят ему губы, руки. Чонгук тянет Хосока за талию, приподнимая, разводит стройные ноги. В их игре легче оставаться атеистом. Он покрывает тело под собой смазанными поцелуями до мурашек, отчего Хосок с мягким стоном окончательно запрокидывает голову на подушки. Жжет везде, жжет от осознания. Когда в него проникают, он чуть вдавливает ногти в плечи Чонгука. Царапин не будет, но хочется так. Хосоку сложно довериться именно ему, но сокровенная забота говорит об обратном. Исход везде один: в гонках, в жизни, в любви, но Хосок твердо уверен в снисходительности судьбы. Он позволяет исцеловывать себя под челюстью, когда получается особенно резко. Хосок выдыхает рвано, когда ладони Чонгука проводят нежно по телу, гладят тягуче медленно, контрастируя с внимательно изучающим взглядом, который скользит по лицу, по ключицам, ниже по ребрам и бедрам. Кажется, его проклинают до седьмого колена на иронично громком испанском. Чонгук снова толкается и чувствует, как по его спине проходятся несмело тонкие руки, как аккуратно подгибаются пальцы на ногах Хосока, как он, с алеющими ушами и взъерошенной челкой, слушает собственные стоны. О, он запомнит такое надолго. Макларен кроваво-красный. Как заключение, как констатация. Он рубином переливается, собирает на себе изумленные взгляды, подъезжая к гоночной парковке. Чонгук отходит от шока весь вчерашний день, поэтому сейчас он спокойно захлопывает дверь машины, хотя в мыслях всё ещё роится настойчивое желание прикончить. По кошельку Хосока это должно было существенно ударить, поэтому он действительно восхищен скоростью выполнения сроков перекраски. То, что этим хулиганством занимался именно Хосок, не составляет труда понять. Он сияет радостной улыбкой на другом конце стартовой полосы. Уже в своей квартире Чонгук целует плечи Хосока, расстегивая вишневую рубашку, прикусывает мочку уха с гранатовой серёжкой и пробует на вкус красные, полусладкие губы. Этот гаденыш даже оделся так, чтобы добить его. — He ganado, — Хосок шепчет это в дымчатую темноту, прежде чем проглотить стон и зажмурить глаза от толчка Чонгука. Расстояние между ними сокращено до нуля, чувства все скальпелем любопытства наружу. Хосок не жалеет о своем выборе. Поставив всё, он идет ва-банк, ставя под прицел свою душу. Но Чонгук не стреляет. — Yo también, nene, — и уже хрипло, не упуская возможность подстебнуть на родном, — не стесняйся, я тебя не слышу. Он выигрывает у победителя, выпивая вино до дна. Чонгук наконец догадывается, как называется эта игра.