Королевский учёный

      Ненастное время наступило для Подземелья так давно, что Гастер уже перестал считать годы, только помнил примерно, что когда-то было иначе: веселее, теплее, проще. Да и это со временем забывалось за ненадобностью. Все события прошлого стали казаться чужими и какими-то ненужными, пустыми и бессмысленными. Даже ностальгия, которой все так долго жили, нечасто одолевала его. Зато когда одолевала, приходила надолго и била по самому больному.       Да, поменялось и вправду многое. Гастер и сам изменился, но упорно не хотел присмотреться к себе и понять: в лучшую или в худшую сторону. Кончилось время покоя, отдыха, надежды, беззаботных встреч с малочисленными друзьями. А может, он просто сильно повзрослел? Занялся наукой с каким-то остервенением, которое первое время ему самому не было понятно, и спрятался в стенах лаборатории, откликаясь только на редкие вопросы по работе и приказы короля явиться.       Думая об этом, Гастер недовольно хмурился и сжимал зубы, проклиная себя за малодушие и странную робость. Асгор ведь уже давно перестал просить, понимая, что просьбами результата не добьёшься, а только приказывал. Он всегда делал сочувствующее и понимающее лицо, когда Гастер пытался оправдаться делами, но вряд ли ему верил.       Однако справедливости ради, дела здесь действительно редко останавливались насовсем.       — А могли бы, — с нажимом сказал Асгор, наблюдая за прячущимися лучиками света, такими же золотыми, как и цветы под ногами.       — Вы думаете? — ответил Гастер как-то еле-еле, едва слышно и опустил взгляд на кружку с чаем, которую упрямо обнимал ладонями, обжигаясь о горячие стенки.       — Ты напрасно проводишь так много времени в лаборатории. Во всяком случае, — он едва слышно запнулся, — сейчас, когда всё уже решено.       Вот так всегда, подумал Гастер, прикрывая глаза и крепче сжимая кружку. Стоит только ему появиться и остаться — для того, чтобы попить чай, попробовать печенье, посмотреть на цветы или, как сейчас, полюбоваться заходящим где-то далеко солнцем; всё одно, он-то понимал, зачем на самом деле остаётся, — как разговор то и дело скатывался в какое-то неправильное, ненужное русло. Королю наверняка не хотелось, да и не следовало лишний раз думать о том, что последует за уже принятым решением, в какое неизвестное будущее мчится безумная судьба, как всё повернулось против него и государства, и вдобавок об уходе жены, будто других проблем было мало. А его, Гастера, задача — помочь.       Только вот раз за разом он всё портит.       — Нельзя упускать из виду альтернативные варианты. Чем больше экспериментов я провожу…       — Не заставляй меня тебе приказывать. — Угроза, которая никогда не будет исполнена.       Гастер покорно склонил голову и притих. «Нечего подбавлять масла в огонь».       Чем ближе к ночи, чем меньше надоедливых работничков оставалось в лаборатории, тем легче становилось дышать и проще думать. Гастер бы вовсе не работал днём, забрался бы ещё дальше, чем сейчас, или отгородился ото всех дверью с семью замками, да только было это решительно невозможно, и от такой невозможности хотелось выть, а получалось лишь молча скрипеть зубами и прятаться под маской апатии.       Из-за этой маски, из-за образа нелюдимого и вспыльчивого учёного, который не видит никого за своими исследованиями, более или менее надёжной защитой покоя был старательно, но против воли внушаемый страх. Гастер на самом деле не хотел быть страшным, но пользовался этим средством слишком часто, убегая от реальности и окружающих, чтобы только никто не мельтешил перед глазами, не мешал и не просил помощи.       Именно благодаря страху Гастер нередко без проблем оставался до ночи на месте. Никто не напоминал ему, что уже поздно, никто не приходил с ключом, чтобы поторопить, ведь он сам был здесь хозяином, причём хозяином жестоким.       И как только он из королевского учёного превратился в такого социофоба?       «Королевский учёный… — Звучит очень гордо, как если бы Гастеру было дело до гордости. — И скорее уж королевский затворник».       Как это всё глупо.       Король никогда не прикажет ему работать меньше, не станет насильно удерживать рядом с собой, чтобы бесконечно пить чай и поливать цветы, но Гастер чувствовал, что идёт на рожон, что ещё чуть-чуть и это может взаправду случиться. И всё равно спал через день, ел через силу и всё имеющееся время посвящал своему творению, которое любил всей душой даже в те минуты, когда в сердцах разбрасывал инструменты и кричал: «Ни черта не работает! Да будь я проклят, если из этой машины можно извлечь хоть каплю того, что даёт человеческая душа!»       Может, он в самом деле ждал и втайне желал, что Асгор прикажет?       Как бывают опасны чужая мягкость и собственное малодушие, особенно когда сплетаются вместе и не могут дать друг другу отпор.       — Спасибо за чай. — Гастер отставил кружку, нехотя выпуская её из рук, и встал из-за маленького, поставленного специально для чаепития, столика.       Темнело, золотые пятна света уменьшались и скоро обещала наступить ночь. Неуютное, но такое близкое и знакомое время смотрело на Гастера свысока и даже немного пугало.       — Подожди, — сказал король с неожиданной мягкостью, — у меня для тебя кое-что есть.       Он не дал времени на ответ и быстро покинул тронный зал. «Хитрый приём. И очень правильный», — невесело усмехнулся Гастер, разглядывая пустое пространство перед собой. Неужели его действительно так трудно задержать?       В то время, когда Асгора не было, зал казался пустым и холодным. Птицы затихли с наступлением вечера, ветра не было вовсе, само время как будто замерло в каменных стенах, а каждый цветок, золотистое дитя солнца, заискивающе всматривался в него. Гастер быстро сдался, не выдержав пытки, и поднял голову, якобы чтобы проводить последние лучи.       До темноты оставалось всего ничего, но он не чувствовал от этого никакой радости. Скорее всего, он вовсе ничего не чувствовал или просто пытался себя в этом убедить. Впрочем, разница невелика. Так или иначе наблюдать наступление ночи не только на часах было странно. Неуютно, когда сама природа будто подгоняет тебя, призывает к чему-то, причём таким нахальным способом: темнотой.       Полумрак вселял странную и противоестественную тревогу, хотя Гастер был не из тех, кто боится темноты.       Скорее бы это уже кончилось.       — Вот, держи. — «Это» кончилось. Король вернулся и одним только своим появлением возвратил в тронный зал тепло, а в душу — спокойствие. Такую магию было трудно понять и ещё труднее объяснить. — Наверное, немного запоздало, следовало бы принести ещё к чаю, но лучше поздно, чем никогда, не так ли?       Его добрый и очень дружелюбный голос знакомо действовал на Гастера, так что он не смог сдержать улыбки и, чтобы избежать зрительного контакта и хотя бы как-нибудь скрыть свою реакцию, удивлённо уставился на завёрнутый в ткань ирисково-коричный пирог.       Не прозвучавший диалог так и повис в воздухе.       «Вы всё ещё пытаетесь повторить его?»       «Никогда не перестану».       Гастер неловко протянул руку и взял увесистый пирог. Возможно, Асгору и казалось, что порция такого размера будет ему как раз, но кусок был слишком большим. С тем, как Гастер питался, можно было не сомневаться, что пирог попросту засохнет едва начатым, а допустить такого он не мог. Решение пришло в голову неожиданно.       Начальник или не начальник, Асгор всё-таки был ему другом, но так или иначе высказать предложение было трудно, даже труднее, чем отчитываться по серьёзным вопросам и возникшим проблемам.       Гастер нервно окинул короля взглядом в попытках придумать, куда лучше всего смотреть, но со стороны это, должно быть, выглядело очень жалко.       — Ваше величество, — на секунду он замер, подбирая слова, — спасибо. И… может… вы не откажетесь выпить ещё чашечку, но теперь с пирогом?       И Асгор не отказался.       Но всё равно находился кто-то, работавший чересчур усердно, неважно по какой причине: желал ли он одобрения, был ли обыкновенным трудоголиком или просто не хотел возвращаться в одинокую, пустую квартиру, — Гастер не любил никого. В его голове неосознанно закрепилась модель, согласно которой только он один мог работать до полусмерти и тотального изнеможения, только его должны силой отрывать от работы над очередным проектом, когда он не спал несколько дней кряду, только на него кричать, что он не заботится о здоровье и рано или поздно сведёт себя в могилу, и только о нём переживать. Если же это делал кто-то другой, то нет уж, увольте, Гастер это терпеть был не намерен.       Особенно его раздражало, что к нему приходили с глупыми вопросами.       — Доктор Гастер, — спрашивал кто-то и несмело мялся у входа, готовый в любой момент удрать отсюда подальше, — возникла проблема.       Он не любил такого рода вводные фразы, и только неопределённо хмыкнул, показывая, что слушает.       — У нас не хватает свинца на аккумуляторы.       Его бесил тон, с которым несчастный пришёл к нему, его бесило, что тот сам не может открыть справочник и поискать ответ, прежде чем просить помощи. Его бесило, что кто-то, кроме тех, кому дозволено, отвлекает его.       — Чёрт побери, — в порыве злости Гастер чуть не стучал кулаком по столу, — да добавьте же вы в сплав теллур! Благо он у нас пока в достатке.       Он ведь и не был сам по себе раздражительным или вспыльчивым, даже иногда дивился, что же это такое происходит? Но не пытался вести борьбу с собой, чтобы это как-то изменить.       Чем больше народу приходило, тем хуже потом работалось, и уже только из-за этого Гастер прекращал самокопания и начинал огрызаться и ворчать. Хотя, по правде говоря, посетителей и не было слишком много, просто он болезненно воспринимал каждого, кроме некоторых. Особенных.       И ведь среди них, этих особенных, был король. Одно только его имя, переданное другим монстром, могло успокоить Гастера и тотчас оторвать его от дел, почти каких угодно. Однако даже несмотря на это отрываться он себе позволял редко.       Следующий вошедший (скорее даже вбежавший) был молод и невысок. Тонкий и резкий голос придворного слишком сильно бил по ушам, особенно после долгого молчания и тишины.       — Доктор Гастер!       — Что? — недовольно рявкнул Гастер.       — Король желает вас видеть. — Его настрой переменился сразу же. — Он просил передать, что это очень срочно.       Гастер сдержанно кивнул и отослал придворного.       Срочно… Асгор никогда не просил его моментально сорваться с места, если для этого не было достаточно веской причины. Значит, надо поторопиться.       Тронный зал встретил его тишиной, но не приятной, как это бывало раньше, а напряжённой и гнетущей. Король стоял с нему спиной и поначалу никак не отреагировал на его приход. Гастер замер, выпрямив спину, и ждал, не сказав ни слова, даже не кашлянув.       — Мне доложили, — начал король сосредоточенно и как-то натянуто, — об упавшем человеке.       Гастер вздрогнул. Это была очень плохая новость.       Асгор повернулся и сделал несколько шагов по направлению к нему.       Напряжённый, усталый, но вместе с тем такой возвышенный и далёкий. На этом лице написана вековая печаль, мудрость и доброта, сейчас скрытая глубоко, но лишь до того времени, пока не упадёт с плеч тяжёлое бремя ответственности. Хоть и такой маленькой, бледной, с испуганными зелёными глазами и тонкой палкой в руках, о чём Гастеру только предстояло узнать.       — Следи. Неотрывно следи, докладывай о каждом шаге. — Это не обязанность учёного, но обязанность подданного, неофициального советника и попросту друга. — Хоть что-то идёт не так — каждый страж до единого в твоём распоряжении.       Асгор замолчал, и было видно, как мелко бегали его глаза, но потом он вовсе закрыл их, опуская голову.       — Ты понял?       Гастер кивнул, медленно, проникновенно, чтобы дать хоть кроху уверенности, которой на самом деле не было ни у кого. Король глубоко вздохнул, глядя на цветы, не разжимая кулак, будто держал в нём всю свою волю.       Королевский — значит принадлежащий королю. Наверное, так оно и было.