Таких как ты больше нет. Будто по щелчку пальцев Ты можешь усыпать дневное небо звёздами всего за раз.
То, что они с этим голубоглазым мальчишкой, очень ревностно отнёсшимся к его желанию поиграть с той игрушкой, которой он играл минут двадцать точно, будут учиться в одной школе, Данил считал шуткой судьбы, не иначе. В последний год садика они с Антоном — так звали этого дурака (вообще-то Данил редко кого называет дураком, считая это серьёзным оскорблением) — серьёзно рассорились, и даже, по всему видимому, развязали какую-никакую войну. А ведь всё начиналось с жёлтой машинки! Если бы этот дурак не подставил ему подножку, а нормально забрал её, когда тот предлагал, то воевать не было бы смысла. Сейчас же они действительно воюют, если это таковым можно назвать. Кто получит больше оценок, кто быстрее пробежит стометровку, кто быстрее читает — во всём они соревновались, намереваясь обойти другого и почувствовать это прекрасное наслаждение при виде растерянного лица врага, ожидавшего иных результатов. Что уж говорить о том, как они играют в «Вышибалы» — кажется, что оба горят желанием вышибить друг другу мозги мячом. Если они играют в разных командах, то больше половины класса отказываются играть в эту игру, действительно переживая за собственную целостность. К сожалению, Антон похорошел и теперь выглядит не хуже его самого, а Данил, вообще-то, очень красивый. Все девчонки в классе так или иначе чувствовали симпатию к нему, и он был горд этим, пока те не стали говорить о голубых глазах, обрамленных длинными ресницами; о милых ушах, не таких, как у всех (Данил с непонятной досадой трогал свои уши и не понимал, что такого уникального в Антоновских ушах); о его улыбке и заразительном смехе. И теперь им нравится одна и та же девочка. Русоволосая, с голубыми, как и у Антона — подмечает Данил, — глазами и очаровательной улыбкой. Они учатся в четвёртом классе, и для четвероклассницы её внешность кажется запредельно привлекательной. А ещё у неё замечательные веснушки, но Данил не мог придумать, что ей сказать. И это сделал Антон, сказав, что она великолепна настолько, что его сердце замирает каждый раз при взгляде на неё. Данил уверен, что тот посмотрел это в интернете — ему бы не хватило мозгов придумать это самостоятельно. И, конечно же, Данил озвучил это в лицо Антону. Антон на это лишь фыркнул. Впрочем, он всегда так делает. Они всегда не могут поделить что-то. И сегодняшний день такой же. — Уйди с моего места, я тут сижу! — пытаясь вытащить стул из-под Данила, обиженно возмущается Антон и раздражённо пихает его, не оставляя надежд расправиться с ним, хоть тот будет и посильнее Черемисина. Данил не встаёт и не особо рвётся отвечать на шквал оскорблений, рекой льющихся изо рта неугомонного одноклассника. Сидеть с девочкой, которая нравится обоим, будет он. Сегодня он пригласит её погулять после уроков, предложит поиграть в приставку у себя дома — у Антона приставки нет, Данил уверен в этом, — и она наверняка согласится, потому что интересуется играми. Антон забавно поджимает губы в недовольстве, фыркает, скидывая пенал, наполненный вдоль и поперёк, и учебники Данила, когда проходит мимо. Вздыхая, мальчик вынужденно сползает со стула и на корточках собирает свои учебные принадлежности. Чего он не ожидает, так того, что в итоге та девочка всё равно сядет вместе с Антоном и поцелует его в щёчку. Она назовет того настоящим джентельменом, и Данил на это закатит глаза — ему не понаслышке известно, какими словами любит выражаться Черемисин.Во сне меня звал голос, Отчего я проснулся, окутанный чувством, Словно потерял нечто важное, Что должно быть рядом со мной.
После школы они с Черемисиным разошлись по разным путям и боле не встречались. Тот, вроде как, собирался повременить с поступлением в университет и посмотреть, что ему нравится больше. Экзамены бывший одноклассник сдал хуже него: в одиннадцатом классе он резко скатился в оценках и стал более раздражительным, но от Данила отстал. В прямом смысле отстал. Больше не было никаких кнопок на стуле, не было украденного дневника, который по итогу лежал на полу в женском туалете, не было соревнований, кто быстрее пробежит километровку и кто больше подтянется. Ничего не было. Данил соврёт, если скажет, что не тосковал по их вражде, но и намеренно лезть к нему перестал сразу, как только тот устало заявил, что они уже не дети и им пора забыть прошлые обиды. Причина такого поведения ему была неясна, но и Антон не являлся ему другом, чтобы он пытался разобраться в этом. И всё же удивительное спокойствие последний учебный год лишь утомляло, заставляя раз за разом задаваться вопросом, что такого приключилось с одноклассником. Сейчас Данил уже не помнит об этом так хорошо, чтобы переживать на этот счёт. Он вынужден грызть гранит науки и между тем соответствовать требованиям ненасытного отца, решившего, что совершеннолетие — отличная причина, чтобы начать давить на сына. У его отца есть небольшой бизнес, процветающий и имеющий относительно хорошую прибыльность, и Данил является прямым наследником его компании. Если честно, Данил чувствует себя чертовски уставшим. На него возлагают большие надежды ещё с самого детства и, пожалуй, вражда с Антоном была той вещью, которая спасала его от серых будней, проведённых за изучением рынка труда, оцениванием торгового потенциала, маркетинговыми хитростями. Когда вражда с этим глупым украинцем померкла, на его плечи осел тяжёлый груз, который до сих пор оседает на них, не давая свободно вздохнуть. У этого украинца, насколько Данилу известно, родители не шибко богаты, и тому не о чем беспокоиться. У него есть полная свобода действий, его судьба не предрешена предками. И Гаврилов действительно завидует ему, потому что сам эту свободу ощутить не сможет никогда. Когда компания перейдёт в его руки, то эти крупицы мнимой свободы, которые у него сейчас есть, бесследно исчезнут. Данил заходит в маленький магазинчик на углу дома, раздосадованный фактом, что после окончания университета его ждут ещё более унылые будни, чем сейчас, и замирает. Кто-то поёт. Голос у этого человека, по мнению Данила, замечательный. Пробирающий до глубины души. Даже не до конца зная, о чём тот поёт — песня на английском языке, а из-за некоторых проблем с аудированием и странного акцента поющего он едва ли улавливает суть — Данил понимает, что эта песня грустная. Данил вслушивается, не имея возможности сдвинуться с места из-за охватывающего чувства дежавю, и понимает, что это песня, которую любил петь бывший одноклассник. Он, кстати, состоял в хоре, а Данилу не удалось попасть туда: ни чувства ритма, ни музыкального слуха, ни голоса у него не было. Ходить на курсы, огорчённый отсутствием таланта в этой сфере, Данил не стал. Тряхнув головой, Данил решает всё-таки купить продукты к ужину и проходит вглубь магазина, становясь около небольшой холодильной витрины с замороженными овощами. Выбирая между тем, что нравится ему, и тем, что ему необходимо кушать, он не замечает, как успокаивающее нервы пение прекращается. Данил поворачивается, чтобы пройти к следующей витрине, где лежат замороженные ягоды, и замирает. Перед ним стоит Антон. В фартуке, чтобы не запачкать одежду при уборке, и с шваброй в руках. — Сейчас подойду к кассе, вы пока выбирайте, что вам нужно, — невозмутимо говорит он усталым голосом и вновь приступает к мытью полов. Данил продолжает смотреть на Антона. У него губы поджаты — привычка, наверное; руки с силой сжимают швабру, будто желая сломать её пополам; под глазами огромные мешки. Он выглядит таким же, каким был в школе, но более уставшим. Почему-то, смотря на него, Данилу становится интересно, из-за чего тот устроился работать в круглосуточный магазинчик. И отчего-то хочется надеяться, что это не от нехватки денег. Антон упрямо не смотрит на него, терпеливо выполняя свою работу, и вновь говорит с ним, лишь когда просит либо отойти, либо пройти вперед, чтобы он мог помыть полы там, где стоит Данил. У Гаврилова много вопросов, но они все будут не к месту. — Мужчина, вы либо прекратите так глазеть на меня, либо я подумаю, что вы задумываете что-то плохое, — раздражённо шипит Антон, спешно проходя мимо него. В магазин входит ещё один человек. Данил не обращает на это внимания, обдумывая случившееся и перебирая варианты причин, почему же всё-таки этот неугомонный украинец устроился именно сюда, и спрашивая себя, учится ли тот в университете. При мысли о том, что он непозволительно много думает о своём бывшем школьном враге, лично предложившем перемирие, Данил вздрагивает. В животе неприятно тянет, и Гаврилов проклинает свою забывчивость. Напоминая себе об ужине, он вновь обращает взгляд к упаковкам с замороженными ягодами, сверлит взглядом клубнику и вспоминает, как им пришлось целоваться на вечеринке в честь победы школьной баскетбольной команды. Они играли в «Правду или действие» и отказываться от заданного действия было бы позорно. Антон тогда зажался в угол как маленькая школьница и молил всех, чтобы его целовал кто-то другой, кто не Данил Гаврилов. На его щеках играл яркий румянец, взгляд бегал по комнате в надежде найти поддержку хоть в чём-то, пальцы нервно отбивали ритм по коленке. Когда они поцеловались, губы Антона были удивительно мягкими и слегка отдавали клубникой — перед этим он ел её в огромном количестве. Видимо, ему действительно нравилась эта ягода. Данил не признал себе и всё ещё не признаёт, что тогда с губ Антона клубника показалась ему куда слаще, чем на самом деле. Слышится грохот. Данил обеспокоенно смотрит на упавшее ведро с уже разлившейся водой и прикусывает губу, глядя на образовавшуюся лужу. Он подходит ближе и замечает Антона, с шоком смотрящего на случившееся. Мужчина, только что зашедший в магазин, с презрением наблюдает за Антоном, он явно богатый — это понятно по его классическому костюму, идеально выглаженному и сидящему на нём так, что мужчина выглядит по-деловому изящным и действительно очень привлекательным. — Ой, прошу прощения. Мне, конечно, не жаль, но тебе зато не скучно будет. Это твоя работа, — с издёвкой ехидничает мужчина и смотрит на Антона так, словно он не обычный работник магазина, а грязь из-под ногтя. И Антон, зная, кто родители Данила, в надежде смотрит на него, надеясь на какую-либо реакцию. Реакцию, которая покажет, что Данил не такой же, как этот мудак. Но Данил не реагирует. Он лишь смотрит, от удивления не зная, что сказать и что ему делать. Видит, как Антон слегка опускает уголки губ и поникает, а после тут же делает лицо беспристрастным. Его взгляд внезапно холодный, и Данил ёжится, хотя на улице не так прохладно, чтобы он из-за этого ёжился. Антон наклоняется к перевёрнутому ведру и осторожно берёт его. У Данила внутри что-то от сердца отрывается — Антон выглядит таким опечаленным и уставшим, что самого окутывает из неоткуда взявшаяся усталость. Данилу должно быть всё равно на этого придурка, лишившего его кучи нервов в школе. Но ему не всё равно. Наблюдая за идущим в сторону комнат персонала парнем, Гаврилов чувствует, как на сердце больно щемит. Антон кажется таким крохотным и хрупким из-за поднятых в напряжении плечей, из-за осунувшегося лица, из-за нескрываемой досады в глазах. Данил вновь встряхивает головой и спешит уйти прочь, пока тот не вернулся — иначе Данил точно не сможет уйти с чистой совестью. Данил молча выходит из магазина, так ничего и не купив. Его преследует мысль, что это неправильно, что нужно было заступиться за Черемисина. Но с другой стороны, кем он приходится Антону? Никем. И помогать ему незачем. Всю следующую неделю Гаврилов продолжает усердно учиться и работать у отца после университета — домой он приползает, валясь с ног от усталости. Изводит себя лишь потому, что не может выкинуть из головы эти чёртовы голубые глаза, в которых мелькнуло разочарование. Они... Они не обязаны друг другу ничем. Верно ведь? Тогда почему Данил чувствует такую вину, словно украл что-то? Она буквально пожирает его изнутри и отвлечься от неё удаётся только путём сосредотачивания на чём-то серьёзном, как учёба и работа. Если Данил не придёт домой уставшим, как собака, то уснуть у него не получится. Бессонница приветливо кивнёт и накинется с объятиями, и её ничуть не волнует, что ему нужно выспаться. Он старается забыть об этом инциденте, но чем сильнее пытается, тем больше понимает, насколько ужасно поступил, и по-хорошему стоит извиниться перед Антоном. Иначе груз на его плечах станет в несколько раз тяжелее, а ему и без того безумно сложно нести это всё на себе. Утром, перед работой, он забегает в магазин и его ждёт разочарование: вместо Антона за прилавком стоит девушка, вежливо улыбающаяся. Он едва сдерживает желание сморщиться — та строит ему глазки и смущённо хихикает, предлагая скидку. «Захотел бы — весь магазин скупил», — раздражённо замечает он и в ту же секунду покидает магазин, ничего не добившись. На завтра Данил снова приходит туда и видит ту же девушку. Она не оставляет надежд познакомиться с красавчиком и даже предлагает ему поговорить, потому что «мне немного одиноко», но Данил жестоко осаждает её отказом. Не она ему нужна. Не она. Когда ему битую неделю не удаётся встретиться с Антоном, чтобы просто извиниться перед ним, Гаврилов всерьёз задумывается, не уволился ли он после того случая или просто чувствует себя неважно, поэтому не может выходить на работу? Почему-то Антон начинает волновать его. И его голубые глаза, наполненные усталостью, мелькают в памяти куда чаще, чем того хотелось бы (Данилу вообще не хотелось бы париться из-за всего этого, но не может). Спустя ещё два дня он наконец вспоминает, что у него, наверное, смена с дня до вечера, когда Данил находится на работе, и отпрашивается у отца, обещая поработать дополнительные сверхурочные. Его настигает странный мандраж, подпитываемый ещё более странным предвкушением встречи. Антон безумно красивый, — признаёт Данил, видя его там же, где утром стояла девушка, и огорчается. У Антона взгляд ещё более уставший, чем раньше, и пальцы отчаянно сжимают стаканчик остывшего кофе — он в открытую борется со своим желанием лечь и уснуть на холодном кафеле. На секунду на лице Антона появляется улыбка, такая яркая и веющая лёгкостью, и Данил чувствует, как за рёбрами что-то приятно щекочет. Но, увидев Данила, улыбка мгновенно исчезает, и глаза будто тускнеют. Вдруг Гаврилов совершенно забывает, за чем пришел и как долго этого добивался, — стоит Антону цокнуть, не скрывая своё негативное отношение к нему, и настроение Данила стремительно падает. — Мужчина, вы будете что-то покупать? — сдержанно спрашивает Черемисин, успешно утаивая презрение в своём голосе. Но даже так, выглядя совершенно не задетым поступком Данила, который ничего не сделал (в чём и заключался его прокол), Данил может ощутить на себе, насколько Антон разочарован в нём. Их ничего не связывает. Они просто были в одном и том же садике и вынужденно учились в одной и той же школе. Они просто тихо ненавидели друг друга, на деле переживая, когда кто-то из них не приходил в школу. Мальчишкам, не нашедшим общий язык, не так уж и важно, правда ли они чувствуют друг к другу ненависть или просто привыкли выражать непонятно откуда взявшуюся привязанность таким образом. Многое становится заметным лишь после того, как ты покидаешь стены школы. Данил понимает, что знает об Антоне больше, чем о своих друзьях, — Данилу нужно было знать, на что давить, чтобы устроить ему взбучку. К примеру, Антон очень любил дождь, вкусно покушать — а кто не любит вкусно покушать? — и сидеть в непримечательной кафешке около речки с, на удивление, очень даже хорошей едой. Позже Данил узнал, что одноклассник в этой кафешке подрабатывал: мыл полы и стоял за кассой, пока его не уволили из-за постоянных опозданий. Ещё Антон был не единственным ребёнком в семье, но отчего-то тот усиленно скрывал этот факт даже от друзей. Но, что больше удивляло Гаврилова — Антон жил небогато, а вёл себя так же высокомерно, как люди из высших сословий. И страхов у него было, как выяснилось, очень и очень много. Лишь позже Данил осознал, что его высокомерие — жалкая маска, наивное желание представить себя более важным, чем он есть на самом деле, чтобы поднять себе самооценку. Ведь Антон всегда стоял в стороне, когда не спорил с ним; смущался, когда происходило что-то, что должно быть довольно обыденным; искренне переживал, что получит тройку и не оправдает собственные ожидания на свой счёт. Один раз Антон прямо на уроке плакал из-за проблем в семье, и Гаврилову было его жалко. И Данилу стало чертовски совестно, когда до него дошло, что некоторые комплексы он, возможно, случайно навязал Антону. Например, что тот не особо красив (хотя тот невероятно красив и обязан помнить об этом). Ну, пожалуй, Данил действительно многое знает об Антоне, и тот наверняка тоже немало может рассказать о Гаврилове. — Данил, я, блин, серьёзно, — устало выдыхает Антон, натянуто улыбаясь. Данил видит в этой улыбке всю боль, которую тот старается скрыть, и чувствует ещё более сильный укол вины. — Данил, если ты хочешь стать манекеном, то повернись к народу и надень те трусы сомнительного качества, а не глазей на меня, как на экспонат в музее, — его попытки не браниться похвальны: последний раз, когда они разговаривали в десятом классе на правах врагов, тот использовал нецензурную лексику через каждое слово. И почему Данил вообще помнит это? Почему помнит всё, связанное с Антоном? Так много вопросов, а ответов нет. Скоро у него голова лопнет — в этом Данил более чем уверен. Он ещё раз оглядывает Черемисина: тот не выглядит болезненно худым или бледным — наоборот, Антон чуть загорелый и его нельзя назвать слишком тощим, в отличии от Данила. Правда одежда его оставляет желать лучшего: она вся потёрта и выглядит, мягко говоря, старомодно. Данил правда надеется, что Антон не ощущает такую же неловкость, как он, но его плечи время от времени то опускаются, то поднимаются в напряжении, создавая своеобразный щит от окружающей среды, доказывая обратное. И Гаврилов наверняка служит причиной этому. Глядя на него, нуждающегося в отдыхе, но не имеющего возможности дать себе передышку, Данил чувствует необходимость обеспечить его всем самым нужным, накормить до отвала и поинтересоваться, как тот поживает. Чисто из мужской солидарности. Если это, конечно, таковым можно назвать, в чём Данил очень сильно сомневается. В память врезается тот инцидент, когда он не заступился за Антона, и ему вдруг становится невыносимо гадко на душе из-за своего ужасного поступка. Хочется подойти ближе, попросить прощения, но Данил не может сдвинуться с места — состояние Антона не на шутку пугает его. — Данил, думай быстрее. Ты во мне дыру прожигаешь, — прикладывая руку ко лбу, говорит Антон и поджимает губы: у него жар, а ещё, кажется, было бы неплохо проветрить помещение, потому что ужасно душно. Создаётся ощущение, как будто он задыхается от нехватки воздуха. Голова начинает кружиться. Колокольчик сообщает о прибытии ещё одного посетителя, и Данил прикрывает глаза, нехотя отходит в сторону и удивляется, увидев подростка, бегущего к Антону. Он чем-то похож на него, особенно этой красотой небесного цвета глаз. — Антон, ты же обещал, что сегодня мы пойдём кататься на велосипедах, — подросток неуверенно поглядывает на стоящий на витрине сэндвич с курицей, смотря то на него, то на Антона. Антон тяжело вздыхает, и Данил, затаив дыхание, вслушивается. — Я заработался, — нелепо оправдывается Черемисин и хмурит брови, когда мальчик всё-таки решается взять еду. — Оставь. У меня нет денег, чтобы оплатить это сейчас, — с грустной улыбкой говорит тот, мгновенно добавляя: — Я куплю тебе пять таких, когда получу зарплату. Ты же знаешь, мне надо платить за квартиру. Мальчик расстроенно вздыхает, но слушается его, бурча под нос «Ты так говоришь уже второй месяц», и то подобие улыбки стирается с лица Антона. Уголки его губ подрагивают, и Данил понимает. Понимает, что у Антона всегда были проблемы с семьёй. Понимает, что Антон прокармливает своего младшего брата, неся огромную ответственность за него в свои восемнадцать лет. Понимает, почему Антон выглядит таким уставшим. Данил проходит мимо подростка, поникшего и с тоской смотрящего на мармеладки в пёстрых упаковках, направляясь прямиком к кассе. Антон оживляется, точнее, вспоминает о нём и том, что всё ещё находится на работе, и слипающимися глазами следит за тем, как тот набирает огромный пакет сладостей. Гаврилов берёт всего понемногу. Будь его воля — купил бы весь магазин братьям, но не может: Антон всегда ненавидел принимать подачки от кого бы то ни было. Антон совершенно не удивляется, увидев пять пакетов с продуктами, лишь привычно фыркает с толикой раздражения. Данилу неожиданно становится очень грустно, что он оставил о себе плохое впечатление и до сих пор не смог исправить это. Ему хотелось бы видеть расслабленное лицо напротив, а не холодное и отстранённое. Оплатив покупку картой, Данил присаживается на корточки перед мальчиком и дружелюбно улыбается. Тот непонятливо выгибает бровь и отходит от него, скрываясь за прилавком и становясь около Антона. — Чего вы хотите от него? — с нажимом спрашивает Антон, явно злясь — по всей видимости, Данил задерживает их. Но этот шанс выпадает слишком редко, чтобы так легко упускать его, потому Данил прочищает горло. Доставая из пакета киндер, Данил протягивает его младшему брату Черемисина, но Антон отталкивает его руку. Гаврилов откровенно начинает беситься с происходящего, но терпеливо выжидает пару секунд и вновь предлагает мальчику сладость, чувствуя, как его руку повторно отталкивают. — Зачем ты это делаешь? — расстроенным голосом, словно желая расплакаться от перенапряжения и нехватки сил, тихо спрашивает Антон, и Данил мгновенно ловит озлобленный взгляд мальчика — тот серьёзно обеспокоен тем, как себя чувствует старший брат. А Данил, как раз-таки, является одной из причин, почему Антон так утомлён. Смена Антона закончилась тридцать минут назад, и весь запас его сил был исчерпан. Почему Данила не выгнали — вопрос, на который у него нет ответа. — Хочу извиниться перед тобой за тот случай. Я был не прав и не хотел бы, чтобы у тебя сложилось обо мне неправильное мнение, — Данил замечает, с каким интересом за ними наблюдает подросток, и хмыкает: с настолько заботливым старшим братом неудивительно, что младший растёт точно таким же. На лице Антона ноль эмоций. Лишь незаинтересованность в происходящем. — Не нужно из-за этого совать моему брату всякую ерунду, — он поднимает взгляд, смотря прямо в глаза Данилу. По телу пробегаются мурашки — тот смотрит вдруг так тяжело, что хочется провалиться под землю и больше никогда не вылезать из-под неё. — Я не нуждаюсь в твоих подачках, идиот. Но Данил всё равно протягивает мальчику сладости, не позволяя Антону вновь оттолкнуть его руку. Подросток неуверенно берёт киндер и заворожённо раскрывает его, не замечая злобного взгляда своего старшего брата. — Я же сказал, что мне не нужны твои подачки, — шипит он, сжимая руки в кулаки, и — Данил готов поклясться — его глаза темнеют, становясь синеватого цвета. — Вы, богачи, все одинаковые. Вы высокого самомнения, алчные, лицемерные твари, которые с лёгкостью могут обесценить труд всяких простолюдинов вроде меня, — его брат удачно ретируется в комнату персонала и не слышит ничего, что высказывает Антон. Им движут обида, задетая гордость, ненависть к таким людям, считающим, что его труд — ничто по сравнению с их работой. — Успокойся. Я понял, что тебе не нужны мои извинения. Твой брат очень хотел чего-нибудь такого, и я выполнил его желание, а не принижал тебя и значимость твоего труда, — Антон опускает голову, не зная, что ответить на это. Неужели Данил считает его настолько беспомощным, раз он не может позволить себе купить немного вкусняшек своему брату? Почему-то после того, как тот позволил какому-то богачу унизить его, Антону не очень-то верится, что тот правда сожалеет о случившемся. Данил громко вздыхает. — Уходи, Данил, — Антон не поднимает взгляд: он лишь крепко сжимает бутылку воды, прежде смиренно стоявшую на прилавке. Чуть тише, уже прося его, Антон повторяет: — Уходи... Он приподнимает голову, чтобы посмотреть, где находится его брат, и Данил успевает заметить, как слезятся его глаза. Данил желает подойти и постараться успокоить его, но борется с этим желанием, зная, что Антон такое может не одобрить. К слову, Антон никогда не плакал по пустякам. По крайней мере, пока они виделись, а виделись они довольно часто. Данил не может заставлять Антона терпеть своё общество, потому, неловко поджав губы, покидает магазинчик, не слыша, как Антон сдавленно матерится себе под нос, видя оставшиеся пять пакетов с продуктами. Данил замечает Антона, выбежавшего из магазина и кричащего о забытых покупках, но Данил ничего не забывал. Всё это он купил Антону и его младшему брату. По своему собственному желанию. — Это всё тебе и твоему брату, Антольетта, — в ответ кричит Данил и поскорее заходит в автомобиль, пока тот обдумывал услышанное. На сердце становится так радостно от осознания того, что Антону не придётся чувствовать себя виноватым перед братом, не придётся тратить деньги на продукты, не придётся голодать, лишь бы младший наелся. Гаврилову кажется, что это — меньшее, что он мог сделать для него, так неожиданно вернувшегося в его жизнь.В миг, когда я увидел тебя, Всё стало ясно, и слов не нужно. Я впервые почувствовал, как моё сердце трепещет. Даже не знал, что оно может так быстро биться.
— Слышал, кем стал Антон? — Артём подлетает к нему на обеде с подносом в руках, сумка свисает с одного плеча, и он сам выглядит так, словно сильно торопился сюда. Данил знает, но незаинтересованно кивает, мол, нет, не знаю, и губы Артёма растягиваются в странной ухмылке. Шутов тоже учился в их классе, поэтому хорошо осведомлён об их липовой войне. И, конечно, был всегда на стороне Данила, позже став ему приятелем, когда Антон высказал свое мнение насчёт их соперничества и прекратил как-либо реагировать на выпады Данила. — Это что-то с чем-то. Мы школу два года назад закончили, он ещё обмолвился, что подождёт год, посмотрит, что больше нравится, помнишь? — Данил остервенело жуёт сэндвич, наподобие того, который тогда хотел поесть брат Антона, и угукает, увидев, что от него ждут незамедлительную реакцию. — Так вот. Он даже в колледже не учится. Его отчислили из института недавно за прогулы. Говорят, что Антон из-за того, что родителей потерял, стал, ну... Вроде, наркотики употреблять. Не знаю, правда ли это. Данил стукает кулаком по столу, пугая Артёма своей реакцией. Данил едва ли не клацает зубами от злости, потому что ему прекрасно известно: Антон ни черта не употребляет, а вкалывает на работе и, возможно, не на одной. Ярость закипает в его жилах — Данил сам не знает, почему это происходит и почему его так волнует Антон. Ещё больше его злит, что из-за желания прокормить брата, тот отказался от образования. Он отказался ещё тогда, когда сказал о том, что ему нужно время подумать, кем хочется работать. Только сейчас у него в память всплывает это воспоминание: Антон всегда хотел пойти на экономиста, а потом выбрать то, что ему действительно нравится. Данил вспоминает, как тот разговаривал с мамой и улыбался, говоря, что это необходимо, чтобы у него всегда была возможность быстро сменить профессию, если что приключится. Данил не матерится, даже в мыслях старается себя ограничивать, но сейчас у него нет ни одного цензурного слова, чтобы правильно отреагировать на это известие. На руках выступают вены, Данил прикрывает глаза и старается дышать глубоко, надеясь успокоиться. Нельзя сказать, что он всегда был очень справедливым, но, раз за разом вспоминая лицо Антона, такого уставшего и нежно улыбающегося своему брату, его одолевает желание разобраться со всеми мудаками, пустившими такой нерадивый слух. — Я видел его, — невзначай начинает Данил, спокойно и максимально хладнокровно, не давая злости захватить его. Артём внимательно слушает его, явно ожидая услышать очень интересную историю, которая подтвердит это предположение. — Ничем таким он не занимается. Спокойно работает и, как и все люди, устаёт от работы. Артём разочарованно вздыхает. Тот тоже является наследником неплохой фирмы, и только сейчас Данил понимает, почему тот принял его сторону, а не сторону Антона. Антон из обычной семьи, где мать была продолжительное время больна, а отец всегда являлся азартным игроком, в один день проигравшим всё, что у него было. Имя, деньги и собственную жизнь. (Данилу невероятно жаль, что он это узнал лишь после того, как закончил школу). Антон безбожно простой, не видавший роскоши. Если он придёт в ресторан и перед ним выставят весь набор столовых приборов — будет есть всё одной ложкой и одной вилкой, так и не узнав, какую для чего использовать. У Антона нет влияния, нет денег, нет заготовленного лишь для него места в какой-нибудь крутой компании. Он просто живёт как умеет, хочет уберечь своего брата от ужасающей бедности и жертвует собой, своим образованием и своим будущим. У Антона есть лишь брат, любовь к нему и упорство, а у них, Данила с Артёмом, есть всё. Теперь Данил в полной мере осознаёт, почему Антон настолько сильно не хочет прощать его после того случая. Если раньше для него были непонятны некоторые детали, то теперь, когда Данил собственными глазами увидел то, чего видеть не должен был, все вопросы отпадают. Данил, очевидно, противен ему. Гаврилов с ностальгией вспоминает, как тот изредка улыбался ему, искренне и так осторожно, переживая, не посчитает ли Данил это слишком... неестественным для врагов жестом. Вспоминает, как забавно тот смущался, обзываясь и отпихивая его от себя. Вспоминает тот поцелуй, как покраснели уши Антона в тот момент (они действительно необычные, как у эльфа). Вспоминает всё от начала и до конца, не зная, для чего вспоминает. И за рёбрами что-то легонько щекочет, так приятно и волнительно. Данил не глупый. Данил с лёгкостью складывает два и два, осознавая не совсем лицеприятную новость. Он даже не знает, хорошо ли это или нет, но... Но он... кажется, ему нравится Антон. Нравятся его гордость и упрямство, желание добиться всего самому. Антон уже не кажется тем, кто позволит себе подружиться с кем-то, посмевшим оскорбить его. Антон выглядит уверенным в себе, не таким, каким был в школьные годы. А впрочем, не так уж и важно, за что он ему нравится. Для этого не должно быть причин. Данил вспоминает про обед и с сожалением отмечает, что под ложечкой сосёт нещадно, когда он думает о существенной разнице между ними. Между ним и Антоном. Лишь потому, что Антону приходится, наверное, в разы тяжелее. Гаврилов прикрывает глаза. Делает глубокий вдох, задерживает дыхание. Старается очистить мысли, думать о чём-то другом. Открывает глаза. Он оказывается напротив круглосуточного магазинчика с обшарпанными стенами и убогой вывеской. Время пролетело незаметно, ноги сами привели его сюда, но теперь, боясь, что Антона там нет, Данил просто мнётся у двери. Да, Данил снова будет работать сверхурочно. Вновь будет валиться с ног от усталости. В который раз будет засыпать, едва успев увидеть воспоминание, где Антон так нежно улыбается своему младшему брату. Возможно, он будет плохо питаться — времени будет вразрез. Это не имеет никакого значения. Когда это настигнет его, тогда ему и предстоит подумать, стоило его мимолетное желание такой бессмысленной траты сил. (Определённо стоило.) Данил вдыхает воздух и входит в магазин, глупо смотря в сторону — не хочет сразу же разочароваться в своей способности вычислять время смен в этом магазинчике. Он проходит поодаль от кассы, убеждая себя не смотреть, кто стоит за прилавком, и становится около замороженных ягод. Клубника приковывает его взгляд. Многие говорили ему, что Антон безумно обожает ягоды, и что он ни с кем не встречался, но целовался лишь с некоторыми, и — кто бы сомневался? — его губы на вкус точно как чёртова клубника. Данил прикасается к губам, прикидывая, какими были бы ощущения от поцелуя с ним сейчас, но тут же дёргается, не успев толком рассудить на эту тему — откуда-то слышатся приглушённые всхлипы. Данил вслушивается, пытаясь понять, откуда исходит звук, и идёт прямиком к комнате персонала. Дверь приоткрыта — видимо, лишь из-за этого ему удалось услышать чужой плач. Сердце заходится в бешеном ритме, когда он видит сидящего к нему спиной парня. Его плечи вздрагивают, колени поджаты к себе, и выглядит он таким беззащитным, похожим на слепого котёнка, что у Данила в сердце что-то очень сильно защемляет. Антон не плачет без причин — Данил помнит это. Данил борется с собой, не зная, стоит ли ему подойти. Антон может не желать этого — его внезапного появления, неожиданной поддержки, странной теплоты к тому, кому сознательно не помог раньше. Чертовски тяжело наблюдать за тем, как тот подрагивает (жаль, что не от холода — Данил согрел бы его своим теплом), и знать, насколько сложно ему живётся. Данилу бы подойти, неловко положить руку на подрагивающее плечо, повернуть лицом к себе и позволить уткнуться себе в футболку, отнюдь не дешёвую. Успокоить Антона — всё, что хотел бы сделать Данил. Прошептать ему что-нибудь приободряющее, так тихо, чтобы даже Антону было сложно понять, о чем он говорит, так чувственно, чтобы Антон не сомневался, что его слова не ложь. Прижать к себе, унять его дрожь, перенять тяжеленный груз на свои плечи, даже если собственный уже перекрывает ему кислород. Данил не хочет видеть, как Антон плачет. — Я не могу, понимаешь? — зажимая рот, чтобы не позволить всхлипу сорваться с губ, надрывным голосом полушёпотом говорит Антон, и Данил задерживает дыхание, хотя это бесполезно: он бы и без этого прекрасно услышал его. — Мелкий ещё на соревнования ездить хочет, а я что? Я не могу ему отказать, только себе могу отказать. Антон замолкает, видимо, принимаясь слушать собеседника, а Данил пытается переварить услышанное. Гаврилов пилит взглядом ссутулившегося парня, отчаянно нуждающегося в помощи, и не понимает, почему... Почему Антон до сих пор не ненавидит его. Многое забывается, если не думать об этом. Данил вспоминает, как ядовито подмечал потёртость на одежде Черемисина, как издевательски спрашивал у него, из-за чего его волосы так ужасно уложены, как далеко заходил ради того, чтобы почувствовать себя победителем. И Антон позволял ему, выигрывая более хитрыми, порой даже нечестными путями. Но даже так эти нечестные пути не были такими грязными, как его, Данила. — Не могу пойти учиться, даже на самый плохой денег не хватает... Я не смогу зарабатывать столько, ты же понимаешь, — Антон хлюпает носом, вновь принимаясь выслушивать лекции своего друга, и в груди чертовски колет, когда Данилу в очередной раз не хватает смелости просто подойти к парню, попытаться найти решение проблемы, просто объясниться. Почему Данил трусит и поступает так, словно снова стал глупым подростком? Данил чувствует, как тяжесть стоявшей тишины грузно наседает на него, и прислоняется плечом к стене. С такого ракурса Антона видно хуже, но у Данила уже просто-напросто не хватает сил наблюдать за ним — чувство беспомощности перед плачущим парнем, его бывшим врагом, бьёт прямо в яблочко, заставляя дышать всё чаще и чаще, задыхаться от своей бесполезности. — Данил? Причём тут он?.. — Антон поджимает губы. Данил не видит — он знает это. У него всегда была эта дурацкая привычка. — Он мне ничем не поможет. Он — сынок богатеньких родителей, а я — обыкновенный пацан, который нахуй не сдался никому. Или ты действительно, блять, думаешь, что я ему на какой-то хуй сдался? — Антон истерически хихикает, ложится на пол и поджимает ноги как можно ближе к себе, будто желая защититься от всего плохого. Данилу становится так плохо, что его, кажется, охватывает жар. — Данил всегда игнорировал мои намёки. Данилу похуй на Антона, для него всегда существовал лишь несносный украинец, портящий ему жизнь. Гаврюше всегда похуй было, что он постоянно первый начинал меня бесить, — Антон говорит эти слова с такой горечью, говорит так, будто обида застыла в его груди, говорит так, словно безумно сожалеет, что вообще был знаком с Данилом. Гаврилов почему-то чувствует ужасную боль в районе сердца. Пожирающую, такую сильную, отнимающую возможность дышать. Вдруг он задумывается: Антону могло быть ещё больнее, когда он необдуманно задевал его. Это казалось привычным. Задел — поиздевались друг над другом — почувствовали абсурдное успокоение — отстали друг от друга. И так было постоянно, пока Данилу не наскучивало. Данил внезапно осознаёт, что он эгоист тот ещё. Антон всхлипывает, поворачивается к двери, вытирая слёзы рукавом, и застывает. Гаврилов не может сдвинуться с места — его пронзает насквозь, поражает невыносимой болью, потому что стоит Антону заметить его, как губы тут же начинают дрожать. Черемисин, возможно, проклинает сейчас весь мир, желая, чтобы на его месте был кто-нибудь другой, но никак не Данил. Антон ненавидит показывать свои слабости ему. — Я... Я хотел спросить, почему касса пустует, — желая заполнить воцарившуюся тишину, неловко и до ужаса неправдоподобно старается оправдаться. Данил опускает взгляд: он не в силах выдержать непривычную опустошённость в любимых глазах. — Именно поэтому ты не позвал меня, не подождал у кассы, а подслушивал, — едко замечает Антон, поднимаясь с пола, и его слова эхом отражаются в сознании. Антон даже сейчас не отпустит гордо поднятую голову, не покажет, как он устал. Данил не тот человек, кому он может доверять. И Данил понимает это. — Слушай, мне правда жаль. Я... Я никогда не жалел тебя, — он не хочет, чтобы им двигало желание получить это чёртово прощение, но не может поступить иначе — сердце кровью обливается каждый раз, когда сожаления об упущенной возможности вновь настигают его в мыслях. Как бы ему не хотелось сбежать от раздумий об Антоне, это оказывается невозможным. Антон поселяется у него в сердце за необычайно короткие сроки. Данил задумывается, а не было ли подготовлено это место заранее? И всё лишь для него? Как бы то ни было, Данил ни за что не сожалеет об этом. — Антон, поверь мне, я никогда не думал, что ты жалок, — Данил не замечает, как сокращает расстояние между ними, как становится напротив парня, которого мог бы назвать другом детства, если был бы не таким упрямым бараном, как сталкивается с чужим презирающим взглядом. — Я не знал, что ты... Ты вынужден жить при таком раскладе. Я считал тебя равным себе, хотел победить, потому что для меня ты был самым лучшим соперником, — Данил вкладывает в эти слова все чувства, что только может, старается объяснить Антону своё видение ситуации и даже немного больше. Делает голос как можно убедительнее, добавляет толику отчаяния — не специально, просто так получилось, и отводит взгляд. Гаврилов не давит, не говорит ничего больше, лишь поглядывает на Антона, задумчиво смотрящего сквозь него, и тихо-тихо вздыхает. У Антона глаза снова на мокром месте — он быстро смаргивает непрошенные слёзы и привычно поджимает губы. Данил думает, что эта привычка в какой-то степени очаровательна, и отчего-то облизывает свои губы, смотря на чужие. Антон поднимает взгляд, и он внезапно напоминает ему того самого мальчика, у которого Данил забрал жёлтую машинку на радиоуправлении — такой же обиженный вид, те же нахмуренные брови, всё та же псевдоненависть друг к другу (у одного из них переросшая в нечто большее). Данил чувствует, как сердце отзывается, печально и протяжно, напоминая о том, как они на самом деле близки друг к другу. Они всегда были рядом, даже если не хотели этого. Если Антон даст ему шанс исправить свои ошибки — Данил на всё пойдёт, чтобы не облажаться вновь. Сердце нашёптывает ему на ухо, что это будет правильно, и Данил слишком долго игнорировал свои желания, свои чувства и свои, возможно, порой несбыточные надежды, чтобы опять проигнорировать. Гаврилов знает, что виноват, помнит, что Антон может быть задет до глубины души, и хочет ухватиться пальцами за эту тонкую полосочку — пусть только Антон позволит ему сделать это. Данил легко принимает свои чувства, даже если они могут показаться неправильными и абсурдными (ведь природой якобы заложено, что любовь может быть только между мужчиной и женщиной, никак иначе). Хочется подарить теплоту, уют и любовь — всё, что Данил сможет дать Антону, он невыносимо сильно желает отдать. Чтобы Антон, уже приличный срок не знавший отдыха, наконец почувствовал что-то приятное, согревающее душу. Чтобы сердце, томимое тусклыми надеждами, расцвело и окрасилось радостной улыбкой, не истекало кровью от ран, созданных чужой невнимательностью. Хочется показать, что Гаврилов не просто помнит о их совместном прошлом, но и учится на своих ошибках. — Зачем? — едва уловимо спрашивает Антон, его голос надрывается. Данил впервые видит его таким грустным: тот внезапно опускает голову, не просто немного наклоняет, а именно опускает, окончательно пряча взгляд — показывает, что устал. — Блять, Дань... Для чего тебе это всё? Я же говорил, что больше не хочу быть тебе врагом, — он шепчет, так сломлено и беспомощно, позволяет ему взглянуть на ураган чувств, сносящий все стены, которые Антон так долго возвышал в надежде защитить себя от ужасающего осознания, насколько плохо он себя чувствует. — Хочешь... Хочешь, эм, клубнику? Я помню, что ты любишь её, — Антон неуверенно поднимает взгляд, отвлекаясь от разрастающейся внутри боли, разрушающей всё на своем пути, и потом вспоминает. И то, как они целовались, и то, как Антон Данилу весь портфель клубникой набил (с невыносимой обидой наблюдая, как тот её выкидывает — он вообще-то самую вкусную искал, думал, что Данил дома покушает), и то, как Гаврилова клубникой расстреливал. На лице наперекор его желаниям появляется слабая, измученная улыбка, и Данил наполняется верой, что это наверняка что-то значит. Антон хрустит костяшками пальцев. Не знает, что ответить, — думается Данилу. — Чисто теоретически... Я правда хотел бы извиниться. За всё. Я был идиотом, да. Но ты, вообще-то, нифига не лучше! Я из-за тебя ногу сломал... — Нехер было за мной на дерево лезть, я испугался, — обиженно перебивает Антон, виновато кусает губы, а в его немного слезящихся глазах загорается прежний огонек озорства — Данил чуть ли не физически ощущает витающую атмосферу, спокойную и невероятно комфортную. От сердца отлегает, дышать становится гораздо легче. — Ладно... — В жопе прохладно, — Антон хихикает и обходит его, смотрит через плечо и кивает головой в сторону двери, мол, пойдём уже, и он бы наконец вернулся к работе, а Данил купил всё, что ему было необходимо (а ему самому необходима лишь заинтересованность Антона в своей персоне). — Но не думай, что я тебя простил. Ты сам говорил, я та ещё ранимая тварь. Данил тяжело вздыхает. Он не мог заслужить прощение так просто, и Антон это лишний раз доказывает. Но его сердце греет мысль, что Черемисин, вероятно, всё же вверяет ему в руки шанс изменить сложившееся мнение о себе, и почему-то хочется думать, что всё получится. Увидеть лучезарную улыбку, осторожно прикоснуться к щеке, вновь ощутить тепло его губ — ради этого (и не только) Данил готов постараться. Данил покупает Антону клубнику. Не из желания задобрить, а просто потому, что хочет обрадовать его. На лице появляется расслабленная улыбка, Гаврилов представляет, как тот будет вкушать сладкую ягоду, возможно, немного пачкаясь, и внутри всё трепещет. Антон бурчит, что треснет ему, если тот снова сбежит, оставив покупки здесь. Антон вынужденно отходит, чтобы разменять деньги, и угрожающе предупреждает, что в следующий раз отпинает его шваброй, если тот всё-таки решится убежать. На сердце тепло, потому что в голове крутится, что Антон сам не против встретиться в «следующий раз». И, конечно же, когда Черемисин уходит, он сбегает прежде, чем тот успевает вернуться к прилавку. Весь оставшийся вечер у Данила горят уши, и он связывает это с тем, что Антон проклинает его. Что ж, впрочем, так и есть.С первой встречи мои чувства беспрерывно крепнут, Быть просто друзьями мне недостаточно. Скажи мне, мы можем быть вместе? Ведь я так глупо одурачен любовью к тебе.
— Тебе долго ещё? — Данил хмурит брови, замечая усталость, тенью лёгшую на улыбку Антона, и нетерпеливо переминается с ноги на ногу. Скрещивает руки на груди и наблюдает, как тот расставляет товары на полки. Помогать напрочь запретил. Не очень-то и хотелось (вообще-то очень-очень хотелось). Но даже так, Данил вполне удовлетворён происходящим: Антон сдался куда быстрее, чем он думал. Стоило ему купить тому клубнику в шоколаде, между прочим, оформленную в виде букета (Антон был чертовски смущён, и старший на всю жизнь запомнит, как тот прятал лицо в ладонях, не переставая проклинать его за то, что он полный придурок), как тот тут же смиренно принял его и великодушно заявил, что прощает. И теперь ничто не мешает ему ждать его после работы — разве что работа у отца, но тот с удивительным пониманием отнёсся к его желанию повременить с этим. Возможно, отец заметил его некоторую рассеянность и потерю концентрации, потому посчитал нужным позволить тому отдохнуть. В любом случае, Данил был очень благодарен. — Ваше Высочество не может подождать? — ёрничает тот, довольно усмехаясь, и заметно ускоряется — Данил цокает: сейчас все силы растратит и устанет раньше времени, а им ещё на квест нужно ехать. На автобусе, чёрт подери. Весёлое времяпровождение предстоит (но даже так Данил более чем доволен этим: с Антоном связано ведь, значит всё в порядке). Наверняка после этого Гаврилов упадёт в кровать, и уборка канет в лету, оставаясь лишь невыполненным пунктом в его планах на день. — А вы? Ваше Высочество Антольетта не может принять помощь и перестать быть такой упрямой? — Антон отворачивается, обиженно фыркает и что-то невнятно бубнит, обзывая Данила «придурком» и максимально недовольно проговаривая «вообще с чего вдруг я королева, а не ты». Он вынужденно поворачивается, и на его лице видно лёгкий румянец. Его уши слегка краснеют. — С чего ты взял, что я королева? — громко, всё ещё дуясь, спрашивает Черемисин и удивительно быстро расправляется с работой. Он выжидающе уставляется на Данила и сводит брови к переносице, по привычке поджимая губы. Данил улыбается. — Потому что Антольетта — королева минета, — Антон сначала не понимает, глупо пялится на него, а потом как понимает и его ноздри надуваются от злости, переполняющей его. Щёки парня заливает краской, он обиженно дует губы и хлопает Данила по плечу. — Иди в жопу, придурок, — Антон поворачивается к нему спиной и делает вид, что глубоко задет. — Я обиделся. Сам ты королева минета, мудак, — с этими словами он скрывается за прилавком и, по всей видимости, отправляется по неотложным делам в туалет. Данил бы пошутил ему вслед, но не стал — реально обидится ведь. Если уж очень честно, то Данил совершенно не знает, что ему делать с этим ворохом волнительных, тёплых чувств к Антону. Парень на его небольшие сюрпризы реагирует как на нечто невероятно оскорбительное, с братом своим лично не знакомит, слишком близко к себе не подпускает. Всё, что Данилу позволяется, — двусмысленно подшучивать, понарошку касаться его тела, чтобы вновь подшутить, и мечтательно наблюдать за ним. И это немного удручает, потому что Гаврилов не привык ждать: он всегда достигал хороших результатов в кратчайшие сроки. Но теперь приходится действовать и полагаться не только на свои силы и желания, но и учитывать то, как на это может отреагировать тот, чьего доверия ему хотелось бы добиться. Хотя бы доверия. Данилу немножечко грустно, если уж на то пошло. — Дима, ты че? Данил не такой, как все. Я его с детства знаю, он не похож на того, кто... — Антон выжидает паузу, видимо, заслушавшись своего друга. Данилу безумно стыдно вновь подслушивать его разговор, но иначе поступить не может — Антон говорит о нём, и его распирает любопытство узнать, что о нём думает объект его воздыханий. — Дима, да это бред. Не может такого быть. Не неси, блять, херобору какую-то! Да нет, я же с ним общаюсь, он нормальный пацан! — он снова замолкает, а Гаврилову кажется, что его молчание затягивается слишком сильно. Оно начинает давить на уши, словно закладывая их. — Да блять, хуйня всё это... Я не думаю, что он меня будет обманывать. Нет, я не продаюсь каждому, кто покупает мне клубнику! Он — первый, кому я позволил это сделать спустя столько времени, не еби мне мозги, Дима! Данил закусывает губу. Ему так и не удалось понять, о чём тогда говорили Антон со своим другом, но это действительно очень волнует его. После этого Черемисин стал более напряжённым, кидал на него уж слишком странные взгляды, будто пытался заметить что-то необычное в его поведении, но не мог. Он не хочет, чтобы Антон подозревал его в чём-то: он ведь правда заботится о нём. Простая забота, не переходящая границ. Простая вежливость, обычное уважение, самая обыкновенная дружба. Данил не заходит слишком далеко, потому что уважает Антона и считает, что тот не обязан подпускать его ближе. Это его собственное решение, Данил лишь может поспособствовать его скорейшему изменению, не более. — Блять, Данил, я чуть не обосрался... — А я думаю, чем пахнет. — Да блин, я серьёзно! Я думал, что ключи просрал где-то! Где бы я потом жил? — Антон многострадально плюхается на колено, принимаясь заново шнуровать кеды. Данил утомлённо зевает — выспаться сегодня ему не удалось: всю ночь искал место, где Антону очень понравилось бы. — Мог бы у меня пожить, — пожимает плечами и самодовольно ухмыляется, когда замечает поджатые губы и порозовевшие уши. Антон так легко смущается, и это чертовски прекрасно. — Ты идиот? — выдавливает тот и недовольно хмурит брови, когда одна нога оказывается зашнурована туже, чем другая, из-за чего идти оказывается совершенно неудобно. — Да блин... Данил тяжко вздыхает, приседает и самостоятельно завязывает ему шнурки, не слушая чужие вопли насчёт того, что Антон — самостоятельный мальчик, который сам может себе помочь. Если бы Данил сейчас не помог, то они бы простояли здесь ещё полчаса, тогда Антону пришлось бы объясняться перед другим парнем, который приходит на следующую смену и с которым они, вроде бы, и являются друзьями. — И вообще, у твоего брата наверняка есть ключи. Сделал бы дубликат, идиот, — Черемисин тянет долгое «а», добавляет «точно» и потом бурчит, что сам бы додумался до этого. Не желая спорить, Данил соглашается, и они наконец выходят из магазина, предварительно закрывая его на ключ. Данил не хочет думать, почему в этом магазинчике всё так странно устроено — главное Антон идёт рядом, что-то воодушевлённо рассказывая, и больше ничего не нужно. Они едут на автобусе, потому что парень упрямо твердит, что старшему не помешало бы посмотреть, как живут обыкновенные люди, такие, как Антон. Данил хочет возразить, потому что Антон — особенный, он не такой, как все, но умалчивает. Черемисин всю дорогу рассказывает о своих хобби, с интересом слушает Данила и поправляет, если тот в чём-то неправ. Данилу слушать его — сплошное удовольствие, разговаривать с ним и просто знать, что улыбка парня посвящена лишь одному ему — райское наслаждение. Когда Антон наконец узнаёт, что они идут на страшный квест лишь вдвоём, он возмущённо восклицает на всю улицу, но из желания доказать, что ни черта не боится этих ваших страшилок, идёт с Данилом вместе. Данилу как-то без разницы, потому что его подобное давно не пугает — эти актёры всё равно на простых вещах себя разоблачают, и весь страх сразу уходит. Музыка стоит и вправду устрашающая — по коже мурашки от нагнетающей атмосферы. Кругом кромешная темнота. Как только парни на ощупь проходят к первой комнате, где им нужно найти фонарики, откуда-то слышатся громкие шаги и тяжёлые удары по металлической двери. Антон вздрагивает, напрягается и прижимается к Данилу, сильно сжимая его руку. У него сердце от страха бьётся невероятно сильно, и он бы сбежал, но этот квест снова стал каким-то соперничеством между ними. Правда сейчас Антон об этом совершенно не задумывается, пытаясь быть как можно ближе к единственному человеку, не желающему напугать его. — Не бойся, — тихо шепчет Данил, берёт его руку в свою и тянет за собой, двигаясь в направлении красного света камеры, чтобы понять, где что находится. — Я с тобой, просто сожми мою руку крепче, если будет страшно, — Антон забывает про всё, потому что безумно боится темноты, окружающей их, и буквально дрожит от страха. В этой тьме наверняка прячется устрашающий монстр, который захочет цапнуть его за ногу. Или всего сразу. Данил сдавленно матерится сквозь зубы: подсказки дают им, мягко говоря, ужасные, а Антон ему скоро кисть сломает — настолько ему страшно. Он вынужденно опускает руку парня, потому что монстр, видите ли, гневается, что они поступают подобным образом, и угрожает напасть на них. С трудом им удается найти фонарики (Данил проклинает администратора, который не умеет направлять людей, бляха муха, это же его работа!), и Антон облегчённо выдыхает, всё равно хватая Гаврилова за руку. — Блять, сука, не трогай меня! — вопит на ухо Антон, обхватывая Данила за талию, держит так крепко, словно хочет сломать ему рёбра. Гаврилов светит под ноги и замечает то ли вампира, то ли зомби, тянущего Антона назад. Ему хочется пнуть того по руке, но не может: тот, всё-таки, тоже человек. Они проходят до следующей комнаты, и дверь за ними закрывается на замок. Им приходится распределиться, чтобы поскорее найти спрятанные по всему периметру буквы, из которых нужно сложить название местонахождения ребёнка, которого им нужно спасти. Иначе они не смогут покинуть это место. Антон натыкается на пятно крови и оступается, едва не падая. Данил никак не реагирует на попытки актёра напугать его, он лишь сосредоточенно ищет необходимые для скорейшего завершения этого квеста буквы, но замирает, услышав, как кричит Антон. — Я не пойду никуда, блять, отвали от меня! Я буду драться! Сука, отъебитесь от меня, пожалуйста... — Данил оставил его одного и теперь не знает, куда Антона утащили. В комнате его точно нет: везде посветил уже. Ему становится не по себе. Он переживает за Антона. Ему казалось, что квест будет лёгкий, не долгий, но он явно не рассчитан на двух человек. Комнаты огромные, актёров, как оказалось, далеко не двое и не трое, и им действительно нужно искать выходы из не самых лучших ситуаций. Данил не хочет, чтобы Антон чувствовал тревогу, и ещё сильнее не хочет, чтобы тот оставался один, потому Данил, как и обговаривалось ранее администратором, поднимает обе руки и громко говорит: — Сдаюсь. Всё прекращается в мгновение. Их с Антоном быстро выводят наружу, благодарят за участие и наскоро прощаются. Это происходит так быстро, что Гаврилов не замечает, как они оказываются на улице. Антон бледнее мела. Данил чувствует вину, хотя не сделал ничего плохого. Со школы поменялось многое, потому теперь он не знал о страхах младшего ровным счётом ничего: тот предпочитает о себе не рассказывать. Разве что забавные истории из детства (Данил ревностно отмечает, что в большинстве из историй присутствует какой-то Дима, наверное, являющимся тем другом, с которым Антон болтает на работе), но всё равно утаивает всё личное, не скрывая некоторого недоверия к нему. Антон, в принципе, ничего ему не должен. И Данил чувствует себя капельку счастливее, когда Антон рядом, потому что тот делает это по своему желанию. Данил никогда не заставит Антона делать что-то против его воли. — Окей, куда теперь? Ты, вроде, обещал ночёвку с клубникой, приставкой и пивасиком... — Без пива, Антон, — театрально вздыхая, моментально напоминает Данил и неосознанно добавляет в свой голос толику хрипотцы. Наверное, немного переутомился. — Да. Без пива, — согласно кивает тот, внезапно становясь уж очень оживлённым. Данил с интересом наблюдает за его искрящимися от предвкушения глазами и сильно-сильно надеется, что Антон будет доверять ему немного больше, если увидит, что Данил живёт так же, как и остальные люди, а не, как тот выразился, «в золотых палатах, набитых дорогими вазами, со стоящими в углу фортепиано и арфой, и висящими на стенах всеми известными картинами». — Клубника у меня дома уже есть, — «купил для тебя, но сам её не особо люблю», — хочется добавить, показать его важность для Данила, но сказанным вслух так и не становится. Данилу отчего-то горько на душе. До дома они доезжают на такси — Антон предложил, обосновав это тем, что они оба устали. Таксист попадается хмурый, даже музыку не включает, и Гаврилову ничего не остаётся, кроме как смотреть на уснувшего парня. Он выглядит таким уютным и таким очаровательным... Данилу душу греет: в голову лезет момент, когда Антон держался за него, и он мог почувствовать тепло его рук на собственной коже, он был тем, на кого Антон полагался. И в мгновение всё коченеет, потому что младший делал это лишь в условиях страха и отсутствия обильного выбора действий. Данил всё ещё слишком чужой для него. Антона будить не хочется, но приходится. Тот сонно раскрывает глаза, хлопает ресницами и выползает из машины, вновь делаясь недовольным. Однако, попав в квартиру сына директора какой-то там компании (Антону банально неинтересно), Антон мгновенно оживляется и принимается осматривать её. Не заметив ни позолоты на мебели, ни художественных шедевров, ни джакузи в ванной, Антон не расстраивается, лишь улыбается по непонятной причине. Он кажется удовлетворённым его интерьером, и Данилу становится радостно (Данил задаётся вопросом, как тот может настолько легко управлять его чувствами?). А после тихо говорит, смотря на вид из окна: — Ты ничего не поменял. Здесь всё так же, как и раньше, — Антон в его квартире смотрится так правильно, а ещё важнее — он помнит, и Данилу хочется кусать губы, лишь бы не улыбнуться своей самой счастливой улыбкой. Его сердце заходится в быстром темпе. Ему приятно знать, что Антон тоже помнит о том единственном случае, когда они зашли слишком далеко. В плане, Данил погорячился и толкнул его (они почему-то всегда старались не драться, только в совсем уж крайнем случае), Антон навернулся и разодрал себе колено. Как истинный джентльмен и просто вежливый человек, Данил вызвался обработать его рану, чтобы исправить свою вину. Тогда Антон и увидел его квартиру. — Раньше я жил здесь с родителями, а потом они подарили мне её в шестнадцать лет и съехали в другую, более классную. Мне не хотелось ничего менять, да и смысла не было, — Гаврилов пожимает плечами: ему действительно было всё равно. В то время его интересовала вражда со своим одноклассником. Антон кивает, садится в кресло и задумчиво жуёт губу, упираясь взглядом в стену. Данилу нравится наблюдать за Антоном: он всегда такой разный, порой непредсказуемый и невероятно красочный — даже если дни кажутся тусклыми и однообразными, то он с необыкновенной лёгкостью окрасит их в яркие цвета. Данилу рядом с Антоном комфортно. У них есть темы, на которые можно пообщаться — однажды они проговорили по телефону три часа сорок три минуты подряд (Данил не запоминал специально, честно-честно!). Рядом с Антоном находиться легче лёгкого: он совершенно другой, не похожий на Данила, и это подкупает — им просто дополнять друг друга. Данилу рядом с Антоном спокойно. Его не мучают бессонницы, в голову не лезут мысли, разделяющие её на двое, ему не приходится утруждать себя муторной работой в надежде отвлечься от размышлений об Антоне. Гаврилов наслаждается обществом Антона и не принуждает его ни к чему, полностью уважая его выбор. Он будет очень счастлив, если однажды парень расскажет ему, что его сердце выбрало Данила. Данилу рядом с Антоном тепло. Он ведет себя с ним так, словно они равны, словно нет между их статусами в обществе огромной пропасти. У него улыбка, греющая сердце. У Антона смех такой красивый, что дыхание захватывает, даже помолчать хочется, лишь бы насладиться этим превосходным звуком. Наверное, это то, что называется любовью. — Я надеялся, что ты ничего не поменяешь... почему-то надеялся. Поэтому и шутил про всякие картины и другую херобору, ха-ха, — Антон неловко смеётся, не переставая бродить взглядом по комнате, и загибает пальцы в попытках унять свои нервы. Данилу это его состояние знакомо: Антон волнуется, но не в плохом смысле. — Наверное, хотел отвлечься от мыслей, что мне не хотелось бы увидеть ту же безвкусную, но напичканную всякой дорогой фигнёй квартиру, как у многих богачей. Антон не видел квартиры богатых людей, поэтому мыслит стереотипно, — догадывается Данил. Далеко не у всех из них в доме туалетная бумага за миллион долларов. Ему становится приятно от мысли об этом: Черемисин до последнего верил, что он отличается от других, хотя бы от того мужчины, так грубо отнёсшегося к нему. Все оставшееся время они едят клубнику — она оказывается безумно кислой (Данил аж кривится), но Антону нравится до одурения, и его губы чуть краснеют (Данил очень хочет поцеловать его, чтобы узнать, стала ли клубника слаще лишь потому, что её вкус остался на губах младшего); смотрят «Мстителей», ведь раньше Антону этого сделать не удавалось, да ещё и на таком большом телевизоре; заказывают суши, кушают васаби без ничего на спор и, конечно же, Антон выигрывает — Данил поддался ему, чтобы увидеть его улыбку. Данилу кажется, что время беспощадно: оно утекает слишком быстро. Уже двенадцатый час ночи, а они толком ничего не сделали. Ему хотелось бы поговорить с Антоном о чём-нибудь: слушать, как любимый человек с необычайным восторгом рассказывает о том, чем правда очень интересуется — бесценно. Хотелось бы поиграть на приставке: выигрывать несколько раз подряд, чтобы потом незаметно поддаться и услышать радостное и в то же время самодовольное «Лежать, сосать, бояться!». Но Антон уже устал и хочет спать, поэтому Данил не напирает. Зная, что тот ни за что не станет с ним спать, стелит ему в соседней комнате и желает спокойной ночи, горюет из-за невыполненных желаний и постоянно напоминает себе радоваться тому, что они успели сделать. А потом Антон говорит то, что выбивает его из колеи. — В следующий раз я сам выберу клубнику. Ты вообще в этом не разбираешься, — Антон притворяется, будто он оскорблён этим фактом, но Данил уверен: тот просто играется с ним, потому всё внимание заостряет на «следующем разе» — уж очень сильно хочет, чтобы он и вправду был. На секунду он снова впадает в отчаяние и горькую печаль: что, если это совсем ничего не значит, а Антон на самом деле всё ещё не доверяет ему хотя бы на пятьдесят процентов? Но портить себе настроение дальше не решается — нужно наслаждаться тем, что ему даёт Антон, и не портить их отношения своей любовью. В конце концов, ему всё ещё нужно кормить брата, возможно, в его голове нет ни мысли об этом трепетном чувстве. Данилу хочется видеть его счастливым, потому он, пожалуй, не будет эгоистом и просто постарается сделать всё возможное, чтобы помочь Антону со всеми трудностями, с которыми тот столкнётся. И он даже не догадывается, что Черемисин не позволил ему приблизиться к себе, если бы не доверился Данилу.Я уже знаю твой потерянный в мыслях взгляд И секретный рецепт, чтобы поднять тебе настроение. В моём сердце так много любви к тебе, Надеюсь, я останусь теплотой в твоём сердце.
Следующего раза не наступает: Данил по новой пропадает на работе, потому что его отдых подходит к логическому завершению, а Антон как-то не сильно рвётся общаться с ним. Забегать к нему в магазинчик у Данила времени не хватает, и он начинает тосковать по их встречам, по безмятежным разговорам, по улыбке Антона. Его, по ощущениям, опускают в воду, заставляют задерживать дыхание до головокружения и потемнения в глазах, чтобы достать за волосы обратно и показать тёплые воспоминания о минувших деньках. Он не видел Антона три недели, и тот ни разу не пытался связаться с ним. Ему действительно грустно. Неужели Данил всё ещё настолько чужой для Антона, что написать ему обычное «Привет, лох» кажется таким сложным? Сердце изнывает от досады, и Гаврилов даже не успевает осознать это: завал ужасный, на учёбе собралось много долгов из-за его предпочтения отдать всё время любителю сладкой клубники поздней ночью, и мысли путаются в огромный клубок, который распутать не получается от слова совсем. Он старательно обманывает себя, уверяя, что это пройдёт, что эта боль временная. Но ничего не проходит, и всё болит до невозможности сильно. Данил каждый день живёт по одному и тому же распорядку дня: просыпается, пьёт кофе, приводит себя в порядок, едет в университет, учится, после работает, возвращается домой и, толком не поев, ложится спать. И его всё устраивает, потому что дни теряют прежнюю яркость, а в его палитре лишь серая краска, которой он и окрашивает свою жизнь. Всё кажется однотипным и бессмысленным. На вопрос отца «Всё нормально? Может ещё отдохнёшь?» отвечает лаконичным «Я в порядке, спасибо». Ему не хочется возвращаться домой с мыслью, что у него полно сил и он мог бы пригласить Антона, но тот, кажется, в этом не особо нуждается. Он слишком быстро привык к нему и теперь ему необходимо общение с Антоном, а Антону — нет. Когда Данил всё же срывается и едет к нему, то видит того самого Диму (он понимает это по возгласу Антона) и его, отчего-то взволнованного и смущённого. Он хочет ринуться к ним, поздороваться и почувствовать привычное тепло на душе от улыбки Черемисина, но застывает на месте. Сердце пропускает удар, сильно колет и, видимо, хочет разрыдаться — картина происходящего ему совершенно не нравится: Антон радостно восклицает, обнимает того парня (он, бляха его муха, никогда никого не обнимал — Данил это прекрасно помнит) и улыбается как-то по-другому. По-особенному. Данил чувствует себя оскорблённым. Не потому, что его не обнимали, а потому, что в лицо бьёт осознание: Данил в Антоне нуждается так сильно, что морально истощается от этой нужды. И никого, кроме него, это не заботит. «Одному лучше. Когда ты один и уверен в себе, тебя невозможно выбить из колеи, потому что не на что давить. А когда ты влюблён, то твои чувства легко задеть. Просто оскорбить твою возлюбленную — ты уже в ярости, ведь ты знаешь, что это не так». Данил не хочет верить в эти сухие, колкие слова, но его, кажется, тошнить начинает от этих чувств, переполняющих его внутри, и любить почему-то уже не хочется. Не хочется быть уязвимым, особенно когда привык всегда выходить победителем. Иногда Данил думает, что всё в этой жизни временно — счастье в том числе. Лишь по-настоящему упорным людям удаётся познать его, настоящее и бесценное, но ему, так сильно уставшему от этого безразличия, от этих слепых надежд и ожиданий непонятно чего, счастье даже не удастся немного пощупать. Иногда ему кажется, что боль — вещь, сопровождающая людей каждое божье мгновение. В детстве больно, потому что мама ругает и называет оболтусом. В подростковом возрасте больно, потому что все чувства обостряются, а столкновение с двумя восприятиями одного и того же мира, жестокого и похожего на джунгли, ужасно изматывает, и жизнь кажется бессмысленной, ведь нет на всём белом свете местечка, где было бы правда тепло. И сейчас кажется, что в жизни нет никакого смысла: кому какое дело, если вдруг не станет какого-то там Данила Гаврилова? Ничего от этого не изменится, мир не сойдёт с ума. Всё будет так же, как и прежде. Люди не могут контролировать свои чувства. Они могут управлять эмоциями, разыграть сценку, обвести всех вокруг пальца, но самих себя — никогда. Им никогда не избавиться от ненависти, не отвязаться от навязчивого желания мести, не смогут перестать любить лишь потому, что им этого хочется. Эти три чувства всегда будут тем, за что люди готовы бороться до конца, и эти три чувства всегда будут тем, что будет убивать их внутри. Медленно, осторожно, разделяя всё на мельчайшие частицы, чтобы люди не сразу ощутили боль. Не сразу поняли, почему ненависть отнимает столько сил; почему месть не принесла ожидаемого удовольствия — лишь краткосрочное удовлетворение и неожиданную пустоту; почему любовь, которая должна исцелять, лишь убивает. Данилу тяжело дышать. Он бы хотел, чтобы его избавили от этого навязчивого чувства одиночества, от которого тот так старательно сбегает. Избавили от несносной душевной боли, больше походящей на адские муки. Ему хочется вдыхать спокойно, не бояться подвести всех, перестать переживать, что он недостаточно хорош для чего-либо или кого-либо. Никогда прежде ему не было так больно: Антон смотрит на него и ничего не делает. На лице его нет улыбки, и Гаврилову кажется, что из него достают сердце, крутят им перед его лицом и вонзают нож. Глубоко-глубоко, чтобы он наконец понял: даже если в этом мире для него заготовлено место в успешной компании, то в чужом сердце ему по-настоящему не поселиться никогда. Все всегда будут смотреть на его статус, деньги, дорогую одежду и то, как лежат его волосы на голове, как хорошо он выглядит. Никому нет никакого дела до Данила Гаврилова, всех интересует лишь сын директора, будущий владелец компании. Данил не пьёт, но ему хочется напиться. Данил резко негативно относится к алкоголю, но он покупает себе в магазинчике коньяк по совету того самого Димы (Антона уже не было, видимо, тот поспешил уйти прочь, пока Данил не подошел к ним). Данил не умеет пить, поэтому он пьёт с горла небольшими глотками и закусывает сыром-косичкой и чипсами. Данил чувствует себя отчаянным. Потерявшим какой-либо смысл в этой жизни. Он и до этого не знал, для чего вообще ему нужно существовать в этом мире, для чего он ест, для чего спит. Ему осточертели эти громкие вечеринки, куда ходят все отпрыски богачей, друзья, которые дружат с ним лишь потому, что Данил находится с ними в одном положении, оценивающие взгляды, когда он просто проходит мимо. Он нашел своё спасение в Антоне. Тот знает его с детства, был тем, кто не давал ему окончательно свалиться в эту яму разочарования в самом себе (даже если не знал этого), и Данил влюбился в него. Всегда, наверное, любил. Но Антона рядом нет, и всё канет ко дну. Алкоголь обжигает горло, становится жарко, всё тело приятно расслабляется. Данил не привык быть слабым, даже когда рядом никого нет. Если он не будет сильным, то кто будет делать это вместо него? Кто найдёт ему силы идти дальше, даже если просто жить в тягость? Данилу думалось: он готов любить. Готов принять любовь со всеми вытекающими последствиями, готов помучаться от боли в груди, готов улыбаться, даже если сил едва хватает на то, чтобы не смыкать веки. Ему казалось, что любовь не так сложна, как все кругом говорят. Она представала перед ним чем-то невероятно захватывающим и невероятным, что он хотел бы испытать. Сколько в мире людей, которые любят до безумия, становясь психически больными? Сколько жертвуют своими жизнями, желая показать, как сильно они утонули в другом человеке? Как много тех, кто потерял себя, потому что растворил свою личность в любви? Даже сейчас, когда он рассуждает на эту тему у себя в мыслях, кто-то совершает самоубийство, захлёбываясь слезами и чувствуя такую боль внутри, что забывает про всё. Кто-то плачет, сжимая руку умирающего человека, того самого, которого очень любит. Ещё кто-нибудь ловит другого за изменой, и его внутренний мир рушится. Каждую минуту в мире кто-то умирает — может морально, может физически, может и так и так сразу. Данил на мгновение задумывается, хотел ли он когда-нибудь умереть. Каким способом будет быстрее всего? Вскрыть вены? Наглотаться таблеток? Выпрыгнуть из окна? Утопиться в ванной? Повеситься? Данила ужасает тот факт, что он перебирает варианты самоубийства. Его начинает ужасно сильно тошнить. Любовь так могущественна. Она может свести с ума, а может помочь обрести счастье. Может убить, а может спасти от смерти. Может душить, а может подарить новое дыхание. Может заставить страдать, а может подарить умиротворение. И среди всех вариантов Данилу, кажется, достаётся самый часто встречаемый — страдать. Как же банально, — думается ему и отчего-то хочется смеяться: его жизнь, похоже, очень скучная. И он смеётся. Громко, но истерично и отчаянно, будто задыхаясь. Голова такая тяжёлая. Глаза слипаются. Тошнит невыносимо. Спать хочется. На душе неспокойно. Сердце изнывает. Сколько ему нужно ещё перечислять это всё самому себе, чтобы он наконец понял: ему в действительности одиноко и плохо, и в этом нет ничего ужасного? Всем людям бывает плохо. У всех людей есть свои проблемы. И всё же... Почему в жизни всё так сложно?***
Антона мучает совесть. Он подсознательно избегает Данила, потому что переживает некоторые трудности. Например то, что Гаврилов внезапно оказался ему очень даже симпатичен, — настоящая катастрофа вселенского масштаба. Тот оказался совсем не таким, каким Антон его видел. Он думал, что тот такой же, как и все: помешанный на том, насколько набит чужой кошелёк, знает ли стоящий напротив человек все тонкости в проведении переговоров, готовый пойти по головам, не жалея никого, чтобы добиться своего. Думал, что Данил стал безжалостным жлобом, бесчувственным куском дерьма. Антон ничего не знает о богатых людях, потому судит о них лишь по одному человеку, которого случайно повстречал, и тот идеально подходил под все стереотипы про богачей. — Приходил Данил, он тебе клубнику принёс. У тебя такой классный друг! Он заботится о тебе, даже если ты на него ругаешься и называешь его «мудаком», — брат не завидует, он лишь удивляется, потому что помнит: Антон дружит только с Димой и больше никого к себе не подпускает. А на кухне в самом деле лежит большой пакет, полный клубники. — Данил заходил сегодня, — невзначай начинает Дима, заставляя Антона напрячься. — Спрашивал у хозяйки, не может ли она повысить тебе зарплату, если он даст ей деньги. Старуха не согласилась, и он очень расстроенный ушёл. Ты всё ещё думаешь, что он делает это из ненависти к тебе? — Дима странно щурит глаза и хитро улыбается, и Антон чувствует себя максимально неловко. Ему, на самом-то деле, всё ещё невдомёк, о чём говорит Дима. — Клубнику тебе принёс, — он идёт с добротным пакетом, слегка улыбаясь уголками губ. Антон смотрит ему за спину, пытаясь понять, на машине тот или нет — очень хочется позволить ногам передохнуть. — Пешком шёл, можешь машину не искать. Но я могу вызвать такси, если тебе лень ползти до кафешки. Вообще, это эгоистично. Но Антон, как и делает часть других людей, просто испугался и решил повременить, посмотреть, наваждение ли это или происходит в самом деле. Ему было страшно не потому, что чувствует это к человеку того же пола что и он, а потому, что это, чёрт его подери, Данил Гаврилов. Тот самый. Тот, который всю сознательную жизнь Антона был рядом. Они взрослели вместе, может, на многое в своём мировоззрении повлияли их не совсем удачно сложившиеся отношения. Данил — тот человек, кого можно назвать своим другом детства. И знать, что ты, вроде как, к нему что-то чувствуешь, очень и очень волнительно, даже несколько небезопасно для нервов. — Ему стало плохо на уроке, — объясняет одноклассник медсестре, в привычной манере закатывает глаза и поворачивается лицом к нему. — Гаврилов спрашивал, не тошнит ли тебя, и попросил передать тебе витамины, которые он у тебя забрал, — вообще-то, Данил ничего у него не забирал, разве что мягкую игрушку и учебник по английскому. — Данил интересовался чем-то, связанным с тобой, — щебечет на ухо подруга, чуть хмуря брови. Ей никогда не нравилась их липовая вражда с Гавриловым. — Вроде как, узнавал, почему тебя в школе не было. — Данил слишком много разговаривает о тебе, ничего другого обсуждать ему не хочется. Ненавижу тебя, — Антону становится немного грустно: делает Данил, а ненавидят его. И за что? За то, что Антон, даже будучи врагом Данила, может привлечь к себе его внимание, а якобы друг — нет? Да, Данил в школе трепал ему нервы только так, но... Он переживал за него, когда что-то происходило. И только сейчас Антон понимает, что это не из ненависти. Понимает: возможно, они всю жизнь были друзьями. Друзьями, которые просто не осознавали, что являются ими. Думали, что ненавидят, а на деле привязаны друг к другу. Возможно, их всегда тянуло друг к другу. И теперь, сидя на стуле и понимая, что он действительно чувствует к Данилу, Антон начинает бояться. Бояться, что тому не нужны его чувства, что он грубо пошлёт его куда подальше, что позволит остаться, но станет вести себя по-другому. Все эти страхи кажутся нелепыми на фоне того, что Гаврилов делал по отношению к нему (заботился, заботился и ещё раз заботился, покупая клубнику, не слушая возмущения Антона и не давая вернуть её обратно), однако, когда мысли возвращаются к тому инциденту (о котором давно пора забыть на самом-то деле), страхи становятся ужасом, сопровождаемым непрекращающейся тревожностью. Что, если это всё временно? Что, если когда-нибудь Данил изменится и станет таким же, как тот мужчина? Что, если ему будет стыдно за него, Антона? Что тогда? Антон прикрывает глаза, начинает размеренно дышать, считая свои вдохи, и старается успокоиться. Ему пора спать, чтобы утром пойти на работу, но его мучает бессонница. Почему-то тревога не покидает его. Никогда прежде он не сталкивался с подобным. С тем, что ему будет очень-очень страшно потерять человека. Обычно он просто придерживается мнения: «Люди приходят и уходят, в этом нет ничего такого». На Даниле такое не работает. — Почему не спишь? Антон вздрагивает. Хороший вопрос, но, пожалуй, его брату не хотелось бы услышать тот ответ, который пришел Антону в голову. — Снова думаешь о своем друге? Черемисин пожимает плечами. Он много о чём думает и дать точный ответ не может. Может быть, ему хочется думать, что всё будет хорошо, и не ждать ничего такого ужасного, что сможет разрушить устоявшийся порядок в его жизни. Может быть, ему хочется думать, что Данил покупает клубнику, потому что помнит о том поцелуе — тогда он впервые выпил и обещал больше не пить, именно тогда Данил уже после вечеринки, будучи в пьяным в стельку, сказал ему, что его губы слаще клубники. Может быть, ему хочется думать, что Данил тоже любит его. И думает Антон действительно много, чтобы не иметь возможности ответить, о чём именно он думает. — Он сегодня был в магазине. Я забегал. Дал мне денег немного, сказал, чтобы я купил тебе клубнику и себе чего-нибудь, — на лице рисуется дрожащая улыбка. Данил не забывает про него, даже если Антон ведёт себя как придурок, скрываясь от него в попытках понять свои чувства. — Вроде чё-то алкогольное покупал. Не увидел. Антон, кажется, перестаёт дышать. Данил ведь больше никогда не пил. У Данила потом самочувствие ужасное — Черемисин запомнил это, потому что на следующий день после вечеринки узнал, что Гаврилов всё утро просидел у унитаза. После Данил не ходил на вечеринки, а если и приходил — алкоголь больше не употреблял. Антону больно предполагать, что это может быть из-за него. Данил ведь действительно желает наладить с ним отношения. Иначе зачем ему... ... тратить деньги на клубнику? — Да ты заебал меня этой клубникой! Я скоро лопну! — Антон открыто возмущается, отходя от Данила так, чтобы тот не смог всунуть ему небольшую коробочку с красной ягодой. Тот смиренно улыбается. — Я с тобой такого не делал, это во-первых, — на щеках Антона появляется румянец. Ну что за идиот! — Ты любишь клубнику, значит ты лопнешь от счастья, это во-вторых. ... ходить пешком? Антон поглядывает на идущего рядом Данила и раздражённо фыркает: ну и зачем он уродился таким высоким? Антон чувствует себя карликом из-за его роста. Ещё и шаги такие громадные, из-за чего Черемисину приходится ускориться, чтобы не отставать от него. — А где твоя машина? — не совсем тактично спрашивает Антон, порядком устав пытаться угнаться за ним. Данил видит, как тот загнанно дышит, и замедляет шаг, теперь идя медленнее черепахи. Антон тяжело вздыхает: у этого человека нет золотой середины? — На парковке у дома оставил. Хотел пешком пройтись, — Данил снова начинает идти прежним темпом, и Антону безумно хочется треснуть его по башке. Но, как показывает практика, эта шпала очень больно бьёт, поэтому Антон подавляет это желание и вновь чуть ли не бежит за ним. ... ездить на автобусе? — Ты раньше ездил на автобусах вообще? — Данил явно чувствует себя немного неуютно из-за своего роста, но ничего не говорит об этом. Он едет в этом переполненном общественном транспорте лишь из-за Антона, но не жалуется ему ни на что. Данил выглядит довольным всем, несмотря ни на что. — Не помню. Может, когда мне было семь лет, — Антон удивлённо округляет глаза и шепчет беззлобное «Ну ты и мажор блин», мгновенно получая тычок в бок. Он обиженно бурчит, что это нечестный приём, и наступает Данилу на ногу (слабо, но чтобы остался след). — Я тебе сейчас твои ноги в сраку засуну, если там осталось пятнышко. ... и питаться вместе с Антоном в забегаловках? Антон понимает, почему Данил не хотел идти в своём костюме в Макдональдс. На этом ярко-красном стульчике он выглядит нелепо: его костюм дороже всего здешнего меню в несколько раз. Он со своей идеальной осанкой, соблюдением всех правил этикета и необычной вежливостью совершенно не вписывается в эту картину. У Данила глаз чуть начинает дёргаться, когда он просматривает список «блюд». Антон неуверенно рекомендует ему обычный чизбургер, говоря, что здесь его делают вкуснее всего, и Данил заказывает этот чёртов чизбургер. Антон берёт себе клубничный макфлури и такой же чизбургер. Заказ приносят быстро. Антон внимательно следит за реакцией парня, делающего первый надкус, и заметно расслабляется, видя, что тот не выплюнул его, едва пережевав. — Вкусно? — интересуется Антон, робко улыбаясь. Данил улыбается в ответ — его улыбка кажется такой счастливой отчего-то, хотя, насколько Антону помнится, тот никогда не был таким рядом с ним. — Куда лучше, чем я думал. Очень даже вкусно, — Антон чувствует себя удовлетворённым. Данилу понравилось, и ничего не может быть важнее этого. Во сне больше нет смысла. Антон подрывается с места, наскоро натягивает на себя белую толстовку и джинсы, хватает ключи, обещает брату вернуться как можно скорее и выбегает из дома. Ему срочно нужно к Данилу. Это будет его самым правильным решением на данный момент — по крайней мере, Антон надеется. Дорога до дома Данила занимает рекордно короткий промежуток времени: Антон всё время думает о том, что сказать, продумывает всевозможные исходы и пытается успокоиться, глубоко вдыхая и выдыхая. Пожалуй, если бы он знал пару психологических приёмов, то ему не было бы настолько волнительно. Смог бы по языку тела прочитать, что чувствует Данил. Дверь открывают моментально. Просто молча приглашают внутрь. Всё ещё не произнося вслух ни слова, Данил вальяжно разваливается и измученно стонет, прикладывая руку ко лбу — вероятно, голова болит. Антон осторожно наблюдает за ним, стараясь заметить какие-то изменения в его поведении, но замечает лишь пустую бутылку коньяка, крошки и упаковку от сыра. Молчание затягивается. Одному нечего сказать, другому слова не удаётся подобрать. Данил прикрывает глаза, а Антон не понимает, что делать. У Гаврилова брови нахмурены, а у Антона в мыслях хаос. Данил спокоен даже когда пьян, а Антону не удаётся совладать над эмоциями в трезвом состоянии. — Прости, — шепчет старший, его голос такой хриплый и уставший, отчего у него на душе тяжело становится. Антон хочет сказать, что он ни в чём не виноват, но не может озвучить это. Горло пересыхает, и ком больно становится поперёк горла. — Я не купил клубнику. Не думал, что ты придешь. — Пустяки, не стоит... — Антон. Антон затыкается. Данил почему-то злится. Антону от этого становится не по себе, тот, словно желая показать, что он тоже умеет злиться, метает в него взгляды, способные разбить его голову подобно камню. — Ты мне не сказал, что у тебя мама умерла, — Данил говорит тише, будто сожалея о том, что он знает это. — Почему ты не сказал мне об этом? Антон не хочет, чтобы его жалели. Считали тряпкой, о которую можно вытереть ноги. Не хочет быть в долгах, жить от зарплаты к зарплате каждый месяц. Он должен только своему брату. Подарить ему билет в хорошее будущее — его прямая обязанность. Черемисин не желает говорить о своих проблемах. Всё, на чём он сосредотачивается — увеличение заработка всевозможными способами, чтобы дать мелкому всё, чтобы тот не был несчастлив. Ничего страшного, если его братец побудет грустным, сэкономит на себе и снова упадёт в обморок от переутомления. Совершенно ничего страшного. — Антон, я понимаю, что я тебе фактически никто, но... может, тебе стоит взять хоть немного денег? — Взять деньги? — Черемисин оскорблённо хмыкает. — Хочешь предложить свою помощь? Считаешь меня жалким? Ты всегда был лучше меня во всём, что теперь? Хочешь показать, что ты лучше даже сейчас? Что ты не срываешься, что пытаешься наладить отношения? — Нет, я... — Данил, я повторяю: я не нуждаюсь в твоих подачках. Если тебе стыдно общаться со мной — не общайся, — Антон не знает, почему срывается на него. Не хочет обвинять его во всём, но делает это, понимая, что тот не преследовал никаких целей, стараясь наладить с ним отношения. Гаврилов внимательно смотрит за Антоном, с трудом поднимается на ноги из-за раздирающей головной боли и подходит так близко, чтобы тот мог почувствовать его дыхание на своей коже. Парень пытается отойти, отпихивает и ругается на него, но Данилу надоедает эта вечная возня, потому он прижимает Антона к стене и держит его запястья в руках, чтобы тот не смог вырваться. Чувства в кои-то веки берут верх над разумом (пусть и ненадолго). — Мне надоело это, Антон, — его голос не дрожит, Данил остаётся спокойным: не в его стиле повышать голос на любимых людей. Антон вопросительно выгибает бровь и напрасно старается спрятать покрасневшие щёки. — Ты постоянно боишься, что я буду таким же плохим, как остальные, даже если пытаешься скрыть это. Ты не даёшь мне помочь тебе, потому что не хочешь принимать мои «подачки». Может быть, ты просто не хочешь принимать мою помощь? — Данил сжимает его запястья сильнее, Антон сдавленно шипит от боли, которую приносят слова Данила. И моральной, и физической. — Что я хочу тебе доказать? Объясни мне, что я, бляха муха, хочу доказать. Я тебе раньше говорил, что всегда считал тебя равным себе. Разве ты замечаешь, чтобы что-то поменялось? — Дань, хватит... Данил пуще прежнего вжимает его в стену, желваки играют у него на лице. Антон чувствует себя загнанным в угол и, пожалуй, сильно перепуганным: злой Данил, оказывается, очень пугающая личность. Он невероятно холоден, хотя внутри у него наверняка всё бурлит от гнева. — Нет, не хватит, Антон. Я задолбался от такого отношения к себе. Понимаешь? — Антон виновато жуёт губу, с трудом удерживая взгляд на серых глазах. Данил ослабляет хватку, но Антону не хочется вырываться. — Задолбался. Ты слишком твердолобый, чтобы понять, что банально из-за своей гордости я бы не стал отказываться от своей машины, чтобы ездить в автобусе только из-за тебя, — Данил прикусывает губу и замолкает на пару мгновений, а Антон задерживает дыхание и начинает медленно дышать, считать свои вдохи. Раз. — Ради себя — да, возможно. Но если бы я не засунул свою гордость себе в задницу лишь из-за того, что ты мне не безразличен, я бы не делал этого, — лицо Данила находится в непосредственной близости к его губам, и у него внутри разрастается настоящая паника, несмотря на то, что он делает дыхательную технику, чтобы успокоиться. Два. — Тупая ты башка. Неужели было сложно написать мне? Я же скучал, — Антон бездумно кусает губы и не позволяет себе признаться, что он тоже сильно скучал. Три. — Я всегда был привязан к тебе, — его голос становится значительно тише. В глазах застывает то ли грусть, то ли разочарование — Антон в этом не разбирается. Четыре. — И дело не в деньгах, — Антон больше не сомневается в этом. Пять. — И не в том, чтобы унизить тебя, — Антон прикрывает глаза. Когда не видишь происходящее вокруг, становится немного легче. Шесть. — Я просто нуждался в тебе, — хах? Антон почти сбивается со счёта. Семь. — Даже сейчас ты ничего не понимаешь, — с сожалением говорит Данил. Антон не чувствует успокоения. Восемь. — Я устал, просто устал, как устают обычные люди. Может, ты не хочешь этого понимать, но... — отчаянно продолжает он. Девять. — Я люблю тебя, — едва слышно шепчет прямо в губы. Антон распахивает глаза от удивления и замирает. Десять. — Что мне сделать, чтобы ты поверил мне? — произносит на грани слышимости, и у Антона внутри всё разрушается от того, как отчаянно тот это делает. Данил утыкается лбом в стену позади Антона, фактически прижимаясь своим телом к нему, и все попытки Антона вдохнуть воздух проваливаются — ему удается лишь почуять слабый запах одеколона и более сильный, перебивающий — алкоголя. Черемисин не знает, куда деть освободившиеся руки и что делать в такой ситуации, потому что такого он точно не ожидал. Старший обнимает его, так бережно прижимая к себе, боясь, что это всё жалкий сон, а в действительности Антон чувствует к нему отвращение, но не отталкивает: не хочет обидеть. Старается почти не касаться его тела, делает замок из рук за спиной, и это лишь отдалённо напоминает объятия, потому что со стороны выглядит ужасно нелепо. Данил поджимает губы и надломленным, чуть ли не молящим голосом просит: «Давай постоим вот так немного», и Антон не может ни слова вымолвить, будто язык проглатывает и больше не имеет возможности говорить. Данил дышит редко, Антон зачем-то считает каждый его вдох и слушает, как за стеной смеются парень с девушкой, как она называет его ласковым «дурашка», как тот обещает ей, что скоро они отправятся на отдых, потому что вместе им почти удалось накопить нужную сумму для этого. Гаврилов наверняка не замечает ничего, он углублён в свои размышления, потому, когда тот всё-таки обвивает руками его талию, Антон молчит. Им бы пойти и поговорить, чтобы на душе полегчало, но всё, что они делают — стоят у стены и делают вид, что обнимаются, что так и должно быть. Им бы рассказать друг другу о своих чувствах, чтобы сердце не разрывалось на части, но они упорно молчат, каждый думая о своём. Им бы позволить себе отдаться этому порыву чувств, чтобы их окунуло в любовь — другую, такую сладкую, как клубника, — но они пытаются сдерживать себя и включать мозги тогда, когда их нужно отключить и позволить сердцу разрулить ситуацию. — Я каждый день думаю, что приду домой и буду спать, как убитый, — внезапно хрипит Данил, отдаляясь от него (отчего-то Антону холодно без его неловких объятий), и Антон, кажется, впервые видит его таким. Сломленным, уставшим, показывающим свои слабости, — но я каждую ночь не могу уснуть, потому что думаю о тебе. Антон поджимает губы и хочет протянуть руку к его лицу, сказать что-нибудь приободряющее, но застывает на месте, слушая его. Наверное, стоит дать ему договорить, иначе Данил снова скроет это глубоко-глубоко внутри себя, предпочитая никому не показывать свои переживания. — Я каждый день думаю, что когда-нибудь боль утихнет, и я разлюблю тебя, — на его лице появляется дрожащая улыбка, и она так сильно ранит Антона в сердце, что держать глаза открытыми и продолжать смотреть на неё кажется невыносимым, — но чем больше времени проходит, тем сильнее мои чувства. — Данил... — Знаешь, я каждый день думаю, что когда-нибудь ты придёшь и будешь доверять мне так же сильно, как своему сраному Диме, — Данил криво усмехается, отводя взгляд в сторону и прикрывая лицо руками. Антон чувствует себя ужасно, ему хочется испариться, потому что осознавать, сколько боли он принес ему из-за своих сомнений, становится слишком болезненно, — но ты всё также думаешь, что я стыжусь тебя. Данил всё ещё слишком спокоен для того, у кого внутри всё рушится после каждого сказанного слова. Антон хотел бы, чтобы тот ударил его, наорал, разбил что-нибудь, ведь так будет легче, ведь так Данилу будет лучше, но тот этого не делает. Даже сейчас он не может позволить себе обидеть Антона, а Антон постоянно позволяет себе обижать его, сам того не понимая. Данил даже не плачет. Антон не помнит, чтобы он вообще когда-либо плакал. — Я... — он запинается. — Для меня ты самый лучший, — это звучит так щемяще нежно, но Черемисину кажется, словно он слышит, как что-то разбивается. И ему не кажется: в другой квартире девушка случайно роняет кружку, и та превращается в кучу осколков. Ещё он также случайно своим молчанием разбивает сердце Данилу. А после всё также случайно склеивает его, сокращая между ними расстояние и обнимая, вставая на носочки и смазанно целуя в уголок губ. Антон ни о чём не думает, он отключает разум и позволяет любви одурманить себя. Думать — легко, решиться на шаг — сложнее, чем проработать всю неделю без перерыва на отдых. Антон знает, о чём говорит. На самом деле всё так глупо выходит: Данил без конца делал ему шаг навстречу, а Антон делал два назад, никак не решаясь шагнуть ему навстречу. Больше Антон такого не допустит (Данил ему не позволит). — Прости, — робко извиняется Антон, улыбаясь как можно мягче. Он берёт руку Данила и прикладывает к тому месту, где его сердце словно готово вырваться наружу — настолько быстро оно бьётся. Данил удивлённо вскидывает брови. — Я как всегда торможу, простите, Ваше Величество. Я тоже люблю вас, Ваше Величество. Данил смеётся. Устало, но так легко и по-родному тепло, отчего Антон чувствует, как в воздухе витают частицы счастья, и он жадно вдыхает их. Напряжение исчезает. — Ты всё-таки моя королева Антольетта, получается, — Данил продолжает хихикать, а Антон краснеет то ли от злости, то ли от смущения и принимается шутливо бить его, возмущаясь и одновременно смеясь. — Споёшь для меня? Антон кивает: Данил и до этого просил его петь, говоря, что ему нравится, как тот это делает. На мгновение Антон задумывается и медленно напевает ту самую песню, когда они по велению судьбы встретились вновь, на своем ломанном английском. Данил запускает пальцы в его волосы, слушает и смотрит так влюблённо, что петь в этот раз, кажется, выходит гораздо чувственнее, чем обычно. Едва Антон заканчивает петь, как чувствует тяжесть чужих губ на своих, и всё кажется таким неважным. И чувствовать его прикосновения на своей коже кажется таким правильным. Любить оказывается так неожиданно хорошо и просто. Им просто стоило поговорить, и все проблемы стали решаемы. Порой нужно всего лишь поговорить друг с другом, чтобы понять, как лучше поступить. Ведь другие люди не умеют читать мысли, они не знают, кто о чём думает и чего ожидает от них. Только сказав им о чём-то, можно добиться взаимопонимания. А иначе для чего человеку дана возможность говорить, если он её не использует?Любовь безгранична, Моё сердце навечно с тобой. Ты ведь всегда был рядом, И я обязательно буду рядом с тобой.
— Только не говори мне, что ты так светишься от счастья, потому что вы... — Дима запинается, и Антон понимает, что тот имеет в виду. Он кивает, смущаясь. Данил осторожно опрокидывает его на кровать, и Антон скорее ложится на неё, чем падает: Данил аккуратно придерживает его, не желая, чтобы тот ударился головой. В его глазах столько любви, смешанной с желанием, отчего щёки заливаются краской — Антон хочет этого не меньше. Гаврилов оставляет невесомые поцелуи на его лице, наслаждаясь каждой секундой происходящего. У Антона сейчас терпение лопнет, если тот не прекратит делать это так нежно и ласково, словно Антон чёртова девчонка, нуждающаяся в ласках. И всё же сердце бьётся быстрее обычного, и губы все искусаны от предвкушения, и внизу живота всё тянет сладким узлом. Антон сдержанно выдыхает, ощущая каждый поцелуй так остро, словно его бьют током. Данил нависает над его лицом, а после припадает к губам, целуя неторопливо и оглаживая рукой его грудь. Антон на секунду сомневается, что тот впервые спит с парнем, но быстро забывает об этом — стоит лишь Данилу углубить поцелуй, как все мысли испаряются. — Алло, Земля вызывает Антона, — Дима щёлкает пальцами, стараясь привлечь его внимание. Антон встряхивает головой и смотрит на друга, прикусывая губу. Вообще, если бы Черемисин додумался посмотреть на себя в зеркало утром (обычно Антон делает это несколько раз перед выходом, но сегодня он опаздывал на работу), то увидел бы засос на шее. Глядишь, может придумал бы что-нибудь, чтобы скрыть его. — Я тут, вообще-то, — бурчит Антон, стараясь спрятать покрасневшие уши. Он не видит их, но уверен, что они краснее помидоров. — Ладно, надеюсь, твой богатенький придурок не сделал тебе больно. Антон поджимает губы, тут же шумно выдыхая — Данил принимается целовать внутреннюю сторону бедра, слегка покусывая. Антону так стыдно и так хорошо одновременно: он лежит, раздвинув ноги, и чуть ли не хнычет от этих то ли поцелуев, то ли укусов. Данил самодовольно ухмыляется, и Черемисин смущённо отводит взгляд от его лица. Когда тот вновь нависает над ним, Антон загнанно дышит и чувствует себя ужасно неловко. Данил наклоняется к его шее и прикусывает чуть загорелую кожу — Антон неожиданно для себя тихо стонет. — Ты так красиво стонешь, — хриплым от возбуждения голосом шепчет Данил, хаотично оставляя поцелуи на груди парня. Они никуда не торопятся, вдоволь наслаждаются томными вздохами друг друга. Данил довольствуется смущением Антона и его отзывчивостью, а Антон — прикосновениями и внезапно очень приятными ласками. Этой ночью они испытают невероятный спектр чувств, поклянутся дожить до глубокой старости и умереть в один день, а после растают в любви к друг другу. И никто не сможет помешать им. Дима недовольно вздыхает. Антон вздрагивает, фокусирует на нём внимание и виновато чешет затылок. Коленки всё ещё дрожат от воспоминаний случившегося ночью. — Только не говори мне, что у вас и смазка клубничная была, — Леонтьев многострадально прикрывает лицо ладонью, замечая приближающегося Данила. Они не особо поладили — что не поделили, Антон не знает. Данил легонько улыбается, подходя к Антону, и от того, насколько тот сногсшибательно выглядит, у Черемисина дыхание спирает. В животе, по ощущениям, гребаные птеродактили вместо бабочек, но Антону даже нравится. Любовь для него становится слаще, чем клубника. — С чего вдруг тебя интересует какого вкуса была смазка? — Антон стремительно краснеет и шепчет лаконичное «Да блять», а после получает подзатыльник от Данила: проспорил ему и теперь должен фильтровать свою речь. Дима озлобленно фыркает. Впрочем, Антон догадывается, почему тот так реагирует на Данила. Ему, наверное, не стоило рассказывать о своих обидах и переживаниях насчёт него: он-то ему всё простил и полюбил больше всего на свете, а Дима всё помнит и навряд ли когда-нибудь ему простит. Остаётся лишь надеяться, что со временем Данилу удастся найти с ним общий язык. — Впрочем, неважно. Лучше давай поздравим нашего балбеса, — Дима вдруг заинтересовывается тем, что говорит Гаврилов и, предварительно фыркнув, принимается выжидающе смотреть на него. — Он поступил на музыкальный факультет. Если учёбу в двух униках не потянет, то я его натяну. — Без подробностей, — хмурится Леонтьев, делая вид, что его сейчас вырвет, а Антон предпочитает сделать вид, что ему интереснее проверить ценники на продуктах. Данил непонятливо выгибает бровь в вопросе. Обдумывает сказанное. Краснеет похуже Антона. — То есть, я имел в виду, подтяну... — Мы все поняли, что ты имел в виду, — на деле Дима искренне рад за Антона, но сейчас он ему ничего не скажет. Дружеские и уж слишком личные разговоры им лучше оставить на потом. Данил притягивает Антона к себе и целует в лоб, берёт за руку и переплетает их пальцы. Внутри всё трепещет от счастья. Антон чувствует себя самым счастливым человеком на свете. Антон забывает про всякий стыд и прикасается к чужим губам, вставая на носочки (как же всё-таки бывает неудобно, что Данил такой высокий), а Данил совершенно не против поцеловать своего парня. В конце концов, после работы хотелось бы немного расслабиться, и поцелуй как нельзя лучше способствует этому. Дима возмущённо бормочет невнятную чепуху, явно жалея об увиденном, но их это не волнует. Покупателей нет, в магазинчике пусто, поэтому переживать не о чем. Всё, о чём они могут думать — сладость чужих губ и приятное тепло, растекающееся внутри. И вкус клубники ощущается ярче всего (кто бы сомневался). Это оказывается таким чудесным — любить и быть любимым в ответ. Данил ни на что не променяет их любовь, даже если придётся лишиться всего, что он имеет. Вместе с Антоном они прорвутся. Но всё же прекрасная история знакомства выходит: всё началось с жёлтой машинки на радиоуправлении и закончилось невероятно крепкой любовью до гроба. И, что важнее всего, каждый из них остался в выигрыше. Ещё лучше не может быть, потому что лучше уже некуда. — Да, клубничная, — зачем-то говорит Антон, вновь смущая всех, и заливисто смеётся. Остальным ничего не остаётся, кроме как подхватить его смех — слишком уж заразно Антон это делает. Их ждут ещё тонны клубники впереди, но самое главное — они будут есть её вместе. Тогда Данил с уверенностью заявит, что клубника — его самая любимая ягода (и где-то неподалёку Антон будет шутливо возмущаться, что он плагиатор).В этом прекрасном мире Воспоминания о нашей любви станут сияющей историей. Давай соединим наши протянутые руки И сделаем из двух концовок один счастливый финал.