Your captivity is over

Керамические пальцы стучат по прутьям клетки: просторная и чистая, она многим лучше чем та, что досталась Соколову в механическом особняке. У Эмили поистине доброе сердце — даже к своим врагам она не может относиться с положенной жестокостью. Мужчина стоит, и его поза, нарочито расслабленная, на первый взгляд источает лишь насмешку. Чутье же подсказывает — он в ужасе. Императрица, свергнутая с его же помощью, не уравнение, с лёгкостью решаемое в уме; подцепить ответ в кратчайший промежуток времени на задворках памяти не выйдет. Она не Герцог — её не подкупить, не умаслить и с ней не договориться. Женщина перед ним — его полная противоположность, чистый свет и чистая сила, от ярости которой почти хочется сощуриться. Плен — его финал. Печальный ли? Мысленно оставляет судить историкам. Эмили молчит. Их разделяет не только клетка или положение, но и путь, выбранный в жизни. Жестокость в себе она подавила: в первую минуту, увидев острое лицо изобретателя в нескольких метрах от себя, она порывалась занести клинок и оборвать тиранию его гениальности. Но, в самый последний момент, передумала. «У меня всегда будет возможность убить тебя». Кирин же на её месте не остановился бы, пока она не истекла бы кровью на полу механического особняка, в этом нет и капли сомнений. Он практичен: не стал бы сохранять жизнь в качестве подопытной, потому как безошибочно определил ещё в самом начале — эта женщина опасна. В особенности, для него. Один-единственный просчёт — он не считал её достаточно умной, чтобы пленить, выкрав из собственного дома сначала его, а затем ещё и Соколова. — Пришла позлорадствовать? В голосе одна лишь напускная бравада. Две пары карих глаз встречаются, Эмили продолжает хранить молчание. Ей интересно наблюдать, как его ум безрезультатно бьётся в начале о границы камеры, а затем о тишину между ними. Кирину кажется, что всё это лишь игра: та, что ведёт Далила, та, что привык вести он сам, и ему лишь нужно понять правила и вывести фигуры в правильной последовательности на стол. Ему невдомёк, что Эмили никогда не играет. Вся её сила неприкрытая, почти что оголённая, как её вечно беспокойный разум, темнота которого до конца не известна даже ей самой. — Мы всегда сможем договориться, леди Эмили. Я милосердно забуду этот маленький инцидент, и каждый пойдёт своей дорогой. — Усталое выражение лица искажается неестественно радостной улыбкой, — Кстати, изгнание Вам к лицу. Императрица почти тепло улыбается в ответ. Ей прекрасно известно: всё это лишь пыль в глаза, и в действительности изобретателя волнует лишь один вопрос — что же ждёт его в будущем? Какую участь ему уготовили? Эмили Колдуин чувствует себя комфортно, ведь власть полностью в её руках. Но она ни за что не позволит себе расслабиться, особенно в присутствии своего… врага. — Скоро с тобой придёт повидаться Меган, ей нужна информация. Она — верная подруга Антона, и не станет церемониться после того, что ты с ним сделал. Я же пришла, чтобы предупредить тебя об одном: наслаждайся целостностью рассудка, пока можешь. Я даю тебе шанс оставить после себя что-то: указания или наставления. Тут уж решать только тебе. Где-то в глубине души она уважала его, потому как видела никем не понятного шестнадцатилетнего мальчишку, гонимого и учениками, и преподавателями. Девушка не могла простить то, каким чудовищем изобретатель стал, но и отрицать тяжесть пути не видела смысла. Потому давала ему последний шанс если не на искупление, то на отчаянную попытку сделать финал красивым. — Императрица.. — Не стоит. Я не чувствую к тебе ничего, кроме жалости. — Эмили так и не подошла к прутьям ближе, чем на несколько метров, а теперь сделала шаг назад. — Прощай, Кирин Джиндош, великий изобретатель.