«усыпанный цветами утёс — одно из лучших мест для любви!»

— Куда мы идём? Первый вопрос, который всплыл в голове Прайса, когда Чарльз подскочил к нему ни с того ни с сего весь такой полный энергии и энтузиазма и, вцепившись в чужое запястье, опрометью направился непонятно куда и главное «зачем?», ведя за собой озадаченного такой резвостью Руперта. И вопрос «куда и для чего?» задавался каждые пять минут, однако ответ оставался неизменным: — Сейчас увидишь! «Увидишь»? Увидит что? Сейчас предположений на ум приходит совсем мало, ведь за всё время дружбы с пилотом Руперт много чего успел лицезреть. И все красивые места, окружающие базу, и разные укромные интересные местечки, — кстати, возможно бы пригодившиеся для военных целей — да и, казалось, всё на свете! Но нет, похоже, что-то ещё любопытное у Кэлвина осталось как козырь в рукаве. Вскоре они подобрались к высоченными деревьям и зарослям и, опередив возмущения Прайса, Чарли объяснил, что в этом месте тот точно не бывал, ведь обладатель лаймовых глаз старательно таил эту часть довольно длительное время для какого-то, как позже вскрылось, специального случая. — Это место особенное! Особенное... Пилот про всё так говорил: и про места, и заведения, и виды цветов, и облака, и всё-всё остальное. Но через время Руперт осознал, отчего же то местечко за этими почти непроходимыми и опасными дебрями особенное. Казалось, самая обычная большая поляна на краю утёса. Однако она была повсюду усыпана маленькими аккуратными золотыми солнышками под названием одуванчики и залита мягким тёпленьким светом, исходящим от небесного светила. А благодаря редким и сильным порывам ветра, идущим со стороны моря, что шумело и плескалось, разбиваясь волнами о скалы и камни, здесь было не так жарко, как могло быть. — Сказочное место, правда? — спрашивает с радостной улыбкой на губах белокурый, выходит из зарослей и, ступив на мягкую траву, оборачивается и направляет взгляд своих сверкающих глаз, наполненных счастьем и лёгким умиротворением, на Прайса. А тот водит своими засиявшими глазами по поляне, с трепетом и незначительным чувством волнения в груди делая шаг и оказываясь рядышком с Кэлвином. — Просто волшебно, — усмехнувшись, с ноткой восхищения выдаёт солдат и его уста затем неспешно расплываются впервые за столь долгое время в сладкой улыбочке, от коей у Чарли сердце приятно ёкает, а пухлые щёчки заставляет налиться едва видным румянцем персикового оттенка. — Я же говорил, что тебе чертовски понравится! А ты всю дорогу только и делал, что ворчал и что-то бухтел себе под нос! — со строгим внезапно голосом замечает Кэлвин, уперев руки в бока и чуть сдвинув брови к переносице. Но его взгляд, как и голос, быстро смягчаются, и вот он уже бережно берёт тёмноволосого за руку, сплетая свои тонкие пальцы с мощными пальцами Руперта, что покрыты мелкими светлыми рубцами. Пилот проходит дальше, поближе к краю, но не слишком, и плюхается на пушистую перину из зелёной и золотистой растительности, таща друга за собой. Его руку теперь парень отпускает из своего недолгого плена и принимается собирать самые крупные и пышные одуванчики, иногда поглядывая на друга. А тот озирается по сторонам, обратно налепив на лицо уставшую мину, а уголки губ опустив вниз. Под полуприкрытыми глазами можно рассмотреть тёмно-синие круги, отливающие где-то бледным розовым. На это хозяин красных наушников может лишь бесшумно вздохнуть и взгрустить, не в силах переубедить упрямого Прайса нормально отдыхать. Через время Чарльз замечает, что маленьких солнышков уже достаточно для хорошего венка, и, разложив перед собой, берёт один, располагая его горизонтально, затем хватает второй, кладёт вертикально поверх первого и загибает стебель. Прайс с нескрываемым любопытством начинает наблюдать за этим. Похоже, он никогда до этого случая не видывал, как плетут красивые золотые короны из одуванчиков, и пытаться сделать хоть одну также не предпринимал попыток. Спустя всего несколько минут в руках белокурого красуется великолепный крепко сплетённый веночек, сверкающий от яркого света как настоящее солнце небольших размеров. Этот первый головной убор из растительности веснушчатый заботливо нахлобучивает на макушку солдата, преждевременно избавив его от уже немного бесившей фуражки. Тот трогает венок и вновь показывает на лице ту чудесную улыбку, но теперь от нее веет в воздухе ещё и искренней благодарностью за столь славную вещицу, на что Чарльз звонко хихикает. Далее он принимается за сооружение другого венка, уже для себя, и заканчивает его также быстро, как и самый первый, надевая на голову вместо наушников. Юноша ещё с детства до безумия обожал делать венки из разных видов цветов и за все годы наловчился создавать их за короткий промежуток времени. Солнце совсем скоро начнёт прятаться за высокие горы, оставляя всё меньше света и тепла, но до восхода луны окрашивая небосвод в эстетичные оттенки и неторопливо утаскивая за собой громадные и не очень белёсые облака. Кэлвин прикрывает веки и подсаживается ближе к солдату, затем заграбастав его в крепкие объятия. От Руперта веет теплом, таким родным и желанным, что приятно разливается по всему телу, вызывая лёгкие мурашки по коже, в голове, одурманивая, мутные мысли, а в душе полный кавардак. Прайс обратил внимание. Обратил внимание, что Чарли обмяк в объятиях, утыкается носом парню в плечо и вот-вот готов здесь и сейчас рухнуть на колени брюнета и заснуть самым сладким и безмятежным сном, в котором будет держать чужую руку и целовать, прижимать к себе и не хотеть отпускать ни за что на свете, в котором станет говорить «я люблю тебя» бесчисленное количество раз, чтобы возлюбленный не сомневался в его чувствах. Оба на протяжение уже долгого времени чувствуют друг к другу что-то, сложно объяснимое словами. Скорее, это в полной мере возможности выразить и увидеть в нежных действиях и прикосновениях. Неожиданно для веснушчатого, обладатель жёлто-зелёных глаз кладёт ладонь на его макушку, зарывается пальцами в мягкие блондинистые локоны, до чёртиков вьющихся от самых корней, и не спеша поглаживает. Затем солдат высвобождает руку из прядей и аккуратно берёт большим и указательным пальцами подбородок Чарли, поднимая его голову и желая заглянуть в глаза, уловить в них нечто особенное, что смог уловить ещё несколько недель назад, случайно столкнувшись взглядом и задержав его. Ту самую безграничную любовь, ласку и добродушие. Ещё мгновение, и сухие губы Руперта накрывают тёплые и столь манящие губы пилота, сначала медленно, прощупывая почву. Щёки парня от такого непредвиденного действия вспыхнули ярким румянцем, а сердце забилось чаще в грудной клетке и его ускоренный пульс бил по вискам. Мысли в голове все плыли и путались, оставляя лишь чувство нахлынувшего возбуждения, а за ним и страсти. Казалось, весь мир замер, и только вокруг парней он продолжал свой привычный ход. Голова закружилась, как только поцелуй становился всё жарче и настойчивее, заставляя вздрагивать, издавать приглушённые стоны и сгорать внутри от целого букета ярко пылающих и с ноткой безумия ощущений в душе. Руперт нагло изучал чужой рот, проводил шустрым языком по зубам, нёбу и снова с некой жадностью сплетал языки вместе. А Кэлвин отвечал. Пытался хозяйничать в другом рту, но ему давали, прижимался к горячему, как сейчас казалось, телу, а ладони потели от волнения. Он так давно мечтал это сделать, сделать сам. Незаметно переводил взгляд на желанные губы и представлял, как целует, зажимает у стены, заставляя краснеть, рвано дышать и биться ещё одно сердце быстрее. Когда дышать стало чертовски дискомфортно, а сил для поцелуя — очень мало, парни одновременно отлипли друг от друга и грудь каждого активно вздымалась и тотчас опускалась. Они хватали воздух, намереваясь утихомирить беспорядочно бьющиеся сердца. Щёки горели, их обоих распирало от жуткого опьяняющего чувства в груди и смущения. — Я люблю тебя, Чарли. Любил с того самого момента, как встретил, — отдышавшись, тихо-тихо говорит Прайс с нежностью в голосе и сладко улыбается, и будет улыбаться так только для Чарльза. А тот сияет, как самая яркая звёздочка на тёмном небе, касается своими устами любимых уст и ласково шепчет, обжигая горячим дыханием и вызывая по телу мурашки: — Я тоже тебя люблю, Рупи.