Слишком

      Ты не родня нам.       Вебби перелистывает по-змеиному шероховатую страницу, марая подушечки пальцев в старой топографической краске, чётко очерчивая собственные отпечатки и оставляя их случайно на чистом листе своего блокнота – и не замечает этого.       Она слушает, мысленно умоляя собственное сердцебиение замедлиться, потому что хриплый голос слишком тих, слишком немногословен, слишком далёк.       В этом особняке всегда все «слишком».       темно       холодно       страшно       одиноко       Вебби тянется ядовитой лозой к стене и острый угол тумбочки впивается ей в бедро, не позволяя расплачиваться совсем уж глупо по гладкому дереву, прижимаясь к нему щекой, стараясь разобрать и запомнить как можно больше – она знает, что мистер МакДак сейчас нахмурен и мрачен, полы цилиндра его закрывают отблеск раздражённого взгляда, а пальцы изучают гравировку поцарапанной монеты.       Ей кажется, что она действительно его видит.       Только разделяют их тумбочка, стена, и четыре комнаты, ровных, длинных и узких.       В этом особняке ещё слишком много места.       У неё есть время за ранним завтраком – всё смазано и впопыхах, твёрдая рука бабушки отстраняет от дверного проёма и обрушивает тяжесть просьбы не мешаться, – Вебби тогда изворачивается и ловит взглядом гранатовый бархат домашнего халата, небрежно запахнутого вокруг склонившегося к столу силуэта.       Этого, в целом, достаточно.       А очень поздним вечером она неловко останавливается у распахнутых дверей гостиной и полыхающий камин щебечет что-то взахлёб, роняя искры, почти заглушая её тихое пожелание доброй ночи.       Взгляд мужчины добр, хоть и скользит по ней исподлобья, он уже не удивлен, хотя она его вновь отвлекает, и Вебби замечает тонкую складку на его камзоле, хотя в комнате стоит вязкий полумрак.       – Доброй ночи.       Всегда одинаковым тоном, всегда низко и ровно, с отголоском почти-мягкости, устало и негромко.       И Вебби всегда думает, что он забыл её имя.       Это, чёрт побери, традиция       Вебби пятнадцать, и она нехочет сбежать ночью через окно.       Она читала, что подростки порой так делают.       Она пытается заставить себя думать об этом, чтобы мысли не возвращались к другому.       К тому, чего она действительно желает.       Ты не родня нам.       Затем особняк оживает.       Смазывается боль в мышцах из-за постоянных тренировок, после которых Вебби обычно запиралась в ванной и долго-долго плакала от боли в хрустнувшей неправильно шее и дрожащих напряжением ногах – она знает, что бабушка слышит её, что снова будет отговаривать от увеличения нагрузки, что она винит во всём себя, – и поэтому старается быть тише.       Ведь желание стать напарником ей заменяет воздух.       цель       мечта       желание       Вебби думает, что случится, если это никогда не произойдет       Её робкое и тихое изучение сменяется бурным участием, и Вебби едва не задыхается, чувствуя, что собственные лёгкие сгорают с середины, а рёбра выворачивает наизнанку, ломая позвонки, когда твёрдая ладонь ласково и мимолётно касается её волос, наверняка спутав с тремя такими же светлыми макушками – но и этого достаточно.       Тогда же Вебби видит впервые как он смеётся, и зависть впивается ей в горло разгенанной гадюкой, потому что заставлять эти звуки разносится мягко и тяжело по комнате хотелось именно ей, наедине, у камина, сидя у его ног, и Вебби выскальзывает тенью из-под тяжести мальчишеских тел, чтобы встретить полночь без сна, пугаясь собственных мыслей.       Особняк освещается тремя лампочками.       хьюи       дьюи       луи       её собственная лампочка умеет только наблюдать       Вебби порывисто ложиться спиной на подоконник, сжимая ладонью игриво развевающуюся занавеску, и холодный поток окружает её лицо мокрыми каплями, заглушая громкие разговоры человека, которого ей всегда хотелось услышать, сливаясь с её собственным дождём, солёным и болезненным.       И она пьёт его и дышит им, когда контрастно обжигающие пальцы рывком тянут мокрую Вебби обратно, почти ломая по-птичьи хрупкую шею отяжелевшей вмиг головой, и насмешливый шёпот роняет к ней хриплое:       – Простудишься, милая.       Она смаргивает две слезинки, свою и чужую, и мутным взглядом рисует клубок мятых линий на лице Скруджа Макдака, пока мужчина удивлённо и осторожно не отстранит её от себя, стряхивая с коротких прядей лишнюю влагу и захлопывая ставни.       Вебби собирает на тетрадные листы каждое слово, что звучит в её адрес.       Опускается утиным пером к её ногам.       И перестаёт дышать, когда их становится с каждым днём всё больше.       Невозможно не сталкиваться, если истории теперь звучат одинаково, пересекаясь на одной дороге.       и Вебби знает, что она, на самом-то деле, лишняя.       Ты не родня нам.       Гладкий шёлк странно горячей простыни обвивается вокруг её лодыжек, стаскивая метавшееся судорожно тело к самому полу, в сгусток тёмных-тёмных теней, и Вебби почти хочется верить, что это всего лишь вода – но в стремительном свете потерянных автомобильных фар она отблёскивает неприкрыто алым, и тогда крик марает ей губы.       Он лежит там – как раз на голом паркете, между книжным шкафом и ковриком, и паучьи нити крови скользят от опрокинутого на бок силуэта, разливаются из-под распахнутого халата, такого же пугающе алого, как и всё вокруг – Вебби знает, что здесь уже ничем не поможешь, и сталь наполняет ей горло, пронзает его, ломает горячим воплем, и рвёт ей губы, добавляя красок к уже готовому этюду.       Её собственных волос касается что-то тяжёлое и смутно знакомое, соскребая трясущиеся конечности в кучу, сшивая из между собой тёплым шёпотом, и тогда ночной сумрак расступается перед более темной тенью и Вебби встречает взглядом нахмуренное лицо того, чью смерть видит в своих кошмарах.       – Ну же, Вебби.       Она просыпается и пальцами неосознанно ловит чужое запястье – оно материально, как и весь напряжённый и обеспокоенный Скрудж МакДак, склонившийся к ней и подхвативший её из стремительного потока снов.       Вебби видит, что пол на самом деле чист в такой степени, в которой ему на это хватает духу.       Тонкие стёкла пенсне ловят лихорадочный блеск её собственных глаз и Скрудж молчит, только ладонь невесомо ворочается в её волосах, ныряя в самую гущу, натягивая взъерошенные пряди, и Вебби тянется ближе и выше, так же молчаливо, только сквозь приоткрытые губы проскальзывает частое дыхание, и Макдак списывает это на недавний испуг, зная, что кривит душой.       Большой палец случайно касается её виска – Вебби вздрагивает и взгляд её мутнеет, застывая, но его руку из отчаянной хватки она не выпускает.       Это выглядит иначе.       отчаяние       испуганнее       безумнее       неправильнее       Скрудж теряет тот момент, когда за осторожным наклоном головы следует тихое прикосновение сухих губ к его собственному запястью – она прижимается ближе, напряжённая и горячая, и выдыхает прямо в замершую ладонь:       – Останьтесь... пожалуйста.       Рывком отступая в тень, Скрудж знает, что уже видел это.       – Нет. Я должен уйти.       И он знает, что прав.       И что у них одинаковые причёски.       Он почти просит ее заплести волосы как-нибудь иначе       и ловит себя на мысли, что косички ей пойдут невероятно сильно.       Это то же самое, что он порой находил во взгляде Деллы.       То, из-за чего Дональд говорил с ней тихо и долго, заперев дверь.       И находя в её глазах отблеск космоса, когда она приходит пожелать ему доброй ночи и остаётся порой из-за затянувшейся беседы, Скрудж знает, что не может ей отказать.       Когда она так просит, когда склоняется к нему, касается пальцами плеч       Скрудж готов на все, только бы это болезненное и неправильное прекратилось.       Эта тень преследует его достаточно долго, чтобы он научился отличать её черты.       И Скрудж знает, чьими глазами на него смотрит Вебби.       Ты не родня нам.       Только вот в насмешку       она оказалась ближе, чем кто-либо.       ближе, чем беспокойные, своевольные и светящие тепло на весь городок тройняшки, так похожие на их мать, оживившие его окостеневшую душу       ближе, чем его собственное почти-отражение, заботливое и страдающее от речевых дефектов, сквозь пелену которого, его понимать научился только он сам       ближе, чем потерянная навечно и найденная без надежды, вышедшая из воспоминаний, обнимающая его с мягкой силой, и пробуждающая отголоски прошлого       Вебби продолжает ту же партию, когда роняет к его ногам обиженное и злое:       – Вы мне не отец.       только и здесь она проигрывает.