Вокруг да около

Они были знакомы слишком долго. Казалось, странно с такими разными характерами оставаться друзьями и не поубивать друг друга. Положа руку на сердце — попытки были. Но время идет, все меняется, и, что главное, они меняются. Время их не щадит, стареют они, хотя им просто по семнадцать, но что в одной, что в другой было немного театральности — в ком-то даже не немного, но кто будет об этом говорить вслух. Они друзья. Они прошли — условно и реально — через огонь и воду, войну и боль. Они пережили слишком много для своих лет, хотя с первого раза это трудно заметить — разве что спина всегда была прямая, и плечи гордо расправлены, а также взгляд был слишком проницательный. Самые сильные изменения у них произошли внутренние. Они и плакали, и смеялись, и боялись, принимали сложные решения. Характер закалился, как боевой клинок — то в жар, то в холод, практически ломаясь, но все же как-то странно оставаясь целым, становясь все прочнее. Сейчас они ничего не боялись. Тогда — боялись всего. Ирма любит это припоминать, глядя, как раньше брезгливая подруга работает руками в земле с цветами или разделывает рыбу или курицу. Корнелия недовольно морщит носик на очередную шутку, может легонько огрызнуться в ответ. По-настоящему они не ругаются, потому что в действительности словами друг друга не ранят никогда, а перепалки стали хорошей традицией, которая их успокаивает и напоминает о спокойной — нормальной — жизни. Да, нормального у них после становления Стражницами стало мало, и, увы, со временем не прибавлялось. Взгляд на это стал другой. Если в более раннем возрасте это казалось веселым приключением, ты чувствовала себя всесильной и особенной, то потом это стало бременем — тяжелым и слишком утомительным, что порой хотелось откатить время назад и тогда отказаться от предлагаемой силы. С другой стороны вставал логичный вопрос — а кто, если не я? На кого каждая из них оставила бы подруг, кому бы доверила бы их безопасность? Правильно, в таком деле можно доверять только себе. Они и доверяли. Вверяли свои жизни одна другой, зная, что не подведут, даже в самой сложной ситуации, спасут, вытащат, даже жертвуя собой. С таким темпом и стилем жизни приходится иметь много тайн. От родных, от окружающих. Хорошо, что они есть друг у друга, но иногда и этого мало. У каждой были попытки наладить личную жизнь. У кого-то выходило лучше, у кого-то хуже. Все они пришли к выводу — практически невозможно иметь полноценные нормальные отношения с тем, кто не входит в их «особый» круг, кто не живет в том же темпе и с теми же проблемами. Корнелия, хоть и верила в сильные чувства и обычно не разменивалась на флирт и кратковременные ненадежные связи, но в какой-то период юности все же сорвалась, часто знакомясь, еще чаще расставаясь. А у Ирмы сердце болело. То ли от неудач подруги так сильно ныло, то ли собственное одиночество цеплялось когтями, терзая, как дикий котяра. Она не понимала, но боль от этого не проходила, особенно, когда они снова оказывались вместе у кого-то дома, разваливаясь либо на кровати, либо на полу. Не касаясь друг друга, но близко настолько, что чувствовали тепло от тел и запах волос и кожи — Корнелия всегда пахла смесью духов, шампуня и геля для душа и все со сладкими цветочно-фруктовыми нотками, а от Ирмы тянуло мятной или травяной свежестью. Либо мрачно молчали, либо тихо вели саркастичные перепалки и не так часто говорили о том, что действительно важно, что беспокоит и давит на грудь. Тайны они привыкли хранить не только от окружающих, но даже друг от друга, потому что понимают — тяжело всем, зачем навязываться с новыми — чужими — проблемами. Но иногда прорывало. Обычно под вечер, практически в ночь, когда за окном стихало и робкая темнота проникала к ним в комнату, постепенно закрадываясь по углам и укромным местам, несмело расползаясь по всем поверхностям. По мнению Ирмы темнота боялась Корнелии. Она как будто изнутри сияла, впитав силы всех естественных источников света. Светлая, аристократично-бледная кожа пропиталась насквозь холодным светом луны, золотые локоны волос смешались с теплыми лучами солнца, а в голубых глазах рассеялись отголоски звезд и яркие танцующие языки пламени, обжигающие одним касанием взора. Тени к ней боялись подползать и тьма смерти не трогала, хотя угроз было много. И Ирма старалась оттолкнуть их, чтобы защитить этот светоч, но порой она казалась несравнимо ненужной — Корнелия сильная, и ей ни к чему защитники, она сама защищает дорогих людей. Но в темноте, в облаке полумрака и она показывала, что ей может быть тяжело и страшно. Как и всем им. — Скажи, мы обречены на одиночество? — тихо спрашивает Корнелия, рассматривая потолок своей комнаты. Она дышала ровно, в голосе не было никаких лишних эмоций, лишь легкая задумчивость. Ладони ее покоились на животе, а локти немного лишь не доходили до бока Ирмы. — Тебя очередной парень бросил? — спросила, посмеиваясь, Ирма, стараясь смотреть только на потолок, а не на подругу. Руки от греха подальше она убрала за голову, перебирая неловко собственные волосы. Корнелия тихо, но крайне выразительно фыркнула. — Как будто я кому-то позволю бросить себя, — произнесла она несколько надменно, но Ирме от этой интонации было только смешнее. — Бросаю только я. — Тогда зачем бросила, если хотела быть с кем-то? — задала логичный вопрос Ирма, странно хмурясь — недовольно-болезненно, хотя с чего взяться неприятным ощущениям. — Не знаю, просто не чувствовала… — произнесла Корнелия, запинаясь, задумчиво кусая губу, стараясь подобрать слова. — Чего не чувствовала? — немного нетерпеливо спросила Ирма, сжимая болезненно несколько прядей в кулаке. — Ничего не чувствовала, — вздохнула Корнелия, и во вздохе этом было слишком много пустоты. Ибо ничего. Нет в других: в их характере, сути — того, что дало бы в ней отклика. И чувства в ней самой начинают затухать от невысказанности. Ирма старается, Ирма не дает этому произойти. Но ее сил сейчас слишком мало для этого. — Как же ты друзей себе выбрала с такой придирчивостью? — постаралась перевести в шутку всю ситуацию девушка, выжимая из себя жалкий хриплый смешок. — Я тебе тайну открою, но друзей не выбирают, — произнесла с улыбкой в голосе Корнелия, и Ирма по глупости своей поворачивает голову, и взглядами они сталкиваются, и затягивает ее звездное пламя. — Друзьями становятся. — И как же я стала другом твоим? — на свой страх и риск спрашивает Ирма, стараясь звучать весело, с легкой едкостью, но не отрываясь от голубых глаз. — Нам же с тобой только в собачьих боях участвовать. — Да уж, ты смахиваешь на бульдога, — усмехается Корнелия. — Или на мопса. Храпишь и слюни пускаешь также. — Ах ты, ты пуделиха необстриженная, — обидчиво воскликнула Ирма, шутливо нападая на подругу, щипая ее за бока, живот, бедра под ее смех и вскрики. Корнелия принялась отбиваться, хватая за руки, стараясь тоже схватить, ущипнуть, пощекотать. Возня маленьких котят — трогательная и забавная, снимающая напряжения с уставших тел и разумов. Они, слегка запыхавшиеся, вновь рухнули на подушки, Ирма заметила — немного ближе, чем до этого. У Корнелии глаза сияли, а на щеках проступил трогательный румянец, который затронул и тонкую шею, волосы рассыпались по постели, и Ирма чувствовала оголенным из-за майки плечом, как несколько прядей прилипли к коже. Она сама запыхалась, но счастливый смех рывками выходил из груди, становясь постепенно все тише и тише, оставаясь сладковатым осадком на губах в виде рассеянной улыбки. Плечами они почти соприкасались, а ладонями грелись друг об друга, сохраняя зачем-то трогательные миллиметры от касания. — Что бы ты не думала, я выбрала лучших, — тихо, но с затаенной гордостью произнесла Корнелия. Ирма не сдержанно усмехнулась, вновь посмеиваясь. — Ты сама себе противоречишь, — произнесла она. — То мы не выбираем, а становимся, то теперь… — Да ну тебя, — обиженно надулась Корнелия, немного отворачиваясь. — Гордилась бы, что я тебя подругой назвала. Гордиться не хотелось. От иррациональной обиды хотелось плакать, но Ирма лишь закусила губу, искривляя еще секунду назад счастливую усмешку. — Тебе мало этого? — тихо спросила она, все же повернувшись лицом к подруге. — Дружбы мало? Корнелия тоже повернулась к ней, цепляясь взглядом, в котором теперь была неприкрытая неправильная тень грусти и невысказанного извинения. — Мне хочется больше, чем дружбы, — тихо ответила она, неуверенно переплетя пальцы с ней. Почему-то Ирме стало горько. Это извинения были, что большего ей хочется не с ней. Но они улыбнулись друг другу, и Ирма сжала пальцы в ответ. Они еще были нужны одна другой. Пока так, пока в таких ролях, а потом… А потом все может измениться.