Ганбаре

— Во всем виноват Запад. Они вбивают в головы наших детей, что все в их руках через свои фильмы, шоу, и дети считают себя чуть ли не суперменами, — ворчит стоящий за стойкой кафетерия «Завтрак» пятидесятилетний Кванджу, которому семейный бизнес перешел от отца. — Я не утверждаю, что вера в свои силы — плохо, но, транслируя что-либо, надо понимать, что каждый трактует это по-своему, хотя, возможно, в этом и цель, — утирает перекинутым через плечо полотенцем потный лоб мужчина, и подливает кофе единственному на этот час клиенту закусочной, сидящему за стойкой напротив. — Ты же понимаешь, о чем я? — впивается взглядом в парня, мирно попивающего кофе, Кванджу, и тот кивает, скорее не как согласие, а лишь бы отстал, но мужчина уже завелся, его не остановить. — Правосудие вершат! — фыркает Кванджу. — А где тогда вера в органы власти? Во что превратится эта страна, если каждый второй, купив оружие, будет палить в своих обидчиков. — Обидчиков? — наконец-то поднимает брови, не проронивший до этого ни слова парень. — Я как понимаю, вы говорите о последней новости, о которой трубят все новостные каналы, об отце и муже, жену и ребенка которого из-за мелочи прирезал местный наркоман. Вы тоже из тех, кто считал, что срок в двадцать лет был слишком большим для него как наказание? — Я считаю, что если бы даже он отсидел пожизненное, к жизни это мать и ребенка не вернуло бы, — протирает столешницу Кванджу. — А паренек бы мог вылечиться от зависимости, попробовать начать новую жизнь, ему было всего лишь девятнадцать… — Уроком для его новой жизни стала бы смерть двух ни в чем невинных людей. Именно ценой их жизни он бы пришел к осознанию, если бы пришел, — кривит рот паренек. — А по-твоему надо было его убить? — возмущается Кванджу. — И чего добился этот мужчина? Пристрелил он несчастного паренька и сам сел. В итоге его семья к нему не вернулась, так теперь еще и он будет доживать свой век за решетками. — Он добился того, чего хотел — он отомстил, а тому кто познал вкус мести, сбросил с себя груз не высказанных слов, слез, обиды, копящейся с момента потери — никакие решетки не страшны, — усмехается парень, откусив от сэндвича с яйцом. — Он счастлив. Вам этого не понять. Никто не поймет, пока это не коснется его лично. Мы любим оправдывать людей, кому-то списываем на возраст, кого-то жалеем, как и все те в интернете, кто требовал скосить срок пареньку, мол, он так молод. Но знаешь, дядя, — положив купюры на стол, смотрит на него в упор парень, — случись это с твоей семьей, ты может быть выстрелил бы не сразу в лоб, а начал бы с конечностей, чтобы он почувствовал хоть долю той боли, которую пришлось бы пережить тебе.

***

Ветер доносит до него запах свежескошенной травы, так и не угомонившиеся с раннего утра птицы подпевают ему, манят наружу, туда, где расплывается на несколько километров огненное пятно подсолнухов. Юнги знает, что сделает шаг наружу и сразу пожалеет, потому что выходить в полдень под почти сорок градусов могут только самоубийцы и те, кому красота момента важнее даже собственного здоровья. Юнги относится ко вторым, именно поэтому он натягивает на ноги резиновые тапочки, и, нацепив панамку, идет сперва за ножом на кухню, а потом выходит наружу. Пора сменить подсолнухи в вазе на свежие, ведь у цветов удивительная способность придавать уют и красоту даже самому убогому помещению. Юнги идет по скрипящему крыльцу, спускается вниз и под палящим солнцем двигается к полю. Из-за спины доносится недовольный голос отца, и Юнги оборачивается. — Ты же перегреешься! — кричит на сына Мин Тоджи из застекленной веранды, служащей ему кабинетом, но Юнги отмахивается и, перейдя на бег, ныряет в ярко-желтое облако подсолнухов. Он бежит по рядам в сторону солнца, отгоняет спустившихся птиц, касается пальцами лепестков подсолнуха. В такие моменты ему кажется, что цветы его понимают, они с ним здороваются, расступаются, манят присоединиться к ним в самом центре, где, переплетаясь друг с другом, втайне от людских глаз ведут хороводы, поклоняются своему светилу. Юнги прячется от солнца под панамкой, когда подсолнухи поворачиваются к нему, подставляют под него свои лепестки, восхищают его своей любовью к солнцу. Когда Юнги выходит с поля с охапкой горящих в руках, как желтое пламя, цветов, отец не может сдержать улыбку от его счастливого вида, хотя и подгоняет поскорее зайти в дом и не получить солнечный удар. Через полчаса Юнги, напевая песню, любуется подсолнухами в вазе и слушает отца, который накрывает на стол. — Сайра приедет утром, сам ей запретил в такую жару ехать, будто я не смогу приготовить нам риса с мясом, — раскладывает тарелки Тоджи. — И правильно сделал, у тебя рис вкусный, прям как у мамы, — полным ртом бурчит Юнги и запинается, увидев как загрустил мужчина. — Прости, отец. — Не нужно извиняться, упоминая любимых. Это ты меня прости, завтра у тебя день рождения и ты не сможешь его нормально отпраздновать, — с грустью говорит мужчина. — Ты вынужден сидеть в этой глуши со мной, и не бывает ни секунды, когда я не виню себя. — Перестань, да, я порой злюсь на то, что мои лучшие годы я вынужден проводить в бегах, но твоя безопасность важнее всего, и пока твой враг на свободе, я готов сидеть с тобой столько, сколько понадобится, — заверяет его Юнги. — Мы не будем прятаться вечно. Обещаю, — ободряюще улыбается ему Тоджи. — Но нам надо потерпеть еще немного. Этот монстр нас не найдет, мы на другом материке, но осторожность не помешает. — Мэтью звонил, охрану на подступах сменили, — вспоминает Юнги и, наевшись, отодвигает от себя тарелку. — Я уберу посуду, а ты отдохни. — Сайра завтра принесет торт, мы отлично проведем время, — поднимается из-за стола Тоджи. — Иди отдыхай, ты весь день сидел над бумагами, а я хочу погулять на поле, тем более жара спала, — начинает убирать со стола Юнги. Юнги включает наушники, моет посуду и, высушив все полотенцем, раскладывает по местам. Закончив на кухне, он собирает оставшуюся еду в пакет, выносит на веранду и перекладывает все в большую железную миску для четвероногих друзей, которые по ночам часто заходят в гости. Уже стемнело, Юнги делает себе какао и, взяв книгу и фонарик, идет к полю. Читать под открытым звездным небом — особое удовольствие. Юнги удобно располагается на установленной папой скамейке прямо у поля и, включив портативный фонарик, приступает к чтению. Если им придется покинуть и это место, Юнги будет скучать по пению сверчков, по шелесту лепестков, кружащихся в танце с ветром, по этому покою, который он чувствует здесь, за несколько сотен километров от больших городов. Он скучает и по шуму городов, по нескончаемому потоку автомобилей и режущему глаза свету с неоновых вывесок, но, кажется, к тишине привыкаешь быстрее, и Юнги сейчас нравится на природе больше. Внезапно покой парня нарушает шум шин по гравию. Юнги знает, что приехала охрана проверить отца и перелистывает страницу. Каждый день вечером охрана приезжает к отцу, слушает поручения и, проверив их, уезжает охранять подступы к деревне. Клонит в сон, Юнги захлопывает книгу, и медленно двигается к дому. Наверное, он все же не так сильно скучает по большим городам, потому что они ассоциируются у него с жизнью, которую, кажется, уже не вернуть. Юнги не хватает мамы, которую сожгла болезнь, их большого дома на родине, друзей. Он был беззаботным избалованным пареньком, которого буквально носили на руках, но три года назад всему пришел конец. Одним из вечеров ворвавшийся в дом напуганный отец приказал взять с собой только самое необходимое, и больше Юнги в свой дом не возвращался. Они меняли страны только на наземном и морском транспорте, несколько раз получали новые паспорта и надолго нигде не задерживались. До этой деревушки они заселились в другой стране, но получили новость, что их нашли и поспешно ее покинули. Юнги знал, что их богатство добыто не совсем честным путем и отец занимался нелегальным бизнесом, но, будучи ребенком, никогда не думал, что за это их могут убить. Подойдя к дому, Юнги удивляется, заметив, что вместо двух автомобилей охраны, перед крыльцом стоят четыре внедорожника, он мешкает пару минут и решив, что отец в любом случае в доме, поднимается к двери. То, что не стоило открывать дверь, ему подсказывала интуиция и непонятно откуда взявшийся страх, который проснулся из-за странной внезапной тишины, стоило подойти к дому. Даже ветерок прекратился, сорванный им листок замер в воздухе, так никогда и не достигнув земли. Юнги показалось, что как только он вышел с поля, он шагнул под невидимый купол, под которым темнота гуще, а от недавнего тепла нет и следа. Он ежится от своих мыслей и, прогнав их, толкает дверь. Все-таки надо было прислушаться к своим чувствам. Посередине гостиной на коленях стоит отец. Видимо, его взяли не сразу, потому что перед мужчиной лежат два трупа. У отца окровавленное лицо, но он жив. Перед Тоджи стоит высокий мужчина, у которого странные татуировки на лице. Стоит двери удариться о косяк, как взгляды всех присутствующих обращаются на Юнги. — Беги! — кричит отец, как только поднимает к двери свое разбитое лицо, и Юнги сразу же бросается на крыльцо. Он сталкивается с видимо вышедшим из автомобиля громилой, толкает его и, услышав произнесенное в спину голосом, который он никогда не забудет «за ним», перелетев сразу несколько ступенек, уносится к полю. Юнги бежит не смотря под ноги, не оборачивается, еле справляется с готовящимся выпрыгнуть из груди сердцем и подгоняет себя. Юнги хочет вернуться к отцу, хочет ему помочь, но он помнит заученные наизусть слова отца и свое обещание, что если их найдут, Юнги должен спастись несмотря ни на что. Он не успевает добежать до поля, только минует скамейку, чтобы нырнуть туда, где его ни за что не найдут, ведь он знает поле как свои пять пальцев, как его схватив за ворот футболки, волокут к дому. Юнги отбивается, кричит, что есть мочи, пусть и знает, что вокруг за несколько миль ни души. — Отец, — зовет Юнги, когда его швыряют к ногам того странного мужчины с татуировками, и ползет к Тоджи. — Сын, значит, у меня бы душа заболела, но я ее вынул, — снова этот голос. Юнги прекращает ползти, поднимает глаза и с ненавистью смотрит на мужчину. Он высокий, с хорошо развитой мускулатурой. Тоджи, который под два метра ростом, и который не прекращает тренировки даже в этой глуши, теряется на его фоне. Прямо под глазами мужчины вытатуирована еще одна пара глаз, он выглядит жутким и устрашающим, но этого было мало, так от него исходит зловещая аура, та самая, которую он прочувствовал только подойдя к дому. Этот мужчина словно концентрация всего темного и зловещего, и лучше бы Юнги убежал, лучше бы скрылся в подсолнухах, чем быть в одной комнате с тем, кому чтобы пугать и оружие в руках не нужно. — Отпусти его, Сукуна, — рычит Тоджи. Сукуна. Так вот почему веками таившаяся в углах темнота вдруг покинула свое укрытие и закрыла собой все в радиусе нескольких километров. Ремен Сукуна при рождении названный Чон Чонгуком и есть тот, чье имя отец не произносил, называя его просто Двуликим. Сукуна средний брат и цепной пес главы клана Ичиго, которому и насолил Тоджи. Отец говорил, что Ичиго высылает Сукуну на самые сложные задания, потому что тот славится своей жестокостью и нечеловеческой силой. Неужели он пришел по их души, ведь если это так, то им не выжить, потому что Тоджи говорил, там где ступает Двуликий даже трава не растет. — Как тебя зовут, кроха? — опускается на колени перед ним Сукуна, и Юнги испуганно дергается назад. — Не бойся, я тебя не съем, за меня это сделают черви, — ухмыляется и, протянув руку, убирает с его лба волосы. Юнги отползает от него, а тот, поднявшись на ноги, смотрит на Тоджи. — Не дожила твоя жена до такого великого дня, зато твой единственный и небось любимый сын дожил, — цокает языком Двуликий. — Он ни при чем, Сукуна, — с трудом выговаривает слова Тоджи, который от последнего удара прикусил язык. Юнги не может смотреть на отца, он все ждет помощь, прислушивается, оборачивается, не понимает, почему охрана не едет, почему они вообще пропустили их. — Не жди, никто не придет, — словно читает его мысли Сукуна, — я всех зарезал, — достает из-за пояса катану и смеется, заставляя внутренности Юнги холодеть. — Как же долго я тебя искал, — подходит он к Тоджи и поглаживает катаной по его щеке. — Ты молодец, так долго от меня никто не скрывался, — приставляет лезвие к его щеке, а когда убирает, Юнги видит глубокий порез на лице отца, из которого за ворот рубашки собирается кровь. «Неужели это конец», отказывается верить Юнги, не в силах убрать взгляд от окровавленной щеки отца. — Переживаешь? — обращается к нему Сукуна и поднимается на ноги, заставляя Юнги лопатками вжаться в стену. — Мне переживать не дали, — подходит к нему и останавливается напротив, — как и попрощаться. Твой отец лишил меня брата и решил, что я закрою на это глаза, а когда понял, что так не получится, поджав хвост, сбежал из страны. Но я вас нашел, и больше вам не сбежать, — скалится и, нагнувшись, за подбородок поднимает его лицо. — Совсем еще зеленый, — кривит рот, — и красивый, — поглаживает скулы. — Твой брат погиб случайно, возьми мою жизнь за него, сына не трогай, — выплюнув собравшуюся во рту кровь, молит Тоджи. — Я хочу, чтобы тебе было больно, — смотрит на него Сукуна и Юнги видит жажду крови в его глазах. — И я сделаю тебе больно, — хватает за горло Юнги и поднимает на ноги. Юнги барахтается, отбивается, но Сукуна намного крупнее и сильнее, ему его надвое переломать ничего не стоит. Тоджи сказал Юнги в одну из ночей после побега, что он не знал, что в автомобиль, куда по его приказу заложили бомбу, сядет брат его врага. Бомба предназначалось его главному конкуренту — главе клана Ичиго. Брату Сукуны на тот момент было пятнадцать лет. Эта ошибка стоила Тоджи свободы, а сейчас еще и жизни. — Прости, — молит Тоджи сына, — прости, что не уберег. — Я не боюсь, отец, — лжет Юнги и смахивает с глаз слезы. Отец не должен запомнить его таким жалким, не должен усомниться в том, что вырастил достойного сына. Даже если рассвета им не увидеть, Юнги встретит смерть без страха, не опозорит имя отца слезами. Как бы отец ни держал его подальше от своих дел и мечтал о другой жизни для Юнги, он сын главы клана и он не трус. — Постарайся, постарайся. Не ударься лицом в грязь, — скалится враг и, притянув его лицо к себе, проводит языком по его щеке. — Скажи, как больно будет твоему отцу, если я порублю на кусочки его любимое дитя, — швыряет его на обеденный стол, с которого слетает и разбивается на осколки ваза с любовью собранными подсолнухами. Юнги морщится от боли в спине, приподнимает голову и скользит к противоположной от мужчины стороне. — Я ведь могу и больнее, — тянет его за щиколотку к себе Сукуна. Юнги дотягивается до оставшейся на столе чашки, и со всей силы бьет его ей по лицу. От чашки в руках Юнги остается только ручка, но Сукуне будто бы нипочем. Он скручивает ему руки, и отвесив звонкую пощечину, от которой под веками у Юнги вспыхивает молния, не дав открыть глаза, повторяет. — Ты похож на девчонку и бьешь как девчонка, — оттягивает его голову за волосы назад Сукуна, обнажает лицо и, приблизившись, внимательно рассматривает. Юнги не понимает, что он высматривает на его лице, но видит, как агрессия в его глазах меняется на куда более страшное — на желание. — Нет, — шипит Юнги, почувствовав, как рука на его бедре сжимается, а следом с треском рвутся штаны. — Нет, — уже вопит во весь голос Юнги и цепляется ногтями в его лицо. Сукуна бьет наотмашь, каждый удар — маленькая смерть, голова кружится, перед глазами все плывет, но Юнги не сдается, вновь вырывается и колотит его по груди. Будто бы удары и сопротивление еще больше раззадоривают Сукуну. Юнги снова слышит треск, рвется футболка и поверхность стола холодит кожу уже полностью обнаженного парня. — Отпусти его, — кричит Тоджи, чей голос переходит на стон из-за новых ударов псов Сукуны. — Отпусти его, Двуликий, он не виноват! — Никто не виноват, но люди умирают, — разводит ноги Юнги Сукуна. — Я хочу, чтобы ты видел, чтобы до того как ты сдохнешь, ты почувствовал боль, потому что смерть это не наказание. Смерть — избавление. — Не надо, — кричит Юнги и наконец-то вырвавшись, отползает к краю стола, мужчина вновь с легкостью подтаскивает его под себя, но он вгрызается зубами в его плечо и даже вырывает плоть, которую выплевывает ему в лицо. Сукуна от боли и вида собственной крови звереет и, схватив вновь замахнувшуюся руку парня, нагибается к его лицу. За мгновение до того, как Сукуна с треском ломает его руку у локтя, Юнги уже видит в его глазах оглушающую реальность, в которой его ждут раздробленные кости и горький привкус отчаяния, слоями накладывающийся на язык, копотью обволакивающий его легкие. Юнги пронзает такой болью, что он не сразу понимает, что раздавшийся в ушах истошный крик вырвался из него. Этот противный, стягивающий его кожу треск в ушах не пропадает, глушит собой боль от разливающегося по покалеченной руке жидкого свинца. Юнги не понимает, почему никак не потеряет сознание, почему вынужден чувствовать каждое прикосновение, оставляющее после себя раны, которые никогда не заживут, и, главное, почему не сдается. Пусть по силе он явно уступает, но не перестает молотить его здоровой рукой, грызть его плоть зубами и за каждый удар получает два. Он еле успевает выплевывать заполняющую рот кровь, плюется прямо ему в лицо, Сукуна только облизывается и вновь впечатывает его затылком в стол. Юнги уже не слышит отца, он толком ничего и не видит, инстинктивно машет рукой, вместо второй чувствует вонзенную в туловище раскаленную спицу. Юнги уверен, что у него там, где было лицо теперь кровавая жижа, он с трудом поворачивает голову к окнам, за которыми тьма непроглядная, но и она уступает тому мраку, что разрастается сейчас в его израненной душе. Он притягивает колени к груди, поворачивается на бок, но Сукуна хватает его за ноги и, дернув его на себя, разводит их в сторону и становится между. — Не смей, — шипит Юнги, у которого путается сознание от боли, но он видит, как Сукуна тянется к ремню. — Отец, — срывается на крик Юнги, — пожалуйста, скажи ему остановиться. Он слышит хрипы Тоджи, которого не видно из-за Сукуны, ерзает, пытается отползти, но Сукуна прибивает его к столу руками-клешнями. — Перестань орать, ты все равно сдохнешь, хоть обслужи, — хватает его за горло Сукуна, заставляя смотреть на себя. — Не надо, прошу вас, — уже вовсю рыдает Юнги, нарушает данное себе слово, и чувствует как в него грубо проталкивают сразу два пальца. Он поддается вперед, бьет хаотично его по груди, Сукуна выворачивает его здоровую руку, а потом схватив за волосы, прикладывает два раза о стол затылком. У Юнги перед глазами серый потолок взрывается, покрывается трещинами, но никак на их головы не обрушивается. Юнги видит, как эти трещины смазываются, как из тонкой паутинки превращаются в черных толстых змей, ползущих на потолке или в его голове, и скользит по мокрому от крови и пота столу, пока Сукуна так толком его и не растянув, используя его же кровь как смазку, насилует его. Всех вокруг забавляет картина жестокого насилия, расплаты за то, чего Юнги не совершал и его предсмертные хрипы, никто не спешит на помощь, стыдливо глаз не отводит. Юнги воет, сам бьется головой о стол, в надежде потерять сознание, хоть на оставшиеся мгновение жизни не запоминать этот позор. Он никогда никому не желал смерти, а сейчас под распухшими веками видит, как повылезавшие из ада черти рвут на части того, кто его пытает и его приспешников. Юнги падает в эту яму из боли и страданий без дна и представляет, как задыхаются от криков и погибают в страшной агонии его враги. Лучше не пытаться, не поднимать тяжелые веки, не сталкиваться с реальностью, в которой главный демон пьет его кровь и умрет сегодня явно не он. Кажется, Юнги наконец-то ничего не чувствует. Нет ни боли, ни слез, ни желаний. Он обмякает, даже пальцем двинуть не в состоянии, фиксирует взгляд на несуществующих трещинах, которые уступают тем, что Сукуна открыл в нем самом, и с трудом дышит. Сукуна застегивает штаны, отходит, оставляет осколки того, кто когда-то был человеком, разбросанными на столе. Он идет к Тоджи, опускается на корточки перед мужчиной, у которого заплыли оба глаза. — Надеюсь, ты все рассмотрел и доволен. Я очень доволен, — ухмыляется. Юнги даже не вздрагивает, услышав выстрел, хотя прекрасно знает, кому предназначалась пуля, только после того, как Сукуна отходит, видит, завалившегося на бок отца, стена за которым вся красная. — Сжечь все, — доносится до с трудом балансирующего на грани реальности и забвения парня. Автомобили удаляются, и уже на выходе из деревни видно поднимающиеся в небо клубы дыма, которые оставят на месте уютного домика груду золы, под которой погребены три тела.

Десять лет спустя

— Мегуми, — вбегает в светлую спальню парень лет двадцати. — Мегуми, ты не слышишь меня? — Прости, я задумался, — рассеяно отвечает ему парень, сидящий на кушетке, и откладывает в сторону книгу. — Он прибыл? — оборачивается через плечо к нему тот, кого зовут Мегуми, и тот отрицательно качает головой. — Микки, я же просил не беспокоить меня, пока его нет. Я выйду, когда придет он, — поднявшись на ноги, идет к заставленному косметикой трюмо Мегуми и опускается на пуфик. — Охрана доложила, что автомобили уже на подходе и господин Акира потребовал, чтобы ты спустился, — не скрывая восхищения, поглаживает лежащее на кровати кимоно Микки. — Прекрасно, — усмешка трогает губы Мегуми, который ждал этого дня все эти десять лет. Он готовился, посвятил всего себя нескольким минутам, которые или дадут долгожданное облегчение, или окончательно погасят огонь жизни, от которого остались только тлеющие угольки. Мегуми поднимает руки, пока на него надевают темно-бордовое кимоно, подол и рукава которого вышиты золотыми нитями, и снова опускается на пуфик. Несмотря на возмущения своего портного, который назвал это кощунством, Мегуми заставил его оставить на кимоно глубокий разрез, который доходит до самого бедра, и прямо сейчас любуется тем, как красиво контрастирует с его бледной кожей винный цвет. Он отсылает Микки, и сам наводит легкий макияж, подчеркивая лисий вырез глаз и пухлые губы. Пару раз проведя расческой по черным блестящим как шелк волосам, Мегуми закрепляет бант на пояснице и, услышав шум со двора, анонсирующий о новом прибывшем, медленно двигается в коридор. Буквально через пару минут ему предстоит встреча, на которую никто бы из тех, кто пережил ад при жизни, не согласился бы. Он замирает у перил, глубоко вдыхает, и вместо того, чтобы сделать первый шаг, возвращается в прошлое, оставившее загнивающие нарывы на душе, из которых несет смрадом безнадежности и боли, вынести которые под силу не каждому. Приехавшая утром на работу Сайра, нашла сгоревший дотла дом Тоджи, залитый пеной, полицию и пожарных. Сайра, которая несмотря на то, что успела провести с семьей Мин всего как год, сильно привязалась к Юнги, и до последнего отказывалась верить, что среди обгоревших останков, которые обнаружила полиция, есть и Юнги. Пока полиция продолжала осматривать место преступления, шокированная женщина, на еле держащих ногах, отправилась к полю, где сутки напролет, устроившись под тянущимися к небу подсолнухами, засиживался мальчишка. Потом Сайра скажет Юнги, что это было провидение, что судьба сама повела ее в поле. Она нашла Юнги лежащим в канаве, через которую пускали воду, для полива подсолнухов. Измазанный в грязи и крови парень был без сознания. Юнги не помнит, как он выбрался из дома и дополз до поля, все, что произошло после ухода Сукуны и его людей — он забыл, как жаль, что то, что произошло в доме и целой жизни не хватит забыть. Сайра, которая прекрасно понимала что к чему и на кого она работала, не выдала свою находку, и дождавшись отъезда стражей порядка, забрала парня к себе. Она лично ухаживала за ним, не отвезла его в больницу, боясь, что его захотят добить и будут искать. Когда Юнги пришел в себя, он долго благодарил Сайру за спасение и осторожность, узнал, что его, после опознания дядей, объявили мертвым, и похоронили рядом с отцом на родине. Окончательно придя в себя, Юнги, не прикоснувшись ни к чему, что принадлежало его семье, покинул страну. В одном единственном разговоре с дядей, он сказал ему, что оставленное ему наследство — это плата за то, что он помог ему умереть, а на самом деле, Юнги просто не хотел себя выдавать. Тот, кто родился в богатстве, покинул страну с одним лишь билетом в один конец. У Юнги были причины больше никогда не воскресать, если бы он снял хоть цент со счета, то не только враги отца, но и семья отца узнала бы, что он жив, а так эта тайна осталась только между Сайрой и дядей. Приехав в Киото, Юнги с помощью маминой родни сменил имя на Фушигиро Мегуми, который родился и вырос в Японии и оставил прошлого Мин Юнги в гробу, захороненном рядом с отцом. С той ночи прошло десять лет. Мегуми сейчас по новому паспорту, с которым он въехал в эту страну, двадцать лет, и ему повезло, что у него детские черты лица и ему больше двадцати и так не дают. Все на сегодняшнем ужине нарядились в обтягивающие, выставляющие все на показ наряды от ведущих дизайнеров мира, и только Мегуми в кимоно, и все внимание на нем. Он знал, что так будет, и именно этого добивался. Мегуми четко следует своему плану, и как только он поставил ногу на последнюю ступень, его план вступил в действие. Он скользит по залу с гордо поднятой головой мимо любовников и любовниц местных королей преступного мира, ищет глазами того единственного, для которого и готовил это представление десять лет и находит. Юнги просто оборачивается на тот самый, до сих пор запомнившийся свербящий затылок взгляд, и сталкивается с глазами красноволосого демона, приходящего в кошмарах. Ремен Сукуну не возможно не заметить, он, вальяжно развалившись, сидит в кресле по правую сторону от хозяина дома, держит меж пальцев толстую сигару и слой за слоем снимает с Юнги кожу одним своим взглядом. Сукуна в белом костюме на черную рубашку, ворот открыт, татуировки прибавились, окружающее его шлейфом зло еще гуще. Волосы у него теперь черные, и Юнги думал, что он казался ему тогда огромным из-за страха и того, что он был совсем мальчишкой, но сейчас понимает, что это была не игра воображения. Сукуна приподнимает уголки губ, щурит глаза, Юнги чтобы выдержать его взгляд и напомнить себе, зачем он вообще здесь, приходится вонзиться ногтями в свою ладонь. «Неужели узнал», пугается собственной мысли Юнги, решив, что он не сводит с него глаз не из-за его внешности, как все остальные. «Он не может меня узнать», сам себя успокаивает и проходит дальше. Юнги думал будет страшнее, но дыхание почти выровнялось, вонзившиеся в ладонь пальцы расслабились, и сердце понемногу успокаивается. Он проходит к сидящему рядом с Сукуной Акире и, не удостоив гостя никаким вниманием, опускается рядом со своим мужчиной. Безразличие. Акире Асаве сорок лет, он возглавляет один из кланов якудза и вот уже год как является покровителем и любовником Юнги. Юнги долго пытался попасть в его поле зрения и этот путь был не совсем легким. Юнги начинал с самого низа, чтобы сегодня иметь возможность сидеть напротив того, ради кого он выжил. Акира ему абсолютно неинтересен, но этот год он терпит его, так же как и терпел тех, кто был до него, чтобы выйти на Сукуну. Двуликий сегодня занимает место оябуна токийского клана и простым смертным с ним никак не пересечься. Юнги жил у маминых родственников, получал образование на дому, почти никуда до своего двадцатилетия не выходил, разрабатывал план, который менял и пересматривал несколько раз, и у которого нет других вариантов кроме того, чтобы сработать. Юнги начинал менеджером в клубе, где собирались мелкие головорезы, пользуясь своей внешностью, вырвался оттуда и стал любовником главаря местной банды, подчиняющейся якудза. Он изучал искусство обольщения и был бы лучшим учеником, если бы его оценивали. Оценивать Юнги и не нужно, стоит посмотреть на список его побед. Он способен зачаровать собеседника не только глянцевой кожей, тонкими чертами лица и длинными ногами, о которых прямо сейчас мечтает большинство собравшихся, но и сладкими речами. В Юнги влюбляются, только услышав его голос, увидев, как он взмахивает ресницами, подносит к губам бокал, как снисходительно улыбается. Юнги прекрасно осведомлен о том, чем именно он вооружен, и пользуется этим. Этот вечер — его шанс, слишком многое он положил, чтобы им не воспользоваться. Он сидит на диване рядом с Акирой, медленно поднимает стройную ногу, перекидывает через вторую, ткань соскальзывает, обнажает молочное бедро, взгляд Сукуны прилипает к блестящей коже. Юнги снисходительно улыбается шепчущему ему приятности в ухо Акире и только один раз на долю секунды поднимает длинные ресницы и смотрит Сукуне в глаза. Он легонько раскрывает губы, словно собирается что-то сказать, сам же гасит интерес в своих глазах к продолжению и уводит взгляд, не успев заметить на лице Сукуны оскал, который и так снится ему каждую ночь. На Юнги смотрят все, Акира руку с его талии не убирает, раздражает своей приставучестью, но парня интересует внимание только одного гостя, и чтобы разжечь его, нужно просто-напросто игнорировать обращенный на него заинтересованный взгляд. Вызов. Юнги, извинившись, мило улыбается Акире и, взяв бокал, якобы двигается к двери в сад, на самом деле проверяет, сработало ли. Он бросил наживку, дело за Сукуной. Сработало. За ним тенью выдвигается Сукуна, но Юнги не скрывается от глаз, резко разворачивается и сталкивается с ним взглядом. — Ты прекрасен, твоя красота достойна королей. Юнги не показывает, как из-за одного его голоса в нем тот маленький мальчик в истерике заходится. — А ты король? — невинно хлопает ресницами. — Он самый, — наступает Сукуна. — Это вряд ли, — цокает языком Юнги, — ведь я не с тобой, — и поклонившись, удаляется. Нахмурившийся Сукуна долго смотрит ему вслед, но за ним не идет. «Черт, неужели это все? Неужели я переиграл с недоступностью?» корит себя Юнги и злится, когда Сукуна попрощавшись, покидает прием. Ночью, лежа под пьяным и копошащимся на нем Акирой, Юнги думает, что делать дальше. Сдаваться он точно не будет, но он потерял первый шанс и второй может уже быть не настолько легким. Ведь Юнги следовал плану, раздразнил зверя, боясь, что предложи он себя открыто, тот и не возьмет. Сукуна охотник, он обожает играть с жертвой, давать ей фору, именно так он работает, и все эти годы Юнги его изучал, подстраивался под него и в итоге все проебал. Утром Юнги будит шум снизу. Он, натянув на себя шелковую сорочку от пижамы, босоногим идет вниз и замирает на лестнице, увидев бледного Акиру и возвышающего над ним Сукуну. — Все хорошо? — топчется на лестнице Юнги, который очень не хочет уходить. — Хочу пригласить тебя на ужин, Мегуми, — смотрит на него снизу вверх Сукуна, и Юнги с трудом проглатывает вздох облегчения, чуть не сорвавшийся с губ. — Сейчас утро, — хмыкает парень. — Начнем с завтрака. — Акира? — обиженно смотрит на своего мужчину Мегуми. — Переоденься и спускайся, — прокашливается, прячущий глаза Акира. — У меня нет права голоса? — дует губы Мегуми. — Есть, только подумай прежде чем ответить, — поднимается к нему Сукуна и останавливается на ступеньке ниже. Интерес. — Какой цвет твой любимый? Хочу выбрать правильный наряд, — после того как пару секунд думает, спрашивает Мегуми. Сукуна довольно улыбается. — Предпочитаю видеть эти ноги голыми, — скользит взглядом по его ногам мужчина. — Тогда я пойду так, — пожимает плечами Мегуми и, наслаждаясь ошеломленным взглядом Сукуны, обойдя его, спускается вниз. Он как и есть босоногим в одной сорочке, только перешагивает за порог, как чувствует невесомость. — Эти ноги не должны ходить по камню, только по золоту, — Сукуна с ним на руках идет на выход. Они начинают прямо на заднем сидении уносящего их на виллу Сукуны бмв. Юнги, откинув голову назад, сидит на его коленях, пока Чонгук жадно пожирает его тело, а потом так и не отпустив его на землю, поднимает в спальню. «Никаких ухаживаний, свиданий, ужина в конце концов. Живет, как скот, и ведет себя, как скот», — сжимает зубы Мегуми, но улыбается самой соблазнительной улыбкой, когда Сукуна кладет его на середину огромной кровати и начинает раздеваться. Мегуми думал, что если впервые столкнувшись с ним спустя столько лет, он не выдержит и разойдется по швам, годами аккуратно выводимых на нем специалистами и им самим, то он бросит эту затею и пойдет другим менее опасным путем. Столкновение на приеме доказало, что Юнги справится, что пусть этим ранам никогда не затянуться, дальше расширяться он им не позволит. Это не семнадцатилетний Мин Юнги, который был под защитой отца и боялся собственной тени. Фушигиро Мегуми — другой человек, выкованный из стали, и он не позволит страху из прошлого перечеркнуть будущее, в котором Сукуна Ремен будет лежать под его ногами. Мегуми ласковый, податливый, он сам тянется за его руками, сам раскрывается, не ведает, что такое стыд и откинувшись на подушки отдается с такой страстью, что для Сукуны весь мир за пределами помещающегося в его руки тела на атомы расщепляется. Он толкается в него плавно, достает до самой глубины, у Мегуми пальцы до судорог на ногах сжимаются. Сукуна видит в его глазах свое отражение, не подозревает, что Мегуми смотрит сквозь, что там, где его лицо — кровавое месиво с хлещущей через отверстие на лбу кровью. Эта картина станет и реальностью. Нельзя сталкиваться с кошмаром, бередить раны, стирать одним взглядом все, чего добился и обнулять свое лечение, только на Юнги сейчас его обезболивающее, его лекарство, тот, кто принес эту боль и заберет ее с собой. Он ее ему до последней капли скормит, своим телом так щедро предлагаемым, своими ласками и этими губами, на которых под земляничным вкусом самый страшный яд размазан, и сам избавится. Сукуна рычит утробно, напоминает Мегуми зверя, поймавшего добычу и красующегося довольной мордой, но кто тут хищник, а кто жертва — время покажет. Юнги выгибается в пояснице, сам себя возбуждает, рисует на этой стене вместо лица врага нужные ему образы, ничем себя не выдает. Он стонет сладко, просит больше, сам насаживается и, оставив очередной ядовитый поцелуй на губах, умеющих выкрикивать только смертные приговоры, шепчет: — Глубже. — Признаюсь, Акира никчемный бизнесмен, но вкус на мальчиков у него отменный, — усмехается Сукуна, толкнувшись до упора, и замирает, внимательно изучая лицо напротив. — Ты — мой инструмент мести, — хмыкает Мегуми, — он нагрубил мне вчера, а сегодня пусть греет свои простыни сам. — Хочешь, я отомщу ему куда больнее? Оторву ему голову, к примеру? — в зрачках Сукуны можно различить крапинки крови. — Месть бессмысленна, если закончится смертью, — поглаживает татуировки на его плече Мегуми и очаровательно улыбается. «Смерть — это избавление», вспоминает его же слова, но не озвучивает. Еще через полчаса Мегуми лежит на животе с задранной задницей и нечитаемым взглядом смотрит на окно. Было легче, чем казалось, пусть в процессе и пришлось пройти битву с самим собой. Перед Сукуной лежит красивый, утомленный любовными ласками обнаженный парень, капли пота на котором напоминают вшитые в кожу алмазы. Это все, что доступно взгляду со стороны. На самом деле перед Сукуной лежат дымящиеся руины, по которым пару секунд назад прошло все войско ада — живых не оставили, пленных не брали. Пока Сукуна видит первую картину — Юнги не проиграет. Надо бы перейти ко второму пункту, но первым разговор должен начать Сукуна. Двуликий не идиот, иначе не встал бы во главе такого клана и не держался бы у власти столько лет. То, что он его не узнал, было ожидаемым, учитывая, как сильно за эти десять лет Юнги изменился внешне, и бесчисленное количество жертв якудзы, который небось сам их всех не вспомнит. — Ты останешься до утра, я очень голоден, — целует его в плечо Сукуна и поглаживает впалый живот с засохшими на нем следами секса. — Неужели давно твою жажду не утоляли? — пусть и злится, что утром придется уйти, но не подает вид Мегуми. — Утоляли, но ты, утоляя, открываешь новую. Выберешь любой подарок, я тебе его подарю. Ты заслужил. — Выберу и пришлю тебе чек, можешь не сомневаться, — поднявшись с постели, идет к зеркалу Мегуми, по пути прихватив валяющуюся на полу рубашку. — Куда собрался? — с усмешкой следит за ним Сукуна. — Подумал, чего утра ждать, ты меня попробовал, я тебя тоже, вернусь в особняк, успею еще пару дел доделать, — натянув на себя рубашку, нажимает на ручку двери Юнги. Прямо за дверью, стоят два крупных охранника, которые явно не собираются двинуться. — Иди ко мне, — раздается со спины и Мегуми, прикрыв дверь, возвращается к кровати. — Значит, у меня нет права выбора, — скидывает с плеч рубашку Мегуми, и взобравшись на кровать, седлает Сукуну. — Есть, и в обоих вариантах это слово из трех букв.

***

Следующее утро встречает Мегуми пустой постелью, на которой до самого рассвета никто не спал. Он, переступая через заставленный подносами и ведерками со льдом пол, идет в душ, а после спускается вниз к уже ожидающему его шоферу и отправляется в особняк. — Вижу, совесть тебя не мучает, что подложил меня под другого мужчину, — Мегуми подходит к столику, за которым пьет кофе Акира. Он опускается в кресло напротив, перекидывает ногу через ногу, бесстыдно обнажает следы Сукуны на своем теле. — У меня не было выбора, — опустив чашку на блюдечко, идет к нему Акира. — У тебя его тоже не было, — он кладет руку на его обнаженное бедро и не сильно сжимает. — Так и быть, прощу тебя, если сделаешь мне хороший подарок, — хмыкает Мегуми и подставляет щеку под поцелуй. Сукуна должен появиться вновь. Юнги не просто так выкладывался по полной и имитировал стоны, которым позавидуют порно-актеры. Если он не попался на его удочку, то это все очень сильно усложнит его план. Весь день Юнги тратит на свои обычные дела, с каждым часом все больше злится, что от Сукуны ни слуха ни духа, и в итоге ложится в постель пораньше. Юнги нужно выспаться после вчерашней бессонной ночи, а еще нужно дождаться утра. Завтра Сукуна точно даст о себе знать. Надежда Юнги окончательно рассеивается к вечеру следующего дня. Он вяло отвечает на вопросы Акиры, с которым ужинает в его любимом ресторане, ни на что не реагирует, а после быстрого секса перед сном, повернувшись на другой бок, решает с утра самому напомнить о себе Сукуне. Утром Юнги высылает в любимый ювелирный дом своего шофера и через час ему приносят массивное колье из белого золота, украшенное бесцветными бриллиантами. Юнги запирается в спальне, раздевается догола и залезает в подготовленную для него ванну. Через час Юнги стоит перед зеркалом абсолютно обнаженным в одном лишь колье и, довольно ухмыльнувшись, натягивает на себя серебристого цвета кимоно. Благодарность. — Кто тебя впустил? — первое, что выпаливает явно злой Сукуна, увидев на пороге своего кабинета Мегуми. Он захлопывает крышку ноутбука, поднимается на ноги, источает неприкрытое раздражение, но Мегуми не робеет. Он скользит томным взглядом по мощной груди, грозящей разорвать белую рубашку, по бедрам, на которых явно с трудом держится черная ткань, и взмахивает длинными ресницами. — С каждым разом твоя красота только расцветает, — уже смягчив голос говорит мужчина и, выйдя из-за стола, идет к нему. Сукуна думал о парне, сам собирался на днях его навестить, и пусть его раздражает, когда его без предупреждения отрывают от работы, он теперь уверен, что день будет отличным, учитывая, какая красота его навестила. — Я решил лично занести тебе счет за твой подарок, и заодно хотел показать тебе, за что именно ты будешь платить, — медленно тянется к поясу кимоно Мегуми. — Я ценю подарки и умею быть благодарным. — Твоя красота бесценна… — Сукуна не договаривает, потому что Мегуми скидывает кимоно с плеч, оставшись полностью обнаженным. На его шее переливаются бриллианты, которые все равно уступают его кукольной красоте, меркнут не справившись с блеском алебастровой кожи. — Спасибо, я подарком доволен, — прикусив губу, нарочито медленно нагибается и поднимает с пола кимоно Мегуми. — Когда будешь трахать своих шлюх, думай обо мне, это будет твоим вторым подарком, — натягивает на себя кимоно парень, — а теперь мне пора, я человек несвободный. — Сюда иди, — прислоняется к столу Сукуна, который все это время глаз от него отвести не мог. Мегуми приподнимает уголки губ в полуулыбке и, обернувшись, идет к мужчине, который пожирает его взглядом. — Со мной тебе это не надо, — снимает с него кимоно Сукуна и, притянув к себе, впивается в его губы. Мегуми сперва задыхается от напора, а потом сам трется о его бедра, отвечает. Сукуна не прерывая поцелуй меняет их местами и, подняв парня, сажает его на стол, а сам устраивается между его ног. — Только не на столе, — обиженно бурчит Мегуми, обвив руками его шею. — Мне неудобно. Сукуна, чей разум уже затуманен страстью, слушается и, подняв его на руки, перекладывает на кожаный диван. Через десять минут предварительных ласк, Мегуми, вцепившись ногтями в спинку дивана, глухо стонет, пока устроившийся позади него Сукуна, который не потрудился даже раздеться, жестко и напористо его трахает. Мегуми тяжело удерживать равновесие, колени расходятся на взмокшей от пота коже, на которой остаются следы его ногтей, но он даже двинуться не в состоянии. Сукуна держит его за бедра и сам контролирует задницу, которую методично натягивает на свой член. — Ты очень груб, — бурчит запыхавшийся парень, пока Сукуна швыряет в мусорное ведро использованный презерватив. — Думаю, тебе нравится моя грубость, — возвращается к нему мужчина, на ходу застегивая брюки, — иначе не прибежал бы за моим членом. — От тебя ничего не утаить, — смеется Мегуми, — обожаю умных мужчин, что уж поделать. — А мне нравится твоя задница, беру ее в личное использование, — нагнувшись к нему, целует в губы, — мой шофер будет ждать тебя внизу. Отныне ты живешь у меня. — Я, как понимаю, у меня нет выбора? — хмурится Мегуми. — Он всегда есть и состоит из трех букв. — Хорошо, но я заскочу к себе и заберу кое-что, — поднимается на ноги Мегуми. — Не заберешь, — тоном не терпящим возражений перебивает его Сукуна. — Это кимоно мы сожжем. Ничего от бывшего отныне на тебе не будет. И в тебе тоже.

***

— Почему мы приехали сюда? — спрашивает шофера Юнги, поглядывая на высокое здание за окном. — Господин сказал, чтобы я привез вас сюда, — выходит из автомобиля шофер, и ждет, когда выйдет и Юнги. — Нам нужно подняться на последний этаж, — пропускает парня вперед мужчина. — Там его апартаменты. «Значит, я буду жить здесь. Акира держал меня рядом, не унижал квартирами, в которые приходят, когда вспоминают своих шлюх, а этот решил из меня мальчика по вызову сделать», думает Юнги, но свое недовольство не выдает. Он молча проходит в просторный пентхаус, пропускает мимо ушей слова шофера об устройстве квартиры и, выпроводив его за порог, закрывает дверь. «Интересно, Сукуна говорил с Акирой?» думает Юнги и идет в душ. Холодильник до отвала забит продуктами и готовой едой. Он может заказать себе ужин из любого ресторана города на оставленную шофером на кофейном столике карту, но он, прихватив банан, идет в спальню и, включив телефон, ждет звонка. Утром, кое-как разлепив веки, Юнги первым делом бросается к телефону, но кроме оповещений из бутиков ничего нет. В гостиной Юнги ждут взгроможденные друг на друга коробки подарков, он открывает только верхние, в душе аплодирует вкусу Сукуны, но решает не благодарить. Юнги нужно, чтобы он пришел, чтобы проводил с ним много времени и помог реализовать его планы. Равнодушие. Весь день телефон продолжает молчать, Юнги и сам не пишет, и не звонит. Так продолжается и следующий день, он ходит по магазинам, ужинает в центре и долго гуляет на причале. Вечером придя в квартиру, разозленный чужим молчанием Юнги решает принять душ, остыть немного, а потом придумать повод и позвонить тому, кто запер его в этой башне и притворяется, что его не существует. Долго играть в равнодушие он не может, но обставить все так, что первым сорвется Сукуна — он сумеет. Когда Мегуми выходит из душа, то видит прислонившегося к раковине Сукуну, который, скрестив на груди руки с закатанными рукавами, недобро смотрит на него. — Я не слышал, как ты пришел из-за шума воды, — с трудом скрывая радость, не стесняясь наготы проходит к шкафчикам с полотенцами, Мегуми, но мужчина хватает его за запястье и, притянув к раковине, вжимает в нее животом. — Ты не скучал, — утверждает Сукуна, пальцами держит парня за подбородок, заставляя смотреть на себя в зеркале. — Не звонил, не писал, не благодарил за подарки. — Не скучал, — мажет языком по его пальцу на губе Мегуми. — Ты играешь со мной? — опасно сверкают глаза мужчины. — Или же вызываю твой интерес, — обольстительно улыбается в зеркало Мегуми и вскрикивает, когда Чонгук с силой надавив на его поясницу, заставляет его выгнуться. Он грубо разводит его ноги, не давая парню подняться от впивающегося в грудь крана, сразу просовывает в него два пальца, проверяет и довольно усмехается. — Выдержишь, — проводит языком по его шее Сукуна и Мегуми слышит звук молнии. — Я покажу тебе свой интерес, я его в тебя засуну, — толкается в него сразу и вцепившись зубами в его плечо, размашисто двигается. Мегуми хнычет от боли, вертит задницей, чтобы соскочить с члена и сменить позу на более удобную, но получает звонкий шлепок по заднице и больше попыток не делает. Сукуна трахает его остервенело, впивается в его бока, собирает под ногтями его кожу и кровь, и с каждым толчком выбивает из Мегуми вскрик. «Только не вспоминай, умоляю, не вспоминай», успокаивает сам себя Юнги, чувствуя как немеют от ужаса конечности, а страх комком собирается в горле. Юнги тошнит, ему кажется, его прямо сейчас вывернет на это же зеркало, в котором за сжатым и трясущимся бледным тельцом возвышается чудовище, терзающее не только его тело, но и душу. То самое чудовище, которому он однажды уже проиграл. Юнги жмурится, сжимает зубы, до побеления костяшек цепляется за серый мрамор и пусть внутри все заходится в истерике, сквозь оболочку ничего не прорывается. Эта оболочка выкована из стали, на ней отныне не появится ни одной трещины, ей в жертву Юнги и принес мясорубку внутри, которая запускается по новой, стоит увидеть этого демона, рвущего его тело на части. Сукуна делает еще один толчок до упора, вырывает из груди Юнги не успевший замаскироваться вопль, и парень, подняв лицо к зеркалу, смотрит прямо в его глаза. Он смотрит с нескрываемой ненавистью, хрипит сквозь сжатые зубы, еще больше распаляет голод дикого зверя, крошащего его изнутри. — Ты делаешь мне больно, — по слогам произносит слова Мегуми, не отрывая от него взгляд. — Ты ничего не делаешь, — проводит языком по его щеке Сукуна, продолжая тянуть его на себя за бедра, и с гортанным рыком кончает прямо в него. — Я скучал, но я ждал, что позвонишь ты, — бурчит Мегуми, Чонгук замедляется. — Ты выслал меня сюда, как парня по вызову, — продолжает опираться о раковину, боясь, что обессилевшие ноги разъедутся в сторону. — Или живи со мной, или отпусти. — Ты ставишь мне условия? — мрачнеет все еще стоящий за ним Сукуна. — Я не смею, я просто скучаю по тебе, — тихо говорит Мегуми, опустив глаза. Не можешь справиться силой, получи свое лаской. Ласка может усмирить самого дикого зверя — это аксиома. — Я не хочу твои подарки, даже не распаковал. Я ничего не хочу, просто будь рядом, — с мольбой смотрит и замечает, как во взгляде Сукуны что-то меняется. Двуликий не понимает, зачем ему его присутствие, если есть подарки, есть внимание и любое желание, которое, не успев вырваться с малиновых губ, будет исполнено. Так было всегда. Это стандартный сценарий поведения, контракт между двумя взрослыми людьми, где дают оба, но в разной валюте, а Мегуми хочет его присутствия, заставляет что-то годами покрытое пылью и давно ушедшее на самое дно, поднять голову, пробудиться. — Будешь жить здесь, если тебе не нравится, то у тебя есть два варианта ответа. — И я знаю их, — обернувшись, кладет руки на его грудь Юнги. — Замечательно, — прислоняется лбом к его лбу Сукуна, — а теперь позволь мне попросить прощение за то, что я сорвался. Он поднимает его на руки, опускает на дно пустой ванны и открыв воду, сам раздевается. Почти час они проводят в воде, где Сукуна тщательно намыливает его волосы, целует каждую царапину и синяк, массажирует плечи. Разомлевшего от воды Мегуми он сам обсушивает и переносит в спальню, где укладывает на кровать. Мегуми стонет, ерзает на разворошенной постели, пока Сукуна языком доводит его до оргазма и обнимает его ногами. «Даже если ты вылижешь всю мою душу, ты ее не вылечишь», думает про себя парень и благодарно улыбается прилегшему рядом мужчине. Под утро Мегуми просыпается от ладони, поглаживающей его живот. Сукуна берет его вместо завтрака и, оставив вымотавшегося парня досыпать, уезжает по делам. Она приходит во время завтрака, парализует Юнги, не успевшего поднести к губам чашку с давно остывшим кофе, и через несколько мучительных секунд завершается немой истерикой, забившегося за диван парня. Сразу за ней наступает дикое желание бросить все и сбежать, и он сбежал бы, если бы уже не проверял, что ни терапия, ни часовые отмокания в ванной, ни попытки содрать с себя всю кожу и заменить ее новой, не помогут, потому что этот страх может умереть только если он уничтожит его изнутри. Поэтому Юнги вновь сам успокаивает себя и продолжает изображать видимость нормальной жизни. Сукуна до вечера так и не возвращается. Следующие два дня история повторяется, Мегуми не звонит, не ищет, несмотря на то, во что ему обошлась попытка распалить его интерес в прошлый раз, решает снова выманить зверя из логова. На третий день терпение у Мегуми заканчивается, он вызывает шофера и требует отвезти его к Сукуне, сказав, что господин сам так распорядился. Через час автомобиль с Мегуми паркуется перед подпольным казино, и шофер провожает одетого в синее кимоно парня ко входу, где их останавливает охрана. — Вам нельзя внутрь. — Ты знаешь кто я? — вскидывает бровь Мегуми. — К нему нельзя никому. — Если я сейчас не войду в эту дверь, то когда он будет кончать в меня, я попрошу твою голову. Он мне ее даст, — цокает языком Мегуми. Охранник больше ничего не говорит и отодвигается. Мегуми находит Сукуну за покерным столом с толстой сигарой во рту. Вокруг мужчины вьются красивые девушки и парни, стол перед ним завален бутылками и бокалами, а на соседнем столе лежит мужчина средних лет с торчащим изо рта ножом. Мегуми ежится от картины, но еще больше он пугается собравшихся здесь людей, ведь словно никто из них не замечает забрызганный кровью труп на столе. Мегуми мутит от похожей картины прошлого, он еле успевает ухватиться за стену, чтобы выровнять дыхание и сталкивается взглядом с Сукуной. У Сукуны мутный взгляд, он явно под чем-то, Мегуми убеждается в этом, заметив на столиках рядом с диванчиками следы белого порошка. — Я тебя не звал, — рычит Сукуна и вокруг сразу воцаряется абсолютная тишина, даже музыка, льющаяся до сих пор из колонок, умолкает. — Ты хочешь, чтобы я ушел? — обезоруживает его улыбкой Мегуми. — У тебя два варианта ответа. — Ты ничего не боишься? — косится на труп Сукуна, который ждал хотя бы мимолетный испуг в сильно накрашенных глазах, но поймал только безразличие. — Чего мне бояться? — пожимает плечами Мегуми, у которого на самом деле поджилки трясутся и ужасно сильно хочется вернуться в пентхаус. — Даже если я сделаю так? — Сукуна, схватив пистолет, выстреливает в ногу стоящего позади парня охранника. — Ты же его не убил, — с трудом выдавливает из себя улыбку Мегуми и недоговаривает, потому что раздается второй выстрел и охранник падает на пол с дырой в груди. — Мне нечего бояться, ты же выстрелил не в меня, — улыбка так и застыла на лице Мегуми, а в глазах читается безумие. Сукуна снова целится, теперь уже в него, и Мегуми понимает, что с этим психопатом наверняка никогда не угадаешь и, возможно, это последняя ночь его жизни. Мегуми не смотрит на него с мольбой о пощаде, со страхом в глазах и даже не пытается попробовать убежать. Он, несмотря на дикий ужас, оккупировавший каждую клеточку его организма, не пытается скрыться, а просто жмурится и почти сразу же распахивает веки, услышав громкий хохот мужчины. — Ты мне нравишься, — подзывает его пальцем к себе Сукуна. — Очень нравишься, — улыбка сползает с его лица, будто бы ему самому не понравилось то, что он озвучил. — Пусть здесь приберут и сыграй со мной, — перешагнув через труп, подходит к нему Мегуми и послушно опускается на его колени. — Если выиграешь, я разденусь. — Я могу раздеть тебя и так, — обхватив ладонями его лицо, мокро целует его в губы Сукуна. — Ты просто не видел, как именно я умею раздеваться, — мычит ему в поцелуй Мегуми. — Если выиграю я, ты проведешь со мной весь день и будешь брать меня везде с собой. — Хорошо, сыграем, — ухмыляется Сукуна, — не могу отказать себе в удовольствии лицезреть такую красоту. Сукуна приказывает забрать трупы и всем покинуть помещение. — А прогонять народ зачем надо было? — смотрит вслед удаляющимся гостям Мегуми. — Потому что я выиграю, — скалится Сукуна. — Ревнивец, — довольно улыбается Мегуми, который сам с трудом выдерживает свою актерскую игру, — не хочешь, чтобы они видели меня голым. Он нехотя меняет колени Сукуны на стул, крупье раздает карты, и игра начинается. Мегуми не особо хороший игрок, пусть и посещал казино пару раз со своими бывшими. Он проигрывает первую партию и, подняв ногу, указывает взглядом на белые чулки. — Признаюсь, мне нравится, когда это делаешь ты, — выпячивает нижнюю губу Мегуми. Сукуна нагибается к его ноге на столе, цепляется зубами за резинку чулок и медленно тянет их вниз, ни разу не помогая себе рукой. Мегуми проигрывает и следующие две партии, он сидит явно недовольный в кимоно спущенном до пояса и с обидой смотрит на карты. — Эмоции и покер — несовместимы, — усмехается Сукуна, — ты плохой игрок. — Но я же всегда выигрывал, — обиженно тянет Мегуми, который будто бы готов расплакаться. — Ты так хочешь провести со мной день? — нахмурившись смотрит на него Сукуна, и Мегуми кивает. Сукуна пару секунд смотрит на свои карты, думает, а потом смахивает их со стола. — Значит, я проиграл, — он встает на ноги и протягивает парню руку. Первая победа. Всю ночь Сукуна трахает его в пентхаусе, нюхает порошок с его живота и повторяет. К утру Мегуми даже пальцами пошевелить не в состоянии. Он лежит обнаженным на ворсистом ковре посередине гостиной и все пытается прийти в себя. Сукуна ушел на рассвете, сказал, что пришлет за ним к полудню, но Мегуми боится, что если он сейчас уснет, то его и взрыв не разбудит. Они трахались в постели, в душе, на диване в гостиной, закончили на полу. В горле першит от стонов и криков, задница саднит, а ног и рук Мегуми попросту не чувствует. Он кое-как доползает до спальни и, поставив будильник, все-таки спит до одиннадцати. Ровно в двенадцать Мегуми садится в приехавший за ним автомобиль и отправляется в ресторан, где его ждет на ланч Сукуна. — Прекрасно выглядишь, — хвалит его образ поднявшийся с места для приветствия мужчина и скользит взглядом по затянутым в бежевые брюки ногам. — Я помню о проигрыше, но не хотел, чтобы день для тебя начался рано, учитывая, что всю ночь ты не спал, — ухмыляется и кивает официанту. — Я выспался и будто бы заново родился, — улыбается Мегуми. — Только с голоду умираю. Мегуми в восторге от блюд, то ли он настолько голоден, то ли повара в этом ресторане и правда готовят божественно, он, попробовав каждое блюдо, в блаженстве прикрывает глаза и хвалит Сукуну за выбор. Сукуна ест много и налегает на белки. Мегуми следит за тем, как он с аппетитом поедает сочную вырезку на подушке из припущенного в сливках шпината и чувствует, как несмотря на сытость рот наполняется слюной. Ланч они запивают прекрасным вином. Два раза Сукуна спрашивает про прошлое Мегуми, где учился, где жил, но оба раза Мегуми удается отвести от себя подозрения и выдать заученную легенду. Они говорят о политике, о недавно сменившейся власти, Мегуми метко переводит темы на те, в которых прекрасно разбирается и которые готовил, и замечает, как заинтересовано слушает его Сукуна. К десертам Сукуна не притрагивается, пьет черный кофе и наблюдает за ковыряющимся в ягодном муссе парнем. Они спят вместе в одном доме, он залез в его душу бесцеремонно, а тело ему Мегуми подарил сам, но при этом выносить его взгляд по прежнему тяжело. Сукуна смотрит прищурено, забирается этим пытливым взглядом под все слои, и черт разберет, что у него на уме. Мегуми видел все стороны Двуликого, в том числе его самую страшную сущность, но каждый раз, находясь рядом, ему приходится по новой учить себя выдержке. — Могу сказать, что это был самый вкусный обед, который я пробовал за последнее время, а мне ведь готовили лучшие повара и до знакомства с тобой, — подносит к губам бокал Мегуми. — Мои подарки, которые в основном изготовлены на заказ или из лимитированной коллекции, тебя не впечатляют, а пара блюд в этом ресторане и у тебя даже глаза блестят, — усмехается Сукуна. — Я люблю вкусно поесть, что уж поделать, — пожимает плечами Мегуми. — Да и ты я вижу тоже. — Обещаю, ужинать будем не менее вкусно. — С таким рационом, боюсь, я уже через пару недель в эту дверь не пролезу. — Чем тебя больше, тем больше места для моих ласк, — ухмыляется Сукуна. — Не бойся, я тебя не на убой откармливаю, — встает на ноги и подает ему руку. — Это странно, но мне нравится проводить с тобой время за пределами постели. Все-таки это я выиграл вчера в покер. — Я же говорил, — вкладывает в его ладонь руку Мегуми и они идут к выходу. Они приезжают в офис Сукуны, где Мегуми уже был один раз. Сукуна проводит переговоры прямо в кабинете, Мегуми сидит в кресле в углу, якобы с интересом просматривает один из лежащих на кофейном столике журналов, а сам слушает Сукуну и следит за тем, как он работает. Сукуна обещает сегодня ради него закончить все до вечера, но Мегуми настаивает, что ему главное быть рядом и он не против, что тот работает. Сукуна бескомпромиссный, он раздает указания, подчиненные понимают его с полуслова. Мегуми видит перед собой совсем другого человека. Сукуна на работе холодный, безэмоциональный, сконцентрированный. Он внимательно слушает доклады, кого-то перебивает, отправляет делать все заново, а кого-то даже хвалит. После двухчасовых переговоров со своими, ему докладывают о визите гостей. Сукуна поднимается с кресла, разминает плечи, и подойдя к Мегуми, нагнувшись, легонько касается его губ. — Может сходишь погулять? Ты не устал сидеть? — Нет, я отдыхаю здесь и мне нравится следить за тем, какой ты на работе, — улыбается Мегуми. — Я узнаю нового тебя. Можно мне кофе со льдом? — Тебе можно все, мой занимательный мальчик, — усмехается Сукуна и идет к столу. Через пару минут Мегуми приносят кофе, а вслед за секретаршей в кабинет проходят гости. Уже почти семь вечера, когда Сукуна наконец-то заканчивает свои встречи. Мегуми уже полулежит на диване, на который перебрался с кресла. — Поедем поужинаем, а потом у нас вся ночь впереди, сам выберешь, чем займемся, — идет к стойке, чтобы смочить горло Сукуна. — Думаю, если ты снова меня откормишь, то я засну прямо в ресторане, — подходит к нему Мегуми, а Сукуна развернувшись, ловко поднимает его и сажает на стойку. — Тогда стоит насытиться тобой до ужина, — проводит языком по его губам Сукуна и углубляет поцелуй. Он берет его прямо на стойке. Тот Сукуна, который был в кабинете несколько минут назад, сразу испаряется. Этот Сукуна жадный, грубый и невероятно голодный. Он трахает его, не давая сделать передышку, кусает его губы, заставляя стонать в болючие поцелуи и чудом не рвет так сильно нравящуюся Мегуми рубашку. Они уже на парковке, только доходят до ожидающего их автомобиля, как Сукуна поднимает телефон к уху и Мегуми видит как вздулась венка на его шее. Мегуми даже делает шаг в сторону, нутром чувствуя густую злость и агрессию распространяющуюся от мужчины. — Планы поменялись, — убирает в карман телефон Сукуна и, повернувшись к подбежавшему помощнику, дает указания. — Тебе все же будет лучше дождаться меня в квартире, — подходит он к Мегуми. — Не думаю, что тебе понравится то, куда и зачем мне нужно ехать. — Я с тобой, — выпаливает Мегуми. — Как пожелаешь, — усмехается Сукуна и открывает для него дверцу автомобиля. Мегуми жалеет о своем решении сразу же, когда они оказываются на борту прибывшего с товаром судна в порту. Судно подпольно перевозило перекупаемое Сукуной оружие. В грузовом отсеке судна в багажнике нового заказанного Сукуной как подарок будущему партнеру автомобиля, лежит расчлененное тело правой руки и главного партнера мужчины. Мегуми, стоит открыть багажник, сразу же зажав нос отворачивается, а потом бежит наружу отдышаться от запаха разлагающейся плоти. — Я заплатил за защиту моих судов, подписал договоренность, но ее нарушили, — выходит на палубу Сукуна в окружении своих людей. — Они убили того, кто был моим лицом на Востоке. Сперва я искромсаю тех, кто не держит свое слово, а потом мы займемся убийцей и заказчиком. — Прими мои соболезнования, — робко подходит к нему Мегуми. Сукуна не рвет и не мечет, не закатывает истерик, но он явно хочет крови и жажда этой крови затапливает радужную оболочку его глаз красным. — Ты точно все еще не хочешь домой? — Нет. Мегуми понял, что будет битва, но также понял, что ошибся, когда автомобили Сукуны заехали в один из многочисленных спальных районов города. — Я думал, ты едешь мстить, — рассматривает свои ногти парень. — Именно за этим мы и здесь, — усмехается Сукуна и высылает своих людей к огражденному железным забором дому. Мегуми следит за мелькающими, как тени вокруг дома людьми и по мере осознания того, что произойдет дальше, чувствует как кровь в жилах стынет. Его память швыряет его обратно к полю с подсолнухами, к автомобилям вокруг их дома, к крикам отца и попыткам убежать. Он шумно сглатывает и в этот раз не выходит из автомобиля за Сукуной. Тот и не настаивает. Мегуми видит, как в доме включается свет, что-то разбивается, обрывки голосов, вспышка от выстрелов, и все-таки тянется к дверце. Ему надо быть рядом с Сукуной, несмотря на парализующий его страх, надо, чтобы эта тварь из преисподней растворилась в нем окончательно, а такой как он растворяться в трусах и впечатлительных не будет. Мегуми должен пройти этот тест. Он выходит из автомобиля, вокруг полная тишина. Прямо на пороге стоят двое людей Сукуны, но ему никто не препятствует. Мегуми вздрагивает из-за чьего-то вскрика и, толкнув дверь, проходит внутрь. Сукуна утирает хорошо знакомую Юнги катану о свесившуюся со стола скатерть, его парни убирают за пояс оружие. Мегуми видит брызги крови на стене, давит рвотный позыв, вызванный страхом из прошлого, но не может заставить себя опустить глаза на пол. — Грязно поработал, потому что зол был, — усмехается Сукуна и передает катану помощнику. Он внимательно следит за реакцией Мегуми и тот понимает, что это возможно какой-то тест. Юнги все-таки опускает глаза, мужчина у стены с перерезанным горлом, женщина, видимо бросившаяся бежать, лежит дальше по коридору с пулей в спине, из-за стола выглядывает нога, и Юнги очень хочет верить что это взрослый с небольшим размером ноги. — Ты доволен? — кладет руки на его грудь Мегуми. — Отомстил за смерть своего парня? — Не до конца, но уже лучше, — скалится Сукуна. — Ты не боишься крови? — Так им и надо, — скользит взглядом по телу женщины Мегуми, и как бы Сукуна не пытался разглядеть в нем что-то помимо безразличия, ему это не удается. — Каждый поступок влечет за собой последствия, — добивает Мегуми. — Кажется, я влюбился, — усмехается Сукуна и, взяв его за руку, выходит наружу. — Мне нравится твоя кровожадность, — стонет ему в губы Мегуми, пока Сукуна, не стесняясь шофера, трахает его на заднем сидении автомобиля после казни еще семерых. — Мне нравится твоя смелость, — рычит Сукуна с остервенением долбясь в разомлевшее тело. Тем вечером Сукуна забирает Мегуми к себе на виллу, где тот и остается жить. Каждое утро парня начинается с подарка и обязательного букета фиолетовых фиалок. Мегуми никогда не говорил ему, какие именно цветы ему нравятся, но после того, как забрал в спальню именно фиалки, Сукуна стал дарить только их. Юнги по прежнему любит подсолнухи, но его любимые цветы символ долголетия и жизни, а фиолетовые фиалки, которых в античной мифологии считали символом смерти и погребения — идеальны для их с Сукуной мертвых отношений. Сукуна теперь редко обедает без него, часто берет его с собой на деловые встречи и при любой возможности приезжает домой.

***

— Любимый, — сладко потягивается на постели обнаженный Мегуми, увидев прошедшего в спальню мужчину и протягивает ему руку. Сукуна нагибается и, обняв его, кладет голову на его живот. — Ты был злым весь день? Напился крови? — Был. — А меня с собой не взял. — Ненавижу, когда на тебя смотрят, а там, где ты, все внимание на тебе. — Поворачивайся, — скользит к изножью кровати Мегуми. — Я сделаю тебе массаж. Он взбирается на него, массирует его плечи, периодически целуя. Сукуна отвлекается на звонок мобильного, но Мегуми продолжает массировать его спину. — Решайте без меня, я не приду, — вешает трубку Сукуна. — Ты отказался от работы из-за меня? — прикусывает губу Мегуми, который впервые становится свидетелем того, как Сукуна даже работу переместил на второй план из-за него. — Хочу с тобой побыть.

***

Дом завален подарками, которые Мегуми не успевает распаковывать. Сукуна сейчас и тот, с кем он только познакомился — абсолютно разные люди. Каждое утро Мегуми начинается с нежных поцелуев, по возможности Сукуна даже остается на завтрак. От былой жестокости и бескромпромиссности по отношению к парню нет и следа. Мегуми часто наведывается к нему в офис, даже выезжает с ним по делам, которые редко заканчиваются без крови, и он понимает, что изменился Сукуна только по отношению к нему и когти он прячет только с ним, потому что со всеми остальными он прежний жестокий Двуликий. Мегуми это безмерно радует. Пару раз в неделю Сукуна берет его гулять, прислушивается к его желаниям и окружает заботой, что порой сильно раздражает Мегуми. Ему кажется, что Сукуна никогда ни о ком не заботился, что он это годами скапливающееся желание оберегать и дарить тепло ни на кого не израсходовал и сейчас вываливает все разом на Мегуми, топит его в этих не нужных ему и раздражающих его чувствах. Вечером Сукуна домой не приходит, а на его телефон не доходят звонки. Мегуми набирает его приближенных, но они тоже не отвечают. Он вызывает шофера и отправляется в казино. Узнав, что Сукуна в казино не появлялся, Мегуми едет домой, но по пути выходит у любимого бара, решив развеяться и обдумать дальнейшие шаги. Он и не подозревает, что пока он потягивает в баре второй бокал маргариты, на автомобиль напали, шофер и охранник погибли. Мегуми уже расплачивается, когда видит входящий от Сукуны, и услышав от него, непонятное «ты жив», называет адрес бара. Мегуми только выходит наружу, желая немного подышать ночным воздухом, как бар окружают автомобили главы клана, а сам Сукуна выскочив из бмв, быстрыми шагами идет к нему. Он не дает Мегуми вымолвить и слова, притягивает его к себе и, прижав к груди, крепко обнимает. — Я думал, ты в машине, — покрывает поцелуями лицо растерянного парня Сукуна. — Мегуми, я думал потерял тебя и я испугался. Юнги никогда его таким не видел, бесстрашный Чон Чонгук явно напуган, и только сейчас понемногу успокаивается. Юнги висит тряпичной куклой в его руках и позволяет себя обнимать. Сукуна не выпускает его руку до дома, все время целует, Мегуми тошно настолько, что выпитая маргарита просится наружу. Его мутит от чужой любви-одержимости, от этих рук, сомкнувшихся вокруг него с желанием защищать, от уст, шепчущих нежности и обещающих вечность вдвоем. Он с трудом отстраняется, вовремя цепляет на себя улыбку, мол, дышать нечем. — Я подозревал, но только чуть не потеряв тебя осознал, насколько ты мне важен, Мегуми, — не выпускает его лицо из ладоней Сукуна. Мегуми на это молчит, кладет голову на его грудь, и автомобиль уносит их в ночь. Они приезжают в пентхаус, где по словам Сукуны будут жить, пока на вилле не усилят систему безопасности после нападения. — Я их уничтожу, целыми семьями вырезать буду тварей, — лежит на груди задумчивого Мегуми Сукуна, пока тот перебирает его волосы. — Что было бы, если бы ты был в машине? Они на это и рассчитывали. Решили отомстить мне, убив того, кто мне дорог. Я сам виноват, надо бы меньше с тобой светиться и показывать мое слабое место. Если бы хоть волосок упал с твоей головы, я бы уничтожил этот город. — Говорят, герой пожертвует тобой, чтоб спасти мир, в то время как злодей пожертвует всем миром ради тебя, — улыбается довольный Мегуми. — Ты никогда не был героем, но я люблю злодея и признаю это. Ты знаешь, кто это был? — Я твой злодей, пусть только с тобой я и получил страх, который сполна прочувствовал сегодня, — целует его Сукуна. — Это правительство, я отомстил, убрав брата местной шишки из национальной безопасности, и они решили поохотиться. — Страх потери — самый страшный из всех и я его переживаю каждый раз, когда ты выходишь за порог нашей спальни, — обводит губами его татуировки Мегуми. — Теперь я начинаю переживать еще больше. Не нужно было тебе так рисковать. — Тебе не нужно бояться за меня, я так легко не сдамся, переживай только о себе. Больше не выходи без моих парней и обходи места скопления людей. — Или же просто быть рядом с тобой, чтобы и за тебя не переживать и себя обезопасить, — смеется Мегуми. — Я бы хотел, чтобы ты всегда был рядом, — приподнимается на локтях Сукуна и внимательно смотрит в его глаза. — Я планирую кое-что. Завершу с этим делом, уедем вместе на остров, отдохнем, а потом будем строить новый дом с отличной защитой. Будем жить вместе. — Почему? — внимательно смотрит на него Мегуми. — Мы и так живем вместе. Скажи это. Скажи, почему именно сейчас ты стал говорить о нас с тобой. — Потому что я тебя люблю, — медленно выговаривает слова Сукуна. — Я никогда не встречал того, с кем бы мне не хотелось расстаться. — Так все еще впереди, — улыбается Мегуми. — Нет, я чувствую, что это другое, — хмурится Сукуна. — Ты сильный парень, Мегуми, и в тебе есть темнота, которая меня влечет. Я не знаю чем и как, но мы с тобой похожи, я будто бы нашел родственную душу, — проводит рукой по его мягким волосам. — Я даже ребенка бы с тобой усыновил, обучил бы его всему и оставил бы ему мой клан, — усмехается только озвученным мыслям, которые его самого удивляют. — Раньше я думал, после меня хоть потоп, но теперь у меня есть ты и я хочу, чтобы если со мной что-то случится, был тот, кто всегда будет тебя оберегать. — Ты великий Двуликий, и ничего с тобой не случится, — обхватывает ладонями его лицо Мегуми. — Я бы сам родил тебе ребенка, если бы мог, — смеется. — Настолько сильно меня любишь? — целует его в живот Сукуна. — Настолько, — задумчиво отвечает Мегуми, уставившись в потолок. Он мог сегодня погибнуть. Он обязан желанию выпить маргариту жизнью, а ведь умирать Мегуми совсем не планирует. Во всяком случае не до того как достигнет своей цели. Тянуть больше нельзя, ведь иначе за него это сделают другие и Юнги никогда не избавится от этого груза.

***

— Я так вкусно поел, что еле двигаюсь, — садится за руль бмв Сукуны Мегуми и пристегивает ремень. — Сказал же, давай парней позовем, а то ты будешь сконцентрирован на дороге, когда как я хочу, чтобы ты концентрировался на мне, — садится на сидение рядом Сукуна. — Не люблю, когда у нас хвост и в салоне нас трое, — выезжает с парковки Мегуми, — и потом, чем сажать за руль тебя после почти бутылки вина, я сам поведу. По пути заедем кое-куда, покажу тебе место с шикарным видом. Как его увидел, решил, что должен и с тобой поделиться. — Ты босс, езжай куда хочешь, — усмехается Сукуна и устраивается поудобнее. Солнце понемногу закатывается за горизонт, из динамиков доносится голос Ланы Дель Рей, называющей себя национальным гимном своего мужчины, и Мегуми, крутя руль, ей подпевает. Сукуне песня не нравится, он переключает ее, и сколько бы Мегуми ни вслушивался в текст новой, он понимает ее только обрывками. — Я думал, я хорошо знаю английский, — хмурится Мегуми, отчаянно пытаясь понять, о чем поет вокалист и причем тут имя Кассандра, которое он повторяет. — Это древне-шотландский и язык Шекспира, — усмехается Сукуна. — Кассандра — в древнегреческой мифологии дочь царя Трои. Она получила от Аполлона дар ясновидения взамен на обещание подарить ему свою девственность. Кассандра не сдержала своего слова, и разгневавшийся бог Аполлон сделал так, что с того момента больше никто не верил её словам. Все ее предсказания сбылись, но ей никто так и не поверил. — Грустно, — бурчит Мегуми, — лучше бы слушали про национальный гимн. — Переключи, главное, чтобы нравилось тебе, — прислонившись головой к стеклу, дремлет Сукуна. Через час и сорок минут автомобиль останавливается, Мегуми держит обе руки на руле и повернувшись к мужчине зовет его: — Просыпайся, соня, я пока ты спал весь текст песни разобрал. — Черт, сколько я спал? — сонно тянет Сукуна, разлепив веки, и в такие моменты Юнги забывает, кто он и на что способен. — Это то самое место, которое я хотел тебе показать, но наше уединение нарушили, — недовольно говорит Мегуми, поглядывая в зеркало. — Я вроде бы попросил, чтобы хотя бы на один вечер нас оставили одних и у нас не было хвостов. — Они не будут нам мешать, — зевает Сукуна, — один автомобиль будет ездить за мной всегда, прости, малыш, но врагов у меня слишком много, чтобы я рисковал тобой. Вино было какое-то странное, надо бы потолковать с хозяином ресторана, у меня в голове каша, а конечности затекли. «Вино было отличным, а я напрасно израсходовал порошок. Чертова охрана, такой план испортила», — злится про себя Юнги, но вида не подает. — Ну как? Нравится наблюдать за закатом отсюда? — Если бы ты отъехал немного назад, мне бы нравилось больше, — хмурится Сукуна, только сейчас заметив, что автомобиль стоит на обрыве, любое резкое движение и он полетит прямо на камни с высоты сорока метров. — Ладно, момент все равно испорчен, приедем сюда в другой раз. Поехали домой, — отъезжает назад Юнги, а Сукуна не в силах держать глаза открытыми, вновь засыпает. Юнги придумал идеальный план, рассчитал все до мелочей, но не учел, что Сукуна нарушит слово и все равно возьмет охрану. Юнги планировал закончить все на дне этого обрыва и погреться об огонь, который поднимался бы из него, а теперь придется отложить свой план и в следующий раз учесть все.

***

Через две недели они переезжают обратно на виллу. Для Мегуми на первый взгляд в двухэтажном особняке ничего не изменилось, но по словам Сукуны, теперь, чтобы подобраться к его дому, нужно будет очень сильно постараться. Мегуми по утрам пьет кофе у бассейна, подсчитывает снайперов и охрану во дворе и замечает, как с каждым новым днем их число увеличивается. Сукуна эти дни запрещает выезжать в центр, сам ездит только в офис и обратно, и постоянно о чем-то думает. Мегуми замечает, насколько он загружен мыслями и подозревает, что дела у него совсем плохи. Одним из вечеров, когда вроде бы сидящий напротив и ужинающий Сукуна, мыслями явно находится в другом месте, Мегуми не выдерживает: — Ты говоришь, это любовь, но ты со мной не делишься. — Я не хочу грузить тебя тем, с чем я все равно разберусь, — тянется за льдом мужчина. — Я же вижу, что в этот раз все очень серьезно, — мягко продолжает Мегуми. — Мне больно смотреть на то, как ты почти не спишь, толком не ешь. Ты забываешь, что я люблю тебя и твое состояние отражается и на мне. — Обещаю, скоро это закончится, — улыбается ему Сукуна. — Я уже почти договорился о контратаке, и я сотру своих врагов с лица земли. Всех до единого. Некому будет продолжать их род. — Такого Двуликого я люблю, — проводит языком по губам Мегуми. — Мой кровожадный король. Той ночью выдохшийся после любовных игр Мегуми, все равно не может долго уснуть. Он лежит на груди мирно спящего Сукуны и обдумывает их следующую поездку к обрыву. Пока Сукуна не ликвидирует угрозу, его парни с них глаз сводить не будут. Юнги может отомстить ему прямо сейчас, пусть и не выйдет из этого дома потом живым, но он может сделать это ложе смертным для Сукуны. Только Юнги так не хочет, иначе бы давно уже воспользовался одним из сотни шансов. Юнги хочет сделать все так же, как сделал Сукуна, хочет сполна скормить ему свою боль, выкричать все, что копилось в душе годами, спалить его душу и развеять ее прах по ветру. Умереть во сне — слишком легкая смерть для того, кто вырвал его сердце, а Юнги появился в его жизни не для того, чтобы принести избавление, а чтобы обречь на вечную боль. Юнги совсем недавно уснул, но его вырывает из сна взрыв, который сотрясает стены дома, и парень, подскочив на постели, видит вспышки огня за окном. — Не бойся, — слышит Мегуми, и обернувшись видит уже одетого и достающего оружие Сукуну. — Видимо на виллу напали, но не прорвутся. — Напали… — Мегуми не может взять себя в руки, он продолжает следить за кажущимся ему раскатами грома за окном, и чувствует, как его не слушаются одеревеневшие конечности. — На всякий случай, — протягивает ему пистолет Сукуна. — Мы будем тянуть время, дождемся подмоги, пока мои парни отстреливаются. Я им помогу, а ты ляг на пол и не смей вылезать из комнаты, пока все не закончится. — Не уходи, не оставляй меня здесь, — сжимает в руке пистолет Мегуми, отказываясь верить в то, что он снова станет жертвой нападения. — Не подходи к окнам, — целует его в лоб Сукуна, — я скоро вернусь. Сукуна открывает дверь, делает шаг наружу и Мегуми оглушает грохот взрыва, который впечатывает его в стену. Когда он с трудом поднимается, он видит свесившуюся с петли дверь и Сукуну, который придерживая открытую рану на бедре, двигается к нему. — Походу наружу не выбраться, они пригнали тяжелую технику, — проверяет Мегуми на наличие ран Сукуна, который сам истекает кровью, но свою рану будто бы и не замечает. — Это уже не война, не арест, а ликвидация. Там за дверью не террористы, не мои коллеги, а солдаты, так что боюсь, мне не выбраться, — слабо усмехается Сукуна, — но ты обязательно выберешься. — Что… Что ты говоришь… — растерянно смотрит на него Юнги, почувствовав как дом снова трясет. — Залезай под кровать, им нужен я, поэтому сиди тихо и не вылезай, уберут меня — все остальное потеряет для них интерес, а ты выберешься, — сжимает влажной от крови рукой ладонь парня. — Смотреть на то, как тебя убьют? Прямо за стенами слышны автоматные очереди, крики, которые тонут в очередных взрывах, в воздухе пахнет дымом и, покрывающийся самыми настоящими трещинами потолок доказывает, что в этот раз, возможно, Юнги не выбраться. Он умрет под одной крышей с тем, ненависть к кому отравляла его кровь все эти годы. Умрет, так и не успев пожить. Юнги поставил жизнь на паузу той проклятой ночью, и все думал нажать кнопку «жить», когда достигнет цели, но видимо, не судьба. — Я люблю тебя, Мегуми, — обхватывает ладонями его лицо Сукуна, смотрит прямо в глаза. — Мне очень жаль, что я не смог это предотвратить, но я не позволю им тебя убить, потому что только ты подарил мне возможность по-настоящему почувствовать жизнь. Лежи под кроватью и не открывай глаза, мои парни скоро будут, а я не сдамся до последнего, потому что сейчас, Мегуми, я живее всех живых. И даже если у меня не получится, ничего. Наша любовь была недолгой, но стоила каждого мгновенья. Я бы повторил. — Ты не понимаешь, — криво улыбается Юнги, и улыбка понемногу переходит в безумный хохот, — я не хочу смотреть на то, как тебя убивают, я хочу тебя убить! — он поднимает пистолет и тычет дулом ему в грудь. Сукуна опускает глаза к пистолету, снова поднимает их на Юнги, не понимает, почему дуло его же пистолета холодит его грудь. — Как меня зовут? — смотрит на него Мегуми, не оставляет время на раздумья. — Что ты несешь? — прислушивается к шуму снаружи Сукуна. — Как меня зовут? — также спокойно повторяет. — Фушигуро Мегуми, — раздраженно отвечает Сукуна. — Постарайся, постарайся, напряги извилины, — скалится Мегуми. — Мегуми, уже не смешно, — цедит сквозь зубы Сукуна. Если бы взглядом можно было бы убить, то Мегуми бы еще пару секунд назад на части бы разорвало. Пусть он и ранен, от него все равно страшно и Юнги солжет, если скажешь, что у него нутро не дрожит. — Меня зовут Мин Юнги, — по слогам выговаривает парень, внимательно следя за его реакцией. — Юнги? — задумывается Сукуна, явно не может вспомнить и доводит этим Юнги до истерики. — Ты тварь, ты даже имена тех, кого хладнокровно убиваешь, не запоминаешь! — срывается на крик Юнги, и очередной взрыв сотрясает двухэтажную виллу. — Помнишь паренька, которого ты изнасиловал на глазах его отца и потом этого же отца пристрелил? Я сын Мин Тоджи. — Вот оно что, — одними губами выпаливает Сукуна, и Юнги не видит в его глазах злости, страха, напротив, он смотрит с сожалением, будто бы возвращается в то прошлое и его лицо искажает гримаса боли. — Знаешь, сколько я ждал этого момента, — с трудом контролирует дрожащий голос Юнги. — Я только для него и жил. Через что только не прошел на этом пути, но самое страшное было терпеть тебя. — Не говори так, мой Мегуми, — слабо дергается вперед Сукуна, но дотянуться не смеет. — Я не твой! Никогда им не был! — кричит на него Юнги. — Мегуми, пожалуйста… — Я Юнги, — бьет его кулаком в лицо парень, пистолет не убирает. — Я Мин Юнги, который потерял все из-за тебя! — Я люблю тебя, Мегуми, я безумно тебя люблю, — с мольбой смотрит на него Сукуна, отказываясь верить в его слова. Он словно бы забывает о бое за стеной, о считанных минутах, оставшихся им обоим, обезумевшим взглядом смотрит на парня и все ждет, что тот скажет, что плохо пошутил. — Ненавижу, — снова бьет его Юнги, не останавливается, вкладывает в каждый удар всю горечь, накапливаемую в нем годами, а Сукуна даже не пытается увернуться. — Я тебя ненавижу. Я так тебя ненавижу, что сдирал кожу после каждого нашего контакта. Дом построить? Жить вместе? Знаешь, как меня выворачивало от каждого твоего прикосновения? — кричит парень, и даже свист пуль этим пропитанным отчаянием и болью голосом глушит. — Любить тебя? Никто в этом мире никогда не полюбит такое чудовище, как ты! А сейчас у меня хотят отнять то, ради чего я и жил эти годы! Не позволю! Я тебя убью! — Мегуми, тебе не надо убивать меня, чтобы отомстить, — горько усмехается Сукуна, поняв, что все, что говорит Юнги правда, — если ты оставишь меня, я уже умру. — Великий Сукуна Ремен, чье имя наводит ужас, так глупо попался! — восклицает Юнги. — Меня никогда никто не любил, но ты любил, ты по-настоящему любил меня, я не мог так ошибиться, — тянется к нему Сукуна, с трудом держа открытыми заплывшие после ударов глаза. — Ты мое божество, Мегуми. Моя первая и единственная любовь. — Лучше бы ты просил о пощаде, а не о любви, — хмыкает Юнги, поглядывая на дым за окном, закрывающий собой звезды. — Я думал, что отомщу за нас тем, что убью тебя, но потом я понял, что могу сделать больнее, если заставлю тебя полюбить меня, а потом убью. У меня получилось? — Мне больно, — откидывается назад Сукуна, тоже наблюдая за дымом. — Мне очень больно, — ему уже даже бороться не хочется. Тот, кто минуту назад был готов голыми руками рвать своих противников, кажется, смирился с поражением. — Ты даже не просишь прощения, ублюдок! — кричит Юнги. — Я не жалею, — еле шевелит бледными губами Сукуна, — ведь иначе я бы тебя не повстречал, не понял бы, как хорошо бывает, когда ты любишь и любят тебя. Иначе бы ты не пришел ко мне. — Я не любил тебя, — смотрит прямо в глаза Юнги, добивает своей правдой, от которой на Сукуне кожа вспенивается. — Мегуми, умоляю… — Не любил, — повторяет Юнги, и стоит Сукуне протянуть к нему руку, как выстрелив ему в грудь, отскакивает в сторону. Очередной мощный взрыв разносит в щепки стену в спальню, из-за поднявшейся пыли и дыма Юнги на пару секунд теряет ориентацию в пространстве. Еще один взрыв и от дома ничего не останется. — Я не боюсь смерти от твоей руки, только скажи, что любил, — кричит Сукуна, будто не осознает, что он в него выстрелил, что еще секунда и он окажется погребенным под обломками собственной виллы. Он стоит полусогнувшись на коленях, держит покрытую красным руку на груди, продолжает повторять про любовь, а потом услышав свист, резко подскакивает на ноги и бросается на Юнги. Юнги стреляет машинально, палит в него беспорядочно, но Сукуна не останавливается, наваливается на него, и обняв его обеими руками, на которых остаются вонзенные в плоть осколки стекла, вместе с очередной взрывной волной выталкивает его в окно. Уже падая вниз, под дождем из осколков, Юнги успевает прочитать по губам, так и оставшегося у окна Чонгука: «Зато я тебя любил. Не умирай, Мегуми». За мгновенье до того, как слой воды накрывает его с головой, Юнги видит вспышку, и то как огонь сжирает своего прародителя. Юнги опускается на самое дно бассейна, в который за ним обрушиваются обломки когда-то прекрасной виллы и прикрывает веки. Десять лет ада растворятся в плоти, над которой бушует пламя цвета подсолнухов. Пламя, под которым по мнению других, Юнги все эти годы и жил, но жить он начнет только когда выплывет на поверхность, оставит всю свою боль, горечь и обиду в каплях, которые будут стекать с него и разбиваться о треснутый мрамор. Кажется, именно тогда Юнги поймет значение фразы «живее всех живых». А пока, лежа на дне бассейна, он видит, как он расправив руки, бежит по полю, лелеемых солнцем подсолнухов, которые оборачиваются ему вслед, а на крыльце стоит отец с чашкой любимого черного кофе и улыбается.