Никогде

Елку сломало ветром. Елки в планах вообще не было, не дети все-таки. Вместо этого Онода собирал опавшие лапки и набрал уже прилично. Он возвращался к дому с неудобной охапкой, проваливаясь в глубокий снег и вдыхая насыщенный даже на морозе еловый аромат, когда увидел сломанную елку. Вернее, ветер сломал не ее, он обломил огромную дубовую ветвь, которая наполовину треснула во время летнего урагана — зимний добил ее окончательно. Елка росла внизу, и ее сломало почти напополам. Верхняя часть лежала на земле. Онода даже санки с собой не брал. Он потащил елку волоком и во дворе, где снег был немного утоптан с утра, отряхнул ее от налипших комьев. Она оказалась небольшая — стоймя доставала Оноде до подбородка. Веточки аккуратно и симметрично торчали в стороны. Елка-отличница. В дровяном сарае нашлось ведро, и там же Онода накидал в него земли. Нижние ветки пришлось обрубить, но ведь его охапка так и осталась на границе ельника — пригодятся украсить венок над камином. Он поставил ведро в холодном тамбуре, сбоку от входной двери, установил елку и несколько минут, разогретый и запыхавшийся, стоял и любовался ею. Едва ли у них найдутся елочные украшения, но елка сама по себе смотрелась празднично и радовала глаз. Можно будет прикрепить на нее несколько свечек. Потом Онода разделся и прошел в дом. В доме стоял полумрак. Вьюга бушевала всю ночь, окна с южной стороны замело до самого верха — так и не поймешь, утро там, снаружи, день или уже темнеет и скоро ложиться спать. Наверное, шло к полудню, и в тишине Онода собрался приняться за готовку. Он вытащил из дальнего угла буфета огромную кастрюлю, такую, что мог бы надеть ее себе на голову и стенки не коснулись бы ни кончика носа, ни ушей, и поставил ее на плиту. Внутрь установил маленький ковшик без ручки. Третья кастрюля, по объему занимавшая среднее место между предыдущими двумя, пошла на стол. Дно и стенки Онода застелил несколькими слоями бумаги и отставил кастрюлю в сторону. Продукты он доставал, следуя списку, написанному на помятом квадратном листе разборчивым мелким почерком. С усилием вытягивая с верхней полки тяжелый пакет с мукой, Онода вроде как услышал, как скрипнула дверь, но не обернулся и столкнулся с Манами у торца стола. Манами в теплой клетчатой пижаме и одном вязаном носке сонно ткнулся губами ему в висок и невнятно, подавляя зевок, спросил: — Что готовишь? — Рождественский пудинг, — тихо сказал Онода. Он повернулся, но успел лишь мазнуть Манами поцелуем по щеке, и тот, шлепнув по полу босой ногой, скрылся в тамбуре. Последней Онода достал большую миску с замоченными заранее сухофруктами. Кухня тотчас же наполнилась ярким запахом пряностей и апельсинов. Через минуту ворвался Манами, и вид у него был немного взбудораженный. — Ты поставил елку! — с порога сообщил он. — Сегодня сочельник? — Н-ну, нет? — Онода посмотрел на деревянный календарь за стеклянной дверцей буфета справа и мысленно отметил, что забыл поменять число. — Недавно же было солнцестояние. — Уф, — со смехом выдохнул Манами. — Я думал, что проспал несколько дней. Смущенно улыбаясь, он приблизился, и они наконец обнялись по-настоящему и несколько минут простояли не двигаясь. — А почему ты готовишь рождественский… пирог? — спросил Манами, не опуская рук, и от звука его голоса защекотало шею. Онода немного поежился. — Пудинг, — поправил он. — Вообще-то, его готовят заранее. — Его вкуснее есть черствым? — Манами скользнул в сторону, пропуская Оноду к столу, и подвинул к себе миску с острым апельсиновым запахом. — Мм, как это… Он аккуратно погрузил пальцы во влажное содержимое, ухватил щепоть и отправил к себе в рот. — Вкусно! — Осторожнее с этим, — посоветовал Онода. Он поломал вилкой масло 250 гр сливочного масла, мягкого и начал старательно перемешивать его с сахаром 165 гр коричневого сахара и специями 2 ч.л. специй. — Почему? — Манами удивился, но тем не менее уже смелее зачерпнул из миски и стал усиленно пережевывать. — Там ликер. — Да? — Кажется, Манами удивился еще сильнее и, нагнувшись, достал из ящика стола ложку. — А совсем не похоже. О, это ананас. — Ты можешь украсить елку? — предложил Онода, разбивая о край кастрюли яйцо 4 крупных яйца. — Правда, нечем, но может, что-нибудь придумаешь? — Мгм, — согласно кивнул Манами. Встал и с явным сожалением сунул в рот последнюю ложку фруктовой 800 гр фруктовой смеси, немного тертой апельсиновой цедры, 125 мл апельсинового сока, 125 мл апельсинового ликера (можно заменить соком), смешать и оставить на ночь смеси. Онода сосредоточенно занялся яйцами. Манами открыл холодный шкаф под окном, пошумел, подвигал ящики комода у двери в спальню, открыл (Онода слышал это, стоя к нему спиной) дверцу буфета, подергал что-то и сообщил: — Дверца сломалась. — О, ну ничего, — рассеянно отозвался Онода. — Можно и так достать? Манами, видимо, просунул руку на полку через открытую дверцу и что-то уронил. Онода обернулся, но увидел только край полотенца, свисающего с буфетной полки. Манами уже исчез в тамбуре. Через минуту он вернулся назад — согнувшись тащил за собой по полу ведро с елкой. — Давай помогу, — встревожился Онода, отставляя пакет, который он только взял в руки, в сторону. Он поспешил на помощь, и вместе они доволокли елку до противоположного от входа угла, где возле окна справа от камина был свободный угол. Елка заслонила половину окна, но поскольку его и так почти полностью засыпало снегом, заметной разницы не случилось. — Вот здесь хорошо, — сказал Манами, выглядывая из-за елки. Он улыбнулся, и Онода, отведя рукой от лица колючие ветки, улыбнулся в ответ. Они на мгновение замерли, глядя друг на друга через переплетение веток с торчащими иголками, потом Онода почувствовал, как его пальцев на холодном краю ведра коснулись такие же холодные пальцы Манами. Коснулись, скользнули к запястью и там обхватили. Обняли. И от этого объятия щекотнуло в горле. Забывшись, Онода сделал неуверенное, неловкое движение — что-то вроде попытки подняться на ноги навстречу Манами, одновременно огибая торчащие перед лицом еловые лапы, — но не удержал равновесие и с размаху повалился на спину, ударившись о стену. — Ой! — Сакамичи! — Манами тотчас же метнулся к нему, едва не повалив елку. — Ты в порядке? — Он протянул руку и потянул Оноду на себя, одновременно вставая, помогая ему подняться. — Я, кажется… — начал Онода, потянувшись рукой к ушибленному затылку, но тут раздался грохот, заставивший обоих буквально подскочить. Они обернулись, и Онода увидел на том самом месте, с которого он только что поднялся, стенные часы. Это были крупные заводные часы с маятником, раз в месяц их нужно было заводить большим ключом, и это требовало усилий, потому что ключ поворачивался очень туго, но теперь все это, видимо, было в прошлом. Часы, недовольные насильственной переквалификацией из настенных в напольные, остановились. Стеклянная дверца, прикрывавшая маятник, покрылась сеткой трещин. — Ой… — растерянно повторил Онода. С минуту они в молчании смотрели на разбитые часы, потом Манами, будто стряхивая морок, встрепенулся. — Да, было близко, — со смешком сказал он. — Как твоя голова? — Вроде ничего, — Онода все-таки потрогал затылок, но боль уже почти утихла. — Я, кажется, больше спиной… Манами повернул его за плечо и задрал футболку. Онода почувствовал, как его прохладная ладонь ложится между лопаток. — Так лучше? — Да… — выдохнув, Онода повернулся к нему и беглым взглядом заметил то, что немедленно встревожило: — Ты до сих пор не оделся. — Хех, да, — согласился Манами, тоже глядя на свою босую ногу. — Давай ты оденешься и займешься елкой. А я закончу с пудингом и приготовлю завтрак? Так и решили. Манами, вернувшись из спальни в штанах, толстовке и обутым, завозился возле елки, а Онода снова принялся за пудинг. 210 гр свежих хлебных крошек (из вчерашнего хлеба) 75 гр муки Он старательно перемешивал смесь ложкой, краем глаза наблюдая, как Манами то присаживается, то встает на носочки, обходя вокруг елки. На ней появлялись небольшие разноцветные украшения, в которых Онода признал шоколадные фигурки в ярких обертках из рождественского набора, который они привезли с собой, мандарины и небольшие красные яблочки. Елка издали казалась совсем зеленой, но при приближении она, несомненно, открывалась. Кроме того, основная часть украшений была съедобной, а это значит, что они могут рано или поздно раздеть елку. Раздеть, хихикнул про себя Онода над забавной мыслью. Тесто с трудом поддавалось ложке, и Онода запустил в него пальцы. Руками мешалось намного быстрее, и это уже становилось похоже на однородную массу. На ощупь влажное и липкое тесто напоминало влажную землю по весне, когда вскапываешь ее лопатой. Прохладные сырые комья так же липнут к рукам, оставляя темные полоски даже под коротко стрижеными ногтями… — У нас есть фольга? — спросил Манами из-за елки. — Да, в правом нижнем ящике. Манами подошел и выдвинул ящик, послышался хрустящий шорох фольги, Онода замесил с удвоенной силой, потому что тесто показалось ему уже почти достигшим нужного качества, а потом его обжег неожиданный поцелуй прямо в основание шеи. — С-сангаку, — прошептал он, поворачивая голову в сторону противоположную той, с которой Манами целовал уже не нежно, но настойчиво, слегка затягивая кожу и чуть сжимая ее между зубов. Это было почти больно, потом он внезапно отпустил, развернул Оноду к себе лицом и поцеловал уже в губы. В его дыхании Онода ощутил отчетливый горьковатый привкус апельсинового ликера. — Сангаку, ты что… — невнятно пробормотал Онода, едва получив передышку. Манами усмехнулся ему в щеку и, резким рывком приподняв его, — усилие получилось синхронным, потому что Онода понял, чего он хочет — усадил на стол. Следом он поставил рядом одно колено, и Онода, поддаваясь его напору, лег на спину. Ерзая и крутясь, они быстро удобно улеглись вдоль стола, так, чтобы ноги не свисали; Манами приподнял футболку Оноды и просунул под нее голову, чтобы покрыть поцелуями его грудь и живот. Губы приятно щекотали и одновременно обжигали, распаляя возбуждение. Добравшись до самого верха так, что пряди волос показались из горловины футболки, Манами, оттянув ее, выбрался наружу и скользнул вниз. Он потянул штаны Оноды, и Онода, едва соображая, помог ему — приподняв бедра. Низко над столом висела люстра-колесо, Манами, чтобы снова приникнуть к Оноде, ловким перемещением обогнул ее. Это движение, идеальное и изящное, как па танцора, всколыхнуло в Оноде сладкое и вязкое, как засахаренные фрукты, и одновременно тревожное чувство удивления: это в самом деле происходит? Но Манами заставлял поверить. Своими губами, изучающими шею, своим потяжелевшем дыханием, которое ощущалось кожей и мучило. Так хотелось прикоснуться. Толкнуть ладони в волосы или лучше сразу в его штаны. Онода боялся не сдержаться. Испачкать Манами. И Манами словно знал это. Словно проверял на прочность его силу воли. — Давай в кровать, — сказал Онода, пьянея от желания. Манами не слышал. Не хотел слышать. Не сдвинувшись с места, он только переместил одну руку вниз, и Онода понял, для чего это, как только услышал его приглушенный стон. — Не могу, — выдохнул Манами. Это было жестоко. Почти безжалостно — заставить ждать, осознавать, мириться с тем, что не можешь ничего сделать. Онода почувствовал его горячий язык на шее. Через секунду он давил уже на мочку уха, пока Манами двигал рукой в своих штанах и дышал так однозначно часто, что охватывало головокружение, практически прогоняющее стыд. Практически позволяющее просить о том же. Но Онода молчал. Он проваливался в томительную негу. Дышал с Манами одним воздухом, когда их губы соприкоснулись снова, и чувствовал, как близится Манами к финалу. Его новый глухой стон стал последней каплей терпения. Желание задело острым ножом самое нутро с ощущением теплых капель на своем животе. Онода поднял руки, уже наплевав, и резко остановил себя. Он что-то задел. Миска с тестом! — с грохотом упала на пол, но быстро стала забытой. Забылось вообще обо всем. Важным было другое. Снисхождение. Прикосновение. Манами прикоснулся снова, и его ладонь — крепкое кольцо пальцев — заставила Оноду выгнуться на столе. Темп получился неровным, но с тем же прекрасным, дополненным сладкой болью в нижней губе, которую Манами прикусил зубами. Онода почувствовал собственное завершение, и напряжение медленно начало отпускать его. Он заметил это не сразу, но его руки все еще оставались на столе. Манами тяжело выдохнул, убирая свою, и, забывшись, начал подниматься. Глухой звук, с которым он стукнулся головой о люстру, был почти забавным, и Манами в приступе беззвучного смеха опустился снова, прижав Оноду и ткнувшись в стол носом. До чего доводит отсутствие контроля. Оба потихоньку слезли со стола. Манами смочил полотенце теплой водой, чтобы Онода смог вытереть живот и испачканные руки. Приведя себя в порядок, Онода обошел стол и присел над упавшей на пол миской. Она лежала на боку, но густое и вязкое тесто, к его удивлению, так и осталось внутри. Ни крошки не выпало. — Смотри! — Онода торжествующе окликнул Манами, поднимая наклоненную миску обеими руками. Манами повернулся к нему и понимающе улыбнулся. Готовку можно было продолжить. Онода поставил миску на стол, но перед тем, как взяться за дело, притянул к себе Манами снова и, аккуратно пропустив его волосы через пальцы, погладил затылок. — Отличный помощник, — улыбнулся он и снова посмотрел на миску с тестом. Манами все понял. Он сел на стул, просто наблюдая, как Онода перекладывает тесто в подготовленную кастрюлю, а потом накрывает его листом пергамента и листом фольги. Застыв в молчаливой позе, Манами ждал словно бы скучающе, но его улыбка не скрылась от глаз Оноды и немного ободрила. Онода смог расслабиться и старательно обвязал верх кастрюли бечевкой, а затем подогнул края фольги. Когда вода в огромной кастрюле на плите закипела, Онода залез на низкую табуреточку и аккуратно опустил пудинг внутрь. Осталось подождать несколько часов. Это означало, что теперь можно поесть или, вновь обнявшись, поцеловаться. Спешить было некуда. Идти было никуда не нужно. переложить тесто в подготовленную (дно застелить бумагой, стенки смазать маслом и присыпать мукой) форму, разровнять ложкой. верх накрыть листом пекарской бумаги, листом фольги и крепко обвязать бечевкой дважды. готовить в течение шести часов на водяной бане (вода должна доходить до половины формы с пудингом) на медленном огне, подливая воду по необходимости. на готовность проверять протыкая в центре. по окончании осудить в течение десяти минут, прежде чем достать из формы. при желании украсить.

***

Проснулся Онода от шума за пределами спальни. Кажется, что-то стучало и шелестела бумага. Он нашарил очки на тумбочке и побрел к двери, по пути удачно обминув ножку кровати. В камине плясало яркое пламя. Засмотревшись на него, Онода сделал шаг вперед, другой, и едва не споткнулся о Манами, который сидел прямо на полу, на полосатом коврике, подле елки. В одной руке у него была большая синяя кружка, а в другой… — Я хотел его украсить… — растерянно сказал Онода, глядя, как здоровый — добрая четверть — кусок пудинга исчезает у Манами во рту, сопровождаемый глотком чая. — М-га, — кивнул Манами и, прожевав, добавил: — Надо будет сделать еще. Вкусно получилось.