***
— Па-а-ап!!! Откуда-то с улицы донёсся протяжный возглас Шастуна, перешедший в утробный крик. На мгновение голос потерялся в подъезде, заглох, как грозовое небо перед раскатом грома. Дмитрий не на шутку перепугался: что-то внутри него всколыхнулось и замерло в ожидании беды. Входная дверь распахнулась, и Солнышко ввалилось в прихожую, захлёбываясь слезами: на раскрасневшихся от бега щеках выступили багровые пятна. Шаст безудержно плакал, прижимая правую ладошку к предплечью левой руки, где, судя по всему, что-то нещадно жгло, разгоняя боль по всему телу. — Шастун?! — Позов выбежал в прихожую, в одну секунду оказавшись рядом с сыном. Мальчик был в истерике, пресекая всякую попытку Дмитрия ему помочь: лягался, бился и кричал, как одичавший зверь, попавшийся в ловушку и не желавший никого подпускать. Ничто не предвещало катастрофы: Шаст просто ушёл гулять во двор с местными ребятами — Арсением и Серёжей, а вернулся с раздиравшим горло воплем, и у растерянного Позова не было абсолютно никаких догадок, что могло произойти за это время. — Тош, Тош! Я здесь, — мужчина мягко, но настойчиво обхватил сына за плечи, пытаясь поймать зрительный контакт, — Шастунишка, что случилось? Что болит? Показывай. Антон не среагировал, продолжая зажимать рукой багровый отпечаток. Он надеялся заглушить боль, но безуспешно. Мальчик не знал, какая неведомая сила движет этой болью и почему такое ощущение, будто предплечье опалено огнём. В жизни он не испытывал ничего подобного и оттого не подозревал, насколько это может быть нестерпимо. — Ба… Да у тебя ожог, приятель! Слёзы брызнули из глаз Антоши, как только Позов отнял руку от воспалённого ожога. Это была самая настоящая травма и, чтобы получить такую, следовало нехило постараться. — В ванную идём… быстро! — Дима трепетно и твёрдо привлёк сына к груди, приподнимая того на руки. Для Шаста этот жест остался в далёком и немного затуманенном детстве, когда он был ещё совсем маленьким, и Позов мог с лёгкостью покатать его на своих плечах или приподнять над собой, на ходу придумывая какую-то игровую ситуацию. Параллель была приятной, но всё остальное — ужасало. На своём посту Позов не раз принимал экстренный вызов с выдержанным спокойствием и решительной самоотдачей, но страх за сына пересиливал всякое хладнокровие, которое ему, как врачу, полагалалось сохранять в подобной ситуации. — Как это случилось? Что произошло? — обрабатывая рану прохладной водой, спросил Дмитрий. Шастун молчал, изредка что-то мыча себе под нос, пока отец заботливо и тактично обрабатывал ожог, накладывая мазь и перевязывая рану. — Я ж знаю, что таких травм так просто не получишь, — Дмитрий вопросительно взглянул на сына, встретившись взглядом с испуганными карими глазами, — кто тебя так?.. Я должен знать. Антон всё так же упорно хранил молчание, инстинктивно зажимая ладошкой перебинтованную руку. — Значит, не хочешь рассказывать, так получается? Что ж, тогда давай сыграем. Тоша изумлённо выгнул бровь, не переставая тяжело хмуриться. Он ещё не отошел от этой ситуации, и предложение «пошутить» совершенно сюда не вписывалось. Как будто его отца на одно мгновение подменили, и место тактичного врача занял талантливый импровизатор. — Во что сыграем… — В импровизацию… Суфлёр! Что скажешь? — Глупо оно как-то, пап… — Ничего не глупо! Очень даже интересно. Импровизация «Суфлёр» Антону полюбилась с детства: правила нехитрые, а результат ошеломляет. Казалось, будто бы актёр мог зацепиться за любое слово, ловко приплетая его к заданной ситуации, так что результат получался просто уморительным! Правда, он до сих пор не понимал, какое имеет отношение импровизация к его истории — ведь та и рядом не стояла с комичным выступлением. — Давай, значит, так, Антон, — с расстановкой начал Дмитрий, и в глазах мужчины заплясали лукавые искорки, — я — актёр-импровизатор, ты — мой блистательный ведущий. Что скажешь? Мальчик кивнул, но без особого энтузиазма. При всей своей любви к отцу, он недоумевал, как тот может в столь серьёзных обстоятельствах пытаться рассмешить его или втянуть в очередную игру. Стоит ли говорить о том, что в другие дни он бы с радостью откликнулся на роль ведущего, предвкушая лучшие 60 минут в его жизни?.. Будто бы сейчас что-то в нём сломалось, сдвинулось, и на место Солнышка пожаловал Антон Андреевич, для которого всё это шоу — пустая трата времени. — Я начинаю, — Позов отступил несколько шагов назад и без лишних слов принялся импровизировать: — Здравствуй, пап, вот я и дома! — мужчина принял на себя вид беззаботного мальчишки, продолжая мягким басом: — Что случилось? Да так, ничего… Шёл я гулять с ребятами, и тут вдруг повстречали мы… Щелчок пальцами. Антон слегка замялся, растерянно взирая на развернувшуюся перед его глазами сценку: неужели Дмитрий взялся отыгрывать его самого?.. Сообразительный же у него отец, ничего не скажешь. На размышления — секунда. Тишину рассекает повторный щелчок. Да всё я расслышал, пап, не кипишуй. Подумает минутку-другую и вбросит словцо. Он — ведущий, значит и актёр должен играть по его правилам. Наконец, зажав переносицу пальцами, Антоша выдаёт ответ: — Пашку. — Пашку! — сходу подхватывает Дмитрий. — Пашку мы встретили. И Павел, по кличке которого мы уже сообразили, чья тут царит воля, на этой площадке, предложил нам одну забавную игру… Снова щелчок пальцами. Пап, да ты серьёзно? Антон переживает, мнётся — видно, что нервничает. Вроде бы ведущий, а сам же и расплачивается. Расплачивается правдой. –…В импровизацию, — почти шепчет парень. — В импровизацию мы решили поиграть, вот-оно-что! — удивительно, как мастерски удаётся Позову сдерживать волнение. — Но в импровизацию необычную, а с одним непредвиденным элементом… По спине Шастуна пробегает холод. Пап, ну перестань, пожалуйста, в самом деле, ты чего?.. Дмитрий его не слышит. Ещё один щелчок пальцами отдаётся в ушах глухим грохотом. Как будто щёлкнула задвижка, захлопнулся капкан, замок замкнулся. У Шаста нет выбора — не убежать и не спрятаться. Импровизация ещё не окончена. Он — всё ещё суфлёр. –…рек-квизитом, — запинаясь, подсказывает Антон, мысленно моля о том, чтобы отец не пошёл дальше, в попытках докопаться до самой сути. Впервые в жизни талант отца встаёт для него клином, не предвещая ничего хорошего. — С элементом-реквизитом, — Дмитрий не смотрит на сына, отыгрывая свою роль перед сотнями незримых зрителей; в его глазах нет огня, а на губах — улыбки. Эта импровизация не приносит ему удовольствия, и отыгрывать её шаг за шагом становится всё больнее: — Только вот Пашка нас не предупредил, что под реквизитом он подразумевает ничто иное, как… К удивлению Антона, щелчка не прозвучало. Позов, всё это время избегавший взглянуть на собственного сына, смотрит на него сейчас вплотную, абсолютно уверенный в том, что помощи суфлёра здесь точно не потребуется. Антон прикрывает глаза, вместе с отцом проговаривая «нужное» слово одними губами: — …Шокеры.***
Шастун замирает, не произнося ни слова. Он не припомнит, в какой момент игра зашла так далеко, и боль от шокеров перестала казаться такой сладкой. Приятный страх смешался с ужасом, и от сочетания этой смеси не вышло ничего хорошего. Арсений с Серёжей справились — они вытянули эту импровизацию, стиснув зубы, после чего не торопясь отправились залечивать свои ожоги. Антоша сдался: убежал, давясь ничтожным плачем, скуля, как раненый зверь. Убежал к отцу, который не раз и не два сносил эту «пытку», не выходя из образа, чего ему, Антону, никак не удавалось. — Шастун… — Позов взял Антона за руку, серьёзно обратившись к сыну, — скажи мне, о чём ты сейчас думаешь? — Я-я… — не договаривая, мальчик тихонько всхлипнул, — я всегда хотел стать таким, как ты. Мечтал, буквально жил мыслями о том, как я смогу достойно… — Заменить меня? — Да нет же, пап! Я бы никогда не смог тебя заменить — точно так же, как и тебя мне никто не заменит. Антон расплакался, не в силах сносить больше этой муки: сначала шокеры с ребятами, теперь разговор с папой… Что странно, совсем не чувствуется боли от ожога. Ощущается только прожжённое насквозь сердце. А Позов не винит его во всём случившемся. И даже не ругается, хотя мог бы предъявить сынишке за излишний «геморрой». Но к чему всё это? Понятно, что это только шишки. И что Антон его любит. — Потренируемся с тобой как-нибудь… Правда для шокеров тебе пора рановато, слышишь? Если и будем тренироваться, то с чем-нибудь безболезненным. Шишки ты ещё набьёшь, не переживай, но не подобным образом, понял, приятель? Дмитрий осторожно обхватывает сына за плечи, выводя из перевязочного пункта — ванной. Странная вышла ситуация: именно сегодня он намеревался сообщить ему о том, что их зовут на телевидение. Причём обоих, и не как отца с сыном, а в форме слаженного дуэта, который уже подавал большие надежды. — Вот залечим твой ожог, а там посмотрим. — На что посмотрим, пап? Остановившись, Позов наклонился к сыну, приложившись к русой макушке тёплыми губами. А ведь когда-то Солнышко перерастёт его самого, и останется лишь мечтать о том, чтобы проделать то же самое. — Ну говори же, пап, не тяни! — Всему своё время, Тоша. В усталых чертах Дмитрия нарисовалась теплая улыбка. Прижав мальчика к себе покрепче, тот тихо повторил: — Всему своё время…