Baby, we built this house on memories Take my picture now, shake it till you see it And when your fantasies become your legacy Promise me a place in your house of memories
Как церковный хор, отзывались эхом собственные мысли. Холмс нашёл себя медитировавшим на полу напротив камина. Быстро бегавший взгляд заметил футляр со шприцом, раствор кокаина в котором, впрочем, был использован, и это заставляло усмехнуться. Скрипнула старая задвижка на зелёной деревянной двери. Мерные, как течение реки, шаги приближались. Холмс не заметил, как быстро встал и положил руку в карман мягкого фиолетового халата, проверяя наличие огнестрельного оружия. — Опасно так играться с револьвером, или ты просто рад меня видеть?***
— У тебя армейский браунинг L9A1 в кармане, или ты просто рад меня видеть? Насмешка, руки в карманах строгого брючного костюма синего цвета. Всё помещение бассейна, впрочем, было окрашено синим. Вода с подсветкой, тёмно-голубые шкафчики. Джим, наверное, любил сочетание чёрного и синего. Какая удача, что Шерлок — чёрный, а он сам — синий. — И то, и другое. Джим улыбнулся, Шерлок снова приятно удивил. — Как тебе здесь? — спросил вдруг непринуждённо Джим. — Достаточно хорошее место для первого свидания? — Боюсь, что романтик из тебя такой себе, — ответил Шерлок, взмахнув один раз пистолетом, чтобы напомнить об опасности. — Не нравится? — с напускной тоской снова задал вопрос Джим. — В следующий раз найду что-нибудь более интересное.***
Они всегда любили нарушать личные границы друг друга, стоя близко, горячо выдыхая на лица, шепча на губы, но никогда не касались. Быть может, в этом и была прелесть — им не нужны были обыденные человеческие взаимодействия, чтобы оказывать обоюдное влияние. — Я знаю обо всех твоих приходах в мою квартиру в моё отсутствие. — У тебя удивительно мягкая кровать, — как-то не совсем подходяще ответил Мориарти, приблизив руку к верхней полке камина, на которой толстым слоем скопилась пыль. Мориарти ладонью провёл по полке, собирая пыль на кончиках пальцев. — Ты знал, что пыль состоит из человеческой кожи? — Допустим. В воздухе, пропитанном жаром камина и тяжестью встречи, повис немой вопрос: «И к чему это?» Мориарти слизал пыль с пальцев, обнажая язык перед Холмсом. — Всюду переработанные Homo sapiens. На вкус каждый раз пыль разная. Я надеялся, что пыль, состоящая из остатков твоей кожи, будет… похрустывающей. — Может, ты сядешь? — Холмс указал на кресло перед камином. — Зачем? — Я приглашаю тебя сесть и поговорить. — Врёшь. Но что ты хочешь? Тугое молчание не било по перепонкам. Холмс и Мориарти, как два хищника, всматривались друг в друга, пока вдруг Мориарти не достал свой револьвер, чтобы в ту же секунду направить его дуло на тело Холмса. Ровно так же спустя непродолжительное время Холмс нацелился куда-то в сердце Мориарти. — Правду. Зачем ты пришёл? — Потому что ты беззвучно пригласил. Ты думаешь обо мне чаще, чем тебе хотелось бы.***
Яркое синее небо застилали облака, собственные шаги слышались, как прибор для штампования. Чёрные кудрявые волосы и чёрное пальто раздувал не попутный ветер, а синий шарф на шее Шерлока Джиму так и хотелось затянуть потуже, чтобы услышать своё имя в смеси стона и хрипа. Джим любил сочетание синего и чёрного. — Что скажешь насчёт свидания на крыше? Это место более романтичное, как мне сказали. — Уже лучше, но всё ещё не то, — повторяя интонацию Джима, ответил Шерлок. — Почему ты вечно недоволен? — как будто обиженно спросил Джим, приблизившись к Шерлоку и принявшись качать головой из стороны в сторону. — Потому что надо уметь думать, чтобы удовлетворить мои желания. Джим вдруг улыбнулся, обнажая ровные белые зубы. — Ведь ум — это то, что сейчас сексуально, не так ли? Но Джим не дождался ответа, потому что молчание Шерлока было упрямым, как будто проверяющим нервы на прочность, а самого Джима — на стрессоустойчивость. — Ты знаешь, а я не согласен. Рука Джима с этими словами потянулась к карману куртки. Достав оттуда пистолет, он приставил его к своему рту и прошептал: — Смерть — вот, что сейчас сексуально. Кровь брызгами разлетелась по крыше здания, оставляя Шерлока с расширенными от удивления глазами, а громкий выстрел вынудил его отпрянуть в ужасе. Впрочем, он догадывался, что такой исход событий возможен. И подготовился заранее. Чем дальше в жизнь, тем сильнее у Шерлока спирало дыхание. И дом, на крыше которого он стоял, будет их Домом Воспоминаний. На его верху Шерлок стал чёрным вороном, который летел по синему небу вниз — а синим небом был Джим. Они так романтично погибли в один день: Шерлок скинулся с крыши, на которой Джим застрелил себя.***
Сочная синяя вода стекала вниз по рейхенбахскому водопаду. На обрыве неподалёку стоял Холмс, облачённый в чёрное пальто, как в мантию. Откуда-то издалека пришёл тот, кого он ждал. — Наконец-то ты нашёл достойное место для встречи, — проговорил тихо Холмс. — Пришлось потрудиться, чтобы понять, что водопад — то самое, чего жаждет твоя ненасытная душа! — словно жалуясь отозвался Мориарти. — Надеюсь, что это место оставит в твоей голове прекрасные воспоминания. Они, наконец, позволили своим эмоциям найти выход, и им оказалась драка на краю обрыва. Грубые удары то в челюсть, то в нос только разогревали азартный огонь внутри, но в какой-то момент самоуверенный Холмс оказался повержен и опрокинут на твёрдые и скользкие камни. Его голова опасно свисала с края, а Мориарти со всей дури давил ногой куда-то на бедро. — Мы всегда вместе! — с маниакальной радостью воскликнул Мориарти, цепляясь мокрыми от воды водопада руками за полы одежды Холмса. — Я всегда с тобой: или физически, или в твоей голове, потому что в твоём Доме Воспоминаний ты, Шерлок, выделил мне место. И назвать другого мужчину по имени в викторианскую эпоху звучало почти как признание в любви. — Что скажешь на прощание? — кричал сквозь шум воды Мориарти. — Если падать, то только вместе. Ловко схватив Мориарти за одежду, Холмс потянул его на себя и заставил упасть, поскользнувшись на грязи. Рывком Холмс столкнул их двоих с обрыва. Как многочисленные потоки рейхенбахского водопада, Холмс и Мориарти, вцепившись грубыми ладонями друг в друга, полетели вниз. И Шерлоку тогда показалось, что Джим прошептал прямо на его губы: — Ты знаешь сам, что убивает не падение, а приземление.