Последний член семьи Беневиенто

       Наклоняясь над могилой, Донна протянула руку, укладывая небольшую куколку рядом с надгробным камнем. Из глаз постоянным потоком на протяжении последних трех дней текли слезы. Горькие, застывающие на и саднящие расцарапанное лицо.        Падая на колени, девушка целует холодный камень, на котором было высечено имя. То самое, которое теперь навсегда отпечатается клеймом на сердце кукольницы.        Вскинув голову вверх, девушка взвыла. Впервые она кричала, орала от боли, раздирающей изнутри. Какое бы живое существо её не касалось, не становилось дорогим для девушки, оно погибало.        Снова упав головой на камень, Донна обняла его, пытаясь оставить в памяти те несколько лет, проведенные с Клаудией.        Девушка не могла перестать обнимать камень. Она прилипла к нему. Всем сердцем.        Позади послышались тяжёлые шаги, и хруст ветвей под чьими то ногами.        На плече кукольницы оказалась теплая ладонь. Над ней стояла Димитреску, не решаясь ничего сказать. Ее слова сейчас ничего не решили бы.        Женщина лишь склонилась, касаясь белоснежным платьем земли и сняла шляпу.        — Уверенна, она была счастлива с тобой все эти годы…        От строгого голоса женщины, Донна вздрогнула, отставая от ледяного камня.        — Почему вокруг меня все гибнет, — кукольница еле шевелила губами. Ей не хотелось что-либо говорить. Слова уже ничего не сделают. Они даже не смогут выразить ту боль, которую девушка сейчас испытала.        Взяв руку со своего плеча, девушка громко выдохнула, слабо постанывая от боли в коленях.        — Я приношу только несчастье, как чёрный кот.        Донна встала, пошатываясь. Задрожав от резко подувшего ветра, она прижалась к Альсине, обнимая её.        Женщина села на колени, становясь одним ростом с кукольницей.        Крепко прижав к себе Донну, Альсина коснулась носом волос девушки, мягко поглаживая ладонью по спине.        — Тише, моя девочка, тише… — шептала Димитреску, — ты не виновата в этом… на ее месте мог быть кто угодно.        Сильнее прижимаясь к сестре, Донна громко заревела, утыкаясь в шею.        Сестра была единственным живым существом, которому кукольница была нужна. Только она приходила в любой непонятной ситуации и оказывала помощь всеми силами, которыми только могла.        Где-то в глубине деревьев появилось небольшое белое пятно, которое постепенно вырастало, приближаясь. Вскоре в тумане можно было различить Энджи, которая слегка подкрякивала на каждой кочке.        Подбегая к хозяйке, кукла подбежала к паре, задирая голову, чтобы их осмотреть.        — Может её в тепло? А то такой ветер на улице, — заключила Энджи, дёргая Димитреску за подол платья.        Альсина подняла одной рукой куклу, и усадив ту на плечо, а после взяла Донну на руки, прижимая к себе.        Дойдя до поместья и пройдя внутрь, Димитреску дошла до спальни, кладя девушку на кровать и садясь рядом.        Ей хотелось как-то поддержать ее, но она понимала, что это не в ее силах.        Лишь взяв ладонь кукольницы в свои руки, Альсина поднесла ее к губам, нежно целуя.        Чувствуя легкое прикосновение к ладони, девушка вздрогнула. Альсина мягко коснулась губами руки. На глаза снова выступили слезы. Точно так же Донна касалось детской ладошки, прижимая её к груди, желая, чтобы это маленькое солнышко осталось с ней навсегда.        Взревев, девушка повернулась на бок, утыкаясь в Альсину носом, заглушая собственный болезненный вопль.        Ей не хотелось ничего, только умереть и лечь в могилу рядом с её девочкой. Конечности мелко подрагивали.        Энджи, смотря, как хозяйка бьется в истерике, сжала маленькие кулачки, прижимаясь к ней и обнимая всеми силами, которые у неё только были.        Альсина осторожно прилегла рядом, крепко обнимая кукольницу и целуя девушку в лоб.        Женщина гладила девушку по спине, прядям волос, слегка укачивая, словно собственную дочь.        — Тш… — шептала Димитреску, — Тише моя милая…        Она чувствовала, как хрупкое тело кукольницы дрожит в ее руках, как сильно бьётся ее маленькое сердце. Но она понимала, что ей будет тяжело с этим мириться. Потерять родную дочь. Что может быть хуже?        Переворачиваясь на бок, Донна отвернулась от Альсины. Мягкие поглаживания приносили хоть капельку спокойствия в метавшуюся из стороны в сторону душу.        Как она отключилась, девушка не заметила, но стоило ей раскрыть глаза, как в голову внезапно влетела идея. Навязчивая, неправильная, но именно эта мысль показалась единственной, которая решит сейчас все проблемы.        Оглядевшись по сторонам, Донна обнаружила большую, крепкую руку на своей талии. Однако конечность была абсолютно расслабленной, что дало возможность кукольнице убрать её с себя и, переступая через Альсину, слезть с кровати.        Проходя дальше, стараясь обойти скрипучие половицы, девушка спустилась на первый этаж, проходя на кухню. Зайдя, она подошла к подставке с ножами и вынула оттуда самый огромный и острый.        Проходя обратно в фойе, кукольница села на диван, смотрящий на вход. Закатав один из рукавов, девушка тяжело выдохнула.        На этом она хотела закончить. В ней не осталось жизненных сил, чтобы дальше продолжать свое существование. Полное опустошение от потери было единственной материей, что пока что заполняла место в душе.        Всю жизнь Донна прожила практически отшельником. Она почти ни с кем не говорила и мало что успела увидеть, хоть и прожила достаточно.        Чувствуя, как холодное лезвие касается запястья, девушка тяжело вздохнула, проглатывая противный ком. Чуть надавливая на руку, ловко управляющую ножом, кукольница, сжав зубы, зашипела от боли, раздаваемой по телу неприятными волнами. Одного надреза было мало.        Смотря как тонкая струйка крови стекает по запястью вниз, попадая на пол, кукольница дернула рукой, занося лезвие. То неприятно щелкнуло и сделала глубокую и длинную рану. Девушка прикрикнула, закрывая глаза и прижимая раненную руку к груди.        Алая кровь тут же пропитала одежду, делая черное платье более темным.        От боли и грусти в единственном целом глазу скопились слезы, что тут же скатились по лицу вниз, капая с подбородка.        Чувствуя, как кровь большими темпами покидает её тело, Донна стала прокручивать в голове все приятный моменты из жизни. В частности прикосновения и объятия любимых. В том числе Клаудии, что сейчас покоилась недалеко от входа в поместье Беневиенто. Кукольница хотела лежать в земле рядом с ней.        От потери крови голова стала кружится, а кожа резко побледнела. Уже плохо соображая, Донна легла полностью на диван, пытаясь отдышаться. К горлу подкатывала тошнота. Смерть уже стояла на пороге, подтачивая косу и ожидая мгновения, когда девушка испустит дух.        Чем больше выходило крови, тем сильнее становилась боль в руке. Прижимая раненную конечность крепче к груди, кукольница болезненно стонала. Но ей надо было терпеть. До встречи с Клаудией осталось немного.        В глазах все мутнело, тело само по себе расслаблялось, а дышать становилось почти невозможно. В последние несколько минут девушка увидела белое пятно. Она уже не могла различить конкретный силуэт, но прекрасно знала, кто это.        Энджи стояла на лестнице, застыв от ужаса. Она не знала, что делать. На эмоциях она заорала, что есть силы на весь дом, возвращаясь в спальню Донны, где все еще спала Димитреску. Теребя женщину за плечо и трезвоня что-то неразборчивое, кукла хотела как можно быстрее вернутся к хозяйке. Увидев, как Альсина шевельнулась, Энджи снова что-то крикнула и тут же убежала, почти падая с лестницы.        Подлетая к дивану, где медленно чахла её хозяйка, кукла схватила еще теплую руки Донны. Девушка, насколько это было возможно, повернула голову на куклу. Уже практически белоснежные губы дернулись. Из глаза стекла последняя слеза.        — Прости, — голоса уже не было. Кукольница просто шевелила губами в надежде, что Энджи поймет её. — Я люблю тебя.        Из последних сил сжав руку, что гладила кукла в кулак, девушка перевела взгляд в потолок. Это конец. В глазах уже окончательно наступила тьма. Последняя секунда и веки прикрылись.        Энджи тихо зависла, а после сразу заорала.        — Нет!        Только сейчас она поняла, что рука, сжатая в кулак, расслабилась.        Так и умер последний член благородной семьи Беневиенто, не оставив наследника.        Когда сонная Альсина спустилась вниз, она застала немую сцену. Кукла стояла в огромной луже крови, смотря перед собой в пустоту. В руках она держала постепенно остывающее тело, что уже никогда не одарит Леди Димитреску своей чудной улыбкой.        Похоронили Донну Беневиенто на территории фамильного поместья, принадлежащего уже фактически никому. Могила Клаудии и её матери находились меньше, чем в полуметре друг от друга.        Кукольницу по-настоящему тепло и часто вспоминали только двое: Энджи и владелица замка Димитреску.        Первая, будучи при жизни девушки её голосом и правой рукой, каждый день, год за годом, проводила на могиле хозяйки, не желания видеть что-либо еще, кроме имени «Донна Беневиенто» на надгробной плитой. Лишь изредка кукла являлась в замок к Альсине, чтобы вместе вспомнить девушку и, обнимая друг друга, реветь, что не смогли ей помочь. В их силах была спасти её. Но они не успели.        Портрет, висящий в поместье Беневиенто над лестницей, был перенесен в покои Альсины.        Несколько десятков, а может и сотня кукол, как и весь особняк, со временем сгниют, исчезнув. Как и память о Донне сотрется, когда перестанут существовать Димитреску и Энджи. Но это будет нескоро.