Frau & Mann

      Одно из непреложных правил на войне гласило: «Никогда не стоит недооценивать противника». Лейтенант Курт Боннет был с этим полностью согласен. Он давно подозревал, что этот фермер что-то замышлял. Не то, чтобы у него не было для этого причины — Курт особо не скрывал, что хотел поиметь его жену. Впрочем, тут было всё по-честному. Не смогли защитить свою землю от захватчиков — теперь терпите. — Мы получили анонимный донос, что некий Лабари прячет у себя оружие, — комендант отложил листок бумаги. — Лейтенант Боннет, кажется, вы квартируете на этой ферме? Разберитесь, что там происходит.       О, он разберётся. Курт надел перчатки, поправил фуражку и вышел во двор, прикидывая, кого из своих солдат взять. — Поехали, ребята, проверим, что там прячет эта деревенщина.       Они бесцеремонно выволокли во двор Мадлен с детьми, продолжая методично обыскивать дом. — Где ваш муж, мадам? — спросил Густав. — Он сейчас в поле, — дрожащим голосом ответила женщина, прижимая к себе испуганных мальчишек.       «Врёт» — подумал Курт.       Впрочем, это нетрудно проверить. Где там обычно эти крестьяне любят прятать ценные вещи? Он направился к сараю и в приоткрытую дверь увидел тёмный силуэт мужчины, торопливо расшвыривающий тюк сена. — Что же вы все такие предсказуемые? — насмешливо протянул Боннет, неторопливо заходя внутрь.       Лабари обернулся. На перекошенном от ненависти лице мелькнуло решительное выражение. Что, серьёзно? Он и так по уши в дерьме, вздумает напасть на офицера — заплатит своей никчёмной жизнью. — Давай без глупостей, дружок, — снисходительно усмехнулся Курт, медленно подходя ближе. — Впрочем, для тебя всё конечно, такие долго в лагере не протянут. Но ты не переживай, я утешу твою жену, согревая её одинокую постельку…       Мужчина бросился на него, резко повалив на пол. Курт этого ожидал, и несмотря на то, что фермер был физически крупнее, ему удалось сбросить его. Они катались, беспорядочно нанося друг другу удары. Фермером двигала слепая, отчаянная ярость, Курт же не терял выдержки, понимая, что этому идиоту по-любому живым отсюда не уйти. — Свинья… — пробормотал он, локтем передавливая вздутую от напряжения шею и пытаясь достать пистолет.       Лабари отчаянно брыкался, пытаясь его сбросить, одновременно потянувшись к ящику, возле которого валялась винтовка. Курт отвлёкся, отшвыривая её подальше, и это дало его противнику драгоценные секунды, чтобы вырваться. Он тяжело навалился, смыкая грубые, сильные руки на его шее.       Курт задёргался, пытаясь разжать душащие пальцы, и скользнул ослабевшей ладонью к ольстре. — Вы, немецкие выродки, думаете, что вам всё дозволено, — злобно пробормотал Лабари.       Прогремел оглушительный выстрел, и Боннет почувствовал, как сильное тело, придавившее его, обмякло. Он резко отпихнул его и чуть дрогнувшими пальцами потёр шею. — Именно так, — пробормотал он. — Нам позволено всё. — Что случилось, герр лейтенант? — в сарай вбежали двое солдат. — Уберите этого ублюдка, — Курт с отвращением пнул неподвижное тело.       Он поднял руку, машинально приглаживая растрёпанные волосы, что конечно же не имело смысла. Солдаты и так поняли, что здесь только что была борьба. — У него всё-таки было спрятано ружьё, — один из них поднял тяжёлую винтовку. — Это ему особо не помогло, — Курт сплюнул на затоптанный пол сарая и с ненавистью посмотрел на тело Лабари. — А знаете что, повесьте труп на городской площади и прикрепите табличку, что так будет с каждым, кто не подчинится немецким властям. Видит Бог, мы пытались быть с ними лояльными, но раз не понимают по-хорошему, может, так уяснят, чего мы от них требуем.       Курт вышел, вдохнув тёплый летний воздух. Всё-таки этот фермер, хоть и калека, оказался довольно силён. Настоящий медведь — едва не придушил его. Не привыкший встречать такого активного сопротивления, Боннет неприятно поёжился. На секунду ему стало не по себе, когда он осознал, что мог сейчас лежать неподвижным трупом вместо этого крестьянина. — А с ними что делать? — обратился к нему Густав, кивнув на немногочисленных обитателей фермы. — Арестовать?       Мальчишки испуганно жались друг у дружке, глядя, как солдаты поволокли тело отца к машине. А его ненаглядная жёнушка, кажется, вот-вот упадёт в обморок, но благо хоть не воет и не причитает как обычно делают женщины. — О, не думаю, что в этом есть необходимость, — тихо ответил Курт, пристально глядя, как молодая женщина провожает полными боли глазами солдат.       Устроить истерику она не рискнула. Правильно, ей сейчас надо думать о спасении оставшейся семьи. Ведь одно его слово — и её заберут, обвинив в пособничестве преступнику. — В конце концов, я здесь квартирую и, если замечу ещё что-нибудь подозрительное, приму меры.       В комендатуре уже собрался целый совет. Офицеры, побледневший от испуга мэр этого вонючего городишки… Комендант выразил беспокойство, сколько ещё местных осмелятся вести подпольную деятельность. — Если понадобится, мы обыщем здесь каждый дом. Хотя, думаю, тело мерзавца, болтающегося на виселице, будет для них убедительнее всего, — самодовольно улыбнулся Боннет. — Осмелюсь сказать, что большинство наших жителей не поддерживает таких бунтовщиков как Лабари, — заискивающе сказал мэр. — Мы законопослушные граждане и не хотим проблем. — Почаще напоминайте им об этом, — холодно ответил комендант.       Курт вернулся на ферму лишь на следующий день. С удовольствием выкупался в пруду, открыл бутылку вина. Он не шибко разбирался в сортах, но судя по тому, как тряслась эта курица-виконтесса, когда они забрались в её погреб, это довольно редкий и дорогой сорт. Он плеснул в стакан тягучей красной жидкости и сделал небольшой глоток. Превосходно… Курт вытащил из корзины яблоко и расстегнул рубашку.       На ферме было тихо. Мальчишки, завидев его, убежали на задний двор, старая карга — видимо, чья-то родственница, — подхватив младенца, ушла в дом. Но они его мало интересовали. Курт оценивающе окинул взглядом тонкую фигурку молодой женщины. Не глядя на него, она продолжала развешивать бельё для просушки. Тонкие губы сурово сжаты, под глазами залегли тёмные круги. По-хорошему, ей сейчас полагалось оплакивать погибшего муженька, но крестьяне лишены такой роскоши — валяться в постельке и скорбеть дни напролёт. Ферма требует отлаженной работы, тем более теперь, когда она осталась одна. — Подойдите ко мне, Мадлен, — негромко позвал он.       В глазах женщины мелькнул страх. Это даже забавно. Он убил её мужа, и разумеется, она должна его ненавидеть. Она и ненавидит, только ещё больше боится. Что ж, пусть. Его губы тронула лёгкая усмешка. Что бы там ни говорили всякие напыщенные ослы вроде фон Фалька о благородстве и чести, особенно по отношению к женщинам, он не собирался стыдиться того, что ему нравится чувствовать свою власть. Пусть местные женщины их ненавидят и боятся, но в глубине души они готовы подчинятся сильным мужчинам, и это ощущение власти пьянит не хуже вина. Женщина нехотя приблизилась и настороженно замерла. — Вы не хотите меня поблагодарить? — в ответ на её непонимающий взгляд, он лениво продолжил: — Ваш муж прятал оружие, которое должен был сдать ещё два месяца назад. Больше того, напал на немецкого офицера. Так вот, — уже жестче добавил он: — Я мог бы отдать приказ арестовать вас и остальных. Сейчас действуют законы военного времени. Даже если вы не виноваты, разбираться особо не будут.       Женщина продолжала молчать, нервно кусая губы. Курт выжидающе смотрел на неё, затем сделал ещё один глоток вина. — Ну же, разве это так трудно, сказать всего несколько слов: «Благодарю вас, герр офицер»?       Интересно, осмелится она высказать ему то, что действительно думает? Прокричать, что он мерзавец, убивший её мужа, и она желает, что бы он сдох в муках. В тёмных глазах отражалась мучительная борьба. Курт насмешливо выгнул бровь.  — Ну? — Я благодарю вас… герр офицер, — едва слышно выдавила женщина. — У вас есть возможность выразить свою благодарность иным способом, — он самодовольно улыбнулся, ведь сломать эту деревенскую мышку не составит особого труда.       Мадлен побледнела и, запинаясь, пробормотала: — Я… я не понимаю… — Бросьте, вы не юная девица, чтобы не понимать очевидных вещей, — снисходительно бросил Курт. — Впрочем, я могу сказать и более прямо. Жду вас сегодня в своей спальне. — Нет, — с неожиданной твёрдостью ответила она. — Вот как? — прищурился он.       Он не ожидал, что эта тихоня, которая стыдливо замирала испуганной ланью каждый раз, когда он приближался, осмелится сейчас возражать. — Неужели у вас нет сердца? Мой муж умер, вы убили его! Мне даже не дали похоронить его, и вы полагаете, я буду…       Она развернулась и бегом бросилась в дом. Курт негромко рассмеялся, подливая в стакан вино. Пусть бежит, всё равно выйдет по его.       Можно было бы, конечно, не затевать всю эту канитель. Девушек, охотно принимащих ухаживания немецких солдат, хватало. Тот же Густав частенько уединялся в ближайшей рощице с кудрявой красоткой, которая, по его словам, просто богиня страсти. Но таких девушек — смешливых, восторженно глядящих в глаза — ему хватало и в Германии. В конце концов, если постоянно питаться бифштексами, пусть и сытными, это кому угодно надоест. Рано или поздно захочется новенького. Его привлекали и недоступно-надменные аристократки. Блондиночка, которая покровительствовала этим фермерам, была вполне себе ничего. Ледяной холод в глазах и подчёркнутое равнодушие побуждали взять неприступную крепость, но для этого нужно было как-то подобраться поближе. Ну и чёрт с ней. Смазливая жёнушка ублюдка Лабари ничем не хуже. Страх и беззащитность в глазах этой крестьянки будили внутри тягуче-сладкое ощущение власти, охотничий инстинкт загнать добычу. Курт лениво поднялся и прошёл в дом. Его добыча обнаружилась на кухне. Заметив его, женщина крепче прижала к груди ребёнка. — Вы так быстро убежали, — миролюбиво начал он. — Но разговор ещё не закончен. — Я уже сказала, что не соглашусь, — Мадлен затравленно озиралась, отступая к стене.       Он лишь иронично приподнял брови. — Неужели предпочитаете моей постели арест? На этот раз ваша подруга вряд ли сможет помочь, — заметив снова вспыхнувший страх в глазах женщины, Курт склонился, потрепав малыша по пухлой щёчке. — Жалко будет эту лапулю. Дети мрут как мухи в лагерях. — Вы… чудовище, — прошептала Мадлен, отпрянув к стене, вжавшись в неё. — Избавьте меня от вашей мещанской морали, — он иронично завёл глаза. — В конце концов, что вас так удивляет? Наши предки тоже действовали по праву сильнейшего. Какой-нибудь рыцарь, завоевав замок, присваивал себе всё, что в нём находится, включая девиц вроде вас. Так что если и дальше хотите нянчиться со своим младенцем и выращивать лаванду, не игнорируйте мою просьбу.       Курт вошёл в маленькую опрятную спальню и подошёл к небольшому столу. Машинально поднял засохшую веточку лаванды и растёр цветок, вдыхая приятный аромат.       Он слышал, как Мадлен кормила малолетних спиногрызов, потом укачивала хнычущего младенца, и вот наконец в доме наступила тишина. Интересно, хватит ли смелости у этой мышки проигнорировать его приказ? Курт снял китель и аккуратно повесил его на стул. Услышав лёгкий шум, он усмехнулся. Похоже, что кто-то нерешительно мнётся у порога. На секунду ему захотелось открыть дверь и, если потребуется, силой втащить эту упрямую ослицу, но он переборол соблазн. Пусть она сама придёт и даст ему то, чего он добивается уже третью неделю. Наконец, ручка двери повернулась, и Мадлен торопливо скользнула внутрь. Курт отметил, что выглядит она так, словно готова в любой момент сбежать. Впрочем, бежать ей как раз-таки некуда. — Смелее, я не кусаюсь, — снисходительно улыбнулся он. — Я ведь обещал быть милым.       Он терпеть не мог быть по-настоящему милым. Хотя, если разобраться, она сама виновата в том, что пришлось на неё давить. Если бы пришла сразу, он бы получил своё, подарил ей пару чулок или ещё какую-нибудь мелочь и благополучно потерял бы интерес. Женщина вздрогнула, когда он дотронулся до её щеки, вынуждая поднять голову и смотреть в лицо. — Раздевайся, — мягко сказал он.       Мадлен посмотрела на него умоляющим взглядом, губы чуть дрогнули. Вот только истерик ему сейчас не хватало. — Или тебе помочь?       Угроза подействовала. Она стала медленно расстёгивать платье, дрожащими пальцами путаясь в пуговицах. Курт лениво наблюдал, как ткань соскальзывает с белоснежной кожи, обнажая хрупкие плечи, выступающие ключицы, худые руки, которые она тут же скрестила на груди, невольно сравнивая её с немецкими девушками. Она не обладала какой-то особенной красотой. Чересчур худая на его вкус, резкие черты лица, неухоженные, неровно обрезанные волосы. Но вот этот страх в тёмно-голубых глазах, эта вынужденная покорность, сквозящая в каждом движении, заводили почище пышных прелестей какой-нибудь смешливой красотки. Курт почувствовал, как тяжёлое желание пульсирует в висках. — Снимай всё, — в игривом тоне прорезались металлические нотки.       Сам он уже торопливо расстёгивал рубашку и к тому времени, когда она наконец избавилась от своего жутко старомодного белья, тоже закончил раздеваться. Курт с холодным интересом рассматривал напряжённые черты лица, веки, дрожащие от слёз, покрасневшие от стыда щёки. Наверняка в постели она знала только одного мужчину — своего мужа, — который, кстати, в силу желчности характера, присущей многим калекам, вполне мог вымещать на ней злобу. Возможно, обходился ещё более грубо, чем он. Раскаяния или сочувствия Курт при этом не чувствовал, как не допускал и мысли, что делает что-то мерзкое, низкое. Разумеется, со своей соотечественницей ему бы и в голову не пришло так обойтись. Тут всё просто — за порядочными фройляйн, будущими жёнами следует красиво ухаживать, присматривая себе невесту, которая, к слову, у него уже имелась. Ну, а с теми, кто сквозь пальцы смотрит на всю эту чушь вроде морали и не против ублажить офицеров, опять-таки нет нужды поступать грубо. Мадлен испуганно дёрнулась, когда он коснулся её талии, и Курт недовольно поморщился. Одно дело быть с женщиной, которая этого не хочет, наплевав на её чувства, другое — откровенно насиловать. Брать сжатое, трясущееся от рыданий тело — сомнительное удовольствие. — Ну не будь такой ледышкой, — он подтолкнул женщину к кровати.       Она нервно сглотнула и несмело подняла ладони, ощутимо упираясь ему в грудь. — Пожалуйста… — чуть слышно выдыхает и замолкает, словно понимая, что разжалобить его не получится.       Покорно опускается на кровать, замерев неподвижно, словно кукла. Он лег рядом и не спеша провёл кончиками пальцев по упругой коже. Странно, что при такой худобе у неё довольно пышная грудь, но он вспомнил, что она сейчас кормит ребёнка. Интересно, уместится ли она в его руке? Он проверит чуть позже. — Обними меня, — коротко приказывает он, прежде чем накрыть её губы.       Она касается его испуганно, едва ощутимо. Лежит неподвижно, безучастно позволяя целовать себя, и мелко вздрагивает. Несмотря на то, что она была замужем, Мадлен сейчас выглядит… невинной. — Разве я делаю тебе больно? — недовольно отстраняется Курт, на что она лишь неопределённо мотает головой. — Тогда не дёргайся…       Он снова наклоняется к её губам, но женщина уворачивается от поцелуя. Так, значит? Ладно, тогда пора переходить к основному. Курт проводит костяшками по её животу, который моментально напрягается под его касаниями, по рёбрам, накрывает ладонью её грудь, чуть сжимая пальцами сосок. Она вцепляется напряжёнными пальцами в простыню, и крепко зажмуривает глаза. Ему тут же хочется потребовать, чтобы она смотрела и не смела отводить взгляд, но да ладно. Пусть и дальше изображает скромницу, он не в претензии. Притягивает её ближе, жадно сминает грудь, облизывает затвердевшие соски, легонько прикусывает их. Нехитрые ласки отзываются горячей пульсацией в паху, и он подминает хрупкое тело, опускается сверху, опираясь на локти так, чтобы не сильно на неё давить, и в то же время не позволяя ей сдвинуться.       Курт ведёт ладонью вниз по гладкой коже, проникает между плотно сжатых ног, и тут же его запястье хватают тоненькие пальчики, не давая продвинуться дальше. — Вот только не надо мешать мне, — не сдерживая торжествующей улыбки, шепчет, наклоняясь над напряжённым личиком Мадлен. — У тебя всё равно не получится…       Коленом раздвигает её ноги, не обращая внимания на безотчётные попытки сжать их, и снова опускает руку вниз. Разумеется, она не возбуждена. Зажата так, что невозможно протолкнуть даже палец. Доставлять ей удовольствие он не собирается, но и портить своё — тоже. — Открой рот, — тихо приказывает и проталкивает между сомкнутых губ пару пальцев, смачивая их в её слюне.       Она судорожно выдыхает, краска от унижения снова заливает бледные щёки. Боже, ей же не шестнадцать лет, вроде и муж какой-никакой был. Они что трахались исключительно в темноте под одеялом в одной-единственной позе? Проводит пальцами по нежным складкам, пытаясь расслабить и облегчить себе проникновение. Вверх. Вниз. Судя по тому, как она сжимает бёдра, попадает именно туда куда надо. Подушечкой большого пальца поглаживает чувствительную точку, завороженно наблюдая, как она дрожит, сорванно выдыхая. Наконец-то эта недотрога выглядит так, как он хотел — голая, раскрасневшаяся, готовая принять всё, что он захочет ей дать. — Расслабься, — срывается с его губ хриплый приказ.       Он хочет сделать ещё много непристойных вещей, но пока мысль засадить сразу по самые яйца кажется отличной идеей. Он скользит пальцами чуть ниже, толкается внутрь. Не слишком влажная, но сойдёт.       Он проталкивает пальцы глубже, оглаживая изнутри тугие стенки, и бёдра Мадлен снова дёргаются вверх. Она закусывает губу, задерживая дыхание. Терпение Курта лопается.       Он толкается в неё сильно, резко и ловит её умоляющий взгляд. Ей всё-таки больно? Возможно. Но она не его жена, чтобы он нежничал. Постепенно толчок за толчком он вбивается глубже. Удовольствие бьёт по нервам, словно электрические импульсы. Он утыкается в её шею, перехватывает тонкое тело крепче. Быстрее. Глубже. Её сбитые выдохи лишь подстёгивают тяжёлое возбуждение. Она сжимается вокруг него, когда он насаживает её на себя, и он не сдерживает короткого стона. Следит жадным взглядом, как она прикусывает губы и толкается, раз за разом растягивая тугую плоть. Вбивает её в кровать всё быстрее и быстрее и в какой-то момент слышит глухой стон. Удовольствия или… боли? Да какая разница… Курт сосредотачивается на том, чтобы сбросить собственное напряжение. Ритм сбивается, становится беспорядочным. Оргазм накрывает тело короткой судорогой. Крупная дрожь пробегает по телу, когда он выплёскивается тугими толчками в жаркую глубину её тела. Мелькает слабая мысль, что она может забеременеть, но он тут же отмахивается. Какая ему разница, через пару недель они уберутся отсюда, и он благополучно забудет эту крестьянку. А сейчас ему хорошо. Чертовски хорошо… Он растягивается на сбитых простынях рядом и удовлетворённо улыбается. — Куда это ты?       Заметив, что Мадлен осторожно села, он перехватил её за талию, опрокидывая обратно. Пережитое удовольствие было настолько острым, сладким, что он почувствовал, как его член снова твердеет. — Отпустите… я же сделала, что вы хотели, — хрипло прошептала она. — Отпущу, когда сделаешь всё, — он нарочно выделил это слово, — что я хотел. Может, твой муж и довольствовался одним-единственным разом, но я не такой слабак.       Курт перехватывает поудобнее её бёдра и опускает на свой возбужденный член, пробегаясь взглядом по затуманенным, словно стеклянным глазам.

***

— Говорят, нас скоро перебросят в Россию.       Сегодня на учениях солдаты только и говорили, что о предстоящем вскоре отъезде. — Я слышал, там холодно. Как у ведьмы за пазухой… — Интересно, а девушки у них красивые?       Курт усмехнулся. Некоторые без удовольствия восприняли новости. Конечно, после такого, можно сказать отпуска, отправляться в страну дикарей не слишком охота, но Курт не трус. В конце концов, никто не собирается торчать среди русских сугробов всю зиму. Они справятся с этими коммунистами так же как здесь, за несколько недель. Он мечтательно улыбнулся. Победив эту страну, они станут ещё более мощными, Германия обретёт былое величие. Ну, и разумеется, фюрер щедро наградит своих верных солдат. Ему и сейчас не приходится жаловаться — деньги идут приличные, да и всем остальным они обеспечены по высшему разряду. Курт поморщился, заметив, что к нему направляется фон Фальк. — Можно вас на пару слов? — Конечно, лейтенант, — скучающим тоном отозвался Курт, подозревая, о чем пойдёт речь.       Скорее всего, эта тихоня снова нажаловалась подруге. Как же его бесила эта надменная стерва с вечно презрительным взглядом. Как она смеет смотреть на них так, словно они — грязь у неё под ногами? Будь у него больше времени, он бы и её поставил на место. Она напомнила ему девчонку с соседней улицы, в которую он был по уши влюблён в старших классах. Вот так же презрительно поджав губки, Мари в ответ на его признание заявила, что он самодовольный индюк и она никогда бы не стала встречаться с тем, чей отец поддерживает национал-социалистов, а тем более наживает состояние на людском горе. Сам Курт считал, что папаша весьма удачно придумал открыть ломбард во времена, когда люди охотно расстаются со старинными побрякушками, чтобы купить еду или теплые вещи. А где сейчас Мари Швайер? Насколько он помнил, её ещё в тридцать девятом забрали вместе с семьёй в гестапо. Гордость и принципы могут позволить себе лишь те, на чьей стороне сила и никак иначе. — Я не могу отдавать вам приказы, но хочу чтобы вы знали, — Фальк презрительно вздёрнул подбородок. — То, как вы поступили с бедной женщиной, не достойно офицера великой армии и мужчины. — Вы правильно заметили, что не имеете права приказывать мне, — ухмыльнулся Курт. — Кроме того, не стройте из себя святошу. Всем уже давно известно, как вы проводите своё свободное время с этой блондиночкой. Романтичные прогулки по саду, ночные купания в озере. И чем вы от меня отличаетесь? Думаете, она добровольно расточает вам свои улыбки и позволяет целовать ручки? — Разумеется, добровольно, — поморщился мужчина. — Мне нет нужды прибегать к таким грязным уловкам как вы. — Поражаюсь вашей наивности, — развеселился Курт. — Вы действительно полагаете, что эта малышка пала жертвой ваших прекрасных глаз или игры на фортепиано? И не замечаете, как она манипулирует вами? Стоит ей похлопать глазками — и вот вы уже играете ради неё в благородного рыцаря. Подумаешь, взяли солдаты несколько бутылок вина и пару безделушек, да все так делают. Вы же устроили какой-то цирк. Как вы дальше планируете исполнять свой долг, если вас может обвести вокруг пальца любая смазливая девчонка? — Следите за тем, что говорите! — оскорблённо вскинулся Фальк. — Или… — Или что? Я говорю то, что есть, а если вам это не по вкусу, можем прояснить наши разногласия один на один. — Прекратите! — вмешался гауптман Штольн. — Не хватало нам ещё дуэлей накануне отправки на восточный фронт. Ведите себя как подобает офицерам, господа.       Курт нехотя кивнул. Несмотря на стычку с Фальком он чувствовал себя превосходно. Так, словно весь мир лежал у его ног, предлагая взять любые богатства. Половина сопляков из его взвода уже строчили домой жалостные письма, сетуя, что отправляются на Восточный фронт. Нашли из-за чего переживать. Они армия победителей. Добрая половина Европы уже успела в этом убедиться. Кроме того в России полно всяческих богатств. И конечно же, там тоже есть женщины. Пусть кругом и твердят о расовых различиях, тут он спорить не будет. Разве Ницше не писал о существовании Сверхчеловека? А что касается женщин… Какая разница, что за кровь течёт в их венах? Это ведь не помешает исполнять основную функцию — ублажение мужчин. Разве не для этого они были и созданы?       Насвистывая «Лили Марлен», Курт прошен в дом. Где ты, моя маленькая крестьяночка? Он ещё не успел устать от неё. Страх и ненависть, которые постоянно мелькали в её глазах, по-прежнему заводили не хуже изысканных ласк шлюхи из элитного борделя. Мадлен обнаружилась на кухне — нарезала овощи для супа. Курт подошёл к ней и небрежно обхватил рукой за шею, притянув к своей груди. — Оставь, потом доделаешь, — он провёл носом по её шее, вдыхая знакомый запах лаванды и отмечая, как протестующее напряглось её тело.       Он развернул её, провёл в мимолетной ласке ладонью по щеке и коснулся сжатых губ. Хм-м, он ведь не обязан ограничивать свои желания? Тем более не все из них можно предлагать жене или невесте. Его ладони вкрадчиво опустились на её плечи, мягко, но ощутимо надавливая, вынуждая опуститься на колени. — Что вы делаете? — затравленно вскрикнула Мадлен.       Курт усмехнулся, расстёгивая ремень и приспуская брюки. — Говорят, французы знают толк в постельных утехах, — он опустил руку на её затылок, легонько поглаживая. — Не разочаровывай меня, милая.