Футболка

      Нет, только не футболка, только не она, только не она… поздно. Золото на черном фоне - слегка потертое лого Led Zeppelin на чужой груди, нахально-довольная улыбка на губах. Принт теряется в складочках - у Дамиано плечи всё же немного поуже - острые ключицы совершенно невозможно показываются над широким вырезом.       Иногда Итан думает, что влюбиться в него ещё сильнее невозможно. С каждым новым днём он продолжает себя удивлять. – Охрененно, - виновник неожиданного набега на его шкаф позирует, одергивая длинные полы футболки, - Я погоняю денёк? Ответа, в принципе, он и не ожидает.       Просыпаться с ним - восхитительно. Растворяться в запахе пушистых волос, в них зарывшись носом, пока их хозяин не вздрогнет, просыпаясь, от ощущения чужого теплого дыхания на своей коже. Развернется лицом. Промурлычет хриплым со сна шепотом "Доброе утро" и "Чего не разбудил?" Итан не отвечает, позволяет себе утянуть сонное чудо в долгий, мягкий поцелуй. Целоваться с ним - восхитительно. Когда Дами такой - ласковый и ластящийся - как разморенный кот на солнышке. Чувствовать, прикрыв глаза, его полуулыбку, как он, размыкая губы, подаётся навстречу, обвивая за шею рукой. Притянуть ближе, пальцами скользнуть по ребрам, языком - по нижним зубам. Заслужить одобрительное "м-м-м" - и тогда можно переходить на шею. Потрясающий.       Заниматься с ним сексом - восхитительно. Утренний Дамиано - любимый Дамиано, и Итан смотрит почти завороженно, как ромбики солнечных лучей скользят по татуированной груди, пока тот выгибается ему навстречу чувственно, зарываясь пальцами в длинные волосы. Дамиано закусывает губу, чтобы быть тише. Итан глотает всё до конца и чмокает острую коленку. Утро начинается замечательно.       Целоваться с ним ещё можно после концертов, когда он разгоряченный, вдохновленный, опьяненный и ещё куча всего на "-ый", включая "чертовски красивый" - и это тоже довольно здорово: тогда Итан чувствует себя почти счастливым. Тогда Итан чувствует себя почти любимым, и жадность, с которой солист царапает кожу короткими ногтями, шаря руками под концертной жилеткой, позволяет обмануть себя ещё на несколько часов, пока на следующее солнечное утро помятое чудо с плохо отмытой косметикой не выходит из ванной в его номере, позевывая и благоухая подозрительно знакомыми шампунями, и не начинает лениво собирать разбросанные вчера предметы одежды, каждую секунду рискуя потерять полотенце на бедрах, уже на пороге сообщая что, кажется, сломал его фен. Иногда его хочется убить, и вовсе не из-за фена.       Иногда его хочется убить, а иногда хочется выть тихонько, забившись в угол внезапно слишком большой комнаты, и чтобы за окнами исчез весь мир, слишком шумный, слишком живой и жизнерадостный, мир, в котором, как рыба в воде, купается Дамиано, тот же мир, в котором холодно и неприятно Итану; а иногда хочется развернуть, прижать к стенке эти восемьдесят пять килограмм хаотичной энергии и сказать все-все-все-все, но этого он, конечно же, никогда не сделает.       Ведь он один такой, Дамиано Давид. Со всеми своими длинными ногами, с хрипотцой в голосе, очаровательной улыбкой и громкими матами при эпичном падении с лестницы, с поцелуями и привычкой хватать и обнимать все, что движется, с гениальными текстами и абсолютной несостоятельностью во взрослой жизни. Его очень много, его очень шумно, и громко, и тактильно, он заполняет собой все помещение на счёт "раз", любое: от их маленькой гостиной до огромного концертного зала - смеётся и кричит, забавно дёргает бровями, жестикулирует и напевает обрывки песен, из которых не помнит ни слова, и непременно что-нибудь сносит случайным взмахом конечности. Это же он, это Дамиано. Пламенный и бесконечно живой.       А это Итан. Точнее, их два: один - тот, у которого пламенный Дамиано поздно вечером вырастает на пороге спальни, быстро облизывает губы, глядя снизу вверх, насколько позволяет разница в росте. Это тот, что носит пиджаки и стильные брюки-клеш, ходит с распущенными волосами и темными глазами стреляет в девочек-фанаток на сотнях фан-видосов, у которого высокие острые скулы и томный взгляд. Этот Итан любит баскетбол и джин с тоником, и неплохо гоняет в фифу, и может без проблем раздеться для концерта или фотосета. Он поправляет Томасу воротник перед выходом на сцену и вежливо улыбается на интервью; "Как хорошо, что ты у меня есть", - тяжело вздыхает Вик, потому что они двое, кажется, единственные адекватные люди в этой группе.       А другой Итан обычно существует в пределах своей комнаты и редко выходит наружу. Этот Итан нервный, уставший и расстроенный; он прячется от мира в огромных футболках старых рок-групп и завязывает волосы в кривоватый пучок на затылке; он панически боится камер, он дёргается от прикосновений и съеживается внутри перед каждым выходом на сцену, он смотрит "Властелин Колец" на ноутбуке, чтобы успокоиться, и он болезненно, неправильно, отчаянно-бессмысленно влюблен в огненного, живого и хаотичного Дамиано. Ужасно.       Такого Итана видит только Виктория. Такого Итана она ласково треплет по щеке и обнимает; Виктория теплая, внимательная и мудрая, она укладывает его голову себе на плечо и долго укачивает, пока Итан не расслабляется достаточно, чтобы с ней заговорить. Он об этом никогда не жалеет потом - удивительно - потому что так у него появляется союзник, который может подтолкнуть перед выходом на сцену или ободряюще улыбнутся на интервью. С ней хорошо, с ней можно не прятаться.       Не прятаться можно с Томасом, но ему в любом случае все равно; он окинет тебя снизу вверх взглядом из-под полуопущенных век и протянет многозначительно "Ого, чувак. Будешь сижку?" На этом томасовская психотерапия заканчивается, да и она в общем-то не нужна, потому что пофигизм гитариста поразительно заразен, и через две минуты молчаливого курения жизнь кажется не таким уж говном. Итану поэтому нравится Томас. С ним просто, как дважды два. С ним можно быть кем угодно, и он все равно будет рад тебя видеть, если поспал сегодня не меньше восьми часов, и если не трогаешь его чашку с Arctic Monkeys; в противном случае дом огласит крик не хуже, чем тот, что издает Дамиано, когда ломает каблук.       Дамиано. С ним все сложнее.       Проще было бы, наверное, сказать, что его не существует. Сказать и успокоиться, потому что вообще-то это самый логичный вывод. Ну не может реальный человек быть таким. Так обычно в фильмах снимают, где харизматичный и безумно талантливый главный герой финальным идеально поставленным выступлением затыкает рты всем сомневающимся. Вот только в фильмах движения актера отрепетированы сотни раз, песню озвучивает за кадром приглашенная звезда, а операторы часами рисуют раскадровки. Дамиано двигается - как живёт, как дышит; голос срывается и хрипит от обжигающих эмоций, и каждый крошечный телефон, направленный из зала, для него как IMAX-камера.       И он лучше во всем. Не важно, в какой версии; у него есть и восхитительные волосы, и потрясающий стиль в одежде, и он играет на гитаре не хуже, говорит по-английски и умеет мгновенно очаровывать любого собеседника; он не стесняется ничего в себе, ни капли; он улыбается во все тридцать два и не боится плакать на экранах тысяч людей по всему миру. Итан не знает точно, как выглядит Марлена, но уверен, что у неё глаза Дами. И огненное, свободолюбивое сердце.       Дами нравится Итан. Его тонкое красивое лицо, его волосы, как у эльфа из фэнтези фильмов. Его пальцы: он облизывается, как кот, когда Торкио играет на гитаре, потому что это чертовски возбуждающее зрелище. Его спокойствие на контрасте с собственной порывистостью и сдержанная улыбка. Его уверенность в постели. Дами нравится хороший секс и нравится то, что Итан не требует от него ничего взамен. У Дамиано есть красивая девушка, верные друзья, огромное будущее и незакрытый гештальт в виде периодической потребности спать со своим барабанщиком.       Дамиано, стремительному, гениальному и счастливому, депрессивный параноик Итан не нужен. Поэтому тот прячет его подальше. На верхнюю полку шкафа, между теми самыми футболками старых рок групп и в компанию к давно пройденным видеоиграм. Оттуда он может скулить тихонько, пока Давид в позе звезды валяется на его кровати, мечтательно пялясь в потолок. Оттуда - влюбленно цепляться глазами за его улыбку и мечтать, чтобы La parole lontane была написана для него одного, и никого больше. И отчаянно бояться, что когда-нибудь Дами его там найдет. До омерзения клишированно и трагично.       ...Нет-нет, только не футболка. Это не просто футболка, это футболка, в которой он плакал, пока Сэм на своих плечах тащил Фродо к вершине Роковой горы. Это не просто футболка, это кусочек той части его личности, что он так панически пытается спрятать. Дамиано стягивает волосы на затылке в подобие хвостика и довольно оглядывает себя в зеркало: добавить чокер поверх выступающего кадыка - и готовый образ на сегодня. Итан благодарит всех богов, что у Давида слишком хорошее настроение, чтобы заметить, как его трясёт. *** – Я не могу больше, - шепчет Итан в рубашку Вик. Она оплетает его руками-крыльями, тонкими пальцами цепляет за плечи. От нее пахнет персиками и сигаретным дымом, золотистые волосы обнимают и заполняют собой загустевший воздух; она укладывает подбородок на его голову и гладит напряжённую спину. Вик ничем не может помочь, и оттого ей так же плохо, как и ему; оба сидят так бесконечно долго, сплетясь в узелок из боли и отчаяния, и бесконечно долго не знают, что делать дальше.       Дамиано улыбается ему поверх чашки с кофе. Лого Led Zeppelin отсвечивает золотом на его груди - это невыносимо. Он невыносимо оттягивает ворот злополучной футболки, туда, где пониже ключиц виднеется алый засос: не его - Джорджии. Он сегодня особенно невыносимо прекрасен, и Итан весь завтрак не может заставить себя съесть ни ложки своих любимых хлопьев. Вик метает в него паникующе-агрессивные взгляды: она тоже знает эту футболку слишком хорошо, и она мысленно предлагает на кусочки порвать придурка, но Торкио лишь вяло качает ей головой. Сил у него нет сопротивляться. Потом он говорит ей, что не может больше, и это правда. Ноги подкашиваются от собственного бессилия. Дамиано раз за разом уверенно вскраивает грудную клетку, не руками - одной улыбкой, своими лисьими глазами пытливо вглядывается в зрачки: больно тебе? а вот так? а если в пальцах сожму твое сердце? Обнять, куснуть за ухо ради фотки в Инстаграм, подергать волосы, на постель повалить душными поцелуями, а потом выйти на балкон ответить на звонок любимой девушки, стащить футболку, плюнуть в душу, насмешливым "чего ты на меня так вылупился?" ударить под дых за общим столом. И ничего ты мне не сделаешь, ты же привязан ко мне, ты же чертов наркоман, Итан Торкио, ты же без меня не можешь. Вик не знает, что ему ответить. Кажется, она сама едва не плачет от его боли.       И Итану жалко до ужаса и её, и себя, и белую рубашку Де Анджелис теперь со следами от размазанной туши, и любовь свою несчастную, и жалко, что он не может по щелчку пальцев выключить её, как настольную лампочку, потому что Дамиано, вообще-то в постели очень хорош, и такие моменты не хотелось бы упускать из-за очередного "все равно он не твой", услужливо подкинутого подсознанием. И не хотелось бы ставить под угрозу их творчество и карьеру, и те хорошие вещи, которые они ещё могут сделать для сотен людей по всему миру. К сожалению, все, что он может - это мечтать о мире, в котором Дамиано шлёпает босыми ступнями по их общей кухне и, поймав в сгиб локтя за шею, притягивает к себе для поцелуя, и в котором Итану можно очень глупо и счастливо "разводить свои розовые сопли", и в котором его растянутая футболка на чужих плечах - это знак принадлежности, а не насмешка, и она смотрится правильно и уместно, а не вызывает приступы удушающей паники. ***       Футболку он получает назад вечером. На груди, смещенное чуть влево от середины, красуется огромное пятно, и уже сейчас Итан готов сказать, что спасению она не подлежит. – Прости, я совершенно случайно, правда, - Дамиано выглядит так неловко и непривычно, когда извиняется. Совсем не вяжутся виноватые щенячьи глазки с яркой и эпатажной, раскрепощенной личностью. Но сейчас он стоит перед Итаном и взволнованно трёт руки, а тот молча рассматривает жирные разводы, подползающие к букве "Е", и у него внутри пусто. Совсем пусто, и не обидно даже, и не больно. Он комкает в руках теперь бесполезный кусок ткани и поднимает на друга ничего не выражающий взгляд. Смотрит в глаза. Выученно улыбается. – Все хорошо, Дам. Ничего страшного.