***
— Послушай-ка, Маршаллов, — задумчиво и членораздельно произнёс Трубопенчиков, когда они добрались до пункта назначения, — не припоминаю, чтобы в нашем университете продавали граненные кресты. — Плохая у тебя память, хе-хе. Но Панкрат и возразить ничего не успел, как Маршаллов подтолкнул его внутрь и подвёл к турникету. Затем он подпрыгнул к вахтерше, показал какую-то бумажку и что-то быстро прошептал ей на ухо. Еще минута — и вот глухие шаги, Панкрата и Маршаллова, одиноко раздавались эхом по пустым коридорам ВУЗа. — Маршаллов, эй, Маршаллов! — пытался догнать товарища Панкрат, но тот прямо с необычным рвением несся вперед, метровыми шагами меряя университетский пол-мозаику. — Я сейчас развернусь и уйду, если не покажешь мне граненные кресты! Что это еще за фокусы?! Маршаллов остановился у тяжёлой деревянной двери и, нацепив на себя бейджик с фамилией и именем, молча распахнул их. На проем из аудитории уставились десятки взглядов, в том числе и интеллигентный на вид мужчина на подиуме. Маршаллов откланялся в знак извинения и, схватив Панкрата за край рукава, потянул приятеля на самый верхний этаж аудитории. — Объяснись же! — злобно, но тихо, прошипел Трубопечников, как его взгляд упал на громадную зеленоватую доску. На ней красовался свет проектора, первый слайд которого — «Эволюция и психология». Панкрат, не веря своим глазам пару раз протёр лицо. Его негодующий взгляд прыгал от довольного лица Маршаллова к странноватому профессору внизу, который без остановки продолжал глагольствовать, то и дело неуместно (как показалось Панкрату) жестикулируя. — Какая же ты чертила, Маршаллов… — Это куда полезнее для общего развития, нежели попросту бездельничать дома. Панкрату стало тошно от подобного ответа. Напористый и поучительный Маршаллов мигом ему стал противен. — Я между прочим, часы чинил, — с ноткой обиды пробурчал Трубопечников, — с маятником. После чего опустил он голову на деревянную поверхность, подложив руки. Неугомонная речь профессора нагоняла непоборимую дрёму, которой студент и не пытался сопротивляться. — Естественный отбор можно обозначить и в нашем современном обществе. Однако, в отличии от настоящего, этот, социальный, не несет исчезновения видов… « — Какой же ты умный, ёк-макарёк…» — Вам много раз бабушки с мамами говорили не кривлять рожицы, иначе с такими физиономиями останетесь? Вот так и муравьед доигрался, на протяжении миллионов лет стараясь протиснутся мордой в узкие коридоры термитников. « — Ха-ха, профессор, смешно, я смеюсь, вы такой остряк.» — Нетрудно догадаться, почему сейчас мы не наблюдаем эволюцию приматов в людей… « — Мы наблюдаем как раз обратное, » — тешился своему разрывному юмору Панкрат. Так продолжалось час, может быть полтора. Но что в начале, что ближе к концу утомительной лекции об азах эволюции, тон профессора нисколько не дрогнул. В нем, бывало, проскакивали нотки насмешки или даже сарказма, но, в целом, подготовленный материал разъяснял он достойно и весьма приемлемо, что любого заядлого противника работ Дарвина мог разубедить в своем веровании. Или же просто искусно поднять на смех. — Есть ли то, на что мои дорогие слушатели хотели бы получить ответ? — профессор, еле заметно переводя дыхание, окинул всех любопытным взором, словно оценивал каждого присутствующего. — Да, господин Фазанина, у меня вопрос, — поднялся непримечательный студент, моментально приковав взгляды аудитории, — Заранее простите, если он чересчур глуп или детский. — Осадите, осадите, — с тёплой улыбкой замахал руками профессор, — Все вопросы достойны, если требуют ответа. Я весь во внимании. Студент, откашлявшись, начал: — Вот мы имеем зайца, верно? Дремлющий до этого момента Панкрат мигом оживился. — Верно. — Вот летом шубка у зайца какая? Серая. А зимой? — Белая шубка, — любопытно ответил профессор. — Это вот почему? — студент выпрямил плечи, — Чтобы на фоне снега сливаться, хищникам дабы сложнее было. — Дело говорите, — поддакивал Фазанина. — Вопрос: каким образом эволюция определяет нужный цвет маскировки? Где-то в конце аудитории послышался кашель. — Странные вещи вы спрашиваете, — поднялся другой студент, в синеватом деловом костюме и ровными чертами лица, — Гепард, например, всю жизнь проводит среди зарослей саванны. Естественно, ему необходим такой окрас — он ему помогает незаметно подкрадываться к жертве. Тоже самое и с вашим зайцем. Непримечательный студент насупился, когда его перебили. — Вы для начала дослушайте меня до конца, уважаемый, — он вновь развернулся к профессору, — Каким именно образом эволюция определяет место обитания и окружающую среду? Фазанина задумчиво потер подбородок. — Неужели у нее есть глаза и уши? Или само понятие эволюция — живой организм? Мне не нужно объяснять, по какой причине листотелы и палочники имитируют окружающую среду. Я хочу услышать разъяснение такого процесса, как эволюция приходит к определённому окрасу. Неужто дедуктивным методом? Но вот профессор выдал еле слышный смешок и облокотился о стол позади. — Мой коллега, а ведь вы сами только что ответили на свой вопрос, — с презрительной ноткой паясничал Фазанина, — Животные приобретают определённый окрас лишь потому, что этого требует их жизнедеятельность. Допустим, зебры были бы зелёными, — на этот раз он ощерился, — с такой расцветкой невозможно мирно пастись в саваннах. Вот съедено первое поколение зебр, второе, третье, вид вымирает. Тут два варианта: мигрировать на зелёные поля, где зебры будут сливаться с местностью, либо же приспособиться и поменять окрас. — Этот вид вымирает, потому что на изменение расцветки понадобятся сотни лет. — Именно поэтому они и мигрируют. — Но как они определят нужные поляны? Не все животные ведь различают цвета. — Это уже естественный отбор. Вымирает наименее приспособленный, — профессор вожделенно скрестил руки, — Но вот ваша выходка о том, что эволюция — живой процесс, будь она правдивой, попросту бы порвала все мировоззрение. Будет ли знать крыса, комфортно живя с водой и светом в аквариуме, где с внутренней стороны стенки кажутся ей полностью чёрными, что за пределами ее дома есть громадная цивилизация? Нужно ли организму крысы адаптироваться под эту цивилизацию за стенками, меняться? Естественно нет, ибо в этом нет никакой нужды. Так она и проживёт поколениями без каких-либо изменений. Студент притих, стыдливо потирая шею. В его голове крутилась догадка: либо же он настолько глуп, что не может понять ответа Фазанины, либо же сам профессор тугодумен, что не способен чётко разъясниться. — А вот у меня есть вопрос, который порвёт ваше мировоззрение и не только! — точно с цепи сорвавшись, подлетел Панкрат и воскликнул на всю аудиторию. Профессор Фазанина поглядел на него, точно на сумасшедшего. Остальные в помещении принялись шушукаться, то и дело просматривая на странную позу Трубопечникова: Панкрат, повернувшись полу боком и приподняв подбородок, поднял левую руку вверх, указывая пальцем куда-то на потолок. — Панкрат, что на тебя нашло? — Маршаллов потянул его за локоть, стараясь усадить на место. — Ты меня сюда привел, вот и ешь, — оскалился Трубопечников, при этом его плутовская улыбка умудрилась не исчезнуть, — Вы! Профессорок! Фазанина? Верно? Фазанина, то ли с перепугу, то ли с недоумения, быстро закивал. — Вы хитрый тип, — Панкрат драматично потёр подбородок, засунув другую руку за спину, — так умело избегать прямого ответа на вопрос нашего уважаемого коллеги. Похвально. Профессор нахмурился, но промолчал. Маршаллов бросил попытки утихомирить приятеля и, уткнувшись лицом в стол, обхватил голову руками, сгорая от стыда. — Объяснитесь! — Если эволюция — не живой процесс, не обладает разумом и сознанием, то тогда каким образом она приходит к конечному результату развития организма? В разговор встрял юноша, до этого опустивший предыдущий вопрос: — Вы что несёте, уважаемый, — гордо поднялся он, — Вы хоть когда-то книжки читали? На уроках природоведения присутствовали? Кто вообще притащил сюда этого неуча? Маршаллов сжался еще сильнее. — А вы кем, собственно, являетесь? Хорошо, когда у профессора есть адвокат, — съязвил Трубопечников. Студент спустился на пару ступенек. Его черты лица, как было сказано выше, были ровными и аккуратными, даже худыми, но ямочки на щеках все равно были еле заметными. Одет он был в строгий синий пиджак поверх белой рубашки. На воротнике красовался черный галстук с темно- золотистым узором. Волосы его были разделены на две стороны, передние пряди которых были чуть выше глаз. И, видимо, как бы не старался сей студент привести свой черные локоны в порядок, все равно находились непослушные пряди, слегка закрученные вверх. — Кирилл Прушкин, — представился он наконец, указав на бейджик, — Ваше поведение нисколько не соответствует мероприятию. Покиньте помещение. Нечего тут мозги пудрить. — Уж извольте, — откланялся Трупобечников, — Я не удалюсь, пока не получу ответ. Что такое ваша эволюция и как она работает? Прушкин от раздражения прикусил язык. — Вы спали на протяжении всей лекции, а теперь решили самоутвердиться максимально гнусным образом? — он приблизился к Панкрату, — Судя по-вашим манерам, вас эта самая эволюция много чем обделила. Несмотря на то, что мотивы Трубопечникова были раскрыты, он не отступил и шагу назад от Прушкина. Наоборот, даже выпрямился вперед и снова улыбнулся. — Да я с лёгкостью могу порвать ваши труды Дарвина! — гордо воскликнул он, после чего добавил: — И не только их. На лице оппонента показалось отвращение. — И каким же образом? Снова будете твердить, что эволюция это живой процесс, обладающий разумом? Вы хоть сами представляете, что городите? — А кто заставил человека видоизменятся? Неужели никто нас не просил? Теперь же Прушкин неподдельно удивился. Все остальные в аудитории молча и завороженно следили за дебатами. Даже профессор Фазанина не решался каким-либо образом вмешаться. — Что вы имеете ввиду? — с некой опаской осведомился Прушкин, — А благодаря чему вы тогда живы сейчас? Откуда у вас те же рефлексы? Или вы хотите сказать, что нас всех поголовно создал милостивый бог? В глазах Панкрата мигнули нетерпеливые искры, словно он только и делал, что все время подводил тему именно к этому вопросу. — Всё просто, мой многоуважаемый Прушкин, — пожал Трубопечников плечами, — Людей, то бишь нас, заставили эволюционировать. Соперник недоуменно приподнял бровь. — И виновники наших нынешних серых будней, — Панкрат вытянул руку и указал на Прушкина, после чего резко развернулся и показал куда-то вдаль, — Пчёлы! По аудитории пронесся громкий хлопок. Это Маршаллов не выдержал и покинул лекцию, чтобы не позориться. — Вы шутки шутить изволите? — взбеленился Прушкин, — Какие еще пчёлы? — Если бы человек не выбрался из пещеры, то соответственно не догадался бы разводить целые пасеки, которые весьма благоприятны для маленьких полосатых жужалок, — ухмылялся Панкрат, — Пчёлы и есть организаторы нашего развития! Они скооперировались миллионы лет назад, чтобы использовать немощних нас в своих корыстных целях! — Так почему бы пчёлы сами не взяли инициативу в руки и не сотворили свою цивилизацию? Зачем приплетать к этому людей? Панкрат неодобрительно процокал в ответ. — Во-первых, зачем напрягаться, когда можно просто воспользоваться более непринужденными средствами? А, во-вторых, не руки, а пушистые лапки. Прушкин вплотную подошёл к Трубопечникову и было схватил его за ворот, но вовремя удержался. — Ваша клоунада здесь никому не сдалась, — процедил он, — Да кто вы вообще такой, чтобы нести такой бред на полном серьёзе? Пчелы? Скооперировались? Убирайтесь отсюда, не позорьте имя нашего университета! Оппонент ухмыльнулся в ответ. — Для кого позор, а для кого истина. Он, лёгким движением руки, содрал с пиджака Прушкина бейджик и вытянул бумажку. — Что вы творите? Но Панкрат и виду не подал, что его как-то волнует взбешенный Прушкин. Трубопечников достал согнутый стержень ручки из кармана и быстро начеркал свое ФИО. — Позвольте представиться, — он нацепил бейджик и насмешливо откланялся, — Панкрат Семёнович Трубопечников, студент университета города N на факультете экономики, второй курс. И, соответственно, сторонник пчелиного заговора. После чего Панкрат вручил согнутый стержень Прушкину, сжав его кулак, а бейджик сорвал и швырнул в сторону. Кирилл же попросту окаменел от наглости и не мог связать и пару слов. — Пчелиного заговора… — еле выдавил он. — Что, простите? У меня нет времени на ваши пустые разговоры. А теперь, извольте, мне нужно бежать продавать граненные кресты. Панкрат принялся спускаться вниз глухими шагами. Никто в аудитории больше не проронил ни слова: то ли от познания истины, то ли от недоумения. Но как только Трубопечников потянулся к ручке двери, как чья-то крепкая, однако относительно небольшая, рука, схватила его за плечо. — Прошу прощения, господин Трубопечников, — остановил его почти что бледный, от волос до кожи, ассистент профессора, до этого момента молча стоящий в углу, — Господин Фазанина желает с вами поговорить. С глазу на глаз. В выражении ассистента Панкрат не сумел уловить ни единой эмоции, словно тот был бесчувственной машиной. Невольно сглотнув, Трубопечников соскользнул взглядом на бежевый шерстяной свитер помощника, на котором красовался бейджик с надписью «Маркус Ковбаснюк».***
Спустя пару минут аудитория опустела, только вот озлобленный Прушкин требовал объяснений, пока его почти что силой не вытолкнул прочь Маркус. — Вот мы наконец и одни, — растягивая гласные, начал Фазанина, — Мне бы хотелось поговорить о вашей теории, господин Трубопечников. Ком в горле Панкрата вырос раза в три. Хоть он лично и не был знаком с профессором, но понимал, что такое поведение во имя скуки чревата плохими последствиями. В какой-то незначительный момент ему стало и вправду страшно перед щеголеватым Фазаниной. — Я вас слушаю, — как можно мягче выдавил Панкрат, состроив максимально серьёзную рожу. Фазанина строго поступал ручкой о стол, оглядываясь в какие-то бумаги. — Пчёлки значит, — почти что весело произнёс он, — Полосатые жужалки с пушистым лапками? — В приказе об отчислением можно обойтись и без таких деталей, — отчаявшись, попросил подавленный Панкрат. Профессор резко встал со стула, точно на пружине. — Об отчислении? Отчислении? — засмеялся он, что Трубопечникову стало весьма не по себе, — Да вы гений нашего времени, дружище! — Простите? Фазанина щелкнул пальцами, и ассистент Ковбаснюк поднес ему толстую папку. — Я уже на протяжении нескольких лет собираю и исследуют разнообразные гипотезы эволюции, Панркат, мой Панкрат… — профессор задумчиво принялся листать страницы, — И, знаете, никогда в абсурдность старался не бросаться. Однако… Фазанина захлопнул папку, вытащив парочку листочков. — Идея о плане коллективного разума на протяжении миллионов лет ради собственной выгоды весьма имеет место быть. Трубопечников, еще не до конца осознав, стебётся ли над ним профессор или нет, рассматривал врученные распечатки с пробелами. — Приглашение на конференцию, мой Панкрат, — точно прочитал мысли Фазанина, — Мне бы очень хотелось, чтобы вы озвучили свой безумный пчелиный заговор на большой публике. «— Уж лучше бы отчисление.» — Но ведь я не биолог, профессор, — стал отнекиваться Панкрат. — Да причем здесь это, дружище? — вновь отрывисто рассмеялся Фазанина, что лишь дополняло его щеголеватость, — Обладать свежим разумом и светлыми догадками может кто угодно, хоть выскочка. Но Трубопечников промолчал ответ, даже не отреагировав на насмешку. — Да куда подевались ваша решимость и амбициозность, мой Панкрат? — почти вплотную наклонился к нему профессор, — Забыли про крысу, которую я упоминал? А если и внешне стенки аквариума будут полностью чёрными, будет ли цивилизация знать, какого именно цвета наша крыса? Нет? Нужно достать тогда животинку и продемонстрировать её всему миру. Так и с вашим пчелиным заговором, дружище. Трубопечникову стало не по себе, но он решил из-за всех сил держать себя в руках. — А я, по-вашему, тут хиханьки да хаханьки развожу? — плутовски улыбнувшись, поднялся Панкрат со стула, — Я сторонник этого заговора до мозга костей, и нисколько не собираюсь отступать от своих идей! — Браво, браво! — кажись, неподдельно зааплодировал профессор, — Именно это я и ожидал от того Панкрата, который сорвал мне лекцию! Профессор умолк. — Правда, конференция через две недели, — вздохнул он, — Хватит ли вам столько времени написать доклад? Или же пусть мой ассистент вам поможет? Панкрат, даже не оборачиваясь на Маркуса, почувствовал на себе его пустой взгляд. — Нет, что вы, — театрально потер руки Трубопечников, — Мой заговор — мне его и готовить. — Превосходно, дружище! Великолепно! Но, как только Фазанина утихомирился, за входной деревянной дверью аудитории что-то стукнуло, а затем донесся чих. Профессор быстро зыркнул на ассистента, и тот, без каких-либо промедлений, тихо подкрался к двери и со всей силы отворил её, заставив нежелательного слушателя грохнуться на пол. Трубопечников даже не удивился, увидев во внезапно плашмя завалившемся госте Прушкина. — Что же вы, Кириллушка, подслушиваете? — лукаво протянул Панкрат, — Завидуете, небось, что мои труды, работы и старания безмозглого неуча, как вы выразились, наконец получат признание? Прушкин злобно глянул на него исподлобья, всё еще лежа. — Работы и труды? Да ты придумал это на ходу, чего язвишь? — вновь остервенел он. — Прушкин, поднимитесь! — приказал Фазанина, и Кирилл мигом подскочил на ноги. — Уважаемый профессор, — уверенно начал Прушкин, — Спешу отметить, что привести Панкрата с его «пушистым жужалками» на сходку учёных вместо стэнд-ап минутки очень хорошая идея, однако… — Я пишу на вас заявление. Лицо Кирилла застыло в подобии насмешки, но брови все равно поднялись к верху. — Что, простите? — Такое поведение не соответствует студенту нашего университета, — спокойно заполняя бланк, продолжал Фазанина, — Вы некультурно стояли у двери, подслушивая, дважды перебили своих коллег на лекции, устроили целую клоунаду посреди аудитории и, что более важно, низводите идеи уважаемого Трубопечникова. Прушкин неловко улыбнулся, пошатнувшись. — Вы шутите сейчас? — он хрустнул пальцами от волнения. — Покиньте аудиторию, — скомандывал профессор, отвернувшись от Прушкина, — Сейчас же. Или мне попросить своего ассистента вновь позорно выставить вас за дверь? Кирилл Прушкин, опрятный и показательный студент университета города N, был вынужден молча уйти. Заявление всё равно уже было написано. Развернувшись в проёме двери, Прушкин невольно сглотнул, точно намеревался проглотить отсутсвие здравого смысла в этом помещении. Он, сделав пару шагов, искоса поглядел на Панкрата, после чего удалился. — Эй, Кириллушка, погоди! — нагнал его сияющий Трубопечников. Прушкин даже не удосужился повернуться на зов, как рука Панкрата юркнула в карман Кирилла и что-то прикарманила. Для Прушкина это была уже последняя капля. Вся желчь ударила прямо в голову, не желая больше терпеть подобное хамство. Но Панкрат Семёнович был уже далеко. — Мне нужна была моя ручка, Кириллушка, — помахал ему Трубопечников согнутым чернилным стержнем, после чего скрылся за грузным дверями аудитории, оставив Прушкина, чьё ожесточение было готово порвать голову изнутри, одного в пустом коридоре ВУЗа.