Приходи посмотреть

— Конечно, мы постараемся разобраться с этой вырубкой. Пальцы потёрли взмокший лоб, в который раз задели пластырь на переносице, и по спине пробежал неприятный холодок — Наталья невольно поёжилась. Не без труда заставила себя убрать от лица руку, положила ладонь на стол и слегка подалась вперёд, к своей собеседнице, которая сидела в кабинете уже почти час. — На этой неделе я направлю им депутатский запрос — посмотрим, что они нам ответят. Но всё-таки, Вера Ивановна, я вам настоятельно рекомендую обратиться в прокуратуру. Это их сфера деятельности, они имеют право просто-напросто запретить вырубку, пока не будет проведена проверка. Сухонькая женщина с жидкими светлыми волосами, убранными в пучок, недоверчиво покачала головой. — А вы, что ли, не имеете? Вы же депутат — что хотите, то и делаете. Наталья улыбнулась, подавляя вздох. — Это было бы очень удобно. Но мы связаны рамками законов, и у меня, к сожалению, нет возможности… — Да какие там законы! — женщина махнула рукой, поморщилась. — Как с мигалкой по встречке — так им море по колено, а как людям помочь, лес спасти… Там же дети гуляют, вы понимаете? Дети! Им надо воздухом дышать. Наталья сделала ещё один глубокий вдох. Насчёт леса уважаемая Вера Ивановна была, безусловно, права, но пятый раз по кругу начинать один и тот же разговор и вообще не слышать, что до тебя пытаются донести — для этого нужен прямо-таки особый талант. — Достаточно, — Наталья закрыла папку, и она с шумом захлопнулась. Папка к делу о вырубке вообще не имела отношения, зато Вера Ивановна подобралась в кресле и уже не рвалась перебивать. — Моё дело — посоветовать. Прокурор может вам помочь сохранить лес намного эффективнее, но обращаться к нему или нет — дело ваше. Копии депутатского запроса и ответа на него я вам перешлю. Всего доброго, Вера Ивановна, и спасибо за обращение. — Да, да… — женщина поднялась с кресла, неуверенно оглядываясь. — Вы извините, Наталья Викторовна, мы вас, наверное, замучили совсем. Ну, а к кому ещё обратиться? Они же все по кабинетам сидят, шампанское жрут, прости господи. А вы к тарелке ездили в Чертаново, людей образумить пытались… Цепкий взгляд водянистых глаз остановился на носу Натальи, на белой гипсовой лангете, и Наталью в очередной раз кольнуло раздражением, которое лучше было не показывать. — Спасибо, Вера Ивановна, — она вновь растянула губы в улыбке. — Постараемся вам помочь. Женщина семенящей походкой направилась к двери, и когда дверь прикрылась, Наталья со вздохом облегчения откинулась на спинку кресла, отъезжая от стола, вытягивая ноги. Хорошо было бы открыть окно, но тогда пришлось бы выключить кондиционер. Поэтому Наталья просто повернулась к стеклу, рассматривая изогнутую ветку, почти прильнувшую к нему с той стороны, широкие зелёные листья в прожилках, подсыхающие лужи во дворе. Хотелось домой. Или даже просто выйти на улицу, пройтись, вдыхая острые и свежие после дождя запахи травы и листьев, мокрого асфальта. Месяц назад она бы так и сделала: уехала бы, да и всё. Ничего бы ей за это не было, случайному депутату случайной партии, которой третий раз за два года меняют название. А главное — ей ни до кого не было бы дела. И вот как можно было в здравом уме вызваться ехать эту тарелку смотреть, разнёсшую пол-района?.. В дверь поскреблись. Наталья рывком повернулась обратно к столу, и, не успела она сказать «Войдите!», как на пороге снова стояла Вера Ивановна. — А я спросить-то у вас забыла, — высоким, пронзительным голосом протянула она. — Прокурору-то какому писать? Районному? Или в городскую прокуратуру надёжнее будет? — Это дело подведомственно районному прокурору, — пальцы опять потрогали гипс на переносице. Наталья беззвучно вздохнула, ловя себя на дурацкой привычке и убирая руку. — Да ведь районный — от него когда ещё будет толк, он, говорят, больше по баням да охотам любит разъезжать, чем о работе думать, — Вера Ивановна с осуждением покачала головой, снова направляясь к креслу. Выслушивать её ещё час Наталья не собиралась, она поднялась на ноги, сама толком не зная, что скажет, но тут в дверь постучали вновь — гулко, отчётливо. — Да! — резко бросила она, и в кабинет вошёл мужчина, которого она знала. Такой же поджарый и крепкий, как три недели назад, когда они столкнулись в первый раз. Тот же острый, оценивающий, уверенный взгляд. И вновь военная форма — только уже не полевая, полковничья, а генеральская: на широких погонах по две крупных звезды. — Добрый вечер, Наталья Викторовна, — он слегка наклонил голову. — Заняты? Она качнула головой: — Мы с Верой Ивановной как раз уже закончили. И улыбнулась — радостно, совсем не вымученно. То ли на Веру Ивановну подействовала эта улыбка, то ли, скорее, вид генерала, неторопливо направляющегося к столу, но она тут же попрощалась во второй раз и вышла. Генерал взглянул на Наталью серьёзно, но в карих глазах мелькнула едва различимая тень усмешки. — Конец рабочего дня. Я не думал, что вы в это время принимаете посетителей. — А куда деваться, — Наталья пожала плечами, вновь опускаясь в кресло. — Вы садитесь, Валентин Юрьевич. На самом деле, вы меня сейчас спасли. Лебедев с иронией приподнял брови: — Снова? — Да, и, поверьте, от некоторых чересчур сознательных граждан отбиться не легче, чем от пришельцев. Хотите чаю — или, может, кофе? — Да я… — Лебедев слегка замялся, — собственно, зашёл узнать, как ваше состояние. Прошу прощения, что не навестил вас в больнице: работы было очень много. — Ещё бы, — Наталья кивнула. Пальцы вновь поползли к пластырю, но на сей раз она успела их отдёрнуть. — Со мной всё в порядке, Валентин Юрьевич, спасибо вам. Вот только… — она неловко усмехнулась, всё-таки дотронулась до кончика носа. — Перелом? — он нахмурился, карие глаза смотрели внимательно. Почему-то, когда смотрел он, злиться не хотелось. — Сама виновата, — Наталья хмыкнула, закидывая ногу на ногу. — Вы меня предупреждали, что в толпу лучше не соваться. Она расслышала, как Лебедев вздохнул. — Я понимаю вашу логику, — он пожал плечами, — вы были возле корабля, вы общались с пришельцем. И вы полагали, что сможете убедить людей разойтись. — Но вы в это не верили. — Я привык чувствовать момент, — карие глаза слегка прищурились, словно он что-то припоминал. — Грань, когда люди в толпе утрачивают способность мыслить самостоятельно. И тогда остановить их может только сила — либо какое-то очень острое потрясение. Ваши слова о доброте и неагрессивности пришельца никак не могли им стать. — Да уж, — Наталья провела пальцами по лбу, обломанный ноготь больно царапнул кожу. Всё никак руки не доходили привести себя в порядок. В горле больно давило — она с усилием сглотнула. — Вы простите меня, Валентин Юрьевич, — подняла голову, заставляя себя смотреть ему в лицо. — Я с вами напросилась. Вы были правы: одни проблемы от этого. Лебедев смотрел на неё задумчиво, и ей вновь виделось, как она идёт через просторный двор министерства, едва не сгибаясь под тяжестью бронежилета, и до неё доносятся голоса двух военных. «Вот ещё что: с тобой пойдёт депутат парламентской группы». «Чего-о?» Презрительное недоумение в этом коротком вопросе заставило её тогда на несколько секунд всё-таки распрямить плечи. «Это приказ», — глуховато, спокойно. А потом полковник увидел её — и только что глаза не закатил. Неловко усаживаясь на сиденье бронемашины, она мстительно поведала ему, что сначала вообще хотели отправить Мишу Полескина, который весь слюной исходил от желания увидеть сбитую тарелку. Слава богу, вспомнили про его кардиостимулятор. «Правильно, — полковник сухо кивнул, — неизвестно, как себя поведёт электроника возле корабля». И дальше ехали молча, он за всю дорогу ей ни слова не сказал. Время от времени вытаскивал телефон, набирал кого-то. Слушал гудки. Выключал, и тонкие губы едва заметно сжимались — не то от досады, не то от тревоги. А потом она переступала через обломки, пытаясь не упасть на своих каблуках — не слишком высоких в коридорах Думы, но совершенно не подходящих для лазанья по завалам, и полковник ухватил её за локоть и повёл. Так он, наверное, поддерживал бы раненого сослуживца, которому тяжело идти, совершенно бесполезного, но которого нельзя бросать. А потом скосил глаза насмешливо, тёмный взгляд полоснул по лицу: «Самое время для приветственной речи». И она лепетала что-то, сбиваясь, заикаясь — и всё-таки договорила до конца. И им ответили. И сейчас Лебедев, наверное, тоже это вспоминал, и уголки его губ приподнялись самую чуточку. — Кого-то из гражданских точно бы послали, — спокойно отозвался он. — Хорошо, что это оказались вы. Вы ничего не испортили. Помолчав, он с короткой усмешкой добавил: — В отличие от меня. Наталья покачала головой. — Вы же предотвратили взрыв, Валентин Юрьевич. Столько людей могло погибнуть… И я, могла бы она добавить. И, лёжа лицом в землю, сплёвывая густую солёную кровь, поскуливая от боли, прожигающей лоб и нос — жить отчего-то очень хотелось. — Взрыв предотвратила моя дочь. Вместе с инопланетянином. Крупные смуглые пальцы сжались в кулак, чёрные брови сдвинулись к переносице. — Она смогла его понять. Если бы мы раньше… Если бы раньше — что? Поговорили? Дочь Лебедева она видела в штабных коридорах совсем мельком, запомнились резкие, не по-девчачьи размашистые жесты, встрёпанные светлые волосы. И ещё она видела, как на свою дочь смотрел Лебедев. С какой злостью, любовью и тревогой. — Как она? — спросила Наталья. Лебедев медленно перевёл на неё взгляд, моргнул. Он явно старался сосредоточиться. Видимо, накатывающие воспоминания раз за разом выбивали из равновесия не только её. — Жива и здорова. Наталья кивнула. Что именно скрывалось за этими словами, она выпытывать не собиралась. Главное — что бы ни стояло между генералом и светловолосой девчушкой с горящими глазами, у них ещё есть возможность высказаться и услышать. — Она, кстати, смотрела видео, где вы пытаетесь с толпой разговаривать, — Лебедев хмыкнул. — И передаёт вам привет. Говорит, круто, что там был ещё хоть кто-то здравомыслящий. — И вы ей от меня привет передавайте. Лебедев кивнул, взглянул на настенные часы, и у Натальи внутри что-то болезненно сжалось. Нет, она ведь, на самом деле, и не рассчитывала, что Лебедев сам приедет её проведать. Но чего-то, наверное, всё-таки ждала. Хоть звонка, хоть смс-ки. А теперь — долг вежливости уплачен с лихвой, ждать больше нечего. Вряд ли их ещё что-то столкнёт — разве что на Чертаново снова грохнется тарелка. — Боюсь, я отнял у вас много времени, — мягко, словно извиняясь, произнёс Лебедев и встал. Она тоже поднялась, чувствуя, как гудят колени, и сделала шаг к нему, обходя стол. — Всё в порядке. Заходите ещё, Валентин Юрьевич, — заставила себя улыбнуться, — вдруг вам понадобится помощь депутата. — Просить о помощи я не люблю, — серьёзным тоном отозвался Лебедев, — но с вами, мне кажется, мы до сих пор в одной лодке. Поэтому я не буду сомневаться, если мне что-то будет нужно. И — если вам что-то будет нужно от руководителя управления по борьбе с космическими угрозами, — в карих глазах блеснул огонёк веселья, — обращайтесь. Она кивнула. И шагнула ещё раз — теперь они стояли друг к другу почти вплотную, и Лебедев был совсем чуть-чуть выше её. И смотрел ей в глаза долго, внимательно. Смуглые тёплые пальцы легли ей на плечо, слегка сжимая сквозь ткань — как тогда, возле развороченного забора, где пахло гарью и глотку раздирало от дыма. Её в тот вечер всё время колотило, она тщетно пыталась закутаться в куртку, а Лебедев просто прикоснулся, делясь своим теплом, и стало легче. Как и сейчас.