Даже небо не станет пределом

Для некоторых только небо – предел. А кое-кого даже небо не остановит. (Терри Пратчетт) Командир «Крылатых магов» Ким Альчхон прежде никогда не прикасался к принцессе Токман. Пока она пряталась в отряде Юсина, ему такое и в голову не приходило: ну, в самом деле, зачем бы ему трогать парнишку-нандо? Когда же под мальчишеской личиной обнаружилась дева-сонголь, а уж тем более после клятвы ей в верности это стало и вовсе немыслимым. Но сегодня принцессе плохо, так плохо, что смотреть на нее почти невыносимо. Она ведь знает: именно в этот час дорогой ее сердцу человек берет в супруги женщину из дома ее злейшего врага; от того, что он делает это вынужденно, а не по велению чувств, ей ничуть не легче. Дочери правящей семьи не следует показывать страдание перед посторонними, и голова ее высоко поднята, а бледное лицо спокойно, но Альчхон замечает, как пальцы ее знакомым движением сминают плотный шелк юбки. И почему-то вопреки всем правилам ему хочется поймать ее ладонь, остановить эту нервную дрожь. Ничего подобного он не делает, конечно же. Хватать принцессу за руки, да еще на глазах у всей свиты – на такое даже вечно пренебрегающий этикетом Пидам не осмелится… наверное. Но уж хварану-то и вовсе неуместно. И потому Альчхон всего лишь ускоряет шаг и, на миг поравнявшись с ней, говорит едва слышно: не комкайте платье, ваше высочество, это заметно. Чуть кивнув, принцесса распрямляет пальцы, и командир ее стражи вновь отступает ей за плечо. Он удивляется поначалу: почему ее высочеству вдруг понадобилось срочно посетить Амнян? Осознание приходит, когда взгляду предстают бескрайние зеленые поля и работающие на них крестьяне: сытые, чистые, поверившие в безопасность новой жизни. Первые подданные принцессы Токман: это их Ким Юсин привел под ее руку, и ради них же встал на колени перед сэчжу Мисиль. – Вы должны понимать, – не оборачиваясь, говорит принцесса ровно, – зачем пошел на эту жертву Юсин-ран. И они втроем – сам Альчхон, принц Волья и спасенный этим решением Ким Юсина от неминуемой смерти Сольчжи – согласно склоняют головы: мы понимаем, ваше высочество. *** Командир «Крылатых магов» Ким Альчхон прежде никогда не прикасался к ней. Вот Юсин – тот да: и на спине ее таскал, беспамятную, и за руку ловил не раз, и обнимал однажды так крепко, словно прощался навсегда. А впрочем – так ведь оно и было: Ким Юсин остался служить ей как хваран, но с тех самых пор запретил себе видеть в ней женщину. И даже Пидам как-то умудрился застать ее в слезах и попытался утешить, так робко и неуклюже касаясь ее плеча, что Токман даже не смогла рассердиться на него. Но не Альчхон, нет. Идеальный хваран, что едва ли не лучше всех знает кодекс воинской чести, а в понимании правил этикета оставит позади не одного опытного придворного. Он и сейчас не подходит ближе, чем на шаг, но почему-то его присутствие за левым плечом ощущается сегодня особенно остро. Может быть, потому что за правым – не менее отчетливо осязаемая пустота. Токман не осталась одна, конечно же. Есть, собственно, Альчхон: тот, кого она сразу вспомнит, услышав слово «верность». Есть каясский принц Волья: у того свои интересы, разумеется, и доверять ему полностью ее высочество поостереглась бы, но пока что – они союзники. Есть королевская семья: пусть не всегда они могут помочь, но все равно родители – на ее стороне. Есть князь Сохён с супругой: они понимают причины поступка сына, но все равно, как ни крути, испытывают чувство вины перед ней, а потому поддерживают еще надежнее. И даже матушка Сохва, благодарение небу, благополучно вернулась. Ну и, в конце концов, есть же еще этот невероятный Пидам: совершенно невозможный тип, думает Токман, невольно вспоминая словечки из не забытого еще прошлого. Да и сам Ким Юсин, на ком бы он там ни женился, по-прежнему предан ей, это даже сэчжу Мисиль понимает. В общем-то, ей стыдно жаловаться, когда столько достойных людей вокруг! – Не комкайте платье, ваше высочество, это заметно, – шепчет ей командир стражи, и Токман, опомнившись, отпускает юбку. Почему-то ей хочется коснуться его руки в ответ, но принцесса запрещает себе эту вольность: Альчхон же первый и укажет ей на то, что правила есть правила. Не единожды она слышала от него эту фразу, даже сердилась поначалу, но потом поняла: есть много того, что легко может позволить себе нандо Токман, но для принцессы это все, увы, недопустимо. *** Тяжелый сегодня выдался день, думает Альчхон, глядя в снежно-белое лицо принцессы Токман. Тела казненных мятежников уже убрали, остальных селян увели, двор от крови отчистили. Хвараны и нандо из свиты ее высочества до сих пор имеют бледный вид, перешептываются потрясенно – все, кроме бойцов из «Крылатых магов» и «Цветка дракона». Эти-то быстро очухались: не забыли ведь еще, что принцесса прошла вместе с ними войну с Пэкче. Вот они и говорят теперь другим насмешливо: а как вы думали, ее высочество – не хрупкий дворцовый цветочек. С какой стороны взяться за оружие, она отлично знает! Принцесса хорошо держится, и сидит она прямо, и разговаривает разумно и ровно, но – Альчхон видит, как беспокойны опять ее руки, как сминают они края забрызганных кровью рукавов. И когда ее высочество отпускает своих соратников, командир ее стражи задерживается на пороге. – Идите вперед, – говорит он тихо, – я догоню. Юсин чуть темнеет лицом, но молча разворачивается и выходит из комнаты. Что-то недоброе мелькает во взгляде Пидама, однако он подчиняется без единого слова. Альчхон же закрывает за ними дверь и неслышно возвращается за стол. И накрывает ладонью заледеневшие, стиснутые в упрямой попытке унять дрожь пальцы принцессы. Токман вскидывает голову. Смотрит удивленно, возмущенно почти, но взгляд Альчхона полон спокойного сочувствия, и сердитые слова замирают, не прозвучав. – Поговорите со мной, – негромко произносит хваран. – Вам это нужно сейчас. Принцесса на миг зажмуривается, всхлипывает длинно – и начинает говорить. О том, как искренне она хотела помочь этим людям, и как радовалась, что ей удалось достигнуть с ними понимания. О том, как обидно было узнать, что на самом деле ей не поверили, и как тошно – смотреть на ухмылки приспешников Мисиль. О том, как горько ей было лишать жизни зачинщиков бунта, и как больно понимать: это – единственно верный выбор. Альчхон слушает, греет ее руки в своих и молчит. И за это тепло и это молчание Токман благодарна ему. *** Когда тебя предает друг – это, наверное, обидно. Но когда твой лучший враг, ненависть к которому давно замешана пополам с восхищением, вдруг перечеркивает свои же собственные принципы, это не просто обидно – возмутительно! Хотя нельзя не признать: план Мисиль и задуман блестяще, и выполнен безупречно. За какие-то сутки ее усилиями положение Токман изменилось невообразимо. Вчера – любимая народом принцесса, единственная дочь королевской семьи, наследница трона, будущая правительница. Сегодня – принцесса сбежавшая, обвиненная королевским указом в измене; хоть и клевета, но попробуй докажи это людям! Одним точным ударом сэчжу вышвырнула соперницу за грань закона, а заодно лишила свободы ее ближайших соратников: князья Сохён и Ёнчхун заключены под стражу, оба верных принцессе воинских отряда вместе с командирами брошены в тюрьму. Все они поверили ей и встали на ее защиту – а она оказалась недостаточно дальновидной, чтобы предупредить удар, и едва ли кто сможет укорить Токман сильнее, чем ругает она сама себя сейчас. Принцесса знает, что Юсин и Альчхон растянуты в пыточной по приказу Мисиль, и знание это сворачивается сгустком липкого ужаса внутри. У Юсина хоть какие-то шансы есть: он – зять Хачжона, на него можно надавить угрозой каясцам, его жизнью можно попробовать купить послушание князя Сохёна. Ломать всерьез будут Альчхона, и от мысли об этом у Токман темнеет в глазах. Пока она тут убегает и прячется, сторонники сэчжу пытают и убивают ее людей – значит, не будет она больше убегать и прятаться. Опасно? А ты рискни и защити меня, говорит она Пидаму. Выражение лица генерала Чуджина, в палатку которого – это посреди лагеря с многотысячным войском-то! – вломилась беглая принцесса, рассмешило бы Токман, не веди ее в тот момент холодное бешенство. Не можешь выдернуть руку из глотки тигра? Затолкай ее глубже, и пусть этот клятый тигр подавится! Тигр, впрочем, давиться не желает, и когтей у него достаточно: Чхильсук приводит с собой едва ли не целую армию. Избежать ареста, а то и гибели им удается чудом, но вот цена у этого чуда слишком уж высока. Глядя сквозь слезы в застывшее лицо пусть не кровной, но – матери, Токман думает: у нее как будто вынули половину сердца. А еще она знает, на ком теперь отыграется Мисиль, и это грозит лишить ее и оставшейся половины. Принцесса помнит, что ей нельзя подвести принявших ее сторону людей; она не вправе предать их ради того, кто дорог лично ей. Вот только еще и этой потери она, кажется, не вынесет. Она могла бы отдать свою жизнь – взамен, но это не имеет смысла: такую жертву от нее Альчхон не примет. Ей уже пришлось однажды удерживать его после смерти Чхонмён; если убьют ее – остановить его будет некому. Никогда и никому Токман не расскажет, как близка она была в ту ночь к тому, чтобы сдаться. Она справится. Ее план, вероятно, будет стоить первых седых волос Юсину и доведет без малого до истерики Пидама, но сэчжу Мисиль сполна испробует вкус поражения. Увидев глаза тех, кто ради нее выжил под пытками, принцесса поймет, что все сделала верно. *** Хваранам, разумеется, не привыкать к ранениям и боли, но все ж не каждый день краса и гордость Сораболя попадает в распоряжение пыточных дел мастера. Их превосходительства отделались, по большей части, ушибами и ссадинами, Юсина вытащили раньше, а вот Альчхону досталось сильнее всех. И пусть он привычно подтянут, невозмутим и закован в броню железного самообладания, но Токман-то видит, что держится командир ее стражи на отчаянной гордости. И потому, подозвав его ближе, она говорит тихо: тебе следует показаться лекарю и отдохнуть хотя бы сегодня. – В этом нет необходимости, – спокойно отвечает хваран, – я вполне в состоянии нести службу. Вот же упорный, сердито думает принцесса. На него смотреть-то страшно после пыточной, и самое сложное сейчас – позорнейшим образом не разреветься, потому что от одного вида его обожженной и местами в лохмотья изодранной кожи у нее опять начинают трястись руки. Но ведь он, пока совсем с ног не свалится, так и будет геройствовать. И потому, сверкнув глазами, Токман шепчет грозно: не смей спорить! Я помню, что поручила тебе многое, но все это вполне потерпит до завтра. И Альчхон склоняет голову: слушаюсь, ваше высочество. К вечеру его начинает лихорадить. Заглянувший проведать пациента лекарь внимательно слушает пульс, потом плещет в чашу с водой одну из своих настоек, и Альчхон залпом выпивает пахнущую вином и травами горечь. Я не вижу ничего действительно серьезного, успокаивающе говорит дворцовый целитель; повреждений очень много, но они поверхностные. Вам всего лишь нужно отлежаться… лучше бы подольше, конечно, но хотя бы до утра. Он собирает лекарства, делает шаг к двери – и тут же склоняется в поклоне, потому что на пороге появляется принцесса Токман. Выслушав целителя, она жестом отпускает его, подходит к постели, садится рядом на стул. Решительно останавливает попытку командира стражи подняться: даже не думай! Предписали тебе покой – вот и выполняй указание. – Благодарю тебя, – помолчав, говорит она негромко, – за то, что выдержал и дождался. Принцессам извиняться не положено, и Токман это уже выучила, но в мягкости ее слов Альчхон слышит недосказанное: прости, что так долго. И он отвечает – больше на тон, чем на слова: – Не стоит беспокойства, ваше высочество. Ничего страшного со мной не случилось. И добавляет дрогнувшим голосом: вы рисковали намного больше. Когда сэчжу Мисиль выстрелила в вас, я… Командир ее стражи замолкает, не в силах продолжить: слишком остро еще помнится безнадежность, затопившая сердце в тот миг, когда стрела ударила принцессу в грудь. И слишком безжалостно осознание: восхищение и преданность давно уже переплавились в то запретное, что он не вправе испытывать к владычице хваранов. Вздохнув, Токман подбирает рукав и осторожно кладет Альчхону на лоб маленькую прохладную ладонь. И он, едва заметно вздрогнув, закрывает глаза. Ну потому что неприлично это – смотреть на принцессу, которой служишь, такими глазами. – Не стоит беспокойства, Альчхон-ран, – произносит она, и хваран понимает, что ее высочество улыбается. – Ничего страшного со мной не случилось. Отдохни сегодня как следует, у нас впереди много важных дел. Шелест длинной юбки, легкие шаги – и Альчхон не выдерживает. Стыдно, смешно, да просто недопустимо – чувствовать такое, но ему хочется увидеть. И он наблюдает сквозь ресницы, как принцесса идет к дверям, и гадает: обернется она или нет? И Токман – уже на пороге и совсем на краткое мгновение – все же оборачивается. *** Когда принцессе на глаза попадается имя Сокпума на табличке в святилище, ее первое побуждение – расколотить неуместную здесь деревяшку о ближайший угол. Ее высочество может сколько угодно говорить о благе для государства, о невозможности наказать всех виновных, не залив страну кровью, и это все будет правдой, но – чувствам не прикажешь. Никого из них она так и не простила. И нет в ее сердце жалости к хварану, мятежному дважды: сначала он выступил против нее вместе с Мисиль, потом не подчинился приказу сэчжу сложить оружие. И, в общем-то, получил по заслугам. И все же она медлит. Снова и снова скользит взглядом по иероглифам. Начертаны они старательной, но не слишком умелой рукой: видимо, писал один из нандо, и он же тайком принес табличку к воинской святыне. А ведь кому-то из них он был командиром, думает Токман; и не самым плохим, иначе разве хватило бы желания и дерзости вот на это? Так легко ей поддаться гневу сейчас, и никто – даже сами хвараны и нандо – не укорит ее и в мыслях. После мятежа-то – она уж точно в своем праве. Но поступить так – значит, причинить кому-то боль; нужно ли делать это без необходимости? Вздохнув, принцесса возвращает памятный знак обратно. В конце концов, верность – пусть даже это и верность врагу – следует уважать, а месть уже покинувшим этот мир – занятие недостойное. А потом, обернувшись, она видит Альчхона. Командующий стражей подходит к ней, останавливается рядом. Смотрит на имя погибшего от его руки человека. В вопросах жизни и смерти нет места сентиментальности, и повторись все снова – меч его не дрогнул бы, и даже друзьями эти двое никогда не были, но – они оба хвараны. Прикажи она вышвырнуть прочь злосчастную табличку – и Альчхон бы принял это, но сейчас принцесса видит молчаливую благодарность в его глазах. *** Юсин с проверкой в Амняне, Пидам с головой ушел в организацию своей тайной службы. А потому лицо принцессы после разговора с Советом дворян видит только Альчхон и подбирается сразу же: он еще не знает, что ей там сказали, но – ее это явно встревожило. Откровенно махнув рукой на дворцовые правила, ее высочество проносится по коридорам, решительно выгоняет из своих покоев всех служанок и резко кивает хварану: садись. – На Совете опять подняли вопрос о моем замужестве, – мрачно говорит принцесса, и Альчхон настороженно хмурит узкие брови. – Они еще и матушку мою уговорили, а теперь она пытается уговорить меня. – Но ведь с вашей коронацией все уже решено? – недоуменно спрашивает командующий стражей. – И даже день назначен? – С короной на моей голове они смирились, – нервно дернув уголком рта, отвечает Токман, – теперь их волнует престолонаследие. Чхунчху большинство из них устраивает, но он один, а единственный признанный преемник – это опасно, мало ли что может случиться. Ты же помнишь, как королем едва не стал Сэчжон? Вот и они тоже не забыли. – В прошлый раз вы решительно отказались и потребовали назначить наследницей вас, – отмечает он задумчиво. – Теперь вопрос тот же, но причина уже другая, и вас она тоже беспокоит. Что вы намерены делать? – Я потребовала время на раздумья. Сказала, что обсуждать это буду только после коронации, – говорит она. Помолчав, добавляет язвительно: – На этот раз у меня большой выбор. Десяток достойнейших молодых мужчин из благородных семейств, и каждый из них немедленно начнет делать все возможное в интересах своего клана. Будто мало мне было придворных интриг, так теперь еще и это… – Но какое-то решение вы уже приняли, – прищурившись, произносит хваран, и в этом нет вопроса: кажется, он и впрямь уже изучил ее слишком хорошо. И он опять привычно невозмутим… почти: крошечная заминка перед его словами едва заметна, но она случилась, и как тут поймешь, что на самом деле у этого человека в сердце? Он совсем ей не помогает, мрачно думает Токман. Вот ну что это такое? Ей – королевской дочери, между прочим – сейчас придется самой спрашивать мужчину, хочет ли он на ней жениться! Но на следующей фразе ее голос звучит так же ровно, как у него: – Если я скажу, что выбрала не кого-то из них, а тебя – что ты ответишь? Я не могу предложить это Совету дворян, не зная твоих мыслей. – Что моя судьба принадлежит вам, – чуть пожав плечами, откликается Альчхон, – вам ведь и так это известно. – Альчхон-ран, – мягко говорит принцесса, – служба хварана и семейная жизнь – это вовсе не одно и то же. Меньше всего мне хочется, чтобы ты оказался связан браком с нежеланной для тебя женщиной. Ну, вот она это и сказала. И небо не свалилось на землю, и даже Альчхон ей не выговорил за недопустимые речи. Нет же: он молчит, и тишина тянется, и Токман чувствует, как под пристальным взглядом командира стражи у нее начинают гореть скулы. – А вы-то что об этом думаете? – произносит Альчхон наконец и договаривает с той безжалостной прямотой, что уже за гранью дерзости: – В соединении на брачном ложе участвуют двое, ваше высочество. Я – щит ваш и меч, но сможете ли вы увидеть мужчину во мне? С принцессами так разговаривать не должно, сам же хваран учил ее этому, и ей бы осадить его, но – она ведь первая спросила. – Да откуда же мне знать? – хмуро и честно отзывается Токман. – Я ведь никогда еще… я даже не представляю, как это. То, что он сейчас сделает – невероятная наглость, и Альчхон осознает это, но – нарушал же он ради нее приказ, так теперь и правила этикета нарушит. Только тогда он отпустил ее, а теперь удержит – или же не позволит совершить ошибку. Какими бы там ни были его собственные стремления, связать принцессу браком с нежеланным для нее мужчиной ему тоже совсем не хочется. – Это несложно проверить, ваше высочество, – поднявшись, он огибает стол и протягивает ей руку. – Вы позволите? Юсин никогда не решится на подобное: раньше еще мог бы, но не теперь, когда стена между ними непреодолима. Пхунвольчжу точно знает свой долг и будет следовать ему от и до – с места не сдвинешь; перед лицом этого знания нет места другим чувствам. Пидам – тот может, но его она не подпустит так близко. Этот человек удивляет ее, временами восхищает даже, но есть в нем что-то такое, что почти пугает и неизменно заставляет держать на расстоянии. Слишком темны его желания, слишком яростен огонь в глазах: того и гляди обожжет. Нет уж, не для того она выбрала стезю власти, чтобы уподобиться глупому мотыльку и сгореть в чужом пламени. Зато Альчхону она верит безгранично. И потому принцесса вкладывает холодные от волнения пальцы в его ладонь, и хваран легким движением поднимает ее на ноги. – Давайте-ка посмотрим, – говорит он тихо, – стоит ли вообще затевать эту свадьбу. У Альчхона твердые теплые губы, и от их прикосновения Токман становится… странно. И глаза закрываются сами собой, и горячо уже не только там, где он ее целует, но и вовсе в другом месте, о котором и подумать-то стыдно. И не то чтобы принцесса совсем не понимала, что это, но одно дело – тайком читать в книге или слышать в разговорах нандо, и совсем другое – испытывать самой. Хваран не позволяет себе лишнего, но ласку его губ не назовешь невинной, и обнимает он крепко – так, что Токман чувствует его всем телом, и она со вздохом запрокидывает голову, и шелк ее рукавов скользит по его доспехам, и… …Альчхон отстраняется мягко, смотрит в затуманенные глаза принцессы. Забирает из ее пальцев свою невесть как оказавшуюся там повязку с эмблемой отряда, в несколько быстрых касаний поправляет шпильки в темных девичьих косах. – Думаю, – произносит он с невозмутимой серьезностью, – в браке мы тоже поладим, ваше высочество. *** Им не привыкать встречаться впятером: той, что еще вчера носила имя Токман, трем ее самым верным соратникам и признанному наследнику трона. Не раз они уже принимали решения из тех, что бросают вызов небу и меняют судьбу страны, и вот сегодня вновь звучит то самое, заветное: цель, к которой будет стремиться Силла – объединение Троецарствия. И самое время, казалось бы, увеличить содержание для военного ведомства, но – у королевы иное мнение. – Сначала, – говорит она, – мы должны дать людям такие орудия для обработки земли, с которыми можно будет превратить бросовые пустоши в плодородные земли. В донесениях из Аньгана говорится, что наш опыт был успешным; следует теперь развить и закрепить этот успех. Юсин и Альчхон хмурятся задумчиво. Нет, земледелие тоже важно, но все же – почему так? Пидам ждет спокойно: долгие планы – не его сильная сторона, и если их правительница полагает это правильным – не ему спорить. А во взгляде Чхунчху проявляется понимание: все же не зря именно его королева выбрала своим преемником. – Когда люди владеют чем-то, – говорит он медленно, – им свойственно желание защитить это. Нет смысла ждать от раба такой же верности, как от хварана, но если дать человеку землю… – Именно, – улыбается краем губ королева. – Вспомните народ Кая: получив Амнян, они признали себя подданными Силлы и постепенно становятся ее частью. Думаю, следует еще и назначить некоторых талантливых каясцев на важные государственные посты: это поможет нам крепче связать две нации в единое целое. Сердце Ким Юсина полнится благодарностью: народ Кая – родной ему по крови. И пусть его верность принадлежит государыне, но и эти люди безмерно дороги ему. И такое счастье – слышать, что королева тоже принимает их как своих. Вот только мгновением позже от радости не остается и следа, потому что ее величество говорит уже о другом: о том, что обсуждалось на прошлом заседании Совета дворян. – Они желают, чтобы я заключила брак с кем-то из достойных этого, – невозмутимо произносит правительница. – Обдумав все еще раз, я решила согласиться на их предложение. От ее слов у Юсина будто что-то обрывается внутри. Нет, отец предупредил его и даже намекнул на то, что королева на сей раз отнеслась к этой мысли более благосклонно, но все же… Она ведь так решительно отказывалась прежде! Он не смеет ничего сказать, опасаясь, что голос выдаст его, но Пидама такие мелочи не волнуют. Их неотесанный соратник с совершенно искренним возмущением восклицает: но как же так, ваше величество? Да разве ж можно настолько довериться кому-то из этих?.. – Ты прав, – безмятежно кивает государыня. – Им – действительно нельзя. Но мы ведь знаем человека, чья верность не подлежит сомнению. Его клан лоялен трону, а он сам никогда не пожелает для себя короны. К тому же, его происхождение безупречно: едва ли хоть кто-то в Совете Дворян найдет причины для возражений. Пидам смотрит растерянно, а вот в глазах господина Чхунчху, осознает вдруг Юсин, нет и тени удивления. Словно наследник престола догадался уже, о ком речь. И тогда пхунвольчжу переводит взгляд на того, кто сидит напротив, и понимает все еще прежде, чем имя избранника слетает с губ королевы. *** – Она давно выбрала тебя, – говорит Юсин. Тянется к бутыли, наливает еще вина в опустевшую чашу, задумчиво крутит ее в пальцах. Он не то чтобы совсем пьян уже – но хмель успел слегка развязать ему язык, и потому он говорит вслух то, о чем на трезвую голову молчал бы. Альчхон не отвечает, потому что – ну а что тут ответишь? За собой он вины не чувствует: к тому, как все сложилось, привела цепочка из выборов, и сам Юсин добавил туда звеньев. Не ему, взявшему в жены дочь клана Мисиль, претендовать на место возле королевы, и едва ли он этого не понимает. Но ему все равно больно – и кому еще он об этом скажет, как не единственному другу? – Знаешь, когда я это понял? – продолжает Юсин. – Когда она назначила тебя командиром личной стражи: тем, кто всегда должен быть рядом с ней. Не меня, хотя служила в «Цветке дракона» и знает меня лучше. Не Пидама, хотя как мечник он, давай уж честно, сильнее нас обоих. Тебя. Альчхон помнит тот день, когда она назвала его имя. Помнит захлестнувшую его в тот момент гордость. Не ради награды он служил ей, не ради признания заслуг рисковал собой и своими людьми, а просто потому что так – правильно. Но для него и «Крылатых магов» это было и осталось великой честью, тут не поспоришь. – Ты долго был ее командиром, – отвечает он вслух примирительно. – Думаю, это выглядело бы странно. А Пидам… ты вот это серьезно сейчас? Он силен, да, но доверять ему настолько? Похоже, Юсин его вообще не слышит, думает Альчхон, когда друг вскидывает полный отчаяния и какой-то детской обиды взгляд. Не надо было ему пить сегодня: Юсин не слишком-то привычен к алкоголю, и это, кажется, уже сыграло с ним злую шутку. Потом ведь, как протрезвеет, будет жалеть, что все это наговорил. – А дальше я знаешь, что вспомнил? – понизив голос, говорит Юсин. – Это ведь из-за тебя она нарушила приказ. Могла осуждать, не соглашаться, со мной спорить могла – но такого не вытворяла ни разу. Даже когда ты добивал раненых, чтобы не попали в руки Пэкче – зубами скрипела, но послушалась. А вот когда под угрозой оказался ты – только что под меч не кинулась, помнишь? Такое забудешь, думает Альчхон. Все он помнит: и отвратительно ледяной дождь, и выматывающую боль от раны в боку, и безнадежность на лицах нандо. И то, как она кричала на них с Юсином, а он впервые в жизни не мог найти слова для ответа. Каким простым и понятным все казалось до этого: есть правила, есть приказы, их надо выполнять. И как легко она сломала все то, что казалось ему нерушимым – и сложила заново… Юсин смеется коротко и зло, в несколько глотков допивает вино, наливает еще. – А ведь ты сделал для нее то же самое, а? – задумчиво тянет он. – Ну, когда Сокпум ее чуть не казнил. Она же в моем отряде была, и вмешаться должен был – я. А заслонил ее собой ты. Не подчинился прямому приказу – ты. Сдается мне, Сокпум потому и уступил: уж от тебя-то такого он точно не ожидал… Это ты еще всего не знаешь, со вздохом думает Альчхон. Помнит он, как тэдын Ыльче отправил два лучших отряда в лес – ловить предателя, желающего уничтожить государство. И как он почти не удивился, увидев лицо коварного злодея: ну конечно, разве могло тут обойтись без этого неугомонного нандо? И как в ту ночь, глядя вслед убегающей Токман, командир «Крылатых магов» сказал себе: похоже, нарушать приказы из-за беспокойного драконьего цветка становится привычкой. – А ведь когда-то я хотел… – говорит Юсин уже не совсем разборчиво. – Надеялся. Но ей это все оказалось не нужно. Я был не нужен. Он снова тянется к вину, но Альчхон перехватывает бутыль. Пора заканчивать эту пьянку, не то жалеть будут – оба. – Я был рядом с ее высочеством в день твоей свадьбы, – произносит он тихо и жестко, глядя в не слишком ясные глаза друга. – Не тебе упрекать ее. Осторожно, слышит в этих словах Юсин; есть грань, которую не должен переступать даже ты. И пхунвольчжу, сгорбившись, опускает голову. – Я знаю это, – отвечает он почти шепотом. – Знаю. *** Свадьба ее величества – событие радостное, особенно когда по этому поводу отменяют на целый год налоги. И по всей стране славят добрую королеву: пусть правление ее будет долгим и благодатным, а замужество – счастливым! Мансэ! Королева Мая глядит растроганно, украдкой смахивает слезы. Немного ей досталось милостей от судьбы, зато сейчас материнская радость безгранична: ее красавица и умница дочь не только приняла корону, но и замуж вот выходит, чего еще желать? Чхунчху молчалив и серьезен. Не сказать, что идея замужества правительницы приводит его в восторг, но этот выбор он, пожалуй, примет. Умение доверять – не из тех способностей, в которых силен наследник трона, но все же командующий королевской стражей – единственный, кроме его венценосной родственницы, к кому он испытывает хотя бы что-то похожее. Князь Сохён наблюдает со спокойным одобрением. Пусть его клану не удалось вновь породниться с правящей семьей, однако из тех, кого могла избрать государыня, Ким Альчхон – лучший. А то опасался он тут одно время… Но правительницу их, к счастью, Небеса благословили разумом. Во взгляде принцессы Манмён прячется грусть. Она помнит свадьбу сына, она видит его глаза сейчас, и какая именно женщина владеет его сердцем безраздельно, она очень хорошо понимает. Но – не случилось, так пусть хотя бы королева будет благополучна в супружестве, это смелое дитя поистине заслуживает счастья. Юсин запрещает себе думать лишнее. Их правительница сочетается браком с достойным человеком, одним из тех, кто верно служит короне. Дело подданного – радоваться этому событию, вот он и радуется – так, что от благостного выражения лица начинает сводить скулы. Но это ничего, он как-нибудь справится. Тем более, что королеве – равно как и Альчхону – он искренне желает семейного согласия. В конце концов, есть ли кто в его жизни дороже этих двоих? Пидам с раннего утра светится улыбкой. Не совсем настоящей, потому что глаза его холодны, но в суматохе праздничного дня разве кто заметит это? Альчхон смотрит на Токман, и она отвечает ему взглядом. Как же красивы их свадебные одеяния: ослепительной чистотой сияет белый, яркими всполохами горит красный. Сверкают на солнце королевские украшения. Она привыкла к нему в доспехах, а он еще не успел забыть ее – в темно-синей форме нандо, и это очень странно – видеть друг друга такими. Им обоим есть что оставить за спиной. Альчхон знает о чувствах, что были прежде между ней и Юсином, но не скажет ей ни слова об этом. Токман тоже поняла однажды: в его служении Чхонмён скрывалось чуть больше личного, чем он хотел бы показать, но – она не будет задавать вопросов. Пусть то, что уже завершилось, окончательно станет прошлым. Когда-то он вручил ей свою судьбу, а она доверила ему свою жизнь. Сегодня же к узам, что связали правительницу и хварана, добавятся еще и те, что соединяют перед Небесами мужчину и женщину. И не будет связи крепче, чем эта. *** Ее величество опять все сделала по-своему, понимает Альчхон, когда навстречу ему попадается вереница евнухов и служанок. Вся эта толпа обычно выстраивается у королевских покоев: мало ли, что может понадобиться в любое время дня и ночи? Но сегодня государыня их просто выгнала, оставила лишь стражников, и темная синева формы «Цветка дракона» привычно уже соседствует со сдержанной охрой «Крылатых магов». Едва ли не оба отряда в полном составе заняли сейчас Иньган, и Альчхон идет мимо них, всей кожей ощущая взгляды безмерно довольных нандо. Кажется, еще немного – и они полопаются от гордости, досадливо думает командующий стражей. Ладно хоть к дверям спальни не сунулись: только перекрыли входы в коридор. И Альчхон замедляет шаг у последнего поста. – Про войну или мятеж докладывать сразу, – говорит он ровно. – Со всем остальным не беспокоить. И стены дворца вздрагивают от дружного «Так точно, командир!» *** Опять вот она нарушила с десяток правил этикета разом, вздыхает Токман. Она почти привыкла, что за ней следом ходят служанки и евнухи, не говоря уж об охране, но сегодня просто сил же нет смотреть, как они все вокруг нее суетятся. Как переглядываются и безуспешно пытаются скрыть улыбки: ну как же, такое событие… На месяцы вперед разговоров хватит. И ведь ясно, что они это не со зла, но лучше уж она отправит их куда-нибудь подальше сейчас, чем к приходу мужа они окончательно доведут ее своим мельтешением. А потому она их отсылает – всех, кроме стражи. Кто-то из старших евнухов смел настолько, что пытается заикнуться: мол, как так, ваше величество, ведь полагается же… Токман даже голоса не повышает: зачем зря пугать людей? Суровые королевские взгляды удаются ей уже достаточно хорошо, чтобы все тут же с почтительными поклонами исчезли из ее покоев. И тогда она, наконец, садится и на миг прикрывает глаза. Сколько же на ней всего надето, а уж шпилек-то – больше обычного раза в три. Кажется, со вздохом думает ее величество, на то, чтобы просто снять эту красоту, уйдет хорошо если не половина ночи. Забавно, но эта мысль отвлекает, отгоняет растерянность. Матушка пыталась что-то объяснять ей накануне про брачный долг – сдалась быстро, махнула рукой: ладно уж, разберетесь как-нибудь сами. В общем-то, она в этом и не сомневается, но – все равно ведь беспокойно. Когда ее супруг появляется на пороге, Токман немедленно встает ему навстречу. Они столько уже пережили – в том числе и вместе – не хватало еще стесняться друг друга. И эти несколько шагов между ними они проходят одновременно. И Альчхон замирает, остановившись перед ней. А ведь он тоже нервничает, с изумлением понимает королева. Едва ли ее муж не знает, что и как делать: ну не в его же возрасте, в конце-то концов. Да и целовал он ее однажды, и от умелой нежности его у Токман еще долго потом полыхали щеки. Но почему-то сейчас обычно решительный и уверенный в себе Альчхон смущен как бы не сильнее, чем она сама. А впрочем – не время думать о причинах, и, пока молчание не переросло в неловкость, она делает первое, что приходит в голову: касается одной из шпилек в так и не разобранной прическе и спрашивает негромко: поможешь? …С тихим стуком ложатся на стол тяжелые украшения. Шелком стекают на плечи расплетенные косы: есть что-то очень волнующее в том, как скользят они меж длинных сильных пальцев. В том, как чуткие пальцы эти словно невзначай проходятся вдоль шеи к ключице. В прикосновениях губ – пока еще слишком легких, чтобы называться поцелуями; в шелесте падающих на пол одежд. В обнаженности тел – и открытости сердец: здесь и сейчас – есть только мы. Он красив, ее мужчина – смертельно опасной красотой боевого оружия, и шрамы совсем не портят его. И она гладит плотную смуглую кожу, дарит ласку, не разбирая отметин. Она красива, его – в этот миг именно его! – женщина, красива так, что внутри замирает что-то, грозя разбиться, потому что чувство это слишком необъятно, чтобы вместить его в себя целиком. И слова будут сказаны, и ответы услышаны, и той, первой неловкости не останется места в сплетении тел. И когда он привычно назовет ее – ваше величество, узкая ладонь накроет его губы. И Токман, кивнув на дверь, шепнет серьезно: величеством я буду там; в постели это немного слишком, ты не находишь? И почувствует ладонью его улыбку. *** Бессонница и алкоголь – не лучшие собеседники, а заливать тоску вином – недостойно мужчины, но что поделать, если сегодня ему все равно не уснуть? Весь дворец уже давно затих – кроме стражи, разве что, но у них работа такая – а Юсин опрокидывает одну чашу за другой, давно сбившись со счета. Лишь бы только не думать, не пытаться представить, как ее касаются чужие – не его! – руки. Как переплетаются пальцы и сливается дыхание, как она отдает себя тому, кто… …Кто ее, безусловно, достоин. Женщина, которую он любит: упорно, безответно и безнадежно. Мужчина, который стал ему лучшим – да что там, единственным – другом. За любого из них он бы умер, не раздумывая, вот только сейчас от него требуется совсем не это. Он должен жить и оставаться верным, зная, что эти двое – вместе. Но зря Юсин думает, что ему одному не спится. Еще в одних покоях по-прежнему горит лампа, и отражение ее трепещет в налитом в чашу вине. Пидам медлит, решая: то ли выпить уже эту чашу, какую-то там по счету, а то ли швырнуть ее в стену. И все же, усмехнувшись криво, подносит ее к губам. Королева ведь верит ему. На самом деле верит, иначе не поручала бы все самое сложное и опасное, не приняла бы его родство с Мисиль и не простила бы молчание об этом, да много чего еще «не». Только этого, как видно, оказалось недостаточно. Он мог бы ждать угрозы от Юсина: было там чему гореть, причем у обоих, и кто бы вспомнил о навязанной ему когда-то в жены внучке сэчжу, пожелай королева выбрать его, так ведь нет же. Как, ну вот как он умудрился проморгать Альчхона? Он сказал однажды Мисиль: моя принцесса Токман. Теперь она не просто принцесса и, в общем-то, даже не Токман. И уж тем более – не его. Во дворце этой ночью двое проходят испытание ревностью. Только один из них выдержит. *** Альчхон привык просыпаться рано: сначала как хваран, а потом и как хранитель безопасности ее величества. Правительница не склонна к праздности и начинает свой день едва ли не на рассвете, а ему полагается следовать за ней. И даже это утро не становится исключением: пусть видеть друг друга так близко – настоящее искушение, но государственные дела ждать не станут, а посты охраны сами себя не проверят. – Я вчера приказала принести для тебя смену одежды, – накинув на плечи нижнее платье, говорит Токман. – Подумала, что так будет удобнее. Благодарно кивнув, хваран облачается в привычную форму, застегивает легкие наручи. Его меч тоже здесь: праздник там или нет, но командир стражи без оружия – это просто несерьезно. Собравшись, Альчхон спрашивает негромко: вероятно, мне следует прислать сюда служанок? – Разумеется, – серьезно отвечает королева, но в изгибе чуть припухших губ ее таится улыбка. – Ты прекрасно расплетаешь косы, но, полагаю, мне не стоит просить тебя уложить их обратно. – Увы, – с той же нарочитой серьезностью откликается командующий стражей, – так далеко мои способности не распространяются, ваше величество. *** Похмелье и головная боль никому еще не добавили любви к окружающим. И Ким Юсин грозовой тучей проносится по тренировочным площадкам: ему и говорить-то ничего не надо, под суровым взглядом пхунвольчжу все нандо дружно начинают шевелиться чуть ли не вдвое быстрее обычного. Волья движется следом, косится понимающе и сочувственно, но не произносит ни слова, даже когда Юсин объявляет: надо бы пройтись по дворцу, охрану проверить. Обычно этим занимается командующий стражей, но не сегодняшним же утром… А дворец нынче непривычно многолюден, думает Ким Юсин. Так-то придворных специально созывать приходится, а тут явились сами, и по пути к Иньгану он видит, кажется, решительно всех. Вон плывет по дорожке чересчур безмятежный внешне Мисэн, а рядом, подстроив под него обычно размашистый шаг, шествует Сольвон. Где-то за его спиной мелькает Почжон, следом взгляд выхватывает глуповатую физиономию Хачжона. Вот уже Совет дворян в полном составе расположился на галерее: ближайшие к трону люди серьезны и величественны, и обсуждают они, судя по всему, не иначе как дела государственной важности. Даже имеющий изрядно помятый вид Пидам выбирается на свет: щурится на яркое солнце, непроизвольно трет висок. Кажется, он тоже перестарался, отмечая главное событие королевства… Вокруг Иньгана выстроились его собственные люди и бойцы из «Крылатых магов». Эти стоят навытяжку, с каменно непроницаемыми лицами: ну а как же, разве есть сегодня задача важнее, чем охранять покой государыни и ее супруга? Но задать вопрос Юсин не успевает: двери открываются, и навстречу ему по ступеням легко спускается командующий королевской стражей. Игнорируя скрестившиеся на нем со всех сторон жадные взгляды, коротко кивает и спрашивает: что привело тебя сюда? – Я подумал – мне стоит обойти посты охраны, – чуть неловко отвечает Юсин. – Все же сегодня не совсем обычное утро. Стражу на воротах я уже проверил. – Благодарю за помощь, – склоняет голову Альчхон. – Теперь я уже готов приступить к своим обязанностям. Альчхон-ран верен себе, молча отмечает Юсин. Даже после первой брачной ночи самый образцовый хваран Сораболя спокоен так, словно в эту самую ночь не ложе делил с королевой, а в сянци с ней играл. Никаких там задумчивых вздохов и мечтательности в голосе: собран, невозмутим и полон сил и стремления нести службу. И это странным образом унимает боль. Нескоро еще пхунвольчжу сможет принять королевский выбор не разумом, а сердцем, но – привычная сдержанность друга, похоже, изрядно облегчит эту задачу. Я-то, самокритично думает Юсин, на месте Альчхона наверняка выглядел бы счастливым дураком – и вот именно поэтому, вероятно, на его месте и не оказался. Все же та, что прежде носила имя Токман, не просто женщина: она – королева. Так что даже муж ее должен не влюбленно витать в облаках, а думать прежде всего о благе государства… *** Достойному правителю не подобает возвышать один народ и ущемлять другой: ничего, кроме раздора в государстве, этим не добиться. И, видит Небо, она и так уже приложила все усилия, чтобы сделать Силлу и Кая единой нацией. Каясцев больше не преследуют и не поражают в правах, земли им вернули – да что ж им до сих пор спокойно-то не сидится?! Неугомонные Покьявэй еще и санджангуна в свои преступные планы втянули, пусть и против воли: как бы там ни было, он никогда не откажется от своих людей. И правительница знает это – еще с тех пор, как ради их спасения Юсин склонился перед сэчжу Мисиль, знает. И как же жаль, что та давняя история его так ничему и не научила… а у нее теперь нет выбора, потому что «арестовать или казнить» – это не выбор, когда дело касается Ким Юсина. И ведь все вокруг как сговорились, сердито думает королева, впиваясь ногтями в ладони, чтобы унять дрожь. Ким Сохён ходит чернее тучи, Ёнчхун страдает, как подстреленная птица, принцесса Манмён смотрит полными слез глазами, так еще и Альчхона пришлось осаживать. Резко, грубо почти, и вот это было больно. А по-другому нельзя: весь дворец должен видеть, как сильно она гневается на Ким Юсина. Тем более, что сейчас ей и притворяться-то не надо: знает она, что санджангун не виноват, но надо же было так по-глупому подставиться под чужую интригу! Альчхон ничего не ответил, разумеется, но смотреть в его застывшее лицо оказалось тяжелее, чем терпеть все остальное разом. Он все-таки придет к ней вечером. Молча разденется, ляжет рядом, прислонится щекой к ее волосам. – Ты действительно не понимаешь, – спросит она тихо, – что я и так делаю все возможное, чтобы спасти его? – Понимаю, – скажет он чуть слышно. – Прости меня. *** – Покьявэй готовы принести клятву верности короне, – объявляет Чхунчху и получает в награду едва уловимую, но определенно торжествующую улыбку на лице королевы. Кажется, он может гордиться собой: ее величество придумала блестящую интригу, куда там Алмазному плану Пидама, но успех ее исполнения они смело могут делить на двоих. – Тогда позовите Юсина, – произносит она отчетливо и твердо, и удивленные шепотки растекаются по залу. Когда же бывший… да похоже, пока еще бывший командующий войсками входит в зал, удивление сменяется потрясением. Не закованный в колодки арестант предстает их глазам – воин в сияющих золотом доспехах. – Санджангун Ким Юсин, – говорит королева, – я восстанавливаю тебя в должности и наделяю абсолютной военной властью в этой кампании. Лицо ее бесстрастно, но внутри вскипает ликование: им удалось отвести удар! Да, ей пришлось рисковать всем, включая саму себя и наследника трона, и Альчхон потом долго ругался: что ж ты творишь, государыня, а если б там убили вас обоих? Но – получилось! Ким Юсин не может отказаться от народа Кая? Сделаем так, чтоб они сами забыли про Юсина. И не будет больше никаких каясцев, а только люди Силлы, и Покьявэй пойдут под руку Чхунчху, и Волья принесет клятву короне, а не Юсину. Много времени и сил ушло на это, но – она смогла развязать проклятый узел, что так долго висел удавкой на шее ее лучшего полководца. И теперь он снова может встать во главе армии и вышвырнуть, наконец, с их земли захватчиков Пэкче. Хватит уже: и так чуть страну не погубили своими политическими игрищами! И командующий принимает меч из ее рук, и два взгляда встречаются над церемониальным клинком. И невозможно сказать в этот миг, в котором из них больше благодарности. Пидам хранит молчание, но в глазах его полыхает бешенство. Этот человек становится опасным, с горечью думает королева. До сих пор он успешно сдерживал заговорщиков, но теперь, видимо, распробовал вкус интриг сам. Столько лет он был ей ближайшим соратником, и ее величество не забыла, сколь многим обязана ему, и отказываться от него будет так же больно, как от Юсина. Пожалуйста, думает она, не вынуждай меня делать этот выбор. Ким Юсин же справился, может быть, и ты сумеешь вовремя остановиться?.. *** – Я предполагал, что когда-нибудь он попытается навредить тебе, – задумчиво говорит Юсин Альчхону. – Не ожидал, что его целью окажусь я. Прямо из дворца он должен отправиться в поход против армии Пэкче. Но младшие командиры еще разворачивают войска: придется снять с охраны столицы часть отрядов. Опасно, конечно, но – другого выхода сейчас все равно нет. И пока солдаты выстраиваются в боевые порядки, есть немного времени: перекинуться парой слов, для разнообразия – не через решетку. – Для меня надо повод придумать такой, чтобы все поверили, – пожимает плечами Альчхон. – С тобой проще: связи с каясцами – то, что использовала еще Мисиль, когда ей нужно было надавить на тебя и князя Сохёна. Ну и не забывай: за тобой – армия, и своей преданностью королеве вы слишком многим мешаете. – Народ Кая никогда не станет мне чужим, – улыбнувшись, говорит санджангун, – но я просто счастлив, что теперь не я – средоточие их надежд. А кстати, как ее величеству это удалось? Привести к присяге Волью – это впечатляет, я и представить не мог, что такое получится. – А она, видишь ли, сама явилась к Покьявэй, – не без ехидства сообщает командир королевской стражи, – и сказала: не подчинитесь – казню Юсина, а вас всех уничтожу. И добавляет с чуть нервным смешком: когда я понял, где мы – думал, поседею; королева, наследник трона, каясцы вокруг под каждым кустом, а из всей охраны – один я. – Она… что сделала? – севшим голосом переспрашивает Ким Юсин. – Но это же… это… ты-то куда смотрел, что позволил такое?! – Полагаю, – звучит в ответ невозмутимое, – туда же, куда и ты, когда отпустил ее одну во дворец во время мятежа Мисиль. – Действительно, – все еще потрясенно качает головой санджангун и повторяет слова, что уже звучали не раз: – Ее ведь не остановить. – Как командующий стражей я до сих пор в ужасе, – со вздохом произносит Альчхон, – но как подданный я восхищаюсь ею. *** Эти люди совсем обнаглели, думает королева, и ярость в ее глазах горит так, что выдержать этот взгляд сейчас не сумеет ни один из тех, кого она приказала собрать в тронном зале. Тайный сговор с послами Тан, лодка с фальшивым пророчеством о смене власти, а теперь еще и ранение Чхунчху! Разумеется, убить пытались не его: стреляли в корабела, построившего злосчастное судно, но кровь наследника была пролита – и этого она не простит. И еще – пусть она и не сказала никому об этом – интригу против Юсина она не забыла. – Я найду виновника любой ценой, – произносит королева, и сталь ее голоса заставляет сжиматься в панике даже тех, кто не виноват. А уж сторонники Пидама-то и вовсе съеживаются чуть не вдвое, с мстительным удовлетворением отмечает государыня и продолжает вслух: – и отрублю его гнусную голову в назидание остальным. Глаза Ёнчхуна полнятся той же злостью: покушались не просто на наследника трона – на его племянника, родную кровь, единственную память о брате, и этого он просто так не оставит. И когда правительница приказывает ему взять расследование в свои руки, он отвечает с твердостью, которой прежде от него, пожалуй, и не слышали ни разу: я сделаю все возможное, ваше величество! И ведь сделает, понимает королева. Сам по себе Ёнчхун не слишком решителен, но сейчас, по прямому-то приказу, вцепится так, что не оторвешь. Землю рыть будет, но доказательства отыщет. Надо сказать Альчхону, чтобы отправил с князем кого-нибудь из своих людей. «Крылатые маги» на память не жалуются; пусть прошло много лет с тех пор, как сэчжу Мисиль подняла мятеж, имена ее соратников они тоже не забыли. *** – Думаю, мы можем быть уверены, что история с фальшивым пророчеством организована Ёмчжоном, – докладывает ей Альчхон через несколько дней. – Всеми делами там заправляет его гильдия, убитый корабел не раз работал на него. И мы нашли людей, которые видели, как недавно сам Ёмчжон приходил в дом Ючхока и о чем-то беседовал с ним. После этого мастер несколько дней почти не выходил из мастерской, и подмастерья его работали днем и ночью. Что другое настолько срочное мог заказать у него этот человек, если не ту самую лодку? – Как же мне не хотелось, чтобы это был один из них… – с горечью произносит королева. – Хотя мы ведь предполагали, конечно. Пидама я немедленно отошлю в одну из дальних провинций, а ты сообщи обо всем Юсину, только Чхунчху пока ни слова. И готовьтесь арестовать их всех. – Удаление из столицы Пидама может насторожить его людей, – осторожно говорит Альчхон. – Может быть, лучше все-таки сначала взять их под стражу? Я понимаю, что ты не хочешь втягивать в это его, но… – Помнишь, как ты просил меня спасти Юсина? – тихо спрашивает ее величество, и командир стражи опускает взгляд. – Помню, – со вздохом отвечает он. – Ты сражалась за него не хуже, чем сам Юсин – на поле боя. Только вот Пидам – это же не Юсин, и настолько я в него не верю… прости. – Знаю, – говорит она. Легко касается его руки, и Альчхон привычным жестом укрывает ее ладонь в своих. – Но хотя бы один шанс он все-таки заслуживает. *** – Мне известно, что ты не замешан в этом, – говорит ее величество резко, – но ты потерпел поражение. Не справился со своими последователями. – Я понимаю, – склоняет голову Пидам. – Вам следует строго наказать виновных… и я готов понести ответственность. – Зато я к такому не готова, – обрывает его государыня. – Ты один из моих людей, я не могу допустить, чтобы ты пострадал. Сандэдын вскидывает взгляд, смотрит с тоской – отчаянной, звериной почти. Надо же, думает королева, а ведь в последнее время он постоянно прятал глаза. И не сказать, что она не понимала причину, но – есть слова, которые лучше оставлять непроизнесенными. – Это важно для вас? – дрогнувшим голосом спрашивает он. – Несмотря на то, что я не справился, вы… не откажетесь от меня? Он ведь говорил уже это однажды, вспоминает Токман. В тот день она сказала: ты не должен был скрывать от меня свое родство с сэчжу Мисиль. И в глазах его стояли слезы, когда он задал почти такой же вопрос: если бы вы знали – тоже отказались бы от меня? И тогда она обняла одного из своих ближайших соратников и почувствовала, как уходит страшное напряжение, что владело им до этого. Но замужней королеве неуместно обнимать сандэдына: Альчхон не одобрит, свита ужаснется, а Пидам загорится неверной надеждой. И потому она просто отвечает ему – со всей мягкостью, на какую способна: – Я никогда не оставляю тех, кто предан мне. Сейчас тебе придется уехать… вот хотя бы в округ Чухва, заодно проведешь там проверку нашего флота. А я разберусь здесь, и когда в столице все успокоится – призову тебя обратно. И добавляет, помедлив: ты ведь доверяешь мне? И Пидам, судорожно вздохнув, шепчет искренне и горячо: ваше величество, да стоит ли спрашивать? Конечно же, я верю вам… *** …Они не успеют. Отправленные арестовать мятежников люди Вольи застанут лишь опустевшие дома: разведка у заговорщиков поставлена не хуже королевской. Когда же с границы придут тревожные вести о том, что дворянские войска покинули места дислокации и движутся к столице, Альчхон первым скажет, тяжело и резко: это – восстание. *** – Женщина не должна править? – заламывает бровь королева. – Пидам выбрал девизом своего мятежа… это? – Именно, – хмуро отвечает князь Сохён. – Едва ли он так думает на самом деле, но вот это везде объявляют его люди. – Да никто из них ничего подобного не думает, – поморщившись, произносит командир стражи. – Они же все служили Мисиль, и сама по себе женщина на троне их ничуть не смутила бы. Просто им надо было изобрести причину для бунта. – Нам нельзя дальше медлить, ваше величество, – тихо и твердо говорит Чхунчху. – Вы же видите, какой указ они приняли и провозглашают по всей стране. Будь там только мятежники, пусть даже из Совета дворян, это не было бы так опасно, без сандэдына их решения не имеют законной силы. Но под этим документом стоит подпись Пидама. А ведь они знали, с горечью думает королева. Она – предполагала, опасалась и надеялась, что не случится; эти же все знали точно, кто именно в конце концов окажется ненадежным. – Я подготовлю указ и прикажу огласить его сегодня же, – сообщает она вслух. – Глава Совета Пидам будет снят со своего поста и назван врагом государства. Когда государыня отпускает приближенных, командующий стражей не уходит – так и стоит рядом с ней, пока все остальные покидают королевские покои. – Не беспокойся, – не глядя на него, глухо произносит ее величество. – Как ты верно отметил, Пидам – это не Юсин. Санджангун верил мне, что бы ни случилось, а сандэдыну хватило одной интриги Ёмчжона, чтобы усомниться. После такого ему уже ничем не помочь – и на сей раз я не стану вмешиваться. Альчхон ничего не говорит в ответ: просто делает шаг ей за спину, и ладони его осторожно ложатся ей на плечи. И королева, прислонившись виском к его руке, закрывает глаза. *** Перед лицом опасности все чувствуется острее. Они делят на двоих эту ночь: тихие стоны и сбивчивый шепот, настойчивость рук и бесстыдную нежность губ. Так сильно и пронзительно, как будто снова в первый раз… и плечи она ему опять исцарапала, виновато вздыхает Токман и целует тонкие отметины. Нет, что бы там ни думал о себе мятежный сандэдын, ему и восстание не поможет: от этого мужчины она никогда не откажется. Силлу, впрочем, тоже не отдаст. Государство – не тряпичный мячик, чтобы так легко перебрасывать его от одного правителя к другому. И она говорит вслух: мы обязательно справимся; не позволим этим людям все разрушить. – Пидаму не нужен трон, – словно прочитав все эти мысли, произносит ее муж. – Тем, кто поддержал его – да, а вот ему… Пидам никогда не желал власти ради нее самой. Он замолкает, оставляя несказанным очевидное: он хотел получить тебя. И королева говорит: есть то, чего ты не знаешь, но теперь я это скажу. В тот день, когда она так решительно явилась к командиру своей личной стражи после встречи с Советом дворян, прозвучало и имя Пидама. Скромно, случайно почти, но такое надо пресекать в зародыше. Пидам тогда еще был верен – но не люди за его спиной, и связать себя браком с кланом Мисиль означало бы поставить под угрозу все то, к чему она стремилась. Да, она позволила случиться этому с Юсином, потому что он так решил, но смешать с ними кровь самой – это уж слишком. – Ты не обиделся? – помолчав, спрашивает она. Альчхон, чуть улыбнувшись, качает головой. – Я уже тогда был твоим щитом, помнишь? – говорит он негромко. – Какая разница, от чего именно? *** – Нам придется сделать это, – хмуро говорит ее величество, и командующий войсками молча соглашается с ней. Как же он устал, думает Токман, глядя в осунувшееся лицо с темными полукружьями у глаз. Арест, обвинения, долгая неопределенность; попытки достучаться, предупредить об угрозе – ему в конце концов поверили, но крепость Тэя все же потеряна. Будь он на свободе – и так могло бы не случиться, и осознание этого обжигает чувством вины. А потом – битва с Пэкче, едва ли не под стенами Сораболя: остатки армии, почти потерянной Сольвоном, сотворили чудо, но каких сил это стоило им – и Юсину? А теперь вот еще и мятеж. Время играет против них. Все те последователи Мисиль, что на долгие годы затаились после ее смерти, теперь собираются под знамена Пидама. А королевские войска ослаблены после войны с Пэкче, и недалек тот день, когда армия противника вырастет настолько, что просто задавит их численностью. Так что ждать им некогда: нужно решение, которое остановит бунт прямо сейчас. Удар из засады; стрела, которая оборвет жизнь лидера мятежников и переломит хребет восстанию. Фигура Пидама нужна этим людям, чтобы называть себя борцами за правое дело; без него они становятся обычными преступниками. Да, это не так честно, как открытый бой лицом к лицу, но – не этому человеку требовать поединка. Не стоило ему пятнать себя предательством. – Волья прислал одного из своих людей, – сообщает им Альчхон. – Сказал, что с легким арбалетом он управляется лучше всех. – Призови сюда стрелка, – помолчав, произносит ее величество. – Я хочу посмотреть на него. Тот, кто вошел в ее покои, не выглядит сильным: невысокий, худощавый, чуть сутулый. Но Токман видит, что двигается он со скупой уверенностью опытного бойца. Да и каясский принц не привык разбрасываться словами: уж если этого арбалетчика он назвал лучшим – значит, так оно и есть. Лицо его – простое и какое-то до странности неприметное – кажется королеве знакомым. «Цветок дракона», вспоминает она. Когда Волья-ран принял командование отрядом, в числе нандо появились его люди; этот, кажется, один из них. – Почему ты вызвался? – спрашивает государыня. – Ты ведь понимаешь, что едва ли сумеешь вернуться живым? Взгляд ее, внимательный и цепкий, выдержать непросто, но этот человек не отводит глаз. – Когда сэчжу Мисиль выстрелила в вас, я был там, – отвечает он тихо и твердо. – Надежды выжить у вас было еще меньше, ваше величество. Но вы же все равно пришли? Юсин хмурится – его-то не было на том допросе, он знает лишь по рассказам, – а у Альчхона на миг спотыкается сердце. До конца дней своих ему не забыть, как принцесса Токман стояла, глядя в лицо смерти, а он ничего не мог сделать. И да, он вспомнил этого нандо, и потрясение пополам с восторгом в его глазах тоже вспомнил. Все же у их правительницы талант пробуждать в людях верность; жаль только, что в одном известном случае это не сработало. – Я поняла тебя, – негромко произносит королева. – Что ж, пускай тебе сопутствует удача. *** «Лишить сандэдына Пидама его должности и объявить врагом государства». – Вот, значит, как? – с подчеркнутым равнодушием произносит теперь уже бывший глава Совета дворян, но пальцы его терзают бумагу так, что лист расползается в клочья. – И кто ж у нас теперь новый приближенный к трону? Ответа он, впрочем, не дожидается: увидев кривые усмешки, сам произносит вслух ненавистное имя. Альчхон, не так ли? Он держит лицо, пока не выйдут его соратники, и лишь потом утыкается лбом в стиснутые кулаки. Он ведь гордился этой должностью. Сам себе не признавался в том – но гордился. Думал не раз: значит, она доверяет, и я все равно нужен ей. И пускай не с ним она делила ложе, и от мысли об этом, от спокойного превосходства в глазах Альчхона ему хотелось зубами вцепиться в глотку командира королевской стражи, но – сдерживался. Терпел. Строил планы, как удалить от нее тех двоих, чья верность была заслоном от любых посягательств, и остаться возле нее – единственным. И тогда она бы оценила его – того, кто неизменно рядом… демоны бы побрали этот злосчастный мятеж! Вот только теперь уже поздно жалеть и сомневаться. Он заставит Силлу склониться перед ним, он сам станет этой страной, даже если придется залить все кровью – а потом любой ценой получит Токман. *** Человек с арбалетом устраивается в груде прошлогодних листьев за поваленным деревом. Далековато, конечно, но ведь не зря для этого задания выбрали именно его; он справится. Солнце еще низко, и дорога пока пустынна, и у него есть время – вспомнить. Он не лгал королеве, упомянув о том дне. Но была еще ночь накануне, когда один из людей Юсин-рана, с трудом шевеля разбитыми губами, сказал: думаю, ее высочество пришла, чтобы спасти нас. Он тогда услышал это из соседней клети и едва не расхохотался. Принцесса? Ради каких-то нандо? Да быть такого не может! Он встретил ее как-то раз, мельком. Маленькая, легкая… Красивая, наверное, но на кого-то вроде нее не смотрят так, как на обычных женщин. Пожалуй, было в ней все же что-то, заставившее стольких людей склониться перед ней, но с каких это пор сильные мира сего идут на риск ради тех, кто им служит? Он и не верил до последнего, даже когда их притащили на допрос – не верил. Пока не увидел, как принцесса поднимается навстречу нацеленной в нее стреле и раскидывает руки, будто заслоняя их всех собой. А после думал: но ведь были же там еще те двое из Совета дворян, да и Альчхон-ран тоже, уж наверное их жизни были для нее важнее… и все равно не мог не восхищаться ею. А потом Волья-ран привел своих соратников к ней, уже королеве, приносить клятву верности. И в списке Покьявэй, что с такой безоглядной решимостью отдал ей принц Кая, было и его имя. Возможно, промелькни на ее лице хоть тень сомнения, он бы и дальше колебался, но государыня недрогнувшей рукой бросила смертельно опасную для них книгу в огонь. И вот тогда, глядя, как обугливаются в пламени и рассыпаются пеплом листы, он подумал: эту клятву ей он произнесет с чистым сердцем. А меж тем ворота крепости открываются, и стальная змея мятежной армии, блестя боками, выползает на дорогу. И его цель – во главе, конечно же. Черные с серебром доспехи, гордая осанка, высоко поднятая голова: он уверен в себе, он готов узреть столицу у своих ног. Он хочет увидеть поверженной – королеву. Не дождешься, говорит ему мысленно человек с арбалетом. И стрела срывается с тетивы. *** Предводитель мятежных сил говорит красиво: об упавшей звезде, о благословении, что оставило Вольсон и пришло к ним, о воле Небес и о будущем Силлы. И люди его отзываются приветственными криками, и злой кураж охватывает войска. Они уже почти у цели, и победа будет за ними, и в стране начнется новая эра. Не то чтоб старая была так уж плоха, но – разве это теперь важно? И врата Мёнхвальсона распахиваются во всю ширь, и они выступают в этот судьбоносный поход, и во главе их армии – тот, кому само божественное провидение велит подняться на трон. И грозно трубят рога, и вьются по ветру знамена, и… …Тяжелый наконечник вспарывает горло, и кровь толчками льется на черное с серебряным. И Небеса опрокидываются на того, кто только что так смело трактовал их волю, и последнее, о чем он успевает подумать – жаль, что он больше не увидит королеву. Не посмотрит в последний раз в ее мудрые, понимающие и безжалостные глаза. *** Казнь мятежников будет публичной: народ Силлы обязан знать, как заканчивают свои дни те, кто пытается разрушить государство. И правящая семья, разумеется, будет присутствовать. Королева бледна, но невозмутима: среди тех, кого вывели на площадь, нет ни одного, чья жизнь была бы ценна для нее. Пидаму стрела подарила быструю смерть, прочие же, по локоть замазанные в крови ее близких, получат сегодня по заслугам. А заодно и те, кто присоединился к ним. Пусть давно уже нет Мисиль и Сэчжона, а Сольвон ушел как воин – побежденный, но не опозоренный, – другие-то виновные здесь, а уже к вечеру их не станет. Мельницы небесные спешат редко, но рано или поздно до всех дотягиваются. Краем глаза она видит лицо Чхунчху. Оно столь же бесстрастно, но во взгляде его сейчас – спокойное удовлетворение. Он долго ждал этого дня – и не сказать, что в праздном безделье. В том, как все получилось, есть и его заслуга. – Мы исполнили то, что должно, – говорит она так тихо, что слышат ее лишь наследник престола да неизменно стоящий рядом Альчхон. – Теперь, когда ты примешь Силлу в свои руки, тебе не придется пятнать их этой кровью. …Она потеряет сознание на ступенях Иньгана, Альчхон едва успеет подхватить ее. И потянутся томительные дни, и он не раз подумает: легче было бы выдержать пытку, чем ее беспамятство. *** Когда в двери влетает юный нандо в форме «Крылатых магов», у Альчхона чуть не останавливается сердце. Но мальчишка выпаливает радостно: очнулась! Ее величество пришла в себя, велено вас позвать! И сандэдын вспоминает, как дышать, и поднимается на ноги. Главе Совета дворян неуместно носиться по дворцу бегом, но всей выдержки Альчхона хватает лишь на то, чтобы слегка замедлить шаг. И он входит без доклада, и идет напрямик, и опускается на колено возле постели. Берет в ладони тонкую руку. Тенью выскальзывает из покоев принцесса Манмён: вряд ли эти двое теперь нуждаются в ее присутствии. Прикрыв за собой дверь, говорит устало и строго: не вздумайте никого впустить. И служанки со стражами склоняются в поклонах, пряча улыбки: слушаемся, ваше высочество… – Ты напугала меня, моя королева, – говорит Альчхон укоризненно, но в дрогнувшем голосе его звенит нежность. – Я, знаешь ли, надеялся, что если ты и умрешь у меня на руках, то это будет очень нескоро и от старости. – Давай надеяться вместе, – слабо улыбается женщина. – Вызови-ка сюда Чхунчху: надо сказать ему, пусть готовится к тому, что величеством скоро станут именовать его. – Ты решилась? – мягко спрашивает глава Совета, и королева неспешно кивает в ответ. – Я сохранила страну, воспитала преемника, а теперь вот еще и мятежные сорняки выполола, – говорит она. – Как считаешь, я достаточно потрудилась на благо Силлы? – Мало кто из правителей сделал столько для государства, – убежденно отвечает Альчхон. – А Чхунчху справится. Ты позволишь ему принять правление со спокойным сердцем, оставив всю ненависть в прошлом. Поверь мне, он не забудет этого. *** – А знаете, сандэдын, – говорит человек, который завтра станет королем, – во время той истории с Покьявэй ее величество однажды сказала мне кое-что интересное. Я запомнил ее слова, но вот понял до конца, кажется, только теперь. Он замолкает. Задумчиво смотрит с крытой галереи на крыши Сораболя, над которыми садится солнце. Глава Совета дворян стоит рядом молча: если уж господину Чхунчху угодно поделиться воспоминаниями – он расскажет и без лишних вопросов. – Это звучало так, – продолжает Чхунчху: – «Если вы не будете крепко держать ситуацию в своих руках – не сможете получить трон. Будь то Пидам или Юсин, вы должны подчинить их и вырвать корону из их рук». – Санджангун Ким Юсин всегда был безоговорочно верен государыне, – со вздохом говорит Альчхон, – но от него слишком многого хотели каясцы. Хорошо, что удалось решить этот вопрос окончательно. А вот Пидам… тут вы и сами все знаете. – Знаю, – кивает будущий король. – Но я не об этом сейчас. Ни разу за все годы ее величество не назвала в списке тех, кто может помешать мне унаследовать трон – вас. И мало того: каждому из нас она сообщала о части своих замыслов, но именно вы были тем единственным, кто знал все ее планы. – Просто каждый должен заниматься своим делом, – со спокойной убежденностью отвечает глава Совета. – Мне выпало беречь королеву и стоять на страже трона – и я никогда не желал себе иной судьбы. *** Она не королева больше: сегодня утром ее печать на указе об отречении ознаменовала начало нового правления. А потому она может позволить себе у всех на глазах опереться на руку мужа. И Альчхон впервые с того далекого дня, когда командир «Крылатых магов» узнал правду о юной принцессе Токман, называет ее вслух по имени. Ей по-прежнему немного трудно дышать, но слова лекаря внушают надежду. – Вы еще можете поправиться, – произносит он осторожно. – Покой, отдых, здоровый сон… И укрепляющие настои три раза в день. А не иногда, как получится. Так целитель не говорит, конечно же, но – думает настолько отчетливо, что мысли его почти слышно. Что ж, вздыхает Токман: сейчас у нее, наверное, даже будет на это время. – Ты все равно не удержишься, – сказал ей Альчхон накануне, и в лучиках первых морщин у его глаз она увидела улыбку. – Ты долго хранила эту страну, она не станет в один миг безразличной тебе, и совсем не участвовать у тебя не выйдет. Но все же попробуй довериться своему наследнику и позволить ему исполнить вашу общую мечту. …Много лет назад она шла вверх по этой лестнице, и ей навстречу улыбалась растроганно и счастливо королева Мая. Сегодня уже она смотрит, как по ступеням поднимается тот, кто прежде носил имя Чхунчху. Уже не порывистый юнец – взрослый человек, умный и сильный. Ему – и тем двоим, что были рядом с ней все эти годы – можно передать государство. Когда-то великий правитель завещал потомкам: мечтайте о невозможном. Они осмелились, и вступили на эту дорогу, и сделали первые шаги по ней. Но впереди еще долгий путь, и сейчас Токман с гордостью видит в глазах нового короля готовность вести по избранному пути их небесную Силлу. *Примечания: 1. Королева Сондок (она же Токман) в начале правления действительно освободила подданных на один год от налогов, хотя свадьба в качестве повода в исторических хрониках не упоминается. 2. Тем не менее, реальная Сондок вполне себе успела побывать замужем, хоть и не за Альчхоном. Впрочем, достоверно не известно, насколько тесные отношения связывали королеву и ее верного соратника: исторические хроники – штука такая, местами туманная и двусмысленная. 3. Мятеж Пидама под девизом, звучавшим примерно как «Женщина не должна править», – исторический факт. 4. После Сондок еще несколько лет правила ее родственница Чиндок, и только потом на престол взошел Чхунчху. Но в дораме этого не показали, в преемники Токман сразу готовила племянника, и в тексте все так и оставлено. 5. Сянци – китайская настольная игра шахматного типа.