Я буду героем

— Ты много работаешь, — прозвучал над ухом знакомый голос. Айзава, понимая, что успел задремать в густой жаре кабинета с ручкой в руках, тяжко вздохнул, с нажимом проводя по лицу. Движение это прекратилось в разы резче, чем зародилось, и Мик понимающе выпрямился, до этого склонявшийся к сидевшему на стуле Стирателю. — Где Изуку? — спросил герой и повернулся к партнеру. Сна не было ни в одном его глазу. Наступила очередь Мика вздыхать, и он показал большим пальцем себе за спину. — Уснул на одной из тренировочных площадок, еле его там нашел. Он на диване в директорской. Жизнь маленького Изуку была похожа на долгое приключение. По выходным, после школы и когда в ней были каникулы, его с рюкзаком за плечами брал на работу отец. И не куда-нибудь, а в Юэй! Геройскую академию! Правда, то, что она не только геройская, Изуку усвоил в первую же неделю. Он много слонялся по классам и тренировочным площадкам, часто терялся в искусственных городских джунглях и засыпал, измотавшись волнением. Но когда попадал в Академию во время учебного дня, обязательно ставил себе целью походить по коридорам. В коридорах всегда можно было с кем-то поговорить и поиграть. И очень скоро Изуку понял: из геройских классов в коридорах редко кто появляется, те постоянно на тренировках, стажировках и всем прочем, Изуку пока не все слова понимал и, как следствие, запоминал. Зато коридоры полнились учениками факультетов общего образования и поддержки. А на факультетах поддержки учились механики, у некоторых из которых были личные мастерские. И Изуку, видя таких учеников издалека, заранее продумывал, как бы туда напроситься. Ведь!.. многие из них работали, не привлекая причуды! А то, что кто-то делал причудой — типа увеличительного стекла или усиляющего, — можно было сделать и без нее, просто пришлось бы воспользоваться парой лишних инструментов. Изуку восхищался этим. Изуку был беспричудным, и он отчаянно искал то, что мог делать в будущем, чтобы пусть по-своему, но стать героем. И чтобы отвлечься от навязчивой мысли, что ему с рождения это не суждено. У учеников с факультета поддержки, объяснял Изуку папе, когда он поинтересовался, каким образом он каждый раз находит именно механиков-раздолбаев, которые только за руку его не тащат посмотреть на свою работу, есть очень характерные черты. Он раскрывал тетрадь — не то наполовину исписанную, не то наполовину пустую; Айзава не знал, удивляться ли ему тому, что сын учится грамоте в процессе «анализа» чужих причуд — прямо на первой странице, где был написан до смешного простой, очевидно детский, с ошибками план: «Как определить механика в вашем окружении». И Айзава знал точно, откуда Изуку знает такие слова: похожим образом, кажется, называлось шоу, которое Изуку заставлял его смотреть вместе с ним вечером по субботам. В плане было всего несколько пунктов, написанных крупно, старательно ровно. И Айзава, пожалуй, был с каждым из них согласен. 1. У механиков на руках пятна от масла. Изуку говорил, что не понимает, почему на его наблюдение одна из девушек с факультета поддержки вся покраснела и поспешно выставила его из мастерской под предлогом какого-то опасного эксперимента. «Наверное, заболела», — простодушно подвел черту мальчик. Айзава покачал головой, стараясь не смеяться. 2. Они носят большие очки. Изуку еще не знал, как они называются, и иероглифы здесь были много-много раз стерты, но неумолимо написаны заново. Айзава предположил, что сын имеет в виду защитные очки — хотя кто знает, что встраивают в свои приспособления ученики Погрузчика. Изуку сидел рядом, слегка возбужденно вглядываясь в его лицо, поэтому Айзава дочитал последний, третий пункт. 3. Иногда они выглядят так, будто что-то взорвалось перед их лицом. Айзава, не удержавшись, хмыкнул. Он был уверен: Изуку уже успел запомнить, что так оно обычно и случалось. Он повернулся к Изуку, опуская ладонь на его волосы и мягко их вороша. — Хорошие наблюдения. А ты, значит, хочешь поступить на факультет поддержки, когда подрастешь? И Изуку, сияя глазами, кивнул. Айзава улыбнулся. Год назад… он не мог представить себе, что Изуку отойдет от известия о своей беспричудности, и он был рад, что ошибался. Изуку казался очень сильным и умел делать то, что обычно детям дается тяжело: корректировать мечты. Айзава в связи с этим был спокоен за его будущее — легко верилось, что этот мальчик своего не упустит. Обманывался Айзава разве что в причине такой стойкости сына. Изуку не смог бы так быстро ухватиться за что-то не-геройское в прямом смысле этого слова — если бы не видел, как за него беспокоится отец. И как виновато звучит его голос, когда он говорит с Хизаши-саном в гостиной, когда думает, что он спит. Изуку хотел верить в папино: «Героем можно быть, даже не имея разрешения геройствовать и причуды». Изуку хотел — и он нашел практический способ это осуществить. В школе Изуку не нравилось категорически — да, на уроках можно было здорово расслабиться: учиться было легко, Изуку всегда делал домашнее задание, поэтому большая часть преподавателей по крайней мере снисходительно относилась к тому, что рано или поздно Айзава на уроках засыпал. Другая часть ругалась, плевалась, но ровно до тех пор, пока не вызывала в школу его отца. Угрюмого, уставшего про-героя. Потом эти учителя только шипели, пытались сделать выговор, но Изуку знал материал. И прицепиться было не к чему. Изуку же проклинал тот день, когда решил, что жить в режиме отца будет круто. Нет, черт возьми! И учился все же делать это так же, как он — не засыпая посреди мыслительного процесса. Ну, или хотя бы диалога. Диалогов в его школьной жизни, кстати, было немало. В этом в основном и состояла причина острой нелюбви Изуку к школе. Буллинг. Как будто он сам не знал, что из-за беспричудности он никогда не станет героем. Исключительное наблюдение, спасибо! Но желавших это ему сказать в школе выстраивались длинные очереди и хотя бы раз в день Изуку с гаденькими смешками звали куда-нибудь в не очень людное место, чтобы прочитать ему лекцию о том, как он бесполезен для общества. Когда это случилось впервые, в младшей школе, — кажется, он был в третьем классе, — он испугался. Он мало общался со сверстниками, гораздо больше контактов у него было с библиотекарем Юэй, или Нэзу-сенсеем, или с учениками школы, где работал его отец. С кем угодно. Но не с людьми, с которыми он учился. Их он опасался. От вопросов о причуде, адресованных ему старшеклассниками в Юэй, было несложно уйти или деланно гордо сказать, что он беспричудный — они не смели спрашивать дальше: кто-то не хотел обидеть его, потому что не знал, как можно гордиться отсутствием причуды, кто-то все же понимал, что он может врать о своем отношении к этому. Изуку боялся говорить людям, что он беспричудный, и отец, видя его страх, качал головой с одними и теми же словами: «Только никогда не ври о том, что причуда есть. Тебе будет хуже всего, когда правда раскроется». Изуку и не думал врать — ну, до слов отца точно. А теперь он бы вообще не говорил с людьми, если бы это не было необходимо. Ему хватало периодического общения с учениками факультета поддержки — он до сих пор наблюдал, как каждый год его знакомые, кого-то он даже мог неловко назвать учителями, переходили из класса в класс, а после выпускались и находили себе место в мире, целиком крутящемся вокруг героев. В профессии, созданной их поддержать. Изуку не любил школу за то, что во все слова о его беспричудности, повторявшиеся слишком часто, с каждым разом он как будто все сильнее и сильнее… верил. Изуку слышал, как в голове гудят голоса одноклассников: «Ты же знаешь, что это правда». Он знал. С пяти лет он принимал это, понимал разумом, долгие годы настраивал себя: у него есть другие варианты. А теперь самовнушение решило с ним поиграть? Больше, чем школу, Изуку не любил, когда не мог справиться с самим собой. И решил, что даже при своей беспричудности станет тем, кто сможет драться. С примочками, которые сделает сам, со стратегией, которую ему хватит ума придумать, в отличие от многочисленных одноклассников. На третьем году средней школы к Изуку уже никто не подходил. По двум причинам: из-за того, что все боялись обжечься, или удариться током, или услышать от одноклассника свои самые грязные тайны; и из-за его взгляда, обещавшего все муки ада, когда его отрывали ото сна. В сущности, такой взгляд Изуку не так и часто отражал его реальное состояние — все чаще Айзава просто, ну. Честно желал кое-чего нехорошего тем, кто в очередной раз звал его, чтобы накормить порцией поучений. А Изуку взял за правило: дизморалить оппонента исключительно своими нехитрыми изобретениями и тем, что они оставляют в свои браузерах (честно — он бы хотел забыть многое из того, что там видел), и никогда — очевидным знанием, что, скорее всего, никто из тех, кто пытался его вербально унизить, тоже героем не станет. Не хватит оценок, уверенности, реальной силы, чтобы поступить в геройскую школу, получить лицензию и доучиться. Он понимал: это тяжелая правда жизни, и не все школьники смогут смириться с этим, если он донесет до них степень реальности такого хода событий. А он все же хотел стать героем. Айзава кивал на подобные мысли, которыми почти всегда заканчивал рассказ о прошедшем дне в школе Изуку, и Изуку чудилась в этом кивке гордость отца. Изуку расслаблялся. В конце этого года Изуку ждали вступительные экзамены факультета поддержки Юэй. Он знал, что обычно на них дают, Хизаши-сан — второй отец или станет им, когда первый решится с Изуку об этом поговорить и позволит ему наконец-то просто уже переехать, а не ночевать каждый раз на новом месте — втихаря приносил ему уже несколько лет сканы заданий, чтобы Изуку решал не только типичную матчасть, но и то, что ему полагалось знать как будущему механику, и в свои золотые годы, когда еще был маленьким, полным энергии ребенком, смотивировал тут и там усложнить, углубить задания и вопросы в экзаменах для факультета поддержки. И сделать экзамен для поступления в класс героев не только проверяющим усиляющие причуды. Но это потом, это уже не совсем будучи наивным весенним дитя, это было, когда он так много общался с одним студентом техподдержки, что через него познакомился с некоторыми учениками классов общего обучения. С действительно крутыми, сильными причудами! Мысли о том, чем можно было бы оснастить костюм, какое оборудование можно было бы выдать им как героям, с ноги выбили продолжение и не собиравшегося резко обрываться разговора. Они не учились в геройских классах. Вот и все. В Юэй преподавали профессиональные герои — каждый с совершенно особенной причудой, навыками, отточенными годами практики, мозгами, работающими на использование уже имеющихся ресурсов. Они смогли бы поломать достаточное количество роботов. И если отмотать им лет десять назад, большая их часть тоже смогла бы. Вот поэтому и не видели, что не все крутые геройские причуды включают пробивную мощь. В тот год Изуку достиг пика своей общительности и больше ни в один год столько контактов с живыми людьми не имел. Все. Зато благодаря его энергичности и искреннему возмущению на геройский курс стали поступать люди, на причуды которых Изуку так и облизывался: ребятам с причудами усиления нужны были так или иначе примерно одни и те же обновления в духе обезопасить тело от повреждений, что-то накопить, где-то усилить, когда причуда касалась только, например, рук. Но когда попадались причуды, которые можно направить только на человека — становилось интереснее. Обычно в такие моменты Изуку открывал Тетрадь. — Здравствуйте! — сказал Изуку, спуская сегодня совсем тонкий рюкзак с плеч. Помещение, в которое он зашел, освещалось только большой картинкой прямого эфира нынешнего экзамена на факультет героев. Изуку поспешно раскланялся с учителями, которые встречались ему на пути, и наконец опустился на свободное место рядом с отцом — с другой стороны от него, на обычном расстоянии, закинув ноги на стол, сидел Сущий Мик. Он подмигнул ему, когда Изуку задержал на нем взгляд. Изуку улыбнулся немного устало и приветственно кивнул. — Привет, пап. Есть кто-нибудь интересный? Он только что написал экзамен на факультет технической поддержки Юэй и вчера специально лег пораньше — ну, то есть в основном отец заставил. Даже больше — Хизаши-сан с молчаливой, угрюмой и тяжелой поддержкой папы. Поэтому он был почти бодрячком, только тесты все же немного вымотали. Отец повел головой, отвлекаясь от экрана и пристально вглядываясь в его лицо. Ответил: — Сложно сказать. Дети с сильными причудами приходят каждый год. По крайней мере здесь есть невидимая девушка, которая абсолютно непонятно как зарабатывает очки на уничтожении роботов, и мальчишка, которого явно лучше не злить. — Айзава сомкнул губы, и Изуку перевел взгляд на экран, замечая знакомую блондинистую макушку с волосами в прическе «ежик» и злым взглядом. Бакуго вырос, но изменились, кажется, только его габариты и степень раздражительности. Когда в последний раз они виделись, он иногда улыбался. — Ты про него? — уточнил Изуку. Отец кивнул, и Айзава-младший глухо хмыкнул. — Думаю, он сам замечательно разозлится, — поделился он своими мыслями. И был уверен: в последовавшем коротком всеобщем молчании он услышал согласие многих преподавателей. — А кто сейчас ведет по очкам? — Точно, — оживился отец, — ты еще не видел систему начисления баллов этого года. В экзамене участвуют несколько начинающих героев — их нужно найти и обезвредить с минимальными повреждениями. Им разрешили использовать причуды для сопротивления, и здесь есть парень, — отец перевел взгляд на монитор компьютера перед собой, откуда можно было регулировать направление камер на площадке, показал фиолетововолосого подростка — невероятно расслабленно говорящего с одним из таких героев-экзаменаторов, кажется. Изуку заинтересовался особенно, когда этот герой просто лег перед ним на пол и, кажется, даже глаза закрыл; грудь его стала подниматься размеренно. Айзава пояснил: — Кажется, суть его причуды в контроле. Он единственный из тех, кто обезвреживает героев, в тройке лидеров. — Отец снова откинулся на прямую спинку сиденья — энергия, проснувшаяся в нем при рассказе, появилась стремительно и так же стремительно теперь его покидала. Он сказал: — Он третий, до него — тот взрывной мальчишка и Иида Тенья. — Отец указал на появившуюся на экране серебристо-синюю молнию. — Причуда типа ускорение? — спросил Изуку. Ему было известно, что про, носящие фамилию Иида, потомственные герои с причудами, как-то связанными с механизмами в их телах. Герой Ингениум, один из популярных героев на данный момент, тоже был из семьи Иида и имел причуду того же типа. Отец просто кивнул. Оставшуюся часть трансляции смотрели молча. В первый учебный день в Юэй ярко светило солнышко — и заставляло Изуку под смешки новых одноклассников со злобным шипением закрываться в подсобке, чтобы поспать. Сегодня был легкий день, короткий, так что основная масса первокурсников факультета поддержки после уроков дружненько собралась опробовать мастерскую. И по пути шептались: Изуку — мрачный, мрачный от недосыпа, с новыми мешками под глазами, уставший, но горящий взглядом Изуку — пошел вместе с ними, пусть и в отдалении. На знакомстве с классом большинству он не показался тем, кто предпочтет сну работу в толпе механиков. Ну, а Изуку готов был сказать несколько вещей. Первая: восемь человек еще не толпа, а механиков, поступивших по одному с ним экзамену, и подавно. Вторая: боги. Он учится в Юэй. Наконец-то учится в Юэй, и да, он хочет поработать хотя бы в той общественной мастерской — до этого Нэзу, улыбаясь и фыркая, не разрешал ему, потому что: «Аппетит испортишь, Изуку-кун». Изуку был с ним согласен: он бы испортил. И сейчас этот аппетит накопился, не давая покоя. Боги, да, он был там, да, помогал, да, наблюдал за чужой работой. Он знал, какое там есть оборудование, где лежат инструменты и где находится та самая подсобка — темная, тесная, с кроватью и кулером с водой. Но он здесь еще не работал. И не спал — чертово солнце, вошедшее в зенит. Когда его разбудили, он кинул взгляд на часы в телефоне — всего час поспал. Ну, он уже гораздо лучше себя чувствовал и солнце в распахнутую настежь дверь практически не светило. Облака набежали? Будет дождь? Изуку не любил возвращаться домой под дождем. Даже с отцом: сырость выводила его из себя. На кушетке рядом с ним обнаружилась девушка — та самая, по всем трем пунктам детского плана: с пятнами масла и сажи на плечах, в занятных защитных очках, сдвинутых к затылку, с подпаленными кончиками розовых кудряшек и взглядом шальным и ярким. Изуку почти улыбнулся — так чувствовался в ней механик. Хацуме Мэй вроде бы. Она показалась ему правда крутой на представлении, пусть он и хотел убить солнце в тот момент. Она широко улыбнулась ему. — Привет! Солнце заслонили тучи, час прошел, из-за взрыва одной из моих будущих деток все разбежались. Предлагаю выпить чаю и познакомиться. — Она первой протянула ладонь и, когда он за нее ухватился, потянула на себя, решительно помогая подняться. Да, после этого Изуку не уснет обратно. — Хацуме Мэй, — повторно представилась она, немного крепче пожимая его ладонь. Изуку кивнул. — Айзава Изуку, — представился он. Он посмотрел внимательнее за дверь и увидел, как на пол тонким слоем оседает сизый дым. — Твои работы часто взрываются? Метод проб и ошибок? Казалось, улыбка ее стала еще шире, когда она энергично кивнула. — Мои детки все равно всех обставят, — уверенно заявила она. — Ты черный пьешь? Зеленого нет, не люблю его. Изуку пожал плечами. — Где есть кофеин — все мне. Хацуме рассмеялась. Изуку этот смех понравился. Изуку вообще сегодня понравилось — потому что никому с факультета поддержки не была интересна его причуда. Его даже не боялись толком, несмотря на убийственный взгляд — убийственные мотивы были адресованы солнцу, но все же, — и это тоже кое-что значило. Изуку думал, что в этом классе он сможет учиться с полноценным удовольствием. Наконец-то. Изуку часто ходил в класс отца. На переменах — в одну из них папа познакомил его с Шинсо, и они заболтались до самого звонка с обеда, Шинсо не успел поесть, Изуку — поспать, и Айзава убежал, пообещав дать свои контакты на следующей перемене. Шинсо ему понравился — и их рассуждение о кофе, том, что в сладком кофе заставляет проснуться — сахар или все же кофеин, бесконечные байки о том, как они, не спавши два дня, что-то путали, кого-то пугали до смерти. Шинсо оказался сильно более спокойным даже в дни крайнего недосыпа, судя по его рассказам, и тоже в средней школе был объектом травли. Изуку приподнял брови, когда Шинсо сказал: «Говорили, что моя причуда просто создана для злодея». И нахмурился со словами: — Злодея определяет не причуда, а выбранный способ ее использовать. Причуды крутые, твоя — жутко интересная и мечта механика, которому потом надо будет тебя защитить. С точки зрения маркетинга эту фразу понять можно: твою причуду будет сложно продать как истинно геройскую. Но есть множество про, которые специально окружают свой образ тайной и мраком. Я думаю, тебе идет твоя причуда и пойдет быть героем. — Изуку поднял на Шинсо взгляд. — Будешь пафосно лавировать контролем, и честное слово — ни один человек не скажет, что твоя причуда «создана для злодея». — Изуку проговорил последние слова полуиздевательски и в довершение фыркнул, показывая, что он думает об интеллектуальных способностях тех, кто так говорил. Шинсо ухмыльнулся. — А ты злой, да? — Да что-то не выспался, — ответил Изуку, мило улыбнувшись. Они посмеялись. Иногда на переменах Изуку приходил искать отца. Открывая дверь, в лучшем расположении духа — с ноги, заглядывал внутрь, чтобы увидеть пустую стойку, заходил внутрь и обращался к юным героям: — Вы не знаете, где сейчас ваш сенсей? Шинсо часто спал в это время — и никакой Изуку не был для него тем, от одного звучания голоса кого он бы сейчас проснулся. Изуку понимал: он и на голос отца не поднимался, только на стандартный сигнал тревоги. — Да ты же гребанный Деку, — задумчиво, несмотря на формулировку, произнес однажды Бакуго — стоял тогда в первых рядах, подошел, присмотрелся. — Ты в В-классе? — задал… относительно ожидаемый вопрос. Изуку хмыкнул. Энергия тогда вся в трубочку свернулась, какая была, и он приготовился обороняться, если потребуется. — Я в классе поддержки, — ответил он. Благо большая часть класса А продолжала болтать в небольших группках, только несколько людей наблюдали за разворачивавшимся разговором. Бакуго перестал выглядеть задумчивым — стал вполне обыкновенно злым, но каким-то спокойным. Проницательным? Взгляд его резал, когда он сказал: — Я не буду спрашивать, — словно откинул в сторону планшет с информацией о злодеях, совершивших нападение с задержанием заложников: мол, мне все равно это ничем не поможет, так что давайте просто уже действовать. — Давно не виделись. Изуку не позволил плечам расслабиться и кивнул. — Давно. Уже… больше десяти лет. Столько же, сколько прошло со смерти мамы. — Прости, — мгновенно откликнулся Бакуго, и у одного из следивших за ними будущих героев, красноволосого парня с игольчатой прической, ощутимо отвисла челюсть на этом моменте. Бакуго тем временем, кажется, решил, что на этом разговора хватит, полуоборачиваясь и взмахивая кистью. — Стиратель хотел найти Сущего Мика и сказал, что после будет в учительской. И чтобы если какой-то ученик спросит, — он усмехнулся, — пусть ждет его там. Пока. И ушел. Спокойный Бакуго, почти не ругающийся, ничего не взрывающий и не унижающий его, был немного слишком для нервов Изуку. Он понятливо кивнул и, развернувшись к двери, вышел, сразу за ней чувствуя, как все внутри становится ватным. Он почему-то думал, что Бакуго его не узнает — это было логично. С другой стороны: он же сам узнал его в день экзамена. Изуку вышел и не заметил, как пристально на него смотрела пара глаз — разного цвета в одном взгляде. Шото Тодороки… заинтересовался тем, кто заставил Бакуго извиниться. Иногда Изуку заходил во время уроков. Порой заставал Мика — один раз он опирался обоими локтями на кафедру, что-то буквально на пальцах — считая и вообще активно жестикулируя в своей скованной позе — объясняя классу. Передняя дверь, как раз рядом со столом учителя, тихо отодвинулась, пропуская внутрь вихрастую зеленую макушку. Изуку ужасно устал и явно не хотел говорить, так что Хизаши улыбнулся и потянулся за своим портфелем, спрашивая: — Ты за обедом? Макушка кивнула, и про-герой подошел, спускаясь с кафедры, на ходу вынимая из сумки небольшую коробочку и следом за ней — серебрящийся на солнце термос. Изуку благодарно кивнул ему, уходя так же тихо, как вошел. Странности продолжались, когда он заставал на месте ожидаемо Айзаву. В один из таких дней дверь отодвинулась шустро, с мгновенным шумом и гробовой тишиной в следующую же секунду. — Пап, — позвал Изуку, почти и не заглядывая: отец все равно смотрел на него из-за кафедры, — можно тебя на секунду? Айзава вздохнул и, отряхнув руки от мела, сказал классу: — Когда вернусь, кто-то из вас пойдет к доске. Подготовьтесь, — и вышел за Изуку, закрывая дверь. Сын выглядел возбужденным и явно не из-за кофе — его он банально столько не пил и энергетиков сторонился. Айзава заинтересовался. — Отпусти Тодороки до следующего урока, — взмолился Изуку. Айзава поднял брови: ему не надо было спрашивать, он знал, Изуку прекрасно понимает, что тут нужны пояснения. — У нас сегодня дедлайн в конце дня, инструмент, который не должен подвергаться воздействию низких температур. Даже экстремально низких, как защита от воздействия причуд типа причуды Тодороки, — объяснил Изуку. — На перемене не хватит времени, а у нас потом — его же на исправить последние огрехи. Пожалуйста! — Он поднял ладони в молитвенном жесте. Айзава молчал, обдумывая. Работа на этом уроке и правда не была слишком важна для Тодороки — оценок у него было достаточно, да и наверняка он ее уже выполнил, мелкий гений. Старательный гений — Айзава о том, откуда берутся его знания и скорость не обманывался. Поэтому большую часть того времени, в течение которого он «обдумывал» просьбу сына, он просто смотрел на Изуку. Приемный сын изменился. Стал чаще отсыпаться, выбирал бодрствование в школе и, возможно, домашку там же, выглядел вполне счастливым на обучении в Юэй. Айзава предполагал, что новые одноклассники добры к нему, так что как бы Изуку ни отвык разговаривать с людьми, сейчас он явно возвращался на свою общительную орбиту. Медленно и постепенно. Он все так же ходил по всей школе, словно находился дома и здесь было три комнаты, а не три корпуса, и иногда улыбался не только ради того, чтобы подчеркнуть издевательскую интонацию. И знакомых у него оказалось много — Айзава мог ожидать, но. Про-герой вспоминал, как осторожно интересовался у него Изуку тот самый Тодороки, о котором теперь спрашивал сын, и сделал вывод, что они еще даже не общались. Что заставило его сына посреди дня сорваться вызывать с урока студента геройского курса, с которым он и парой слов не перекидывался? Айзава вернулся в класс, вызывая наружу Тодороки и оборачиваясь к Изуку, пока тот шел. — Но вечером ты мне все расскажешь. — Изуку с готовностью закивал. — Тодороки, ты не против пройтись с Изуку до мастерских факультета поддержки? Они просят помочь проверить изобретение причудой льда. Тодороки с тусклым, почти неощутимым, но все же замешательством взглянул на Изуку, бывшего ниже него на полголовы. На этот раз он обратился к нему с умоляющим жестом, но только одной руки, будто все же вспомнил о совести. — На этот урок и, может быть, перемену. Мы накормим-напоим, если будет нужно! — пообещал Изуку. Айзава все-таки задумался: а точно ли сын не выпил несколько энергетиков… или слишком сладкий кофе? Но Тодороки посмотрел на Айзаву и, получив его кивок, обернулся обратно к Изуку, говоря: — Идем. И подростков от Айзавы как ветром сдуло. Он только покачал головой, заходя обратно в класс. — Ашидо! — позвал он. Названная притихла, очень надеясь, что ее не вызовут. — Не сиди, к доске, — уточнил Айзава. — Айзава Изуку, — протянул ладонь Изуку прямо на ходу — они спешно шагали в сторону мастерских, о которых Шото пока только слышал. Он пожал руку. — Тодороки Шото. Айзава — как Стиратель? Изуку кивнул, кривовато улыбнувшись. — Он мой отец. Шото кивнул, замолкнув. Это было самым информативным высказыванием, которое он услышал за всю неделю расспросов об этом парне. Имя — да, прозвище назвал сам Бакуго, но фамилию? То, почему Шинсо послал его с его расспросами к их классному руководителю? А как все оказалось просто. С утра кофе готовил Изуку. Очень редко — Айзава, частенько в дни, когда отец вспоминал о совести и оставлял Хизаши ночевать в их доме неделями, — Мик, но обычно, всегда — когда им обоим нужно было рано утром в школу, все-таки Изуку. За столько лет у него даже стало прилично получаться. Сегодня отец уснул практически в обнимку со стопкой тестов 1А. Последний лист лежал как-то особенно близко, словно после него-то отец и отключился, перестав отгонять сон. Изуку собрал работы, убрал их на стол, как-то так, чтобы отец завтра обязательно заметил, немного изменил позу папы, чтобы с утра у него не так все болело, накрыл его одеялом и осмотрелся. И тогда-то заметил несколько эссе — по сравнению с пачкой тестов лежавших жалкой стопочкой. Семестр кончался — наверное, папа взял, чтобы поставить несколько дополнительных оценок. Или это самые последние долги — Изуку может ошибаться, но он видел на прошлой неделе, как отец разбирал такие же исписанные листы. Он подошел, всматриваясь. Ну, с этим он мог помочь. Уже случалось, что отец засыпал во время проверки заданий, и Изуку знал, что для них обоих значит заснуть. Это же не просто так — это от большой усталости. И разбудить его почти сразу означало, что он тот же самый час будет цедить кофе и смотреть на эссе пустым взглядом — а после кофе еще и не заснет ночью. Ну нет. — Утро, — сказал Изуку, заметив, как уже сейчас — утром — отец показался в дверях в мятой серой футболке и спортивных штанах. Он разминал плечи, и Изуку невесомо улыбнулся. Кофе уже сварился, и он позвал отца внутрь, — садись, сейчас разолью. Какие-то предпочтения по поводу добавок? Обычно нет, но он всегда спрашивал — мало ли. Ему иногда нравилось добавлять сливки, папа изредка пил кофе с корицей и выглядел невероятно довольным. Но сегодня он покачал головой и молча опустился за стол. — Скоро годовщина смерти Мидории-сан, — подал голос из-за его спины папа. И Изуку сказал себе, что ему все-таки не показалось, что отец о чем-то переживает. Тема смерти его мамы… была немного больной. Для Изуку в большей степени, но отец с ним как-то внезапно эмоционально совпал после того раза, когда он несколько месяцев не мог уснуть без того, чтобы не поговорить с Хизаши о том, что ему сделать, чтобы Изуку снова стал обычным радостным ребенком, чтобы перестал бояться своей беспричудности, без вопросов о том, ненавидит ли он его и как ему стоит себя вести. Изуку думал, что в те моменты отец даже не крутил в руках длинные волосы Сущего Мика — он привык думать, что это признак покоя. Он всегда беспокоился, когда касался в разговоре тем о тех временах. Изуку вернулся к столу с двумя большими кружками дымящегося кофе и, поставив отцовскую напротив него, опустился за стол, притягивая сахарницу. Сосредоточенно посмотрел на отца. Спокойно посмотрел. К этому моменту он уже успел несколько раз пройтись из школы в компании Каччана, который все же расспросил по поводу его жизни после смерти мамы и беспричудности, о которой от кого-то прознал. И если Кацуки искренне сочувствовал и говорил непривычно спокойно, долго не останавливаясь на теме, то Изуку решил, что пришла пора отпустить. Это было давно. С тех пор все изменилось. И они с отцом по крайней мере дважды в год навещали ее могилу — в такую, как скорая, годовщину того теракта и в ее день рождения. В этом году ей было бы… сорок два? Правда пора. Отец положил руки на чашку и посмотрел на него тяжело. Изуку не мог понять, что он от него хочет, но, кажется, чтобы он говорил. И он сказал: — Мы навестим ее могилу, как обычно. Или у тебя дела? Что-то с про-геройской работой? Я могу сходить один. Он отпил несколько глотков кофе, продолжая смотреть на отца. Тот явно в чем-то сомневался. — Нет, я схожу — после стольких лет все знают, в какие дни меня лучше не вызывать на задания. Просто тебе уже шестнадцать, — он поднял взгляд, — не хочешь снова взять фамилию мамы? Изуку почувствовал, как дергаются в улыбке его губы, поняв причину сомнений отца. Он не мог опустить уголки, как бы сильно ни старался. — Пап, — позвал он. Айзава все еще смотрел тяжело — и не только из-за того, что, как и почти всегда, не выспался. Изуку перестал пытаться сдержать улыбку, — ты мой отец. Мне нет особой разницы, носить мамину фамилию или твою, но сейчас мы живем в одном доме. И, — он откинулся на спинку стула, скрестив руки на груди. Это был подходящий момент, — я надеюсь, что когда-нибудь сюда переедет Хизаши. Айзава вскинул брови, пытаясь еще слегка сонным сознанием уловить, какая связь между его фамилией, домом и Хизаши. Но когда понял, смог только тупо спросить: — Значит, ты не против? — Мне очень нравится Хизаши, — поделился Изуку. Хизаши нравился ему с самого детства — да, громкий, да, порой энергичнее самого еще маленького Изуку, но заботившийся о них обоих Хизаши. — Если он будет Айзавой — я вообще буду в восторге. Он преувеличивал степень своего максимально возможного эмоционального подъема, и Айзава это заметил. Он мягко улыбнулся в ответ, поднимая кружку к губам. — Ты так вырос. — Ужасно сентиментально звучит. — Я жду, когда ты представишь мне своего избранника или избранницу, кстати. Как-то долго ты входишь в колею старшеклассника. — Герой невозмутимо отпил из кружки горький — Изуку пил с сахаром, Изуку знал, о чем говорил — кофе, когда Изуку на его слова весь сжался — он кончиков губ до плеч. Пробурчал: — Мне еще даже никто не нравится. — Это-то как раз понятно, — отбрил Айзава. Изуку ощетинился. — Я тебе подсыплю в кофе веселящих пилюль. Айзава хмыкнул, глядя на сына пристально, ставя ополовиненную кружку на стол. — И запустишь цепную реакцию, — напомнил он. И вздохнул. Снова улыбнулся — не так мелко, легче и больше. — Я рад, что ты мой сын, ладно? Изуку фыркнул. — И я рад.