x x x
У любого артиста есть свои приоритеты, когда дело касается каких-то премий и награждений, и эти приоритеты могут сводиться к простому «спасибо, что проголосовали» по видео-обращению, какое частенько записывает Пак, когда не имеет никакого интереса появляться на мероприятии. А бывает, когда даже отсутствие гарантии в победе не может воспрепятствовать явке на премию, особенно, когда эта самая главная премия страны, когда ещё одна победа и можно праздновать юбилей по наградам. Конечно, Чимин со всем свойственным ему перфекционизмом готовился к своему выступлению, более того, он рвался рано утром ещё раз прогнать номер, чтобы наверняка, но менеджер тут же его осадил, заставляя сесть за свой завтрак-чемпиона. В Чимине не так много духа соперничества, сколько желания сделать всё идеально, и его идеально заключается в том, что идеальнее его идеального просто не может и не должно быть. И когда появляется кто-то, кто готов занять эту самую нишу первым, Пак готов потягаться. Не потому, что завидует, не потому, что считает себя лучше (он и так знает, что мало кто будет равен ему), скорее, глубоко внутри он ощущает, что не до конца постарался, не выложился на все сто, и вот поэтому в спину ему не просто дышат, а подталкивают. А Чимин любит бежать один, любит, когда забег принадлежит только ему. Ковровая дорожка — сущего рода формальность, улыбнуться, помахать ручкой, поболтать с интервьюерами, бросить немного мнимой пыли насчёт выступления, подогревая интерес, ответить такими же формальными комплиментами и отправиться в зал, дабы занять своё место. Кажется, всё просто и проходили сотню раз, уже выученный алгоритм и ничто, ничто не может пойти не так. На Чимине идеально сидящий красный костюм, что-то между отборным вином и лицом, вечно недовольных его успехом завистников, — он любит детали, он знает, что чертовски хорош собой, и готов подметить это в каждой мелочи, начиная цельным костюмом, заканчивая укладкой и аксессуарами. Он уже предвкушает, как его образ разлетится по сети, как успеет пробежать по утренним новостям, ведь грех такого красавца не показать повторно на всю страну! Взять краткое интервью решился молодой начинающий актёр, Пак забудет имя сразу, как сделает несколько шагов в сторону от ковровой дорожки, но личико у паренька приятное, и это ли не повод, чтобы пофлиртовать и вогнать в краску юношу? Хотя, будет большущей и гнусной ложью утверждать, что Чимин не готов флиртовать просто так, потому что у него так выпало настроение. — И в качестве завершения я, как и многие наши зрители, хотел бы поинтересоваться, как вам дебютировавший в этом году Чон Чонгук? — стоило только расслабиться молодому человеку, откинуть волосы назад и надеть мысленно авиаторы, чтобы сбавить темп, как ему тут же напомнили о марафоне. — Каково это спустя такое количество времени после собственного дебюта ощутить настоящую конкуренцию? У Чимина даже как-то пропадает желание флиртовать, но тут же возникает его сестра, что отвечает за язвительность. А этот парнишка далеко пойдёт, и не только миленьким личиком, — начать так деликатно, чтобы в конце обрушить не самое приемлемое для интервью ковровой дорожки, умело, тонко, Пак одобряет. Всё, кроме вот этого выражения: «настоящая конкуренция». Смешно, но блондин не смеётся. Не имеет значения, а скулы-то напрягаются, и линия губ выпрямляется в ровную струну. Ответ должен быть не просто красивым, он должен быть идеальным, настолько, чтобы у мальчишки рот раскрылся и не закрылся после. — Чтобы представлять из себя конкуренцию, нужно иметь хоть какие-то зачатки для опережения, а для этого необходимо проделать ничуть не меньшую работу над собственным ростом, чем тот, кому ты навязываешься в конкуренты, — лёгкая улыбка с едва заметной усмешкой, залегающей в уголке рта. — Сонбэ-ним так говорит, потому что очень ревнует таких же любителей Растишки, как и он сам, — рот раскрывается и с превеликой перспективой остаться в том же положении, вот только раскрывается рот вовсе не начинающего актёра, а Чимина. В расстёгнутой до середины груди чёрно-белой рубашке, облачённый в атласный костюм цвета бордо, Чон Чонгук будто бы специально проходил не мимо, а сделал привал возле того самого, с кем его стали сравнивать, стоило его карьере только разминуться перед началом. Брюнет всем своим видом показывает, что готов хоть здесь и сейчас выступить, пусть если и не для фанатов, то для него, что не считает его за конкурента. А Пак считает, просто боится признать. Он чувствует конкуренцию, рвение, он видит этот дух соперничества, что вкупе со страстью к искусству, двигает юного артиста покорять всё большее количество вершин. Чимин видит в нём все изъяны своего идеального, то, чего нет в нём самом, а кто такому обрадуется? — Ты когда успел перейти с детского питания на Растишку? — грубо, жёстко, может даже и низко, но Пак не гордый, всегда был падок на каблуки и не стеснялся их носить. — Сонбэ-ним, шутить насчёт возраста — это чертовски низко с вашей стороны, — ему смешно, конечно, и вон тому мальчишке, что прикрывается своей картонкой с вопросами, смешно, но Чимину совершенно не смешно. Сделал, но не съел. Ковровая дорожка — полбеды, какие казусы там только не случаются, да и интервью там не особо значительное. Случилась словесная перепалка, да, но бывает, Пак уверен, что своим выступлением он сможет затмить произошедший небольшой инцидент, участником которого он совершенно не хотел быть, но Чон лично решил вставить свои несколько вон. Он занял своё укромное местечко за столиком в зрительском зале, открытие вот-вот должно было начаться, но его спокойному пребыванию на своём месте суждено было подойти к концу. Хотя бы потому, что прошлый сосед, который по рассадке должен был сидеть рядом, решил поменяться. Поменяться с кем именно? Чимин узнал по уже знакомому голосу и тому самому костюму, в котором можно сразу и на сцену. Ещё и в цвет чиминова. Будь они знакомы лично намного раньше, вполне возможно, что перепалка дошла бы и до их костюмов. А ведь в ближайшем радиусе ни одного в красном, они вдвоём как одно сплошное пятно для теле-камер. Блондин любит быть заметным, но едва ли он мог пожелать сегодняшним утром быть схваченным в объектив на пару с тем самым, что «восходящая звезда». — Растишка, значит, — сквозь едва приоткрытые губы обращается к юноше Пак, не отрывая своего взгляда от сцены. — Сонбэ-ним, я ценю ваши старания, но против природы и генетики не попрёшь, какие-то вещи в нашей жизни стоит просто принять, — а в голосе одна невинность и ни капли издёвки. Чимин никогда не питал большой любви к детям, особенно к тем, что отличаются разницей в год-два.x x x
Чонгуку даже интересно, что за впечатление он произвёл на старшего, когда они столкнулись на премии буквально нос к носу. Он предполагает, что думал о нём Пак, когда чоново лицо только-только появилось на таблоидах и новостных выпусках, его даже забавляла реакция знаменитого на всю Корею Пак Чимина, который всегда находил, что ответить жалким копиям, но так тщательно и тактично обходил обсуждение брюнета. Это льстило и не могло не вызывать улыбку, а подпитывала её всегда упёртость Пака. Ему нисколько не льстит, когда Чимин теряет былую уверенность в себе, напротив, ему нравится подпитывать её, вместе с тем, давая осознать старшему её границы. Чонгук сам знает, сколько ему предстоит преодолеть и какой масштаб работы необходимо проделать, но едва ли ему придётся по вкусу, если его хён опустит в отчаянии руки и прекратит работу над собой. И, конечно же, он любит румянец на щеках блондина, этот контраст вкупе с опущенным в смущении взглядом не может не радовать глаз Чонгука, вот только из личных соображений он предпочитает сохранять эту картину, живописцем которой сам и является, при себе и для себя, обделяя во всех правах на неё публику. — Мы перекинулись парочкой шуточек, — отвечает на вопрос ведущей младший. — Я могу себе представить, — девушка широко улыбается и заговорщически поглядывает на публику, что давно сконцентрировала своё внимание на молодых людях в костюмах. — Но не могли бы вы прояснить один момент, так, чисто между нами… — Помимо нас тут целая студия людей и телезрители, — Пак с усмешкой кивает головой в сторону зрительского зала, — смотря что ты хочешь прояснить. — Сразу после премии вы были вдвоём замечены у твоего новенького порше, Чимин… — как бы невзначай вбрасывает Ли Черин, прекрасно зная, в каких случаях стоит сразу и по делу, а когда можно и растянуть удовольствие. Чонгук знает, как Пак не любит краснеть, находит это чертовски очаровательным, но сам краснеть нисколько не любит. Не потому, что это как-то искажает его лицо, а потому что каждый раз, когда его вынуждают краснеть, ему припоминают то, за что ему неловко. А Чонгук привык держать себя молодцом. Неловко — это не стыдно, что уже спасает его ситуацию, кроме этого, от того неловко остались приятные воспоминания, и Чон считает, что ему искренне повезло оказаться именно в том неловком положении, в котором он прибывал после той самой премии. Только подробности обстоятельств, естественно, не для ушей общественности. — Мы неплохо сошлись на чувстве юмора и Чонгук решил дорасказать анекдот, который начал, пока мы сидели на премии, — выручает его Чимин, не оставаясь в долгу и невозмутимо пожимая плечами. — Знали бы вы, как он рассказывает, с языка срывать совесть не позволяет, — а здесь Чон вряд ли ответит благодарностью, вообще далеко от «спасибо». С языка, конечно. А публике только в радость, да и только ленивый не станет читать между строк, где Пак Чимин уже ярко-красным цветом вырисовывает и даже подписывает к большому сожалению брюнета.x x x
Чонгуку всего двадцать два, он никогда не баловался алкогольными напитками и не рвался до них, с трудом учился принимать аперитив и не отказываться. Непьющий молодой человек, следящий за своей формой, музыкант и человек сотен хобби — казалось бы, выдержка у него железная, но это пока дело не касается спора. Спорить Чон не любит, готов сразу принять позицию оппонента, пусть даже если ему в спину будут кричать: «Слился!», всё готов стерпеть, пока его не берут на слабо. Он всю премию наблюдал, как его старший сосед периодически подливал себе в бокал шампанское и подзывал обслуживающий персонал за новой бутылочкой, эта периодичность учащалась настолько, что вот-вот мог наступить момент, когда блондину наскучит пить одному. И он настал, к глубокому сожалению брюнета. — Мелкий, а слабо выпить бутылку шампанского быстрее меня? — Чимина не шатает, хотя в нём, как минимум, уже было две, и на радость его репутации сам он уже своё отвыступал. — Сонбэ, прекратите, иначе вы так и не дойдёте до дома, — полушепотом успокаивает его Чон. — Зачем мне идти домой, когда у меня есть машина? Глупости какие-то говоришь, — Пак ещё подливает себе. То ли это защитная реакция после проигрыша в главной мужской номинации, то ли это Чонгук так скрашивает его общество, но по старшему видно, что есть желание огромное напиться, просто напиться. — А выпить-то тебе, мелкий, всё-таки слабо, — с хитринкой в полуприкрытых глазах смотрит на победителя, а тот от одного взгляда начинает себя чувствовать неуютно. Потому что не имеет ни малейшей гарантии, за кем после этого турнира придётся присматривать. — Сонбэ, я просто не хочу забирать у вас последнюю награду, — язвит, потому что может, а не потому, что верит своим словам. — Язык твой, Гук-и, — враг твой, — откидывается на спинку маленького трёхместного диванчика, что оставили в полное распоряжение им двоим, — сла-а-бо! — Чимин нарочно тянет так, как никогда ещё не тянул ноту в выступлении, потому что Чонгук сам себя выдал, выдал, что легко поведётся, а Чимин не может не урвать эту возможность. Блондину не важно, выиграет на сей раз он или нет, если он уломает Чонгука, значит тот — Ты доигрался, Пак, — он отворачивает манжеты рубашки, придвигает ближе пустующий всю премию бокал и начинает партию. — Правильно, долой формальности, Гук-и! — а Чимин радостно хлопает в ладоши и придвигается ближе уже в ожидании начала отсчёта. Шаткой походкой выходят через чёрный вход, младший не сразу понимает, кто кого придерживает, но собственные заплетающиеся ноги говорят о том, что всё-таки ведут его. Холодный воздух опаляет лёгкие, проникая внутрь через широко открытый рот. Чонгук не помнит, когда столько пил, точнее, не помнит, чтобы когда-либо в своей жизни представлял, что может выпить такое количество. Он бы простоял так, откинув голову назад и пустым взглядом прямо в ночное небо, где за серой дымкой наверняка скрываются звёзды, которые тот бы принялся считать, если бы его не толкнули в спину прямо к машине. Точно, он пил с Пак Чимином, с той самой легендой, которую ему каким-то образом в этом году, в своём первом официальном году в шоу-бизнесе удалось обойти, с Пак Чимином, что в карман за словом не полезет, чьё выступление всегда идеально и выглядит как сущее пособие и эталон для любого артиста, на которого Чонгук, признаться честно, готов всегда был ровняться, чей голос ангелом раздаётся сквозь колонки и оседает будоражащим шепотом где-то внутри. Сейчас именно этот Пак Чимин, что-то ворча себе под нос и поправляя свой помятый за несколько часов премии пиджак, усаживал его, Чон Чонгука, выдвинутого так сразу в «восходящие звёзды», от чего вроде бы и приятно, а вроде бы как-то неуютно, на переднее сидение своей машины. — Мелкий, шампанское пьют через рот, а не через то место, куда ты себе его наливал, — пристёгивает его ремнём безопасности. — Адрес свой хоть помнишь? Точно, он же на последнем, финальном круге пролил на себя все остатки алкоголя, поэтому в районе паха было так влажно. — Кто здесь ещё мелкий? — звучит недовольно, в принципе, так и есть. Его дразнили, взяли на слабо, за себя он в этом вопросе никогда не ручался, а сейчас ещё и обзывают. Чонгук мальчик может и скромный моментами и приуменьшает свои старания, но точно знает, что мелким он может быть только по возрасту. — Угораздило меня же, — вздыхает Пак, садясь за руль, а между тем пробегает изучающим взглядом по пассажиру, и старшему становится вполне понятно подобное возмущение. — Ну, ошибся, — Чимин будет не Чимин, если даже в такой ситуации не отпустит колкость, — мелкий здесь явно не твой товарищ. А Чонгук не сразу понимает, о каком товарище идёт речь, и лишь после того, как собственный взгляд возвращается к влажному от пролитого шампанского места, где помимо прочих ощущений ткань так и натирала возбудившуюся плоть. Старший имел в виду этого товарища, точно, но от осознания менее неловким его положение не стало. В голове всё ещё эхом раздаются подначивания блондина, сменяемые ворчанием, а по телу проходит дрожь от дыхания, которым, Чонгук уверен, тот готов был спалить его заживо, когда пристёгивал. — А что же дело до твоего? — кидает совсем безобидный, но такой уверенный взгляд на место под ремешком брюк. Слова выходят по инерции, в любой другой обстановке он бы несколько раз ударил себя по лбу, чтобы не дурил впредь. А Чонгук, за неимением никаких гарантий до начала спора, не собирается себя одёргивать. С первых слов их взаимодействие выстроилось в счёт невидимых баллов за самые различные выпады. Чонгук оплошал, повёлся, но поведётся ли Пак Чимин? Тут младший не может не проверить. — Хочешь проверить? — блондин говорит быстрее, чем осознаёт, что только что выпалил. Согласен ли, против ли, нужно ли, хочет ли, а может, виной всему алкоголь? Чимин не создаёт впечатления человека, что пойдёт на импульсивные поступки только из-за алкогольного опьянения, которое стало отпускать постепенно старшего, а вот из нездорового желания что-то доказать, кого-то обогнать и нагнуть, проучить — в этом они с Чонгуком похожи. Попробовать Пак Чимина — звучит, как предложение года, если не десятилетия. Как бы не было обширно в своём размахе желание взять на то же слабо Чимина, желание его самого выигрывало своим любопытством. А может он, Чон Чонгук, всего год после громкого дебюта, ещё такой зелёный в этом сложном и коварном мире шоу-бизнеса, иметь в принципе право желать того самого Пак Чимина, что не словил однажды звезду, а что стал ею? Как он пришёл от трейни, что репетировал денс-каверы уже разлетевшихся по сети выступлений блондина, к тому самому, чьё имя теперь вровень стоит в заголовках журналов и новостных статьях с именем того, кого гордо кличут «айдол»? Того, кого, хоть может и не каждый, Чонгук не фанат, ему не присуща идеализация, но он точно, вполне возможно, сидя на соседнем сидении вышеупомянутого владельца дорогого авто, находясь в лёгком дурмане алкоголя, может захотеть? Может захотеть. Звучит абсурдно, ведь тут нет никакого «может», хочется на самом-то деле, и не потому, что воспевал сонбэ как эталон для подражания в усердной работе, за которым хочется следовать и которому хочется быть равным, хочется, не потому что это Пак Чимин, для которого любой упавший на него взгляд — уже комплимент, ибо иначе на него не посмотреть, хочется до зуда в штанах, потому что смотрят сквозь прикрытые полумесяцы и облизывают нижнюю пухлую губу, которую, если вкусить, то, кажется, тут же сок или мёд побежит по подбородку. Хочется больше, когда сам Пак не оставляет в себе сомнений, когда сам оттягивает ткань в районе паха, потому что оба добежали до того пункта, когда конкуренция становится не делом марафона, а их чем-то личным, а в личных делах участвуют двое и участвуют уже для себя. Чимин балансирует в том состоянии, когда реальность проходится естественной дымкой перед глазами, но не отягощает то, что двигает всегда к желанному. Конечно, желать парниш и юных девиц, что готовы к ногам, а следом поцелуями от ступней до того самого, что напряжением и колющими ощущениями отдаётся в штанах, куда проще, чем тех, что остры на язычок и умудряются держать себя в руках даже тогда, когда откровенное неуважение в их сторону, держат лицо так, будто ничто не в силах их сломать. У Чонгука на все высказывания ответ спрятан в орлином взгляде, в глазах, в которых любой, что соперник, готов увидеть ответную ненависть, а то хуже — безразличие, а Чимин видит тепло, даже когда язвит, и это распаляет. Ну как он, Чон Чонгук, может так смотреть, когда сам же осознаёт, что они по правилам известной им двоим игры соперники, как может хихикать и язвить, но смотреть с той же невозмутимостью, без злобы, сохранять то, чем не распыляются на простых незнакомцев, то, что дарят глубоко уважаемым? Пак в голову не возьмёт, как этот, казалось бы, дерзкий на сцене юноша, уверенный на публике молодой артист, чей успех ему тычут в лицо чуть ли не в близких кругах (и блондин хотел бы знать, зачем), при всех раздражающих факторах не вызывает в нём, том самом Пак Чимине, чьи рекорды и слава долгое время являлись эталоном для многих новичков и чем-то недосягаемым, потому что хватка ещё слишком юна, чтобы тягаться с подобными ему, ненависти. Молодой человек видит, что его ни капли, что бы там не пыталась рисовать пресса, не ненавидят, он чувствует, как бы самому прискорбно в этом не было признаться, не может, не хочет ненавидеть того, что рядышком на соседнем сидении в мокрых обтягивающих брюках. Знал бы после Чонгук, что первому неловко от сложившейся ситуации стало старшему, ведь от абсурдности происходящего, ограниченного тонированным новеньким авто, кожаным салоном, лёгким пьянящим дурманом, выдыхаемым разгорячёнными лёгкими, возбуждением, что от одного дерзкого вопроса уже колкими ниточками взялось за работу, хочется его ещё больше. Знал бы Чимин, когда брал на слабо младшего, что сам угадит в ту же ловушку, ведь новички всегда быстро учатся. Они не ждут приглашения друг от друга, одного вопроса, что змеёй соскользнул с языка блондина, не давая тому даже подумать, достаточно, чтобы старший одним движением расстегнул ширинку, достаточно, чтобы его руки отстранили от последующих действий и взяли всю инициативу на себя. Чонгук предпочитает не распространяться о своём сексуальным опыте, было и было, где-то практики было больше, где-то чуть больше наслаждения, нежели участия, но наученные губы сами прикасаются к тонкой ткани, находят головку члена и через хлопковую преграду, которую бы разорвать и вон, будто и вовсе не было, принимаются покрывать её мелкими, но бросающими в приятную дрожь старшего поцелуями. Чон отрывает губы от вставшего члена и принимается за область, что чуть выше резинки боксеров, за то, где всё внутри уже узлом стянуто, но ещё не рвётся наружу. Он чувствует, как поддаётся Чимин после каждого прикосновения под областью, что ниже пупка, он ловит первый стон, ещё приглушённый, подавляемый и такой сдержанный. Но Чонгук не хочет, чтобы Пак сдерживался, особенно, когда сам не собирается. Он едва стягивает ткань, возможно, даже специально создаёт лишнее трение, чтобы разгорячить хёна, знакомы-то пару часов, а у Чонгука уже умудряется гореть, когда у того горит, вот только совсем другое, совсем по-иному. Ловит взглядом то самое, что ему недавно предложили испробовать, а он и не против, с довольной ухмылкой забирает в рот, но не целиком, одной рукой берётся за основание члена, другой же — ищет нетерпеливо свою ширинку, влажную ещё только от пролитого алкоголя. В начале ритма никакого нет, а казалось, музыкальное образование, танцы, все дела, но как только сквозь его локоны пропускает свою ладонь Чимин, вовлекаясь в процесс, младшему становится в одно удовольствие от выстраиваемого темпа. Кто бы мог подумать, что, перебрасываясь колкостями на ковровой дорожке, они окажутся в машине одного из них в весьма компрометирующей позе, когда стон одного вызывает хлюпающие отголоски в глотке другого, ведь Пак просто так не позволил бы дарить только ему одному удовольствие, не в их ситуации. Чонгук вбивается в чужую ладонь всем тазом, проходится кончиком языка по всей длине, размазывая всю естественную жидкость по разгоревшимся губам. Чёрт знает, что им двигало, когда свободной рукой он перемещает в сторону руку блондина, указывая на руль, что располагался выше его головы. — Можно напроситься в гости? — спрашивает, едва оторвавшись от изрезанной возбуждением плоти, смотрит прямо в глаза, будто боится, что ответ может быть отрицательным. А на Чимина смотрят глаза, что мгновениями ранее из-под прикрытых ресниц (он готов поклясться) одним взглядом могли испепелить его, смотрят влажные губы, что целиком в нём, которые едва приоткрывается, а он уже ловит эту тонкую ниточку слюны, которую хочется оборвать и оставить в таком положении губы, чтобы хоть немного подождали, чтобы впечататься в них своими. У Чимина вот-вот всё, если простым языком выражаться, кончится, а его спрашивают, да так, будто он в силах будет отказать. С любым другим он бы, как обычно, безразлично отодвинул милое личико, довёл бы самостоятельно дело до конца (чего уж останавливаться на полпути?) и подбросил бы до первого отеля, позаботившись только о приличном номере для мордашки, без лишних диалогов расстался бы. Но тут он, Чон Чонгук, что никогда с ненавистью на него в глазах не посмотрит, что сострит и отстоит своё, но не потеряет уважения к сопернику, Чон Чонгук, чьи губы точно соком покрыты, чьи не испить — сущее преступление. Пак не думает даже отказать, он большим пальцем той самой руки, что ранее стимулировала возбуждение младшего, проходится по нижней губе того, мажет отпечатавшейся влагой по подбородку и скулам, наблюдает, как от его жестов те самые губы расплываются в негой улыбке, как дразнящие вопросом глаза орлёнка прикрываются, расслабляя веки, и с хрипотцой выдаёт: — Нужно, — поворачивает ключ зажигания, а его снова берут, но уже полностью, в себя. И перед первым поворотом, когда он изливается на собственное сидение, добавляя контраста дизайнерской обивке салона, к тому самому месту, что чуть ниже пупка, вновь припадают всё те же губы и оставляют заключительный, но без всякого намёка на прощание, поцелуй.x x x
Чимин прекрасно помнит их первое совместное утро, прекрасно помнит растерянное лицо младшего, в котором читалось, помимо всякого рода признаки похмелья, медленное, но верное осознание произошедшего. Пак сам был далёк от спокойствия, но когда взрослые люди просыпаются в одной постели — это вещь весьма естественная, взрослых людей тянет друг другу, они вполне могут заниматься привычными для взрослых людей делами. Так себя успокаивал он, ведь для Чонгука, помимо бурной поездки, за которой следовало не менее бурное ночное времяпрепровождение, это был первый раз, что называется, когда «перебрал». И по искусно скрываемой реакции брюнета, чей зародыш всё же показывается взору старшего, Пак понимает, что неловко тому как раз за это «перебрал», «переборщил», ведь помнит, как тот первым делом за это самое и извинялся, а вот за всё последующее — брюнет не то, что не жалеет, ему было в удовольствие, а Чимин полностью разделяет эту рецензию. И всё же, своей шуткой Пак чертовски доволен, ведь просто так языком младший чесать не будет. — И всё же, Чимин, Чонгук, — ведущая возвращает публику и всех присутствующих в студию после красноречивых подтекстов, которые, как она сама надеется, видит не только она, — как так вышло, что двое, я не побоюсь этого слова, соперников сошлись в одной песне? Вопрос действительно хорош, ведь с любым другим конкурентом, даже если бы такой объявился и смог бы потягаться с блондином, Пак едва ли бы завязал такое тесное сотрудничество, даже если бы оно сулило золотые горы и долгоиграющий успех. Ведь с любыми другими исполнителями совместная композиция рождается благодаря работе, а в их с Чонгуком случае работа едва ли была основополагающим звеном для записи. Чимин понимает, да и понимал, когда только-только начали перебрасываться словечками о совместной песне, что их с Чонгуком связывает куда большее, чем те параметры, которые вымеряют различные издания. Они не просто понимают и чувствуют друг друга, они понимают, как другой выражает свои чувства через слова, через молчание в припеве, через несколько еле слышных нот. Старший лишь поворачивается к сидящему рядом Чонгуку, что точно так же с теплотой в ответ смотрел на него, и лёгкое движение уголков губ на лицах обоих служило полноценным ответом для каждого из них.x x x
Лучи утреннего солнца едва касались кончиков пальцев ног, напоминания не только о хорошей погоде, но и о том, что ночному времени суток давно пришёл конец и пора бы выпрыгивать из постели. Чонгук был бы рад, как и Чимин, но утренняя разминка сама себя не сделает, а именно так они обозначили своим менеджерам причину опоздания на официальные тренировки. Ощущать старшего внутри ещё приятнее, чем во рту, но на вкус, что там, что там, у Чонгука подкашиваются колени, хотя, казалось бы, лежит, куда там падать? Но с каждым толчком, сопровождающимся стимуляцией, он ощущал, как впечатывается в постель, когда-то пахнувшую лишь одним, а сейчас обволакивающей обоих своих жильцов совместным ароматом, из которой выбираться — выше собственных сил, по крайней мере, в ближайшие несколько часов. А Чимин смотрит, не отрываясь, и от такого пристального взора, что щекочет со всех сторон сильнее любых камер, хочется закрыться, головой в стенку или глазами в потолок, что младший и делает, зная, как мало осталось ему до того самого, что в песнях простой метафорой to be high, пока тот не наклоняется и не накрывается своими горячими губами его левый сосок, припадая самим плотно к торсу Чонгука. Чимин вбирает нежную кожу, делает самый последний толчок, дожидается, пока не почувствует липкую жидкость на собственном животе, а следом только достаёт свой член, оттягивая не без того чувствительный сосок. Чонгуку бы сейчас продолжить пялить в потолок, зажмуриться, потому что чертовски хорошо, но когда хён это делает, когда они с хёном делают это, он не может подолгу игнорировать тот требовательный взгляд из-под светленькой чёлки. Чонгук не может не обращать внимания на Чимина, особенно, когда тот смотрит на него, словно ничьё другое внимание и гроша не стоит в сравнении с его. — Кто первым в душ? — выдаёт через некоторое время Пак, упав спиной на подушки рядом с парнем. — Тот, кто будет готовить завтрак, естественно. — И этот кто-то не ты, я правильно понимаю? — Хё-ён, — тянет с наигранной усталостью Чон, — я почти каждый раз готовлю, я даже не знаю толком, умеешь ты съедобно готовить или нет. — Поэтому решил проверить на прочность свой желудок с утра пораньше? — приподнимает бровь, начиная взглядом бродить по лицу младшего, выискивая удобное местечко, которое можно было бы первым делом зацеловать и снять с себя какую-либо ответственность за готовку. — Потому что у меня выходной сегодня, а тебе же лучше раньше встать, помыться и позавтракать. — Умничаешь, мелкий, — с едва ли серьёзной угрозой предупреждает Пак. — Всего лишь намекаю, что если так и дальше дело пойдёт, то ты и яичницу себе не сможешь приготовить. Хён, а ведь яйца — это самое элементарное — Уговорил, я иду в душ, потом заниматься завтраком, — он приподнимается с постели, но останавливается на полпути в ванную комнату, — или, — Чимин указывает большим пальцем на дверь, — мы идём в душ? — Я уже думал, ты не предложишь, — здесь повторять Чонгуку не нужно, ему, в принципе, не нужно повторять, когда предложения идут от самого хёна. Чимин не помнит, когда последний раз с кем-то принимал душ, да и принимал ли вообще. Не то что бы для него это было интимным моментом, скорее ванная комната была местом единения, где обычно каждого посещают разного рода мысли и идеи, просветление (за исключением места с белым керамическим другом — это место по определению создано для постижения дзена), осмысление, место, которое не стоит мешать с чем-то вроде секса, мастурбация — само собой, но Пак предпочитал оставаться в душевой один. Но с той самой премии прошёл почти месяц, сам блондин едва ли может назвать просто сексом то, что происходит между ним и Чонгуком. Они ничего не регламентировали, не обозначали словами и не уточняли (хотя в любом другом случае это было бы большим упущением), само как-то сложилось, и оба понимают, чувствуют, что дело вовсе не в сексе. А ведь краем сознания в первые дни Чимину хотелось надеяться, что дело как раз в нём. Жалеет ли он, что связался с Чон Чонгуком, которым первым делом для всех таблоидов является главной (не бояться же, засранцы, этого слова) угрозой, номер один, если быть угодным, для Пак Чимина, чьё лицо и чей голос облетели несколько туров по всей Кореи, а там и мировое турне поспевало? Нисколько. Жалел бы, если бы это была какая-нибудь девчонка или парниша, что своей одержимостью не давали бы после одной пикантной ночки проходу. С Чонгуком всё иначе, его Чимин чувствует, как себя, понимает больше, чем самого себя. Пак Чимин не любитель розовых очков, если дело не касается фотосессий, он прекрасно знает все грани своего идеального, знает, что его перфекционизм — это бесконечная беготня за необъятным, ведь совершенство подобно вселенной, которую поспешит удержать в своих двоих только глупец. А Пак и был тем самым глупцом, потому что за глупцами публика охотнее наблюдает, а от внимания он никогда не отказывался, вот только из младшего делать глупца не хочет, хочет лишь, чтобы тот в своём любимом деле не просто преуспел, но и не растворился, чтобы даже не посмел забыться. Потому что сам понимает своей уже наученной осветлённой головушкой, как же это легко забыться, и как же после всего тяжело вязнуть во всём этом. Сцепленные руки на его животе, падающие капли на уже взбодрившееся тело — всё так расслабляет, будто так и должно быть, время перестаёт волновать, лишь мгновение в объятиях, что лёгкими движениями втирают в кожу гель, прохаживаясь шершавой мочалкой. Пак без понятия, где младший достал гель для душа с ароматом бананового молока, но сейчас, стоя ранним утром, после секса с тем, с кем душ и завтрак воспринимается как порядковые вещи, нежели что-то обязывающее из вежливости, он готов пропахнуть этим самым гелем насквозь, если этот же запах будет носить и Чон. — Дальше сам, Гук-и, — шлёпнув того по ягодице, вылезает из душевой кабины. И Чимин вовсе не так уж плох в готовке, просто привык перебиваться доставкой или едой в ресторанах, издержки профессии и простая человеческая усталость лишают напрочь какой-либо мотивации, а, главное, сил готовить, даже себе любимому. И если за себя самого он не может попрекнуть, смешно, себя же, то обделять своего тонсена не позволит, даже себе любимому. Завтрак выходит наполовину для чемпионов, наполовину «что вышло, то вышло, главное, ведь, что съедобно», и это уже показатель того, что навыки общажной жизни не пропали бесследно. Пак так и продолжает ворковать над сковородкой, стоя в одном махровом полотенце, а Чонгук успевает вылезти из душа и даже надеть одну из футболок хёна, что на нём была скорее приталенного покроя, нежели свободного, и разместиться за барной стойкой, занимая самый удобный угол обзора для наблюдений за процессом приготовления. — Чего ты? — спрашивает старший, когда замечает задумчивый взгляд брюнета, что не успел даже обратить внимание на поставленную перед ним тарелку. — Знаешь, хён, — начинает, всё так же задумавшись, — я думал, что ты меня ненавидишь. — С чего бы это? — Ну, мы были, — поправляется, — да и есть сейчас, конкуренты, соперники. Я после дебюта стал для тебя, наверное, как заноза в заднице… — Гук-и, — опуская вилку на тарелку, потянулся рукой к запястью младшего, — я могу многих ненавидеть, многих посылать нахуй, но этим людям я уж точно не предложу свой. Более того… — молчит и собирается с мыслями. — Как ты правильно выразился, мы соперники, а хорошего, достойного соперника нельзя ненавидеть, — Пак выходит из-за стойки и подходит к младшему, чтобы колени того были по обе стороны его бёдер, — его надо ценить, добиваться и, конечно же, любить, ведь достойных меня не так уж и много, — если вообще есть, но Чимин не добавляет, минута тщеславия и так сыграна неплохо. — Так ты хочешь сказать, что я достоин? — вздёргивает в удивлении брови младший. — Не обольщайся, — а сам знает, что его слова далеки от его собственных мыслей, поэтому и тянется к губам, которым не давал ещё в постели сомкнуться, чтобы прошептать едва слышно: — ты лучше, — а затем целует.x x x
— Если говорить о музыке, как об искусстве, то в ней нет места соперничеству, — ответ на себя берёт Чонгук, быстро осознав, что их полуулыбок будет недостаточно, — в искусстве важно показать, что чувствуешь, важно продемонстрировать себя и свою душу, а когда находится кто-то, кто разделяет твои взгляды и твоё ощущение музыки, не всё ли равно, какое вы там вместе занимаете место в рейтинге? Младшие действительно быстро учатся, и за подобное красноречие Чимин ещё потрудится отдельно в приватном порядке отблагодарить Чонгука, перед этим убедившись, что красноречие используют и на нём. — Вы, ребята, действительно высоко цените своё дело, — и слова ведущей не остаются пустыми, поскольку в ним тут же подключается публика с аплодисментами и поддерживающими криками. — Айдолы, что так трепетно относятся к своему творчеству, большая редкость, надо бы признаться. — Если человек не честен в своём деле, ему явно стоит сменить род деятельности, — дополняет от себя блондин, после чего публика тоже не остаётся в стороне. — Помимо этого я хотела бы отметить, что ваша песня пронизана проникновенной лирикой, которая содержит в себе и простую искренность, и томящуюся тоску, — Черин пробегается по карточке, в которой якобы должен был быть написан текст вопросов, но, как и всегда, это представляет из себя лишь бутафорию, — как у вас вышло всё это соединить в одну песню? И, я уверена, все ваши поклонники и поклонницы заинтересованы в том, кто эта таинственная девушка, о которой вы вдвоём поёте? — Дело в том, что там скорее сожаление, нежели тоска, и песня вовсе не о девушке, — Чонгук знает, что подводит к самому интересному, и знает, что раз сказал про а, надо бы замолвить словечко и за б.x x x
Они впервые были вдвоём в студии, пусть младший не раз навещал во время записи Чимина и наоборот, но вместе, вовлечёнными в общий процесс, ещё не доводилось быть. И Чонгук солжёт, если это не волнительный момент, солжёт, если не скажет, что это первая запись самой значимой песни в его жизни. Второй самой значимой, первой станет та, что он обязательно запишет отдельно и адресует именно хёну, своему хёну. Чонгуку очень хочется, чтобы всё получилось, чтобы лирика стала не просто словами, облачёнными в звук, но и чувствами, что они достают изнутри себя и какими пропитывают песню. Чон даже помолится, обязательно сходит в храм и помолится за успех песни, потому что она, даже ещё на стадии создания, уже дорога ему. Потому что она не только его. Чимин не так хорош в английском и всегда признавался в этом открыто младшему, но как только ему попалась дэмо-версия нескольких куплетов, которую как-то раз включил ему в машине парень, он понял, что, чёрт с этим иностранным, он чувствует эту песню так, как чувствует самого Чонгука, и, если надо, выучит инопланетянский, но споёт о том, что чувствует. Пак и подумать не мог, в какой восторг придёт младший, когда услышит предложение записать её совместно. Это песня должна стать для них действительно особенной, хотя бы потому, что это их песня. — Мне не очень нравится строчка «’cause you’re not the girl I fell in love with», — перебирая текст и поправляя очки, говорит Пак. — Звучит наигранно, не находишь? — А кто сказал, что мы поём о девушке? — кладёт тому подбородок на плечо и обнимает. — Я планировал сделать из песни извинение-объяснение, развеять фантазии всех тех, кто когда-либо мог влюбиться в нас просто потому, что мы для них хорошая картинка на экране и приятный голос в наушниках… — … дать понять, что та самая из фантазий может принять облик совсем иного человека в реальности… — … ведь мы не можем полюбить того, кто нам навязывается в судьбу… — … когда уже сами влюбились. — Хён, — оторвав взгляд от текста, Чонгук переводит его на Чимина в ожидании, когда тот посмотрит в ответ, — я люблю тебя. — И я тебя, Гук-и. В лоске от макушки до самых пят они сидели в своей гримёрной, дожидаясь своего часа выходить. И если для Чонгука первым дуновением волнения была запись совместного трека, то сейчас волнение стало их общей с Чимином подругой. Старшему наскучило сидеть на одном месте, и он начинает прохаживаться от стенки к стенке, казалось бы, обычное интервью на шоу, проходили и не раз. Но не то шоу, где он в компании своего возлюбленного собирается сделать публичный каминг-аут. А ведь реакция может быть различной, да и бедную Черин не хватало лишить чувств, Чимин знаком с ней не первый год, она и не такие заявления встречала на своём шоу, но к этому без бутылочки соджу не подготовишься. У корейской публики ведь такой менталитет, одно дело делать для публики, хиханьки да хаханьки, японцы ещё и поддержат, но, когда дело касается чего-то серьёзного, очень легко напороться на штыки, потому что грань восприятия заканчивается там, где заканчивается и сама шутка. Чимин бы не хотел превращать свои отношения в фарс или пищу для обмозгования обществом, ему хочется простых отношений, чтобы взял своего возлюбленного человека, плевать, парень он или девушка, прошёлся вдоль реки Хан, заглянул в каждую кафешку и сел встречать закат на крыше какого-нибудь жилого дома. Для айдолов это утопия, но айдолы-то на сцене, за сценой всё те же люди и с той же личной жизнью. Пак меньше всего хочет рвать глотку и доказывать кому-то, что никому ничего не должен. Он слишком долго варился в условиях, где айдол — это дань публике и за её обожание нужно платить своей личной жизнью. — Хён, расслабься, — его успокоительное берёт за руку, вводя постепенно лечебную дозу через круговые движения по внешней стороне запястья, — мы вместе и нам нечего бояться. Точно, они вместе, а значит вдвоём выстоять смогут любую реакцию.x x x
Ли Черин умеет читать по глазам, да и как тут не прочитать, когда между слов одни и те же взгляды, да и слухом девушка не обделена, прекрасно знает, что такое лирический подтекст в песнях, которые, с одной стороны, об одном, но, если копнуть глубже, правда приобретает совсем иные образы. Ей нужно только, чтобы гости сами выдали то, к чему вели всё это интервью. Она не знает, часть ли это продвижения, или ребята действительно сблизились, главное не вытягивать в этот момент информацию, а дать возможность им самим, чётко и с расстановкой, чтобы все зрители расслышали и отложили себе где-нибудь под корочкой головного мозга, а особо глазастые успели дома наделать скриншотов. Да и выбрали сами артисты щепетильную обстановку, резонанса не избежать, но передаче только в плюс. Ведущая волнуется теперь, когда на минутной паузе держится прямой вопрос, за своих коллег по бывшему цеху, ведь заявление не из тех, что просто так пройдёт мимо ушей. — Позволю оборвать моего тонсена на полуслове и сорвать с языка одну важную вещь, ради которой мы, собственно, решили прийти сюда, — начал блондин. — Мы благодарны нашим фанатам за поддержку в нашем отдельном и совместном творчестве, вы не просто окрыляете нас, вы буквально стали нашими крыльями за всё прошедшее время. И обретя крылья, мы набрались смелости, чтобы признаться вам, поделиться весьма личной частью нашей жизни — нашей песней, — Пак видел, как зрительский зал и все в студии слушали его с замиранием. — Но язык музыки уникален тем, что его каждый может понять так, как хочет. Мы же намереваемся обозначить то, что хотели сказать конкретно мы… — Чон Чонгук и Пак Чимин встречаются, если кратко и по делу, — младший не заставляет себя ждать, внося свою лепту в пронзительную речь хёна. Когда человек обретает действительно надёжные крылья, ему не страшно ни одно падение, потому что они всегда его подымут, даже когда силы на исходе. И девушка убеждается в этом, когда видит своими глазами реакцию публики, состоящей по большей части из аудитории ребят. В глазах нет осуждения или негодования, в них лишь понимание и радость, поддержка и тепло, с которым встречают горячо любимых и дорогих сердцу людей с любой весточкой за спиной. Для Ли Черин это первый выпуск за её практику, когда она на пару с гостями и некоторыми зрителями вытирает слёзы, не переставая высказывать слова поддержки в сторону ребят. Каково сейчас Пак Чимину, слова которого его фанаты приняли с теплотой и поддержкой, которого прижимает к своей груди его любимый, пусть и вредный моментами, мелкий, как будто они вовсе не на шоу перед камерами с прямой трансляцией, а у него в квартире? Чимин чертовски счастлив. Каково сейчас Чон Чонгуку, что, на деле, подозревал о положительной реакции аудитории, ведь всегда предпочитает верить в лучшее и верит в светлое среди их фанатов, но не мог не переживать за хёна, которого не перестаёт в настоящий момент прижимать, отгораживая его заплаканное лицо от лишних кадров? Чонгук чертовски счастлив и на большее не рассчитывает, только если добавки, чтобы Чимин и дальше плакал только от радости, без страха оказаться слабым. Ведь если они вместе, им точно не до страха.