Дочь Водяного

Хотя река текла по вечной мерзлоте, холода Михаил не чувствовал. Вода, наоборот, обжигала, будто полноводный возле устья поток, которому предстояло стать магической границей, и в самом деле превратился в огненную Смородину или Почайну. Или после новой схватки с Константином Щаславовичем просто клокотало все внутри? Что случилось? Почему обряд прошел не так, как положено, чем он прогневал духов, что они досрочно выкинули его в Явь? Михаил настолько разозлился, что прорубил бы дверь в тонкие миры даже не прибегая к помощи дудочки или бубна. Но для начала он решил все-таки посоветоваться с Дарханом. Если наставник велит ему пройти по углям или поднять со дна реки пудовый валун, он выполнит эти испытания не задумываясь. Он и на смерть пойдет, чтобы защитить Веру и Леву. Тщательно ополоснувшись в реке, Михаил оделся и направился к стойбищу. Веру он увидел сразу. С распущенными волосами, скрепленными на лбу кожаной тесьмой, она сидела вместе с другими женщинами, неловко поджав под себя ноги, и расшивала бисером сшитую из оленьих шкур кухлянку. Она в последние годы увлекалась дизайном одежды, ее вязаные и валяные шедевры неизменно находили благодарных владельцев. На мужа она, как и полагалось по ходу обряда, старательно не смотрела. Или и вправду не видела? Михаил же не сумел завершить ритуал, фактически зависнув между мирами. При этом он сразу понял, что Вере откуда-то все известно про Леву. — То, что происходило с твоим сыном, к обряду отношения не имеет, — покачал головой Дархан, которому тоже не пришлось рассказывать о случившемся. — Улу Тойон¹, которого вы называете Хозяином Нави, хотел тебе помешать, а заодно свести счеты. Можешь радоваться, что к этому времени духи тебя признали. Да и твой мальчик — тоже будущий шаман. А насчет завершения ритуала не переживай. Ты же собираешься вместе с Күөх Боллох Тойоном² отливать зеркало Верхнего мира? Михаил нахмурился, размышляя сейчас не о прерванном обряде, а о том, что случилось с Левой. Не рановато ли дед Овтай приобщил правнука к ведовству, сделав уязвимым для козней Нави? С другой стороны, возможно, именно через тонкие миры не желавший сдаваться болезни малыш сумел до родителей докричаться. — Каким образом Вера узнала? — Для того, чтобы обладать вещим сердцем, необязательно идти путем ойууна, — улыбнулся Дархан. — Твоя жена, конечно, ничего не знает о тотеме, хранившем ее род, еще когда ее предки не храмы расписывали, а покрывали резьбой капища и княжеские хоромы. Но призвать для защиты сына сумела, а ты нашел в себе силы и волю, чтобы такого могущественного духа приручить. Конечно, Михаилу очень хотелось ободрить и поддержать жену, которая как-то справлялась одна среди чужих людей, живущих архаичным укладом, в тревоге за сына и переживаниях о муже. Но он пока не мог с ней даже поговорить, поскольку до завершения ритуала не принадлежал к миру живых. Следующую ночь он провел в отдельном чуме, не разводя огня и не прикасаясь к еде, лишь выпив с позволения Дархана несколько глотков воды. А утром в сопровождении наставника пришел к знакомому откосу, вместе с дудочкой захватив увесистый кожаный мешок, в котором хранил материалы для изготовления линзы. Их пришлось собирать не один год, следуя подробной инструкции Водяного. — Для того, чтобы зеркало обрело способность запирать, как в ловушке, выползней из Нави, — объяснял в самую первую памятную встречу отец Ланы, — надо в его сердцевину заключить громовую стрелу. — В смысле, кусок самородного фульгурита или белемнит? — уточнил Михаил. — Простой фульгурит тут не подойдет, — покачал Водяной косматой головой в кепке с раздвоенным козырьком. — Надо собрать песок с семи заветных ключей, прийти к месту слияния трех рек, дождаться грозы и сделать ловушку для молнии. По поводу слияния трех рек и ловушки для молнии Михаил особых вопросов не имел, а вот насчет ключей решил уточнить. Родников на земном шаре много. Как понять, какие из них заветные? — Положим, три ключа только в тонких мирах текут, — пояснил Водяной. — Ключ с Живой водой, ключ с Мертвой водой и Одолень-ключ, вода из которого, как и ваша мордовская ведь-пря, исцеляет любые болезни. — А остальные четыре? — А это истоки великих земных рек с четырех частей света. Песок с моих ключей тебе, так уж и быть, Лана принесет, ну а земные ты как-нибудь сам добудешь. Ох, и пришлось Михаилу поломать голову над поиском четырех ключей. Еще из школьного курса географии он помнил, откуда берут начало Волга и Янцзы. Но также знал, что право называться истоком Амазонки оспаривают реки Мараньон, Апачет и Укаяли, а истоком Нила вообще считается озеро Виктория. В деревню Волговерхье³ они ездили всей семьей и с упоением фотографировали у знаменитого на всю страну ключа маленького Левушку. В воюющую Уганду Михаил летал сам. Редакции требовался горячий материал, а очереди из желающих лезть под бомбежки суданской авиации, конечно же, не выстраивалось. После гибели Анатолия Тихоновича в их редакции Михаил оставался единственным военным корреспондентом. До истока Янцзы на Тибете по заданию центрального канала, куда его все-таки после Балкан взяли, добрался Роман Коржин. А в высокогорных районах Перу проводил исследования один из коллег Андрея Мудрицкого. Место у слияния трех рек возле крупного месторождения железной руды, притягивающего сильные грозы, отыскалось в относительной близости от Наукограда. А самородный кварц для отливки зеркала привез служивший в Магадане Артем Балобанов. Михаил счел это добрым знаком. Все-таки Артем, как и Вера, принадлежал к Верхнему миру. Природа предка-Финиста помимо власти над огнем, который во время обстрелов Артем от товарищей нередко без всякой дудочки отводил, наградила его нравом неравнодушным, но слишком горячим. И если на войне этого жара хватало, чтобы воодушевить не только подчиненных, но и совершенно незнакомых людей, вроде заезжего столичного корреспондента, то в мирной жизни он чаще мешал, особенно в отношениях с начальством. Не имея влиятельных друзей и связей, Балобанов вместе с женой и сыном-первоклассником мыкался по гарнизонам без особых перспектив, но прогибаться перед кем-либо так и не научился. Взять в поездку на Север кварц и фульгурит Михаила убедил дед Овтай, и Дархан счел этот совет разумным. — Уж куда-куда, а во владения Күөх Боллох Тойона эхеле тебе добраться поможет! — усмехнулся Дархан, провожая ученика к памятному речному откосу. Как и предвидели старожилы, мамонта сохранить не удалось. Пока Михаил в мохнатой шкуре бродил по доисторическим просторам, река полностью размыла берег, и гостя из прошлого унесло на глубину мощным течением. Так что фотографии и Верины зарисовки оказались единственными свидетельствами утраченной находки. В том месте, где в вечной мерзлоте, словно в насмешку над приехавшими с Николаем учеными, оставались следы шерсти и несколько костей, образовался мощный водоворот между мирами. Михаилу даже почти не пришлось прибегать к помощи дудочки, чтобы этот лаз сделать проходимым. О том, куда и каким образом он направляется, Вере Михаил поведать не смог. Но по дороге к берегу реки, когда в стойбище еще все спали или делали вид, возле входа в жилище старого шамана Михаил ощутил какое-то движение и даже разглядел знакомую прядь светлых волос. Предстоящего ему путешествия Михаил, конечно, не боялся, но все же как-то переживал. Все-таки избушка деда Овтая, откуда он прежде заходил в тонкие миры, выглядела привычной, если не сказать — родной. Да и в лесах Слави за Молочной рекой зловредной нежити почти не водилось. В нынешнем путешествии его еще смущало то, что граница между мирами шла фактически по воде. Вдруг этот сакральный топос его не примет? Михаилу же требовалось перенестись туда не только духовно. — А тебя не удивило, что симург и эхеле защитили от холода и твою душу, и тело? — насмешливо фыркнул угадавший причину его волнения Дархан. — Да и лихорадку от твоего сына духи отгоняли не только в тонких мирах. Что же касается Күөх Боллох Тойона, то, если я правильно понимаю, он первый заинтересован в том, чтобы тебе помочь. Хозяина вод и подателя рыбных богатств в здешних краях уважительно именовали Господин Сине-зеленый Бугор. К людям он приходил в образе добродушного старика, одетого в рыбью чешую или сети, с волосами и бородой из водорослей. Существовало поверье: нельзя ронять в реку железные вещи из страха поранить духа-хозяина воды. За упавшей лопатой, случалось, ныряли даже в прорубь, чтобы скорее достать и принести Күөх Боллох Тойону извинения. Михаил из снаряжения имел только мешок с кварцем и хрупкий фульгурит, да и в воду нырять не собирался. Едва подойдя к откосу и поднеся к губам прадедову дудочку, на которую Дархан смотрел со снисходительным любопытством, он вместе со скарбом непостижимым образом оказался на спине плывущего по руслу подземной реки эхеле. В сказаниях тюрков и монголов хозяева вод жили в юртах или чумах и владели обширными пастбищами, на которых пасли бесчисленные стада отменно резвых водяных восьминогих оленей или коней. Михаил пастбищ не видел и коней не встречал. Да и косяки рыб, которые, согласно традиционным представлениям, выгуливали на речных просторах славянский Водяной и мордовский Ведятя⁴, тоже на пути ему не попадались. Он вообще не мог описать ту подвижную, текучую субстанцию, которая их окружала. Вероятно, эхеле срезал путь сквозь сумрачные коридоры междумирья, где пространство и время подчинены неклассическим законам экзотической материи, как в червоточинах или черных дырах. Порождения Нави пытались преградить им путь. Дух-помощник издавал оглушительный трубный глас и начинал энергично работать бивнями. Если противник не сдавался, он поднимался на дыбы, хлестал кого-то хоботом, разбрызгивая черную слизь. Временами на помощь приходил и дух верхнего мира Семаргл. Тьму озаряло сияние огненных крыл, и она с обиженным воем и шипением отступала, распространяя запах паленой псины. Михаил, непостижимым образом удерживаясь на мохнатой спине, продолжал играть на дудочке, не задаваясь вопросом, как удается не только извлекать музыкальные звуки, но и просто дышать. Он не пытался оспаривать славу Вайнемёйнена⁵ или Садко, но, неожиданно вынырнув посреди лесного озера, почти не удивился. Окружающий пейзаж напоминал даже не разбавленную березняками светлохвойную тайгу, а самый что ни на есть типичный смешанный лес Средней Полосы, если не считать мирно пасущегося мамонта и разлегшегося на лугу Семаргла. Эхеле за время пути, видимо, потратил кучу сил, и теперь восполнял их, объедая траву и с удовольствием обрывая ветви берез и елок. — Ишь, прожорливого какого привел! — раздался с берега знакомый ворчливый голос. — На такого духа и корма не напасешься! В своих владениях Водяной предстал в истинном обличии, напоминая одновременно гигантскую ящерицу и старую жабу. Михаил только подивился, почему сестры Ланы, русалки или ведявы⁶, даже в тонких мирах сохраняют пленительную грацию и красоту? Или это они гостя отца по привычке прельщали, рассевшись на ветвях и расчесывая волосы? И на что только рассчитывали? Хорошо хоть ни одна не додумалась скинуть рубаху⁷. На эту немудрящую уловку и в старые времена в мордовских селах велись лишь самые неопытные сосунки. А Михаил ласки Веры бы сейчас не променял на поцелуи ни одной из водяных дев. При виде мамонта обитательницы озера поначалу с визгом разбежались, но потом вернулись, с любопытством поглядывая на древнего великана. Некоторые даже настолько осмелели, что решились его погладить, благо эхеле не возражал. Впрочем, куда больше русалкам понравился Семаргл, который сначала млел от ласк и, кажется, мурлыкал, подставляя мягкое пузо, потом затеял веселую игру в горелки. — Я ждал тебя с другой стороны, — снисходительно глянув на дочерей, повернулся к Михаилу Водяной. — Но, думаю, ты правильно сделал, что поторопился и прибег к помощи духов. Поганый выползень знает о твоих планах и собирался тебя подкараулить. Михаил кивнул, вспоминая, как отчаянно эхеле и Семаргл сражались с порождениями Нави, и он точно знал, что эти столкновения — только начало. — Я принес все, что требуется, — показал он содержимое мешка. — Помоги мне сделать зеркало. — Все, да не все, — покачал головой Водяной, глядя на гостя испытующе. Михаил молча расстегнул ворот рубахи и протянул мастеру отражений нож, подставляя открытую шею. Он с самого начала знал, что для изготовления амальгамы помимо лунного серебра вместо ртути понадобится его кровь, но ведь он приехал в тундру, чтобы умереть и снова возродиться в статусе шамана ради тех, кого больше жизни любил. Он готовился к тому, что обитатели тонких миров в обмен на помощь заточат его в кишащий жуткими тварями душный и сырой каменный мешок, в сравнении с которым стылая постель в вечной мерзлоте показалась бы пуховой периной. Он не страшился мук. Те, с кем шаманы встречались во время странствий, алкали крови, глодали плоть или на живую стесывали мясо с костей. Потому условие Водяного он воспринимал в том числе и как ритуал, завершающий обряд. — Играй, — приказал Водяной. Он вручил Михаилу его дудочку и повернулся к дочерям: — Эй вы, селедки безмозглые, свербигузки⁸ божевольные⁹! Хватит зубы полоскать, пора и делом заняться. И этого мохнатого бездельника сюда гоните! — указал он перепончатой рукой на Семаргла. Едва только Михаил завел мокшанский весенний наигрыш, русалки-ведявы побросали свои гребни, оправили рубахи, из-под которых выглядывали то ли стройные ножки, то ли рыбьи хвосты, и закружились в хороводе. Перед Водяным появилась гигантская форма, возле которой снопом живого огня парил Семаргл. Пламя, стекающее с его крыл, словно в жерле вулкана, плавило, превращая в послушную стеклянную массу, кварц и делая податливым фульгурит. Водяной достал полую трубку и, раздувшись, точно самец бычьей лягушки в брачный период, начал выдувать гигантский стеклянный пузырь. Михаил продолжал играть, варьируя незатейливую мелодию, ускоряя темп и включая новые напевы, подобно тому, как в раскаленную поверхность будущего зеркала Водяной терпеливо вплетал похожий на окаменевшую молнию фульгурит. Пляска русалок в такт музыке становилась более стремительной, движения экстатическими и призывными. Постепенно затянутое легкими прозрачными облачками небо прояснилось, и оттуда прямо на почти готовую стеклянную колбу, которой предстояло стать зеркалом, упал серебряный луч лунного света, равномерно растекаясь по поверхности. Водяной повернулся к Михаилу и перерезал ему горло. Кровь хлынула в колбу, смешиваясь с лунным серебром в магической амальгаме, возникшей из добровольной жертвы. При этом сам Михаил непостижимым образом продолжал играть, глядя на то, как его тело бьется в конвульсиях. Водяной, торопясь закончить работу, пока стекло не остыло, разрезал готовое зеркало, затем принялся закалять и шлифовать гладкую поверхность, на которой проступал созданный молнией, ветвящийся оленьими рогами причудливый узор. В это время русалки, прервав свою пляску, деловито набирали воду из двух ключей, открывшихся у отлогого берега озера: тех самых заветных с Мертвой и Живой водой. Водяной, закончив с зеркалом, подошел к бездыханному телу Михаила и для начала сбрызнул глубокую рану на горле Мертвой водой. Подождал, пока ткани срастутся, а потом окропил мертвенно-бледное лицо Живой водой, постепенно вливая ее убитому в рот. Михаил поперхнулся, закашлялся и открыл глаза, обнаружив себя лежащим в залитой кровью рубахе на берегу реки вблизи от памятного откоса. Дархан хлопотал возле него, приводя в чувство. Чуть в стороне мужчины кочевья разделывали тушу только что убитого оленя — священного животного, почти во всех традициях связанного с солнцем. Старый шаман заговорщицки подмигнул, протягивая кусок сырого мяса и кружку, в которую сцедили свежую дымящуюся кровь. Михаил попытался подняться, ощущая слабость во всем теле, и наткнулся на холодный гладкий предмет. Возле его бока, завернутое в оленью шкуру, лежало Зеркало Верхнего мира. Кое-как подкрепив силы, Михаил еще раз искупался в реке, смывая кровь и окончательно возвращаясь к миру живых. Дархан помог ему переодеться. В расшитом знаками Верхнего и Нижнего мира ритуальном плаще куму, Михаил с удивлением узнал заготовку, которую усердно украшала лентами и бисером Вера. Они с Дарханом провели совместное камлание, подтверждая право ученика называться шаманом, а потом вернулись в чум, где Михаил заснул как убитый. И только Верин родной аромат яблок, к которому помимо привычного скипидара и красок сейчас примешивались запахи кочевья, напоминал о том, что он жив. Утром приехал Николай, и настала пора прощаться. Вера обменивалась какими-то последними советами с женщинами, принимала подарки, суетливо хлопотала, проверяя запакованные еще накануне этюдник и сумки. Вот только по ее напряженной спине и скованности движений, по тому, как она нервно собирала волосы или теребила застежки рюкзаков и сумок, Михаил видел, что помыслы ее сейчас в далекой Москве, и разделял ее тревогу. Конечно, духам удалось отогнать хворь от Левы, но кто знает, что еще придумает хозяин Нави? — Делай что должен, и свершится, чему суждено, — напутствовал ученика Дархан. По его словам, это изречение Марка Аврелия он еще в юности перенял у геологов и за многие годы успел оценить его мудрость и глубокий смысл.  — За близких не переживай. Жену твою хранит сила Верхнего мира, а сына берегут ее любовь и духи, которых ты подчинил. — А что насчет тебя? — испытующе глянул на наставника Михаил, понимая, что в мире живых его вряд ли увидит. — Мне страшиться уже нечего, — безмятежно улыбнулся Дархан. — Я не уходил лишь потому, что ты задержался. А сыну наставника сам найдешь. Всю обратную дорогу до месторождения и райцентра Вера молчала, с тоской глядя в окно или рассеянно слушая рокот двигателя вертолета. Болтанку она на этот раз, кажется, даже не заметила, готовая сама расправить огненные крылья и в один миг перенестись домой к сыну. Михаилу проплывавшие мимо пейзажи тундры тоже казались какими-то серыми и словно выцветшими. Впрочем, после своих странствий он вообще все еще пребывал в каком-то пограничье, характерном для шаманского транса. Он украдкой провел рукой по горлу, на котором все еще оставался розоватый шрам, и тут же ощутил крепкое, если не сказать судорожное, рукопожатие Веры. Даже когда он возвращался из горячих точек, она на него так не смотрела. Он ее обнял, но она сначала крепко прижалась к нему, словно пытаясь слиться в единое целое, потом отстранилась. Она всегда запрещала себе радоваться и любить, если Лева болел. Михаил видел, как она осунулась, и не пытался даже спрашивать, что она ела и сколько спала. Впрочем, любовно украшенные ее руками шаманский куму и детская кухлянка, не считая портретов и эскизов, говорили о степени ее усталости красноречивее любых слов. Белая ночь — помощница рукодельницы, но враг отдыха и сна. До райцентра, откуда регулярные рейсы летали не только в столицу региона, но и в Наукоград, сотовая связь еще не добралась. Но рядом с аэродромом, как в советские времена, функционировал переговорный пункт с междугородней связью. Родители и теща сразу ответили по домашнему номеру и очень удивились, откуда Верунчик знает про сына. — Да все с Левушкой уже нормально, — уверяла дочь ее мама Екатерина Александровна. — Мы сами не поняли, что это было. Температура на следующий день уже спала и больше не поднималась, горло тоже через пару дней прошло. Мы на всякий случай сделали посев и записались к лору. Но никакая дифтерия, конечно, не подтвердилась. Врач сказал, что это мог прорваться абсцесс на гландах, но тогда почему мы не видели гноя? Потом она дала трубку внуку, и Лева очень обрадовался, услышав маму и папу, и сразу потребовал привезти ему костюм друга Умки и маленького медведика или олешку. Во время разговора с сыном Вера еще сдерживалась. Она изображала удивление, бодро отвечала на вопросы, даже, будто сын мог что-то по телефону увидеть, достала кухлянку, которую всю дорогу до райцентра держала в руках. Но, едва положив трубку, прямо в кабинке разрыдалась у Михаила на груди, вызвав недоумение у работников телефонного узла. — Ну все же уже обошлось, — по дороге к взлетно-посадочной полосе успокаивал жену Михаил. — Прости, что во все это впутал. Она подняла на него заплаканные глаза, обжигая взглядом. — Обещаешь, что сможешь его остановить? — Для этого мы с тобой летим в Наукоград — отозвался Михаил, указывая на рюкзак, в котором, завернутое в оленью шкуру, по соседству с кедровыми орехами, моченой морошкой, игрушками из натурального меха и другими гостинцами лежало зеркало Верхнего мира. Дело оставалось за малым. Исхитриться и загнать Выползня внутрь.