Валерьянка

Деревенька осталась далеко позади. Звуки лютни вперемешку с криками разгорячённых кметов стали едва слышны и уступили место более спокойному гулу ночного леса: стрекотанию сверчков, журчанию родниковой воды, мерному уханью неясыти и шепоту ветра, колыхавшего древесные кроны. Крепкая мозолистая мужская ладонь, больше привыкшая к рукоятке меча, сейчас сжимала изящную женскую ручку, казавшуюся бледной почти до прозрачности. Пара двигалась молча, не оглядываясь на полыхавшие вдали огни костров сельского празднества, пока не вышла на залитую лунным светом поляну, сплошь усыпанную маленькими белёсыми цветочками. Его взгляд — спокойный, изучающий, кошачий, и её — насмешливый, вызывающий, сверкающий аметистовым блеском. И вот уже барьеры сломаны, а губы стремятся поймать чужие, впиться, насытиться после долгой разлуки, когда вместе — горько, а порознь — ещё горше. Пальцы скользят по засаленной грубой коже куртки, расстёгивая заклёпки, пробираются под рубаху и гладят испещрённую неровной сеточкой шрамов грудь. Щетина колет длинную шею, зубы прикусывают у самой артерии, пульсирующей в учащённом ритме, и с губ срывается первый рваный вздох вожделения. Тонкие ленты платья плохо поддаются пальцам ведьмака, и тот просто разрывает их под протестующее шипение чародейки, за что получает пять новых шрамов-полумесяцев на лопатках, и тихо посмеивается этому бессмысленному жесту. Но если бы она хотела причинить ему настоящую боль, она бы действовала по-другому. Так, как делала уже сотни раз до этого. Обнажённые тела мягко ложатся на травяной ковёр, сплетаясь в единый организм. Одни движения на двоих, одно дыхание на двоих, одни стоны: тихие, низкие, хриплые — его, и оглушающие, гортанные, пронзительные — её. Смоляные волосы рассыпаны по земле, спутаны с седыми — его, с цветками и листьями, с колосками и веточками. Руки судорожно рыскают по почве в поисках опоры, вминаются в нежную плоть — её, притягивают ещё теснее, ещё крепче, ещё ближе. Движения становятся резче, стоны — громче, на грани животного рыка. Пот крупными каплями стекает со лба по белым прядям, падает на женские ключицы и исчезает в ложбинке на груди. Жёсткая трава царапает спину. Щекотно. Неуместно. Неудобно. Неважно. Обессиленный, ведьмак падает на землю рядом с чародейкой, обнимает её — нежно, ласково, упирается носом в шею и погружается в дремоту. Она расслабленно перебирает пальцами спутанные седые пряди, и думает о том, какие у него всё-таки кошачьи повадки. Хоть и принадлежит к Школе Волка.