Дьявол в каждом из нас

      Джон надевает чёрный траурный костюм, его матовые туфли (не дешёвая лакированная обувь, а та, которую делают на заказ лучшие мастера своего дела) идеально начищены, под чёрным пиджаком два пистолета, и Джон умеет пользоваться ими одновременно, так что всё под контролем.       Он не собирается на задание или в опасный район, просто Джон всегда готов к смерти. Своей или чужой — неважно.       В их городе, где преступность правит бал, это норма. Даже мирные жители ходят с ножами и огнестрельным, на случай, если придётся защищаться от скучающих шестёрок трёх боссов, которые поделили город словно праздничный пирог.       Проходя мимо детей, которые мучают кошку, Джон хмурится, но ничего не говорит им: вымещать злость и боль на более слабом — почти девиз этого места. Нельзя приехать сюда и не измениться. К сожалению, уехать и стать нормальным тоже не получится. Джон знал это, потому что был добровольцем на изгнание, потому что он попробовал мирную жизнь, и она ему не понравилась. По телевизору с федеральных каналов могут сколько угодно говорить о прелестях тихой жизни, но ни один город с круглосуточными магазинами и фигурно подстриженными кустами не сравнится с очарованием битых фонарей и трупов мелких животных вдоль дороги.       Джон помнит, как по распределению приехал в лондонскую больницу, где его приставили к девушке патологоанатому и как она пыталась вести с ним светские беседы. Джон помнит, как искренне верил в свою способность слиться с горожанами, стать таким же, как и они, простаком. Но инстинкты, привитые с детства, не хотели исчезать. На любую тень Джон смотрел как на угрозу, любого нарушителя тактично игнорировал, офицеров водил за нос, не раскрывая настоящего имени или номера страхового полиса, потому что его сестру убили, когда она попробовала защитить свою девушку, потому что его друга так и не нашли после встречи с местными копами, потому что Джон хотел жить и собирался увидеть глубокую старость в своём отражении.       Это не значит, что Джон только защищался, о нет. Он был главным задирой в квартале и заработал репутацию бесстрашного за то, что убил сына одного из боссов города и лично принёс отрезанную голову второму боссу.       Никто не знает, зачем Джон это сделал, но ходит слух, что это была присяга на верность и что так он стал одним из членов «высшего мафиозного общества». Джон не спешил развеять сплетни, вместо этого он лишь подливал масло в огонь: бесстрашный Джон вёл блог, в котором подробно описывал свои убийства.       Почему его не поймали или не убили? В основном потому, что никто точно не знал, как он выглядит, а те кто знали, не собирались убивать одно из лучших творений их города.       Прогуливаясь между деревьев заросшего парка, Джон смотрел на оборванные жёлтые ленты: здесь постоянно что-то происходило, постоянно кого-то насиловали, кого-то убивали. Джону нравился жёлтый цвет, он напоминал о Лондоне и том детективе, который утягивал Джона на места преступлений.       Джон помнит, как Шерлок расспрашивал о родном городе Джона, и как он пытался узнать, можно ли в него попасть добровольно, или туда отправляют только подозреваемых в преступлениях средней тяжести и надоевших властям маргиналов. Джон честно сказал, что попасть в город может каждый, собственно попробовать уехать тоже. Джон уже знал, что не продержится долго, его тело хотело опасности и сражений, его уши хотели слышать крики и стоны, его руки чесались от желания убивать.       Именно поэтому, когда Джона похитили, перепутав с Шерлоком, он обрадовался и впервые почувствовал себя как дома. Разделаться с гражданскими, даже если они часть триады, было проще простого: эти люди хотели устроить цирковое представление, а не допрос. Разумеется, Сара умерла, и Джон был удивлён безразличию в своей душе от её смерти. Когда прибежал Шерлок, в живых остался только Джон. Наблюдая за работой коронеров, Джон понял, как же ему не хватает безразличия полицейских и дыма крематорных труб.       Но он приехал за новой жизнью, разве нет? Тогда почему он стоит в комнате с кучей мертвецов и с его рук капает их кровь? Джон пообещал себе исправиться, стать обычным безобидным взрослым, которые беззаботно прогуливаются по оживлённым улицам безопасного города.       А потом случилась Большая Игра, и он вернулся домой.       Джон касается шелестящей на ветру ленты и улыбается. Он помнит, как его снова похитили и снова связали, он помнит тяжесть бомб вокруг своего тела, и он помнит, как эхом отдавался каждый шаг. Он помнит, как за неделю до Большой Игры был готов пойти в бар и устроить драку, только бы расшевелить людей, похожих на сонных мух. Он помнит скучающего Шерлока и свой вопрос:       — Почему ты не совершаешь преступлений, если можешь скрыться от правосудия?       И Джон помнит пронзительный взгляд.       — Потому что это было бы скучно.       Тогда Джон был слишком удивлён, чтобы что-то ответить, теперь ему хочется смеяться. Слишком скучно? Шерлок ничего не знал о преступлениях. Не знал азарт выдумывания плана, не знал завораживающей игры с целью, не знал чувства вседозволенности за мгновение до выстрела. Это и близко не стояло с расследованиями и преследованием (хотя Джон готов признать, что в этом тоже было что-то занимательное).       Шерлок этого не знал. Но это прекрасно знал Безумный Джим. Безумный Джим, который и не подозревал, кого схватил и кому пытается угрожать, был так удивлён, когда Джон не испугался. Когда не начал просить отпустить Шерлока или не убивать их. Безумный Джим был расстроен нарушенным сценарием его игры, но стоило Джону укусить Джима за нос, как тот начал смеяться.       — Ты мне нравишься, — прошептал Джим, пока выводил Джона к Шерлоку, — но ты всё равно умрёшь.       Джон пожал плечами и ухмыльнулся:       — Скажи мне то, чего я не знаю.       После Большой Игры и речи не шло, чтобы остаться в Лондоне. Не потому, что Джон испугался, а потому что понял, что самое лучшее, что могло случиться с ним в мирном городе, — уже случилось, а повторяться Джим явно не любил.       Собрав пожитки, Джон вернулся домой, он снова писал блог и снова убивал на своё усмотрение. Он пытался жить прежней жизнью, но всё казалось уже не тем. К своему ужасу Джон понял, насколько же был прав Шерлок, когда сказал, что убивать — это скучно. Особенно когда знаешь, что тебя не поймают.       Джон почувствовал себя неправильной деталью двух механизмов: он был частью обоих и обоим не подходил. В Лондоне было тесно, а родной город казался старой вытянувшейся кофтой, которая раньше идеально сидела, но теперь напрашивалась на помойку. Джону нужно было что-то, чтобы вновь почувствовать жизнь, чтобы вновь насладиться адреналином в крови, кажется, Джону нужен был один криминальный гений.       Сейчас даже смешно от того, насколько Джим хотел, чтобы его нашли. Он чуть ли не сам пришёл к Джону и постучал ему в дверь.       — Мы можем устроить новую игру, — сказал Джим, когда Джон нашёл его, — но кто будет против нас?       Джон вспомнил, как у его дома начали пастись шпионы, он вспомнил слухи, в которых говорилось, что его убийства вышли из-под контроля, и босс хотел как-то исправить это, Джон вспомнил высокомерного Майкрофта, который пытался напугать простого (как ему казалось) гражданского, который всего лишь связался с его братом, так же в голову пришли новости о скандале с эротическими фотографиями одной из особ королевской семьи и те деньги, которые шли в карманы не тех людей. Джон знал, что по отдельности всем было плевать на всех, но так же он знал, что людям нравится объединятся против Большого Зла. Так что, улыбнувшись тому, кто разделял его скуку и жажду крови, Джон сказал:       — Весь мир.