Ближе к сердцу

Следы недавнего нападения таяли смердящим дымом, который все еще поднимался от тлеющих костров. Горели фиолетовые тряпки с символом Аббатства, горели тела, покрывались чернотой металлические маски, и их разинутые рты будто кричали от боли. Пусть кричат – они заслужили и худшего. Дауд смотрел, как дым таял над головой. Один, от костров, растворялся на фоне грязно-синего беззвездного неба, другой – сигаретный – неспешно поднимался к обрушенному потолку. За окнами слышались шорохи и тихие обрывки фраз – несколько китобоев все еще жгли тряпки смотрителей. Почти темнота и почти тишина дарили иллюзию спокойствия, будто все вокруг не катилось в Бездну последние полгода, будто несколько часов назад Дауд не потерял нескольких своих людей и лучшую ученицу. Теперь же он лежал на кровати в полном китобойном облачении и смотрел на прогнивший, как и весь город, потолок. Иногда он думал, чем было убийство императрицы – ошибкой, которую он мог не совершить, или неизбежностью. Эти мысли не давали покоя, преследовали неясными образами, стоило закрыть глаза. Дауд невольно вспоминал недавние слова Чужого: «Человек, идущий по канату над океаном крови и грязи» и слышал в окружающих шорохах скрип почти разорвавшихся нитей. Вдруг к скрипу примешались осторожные, почти неслышные шаги. Дауд открыл глаза, прогоняя мрачные видения, но шаги никуда не исчезли, прошлись по нижнему уровню кабинета, не касаясь самых скрипучих половиц, и замерли недалеко от лестницы. Только один человек мог прийти сюда сейчас, когда мастер ясно дал понять, что никого не хочет видеть. Его доверенный помощник, его левая рука, самый преданный из китобоев тихо поднимался наверх. Раз он решил воспользоваться ступеньками вместо переноса, значит, сам не был уверен, стоило ли сюда приходить. – Садись, – позвал Дауд, когда китобой бесшумно поднялся и замер в тени. Тот будто только и ждал этого разрешения и, стоило его получить, уверенно подошел ближе и сел на край кровати. Все так же молча он снял капюшон и маску, отложил их в сторону и обернулся через плечо. Тусклый уличный свет выхватил его задумчивый профиль, светлые спутанные волосы, едва заметную горбинку на носу – след давно зажившего перелома. Дауд слишком хорошо знал это лицо. Запомнил в деталях за многие ночи, похожие на эту, когда Томас приходил так же тихо и оставался до рассвета. – Что будет теперь? – спросил китобой шепотом, будто не желая нарушать тишину. Дауд промолчал. Только протянул почти докуренную сигарету, Томас наклонился навстречу его руке, затянулся, прикрыв глаза, и медленно выдохнул дым. Несколько долгих секунд они смотрели друг на друга сквозь светлые клубы, а потом Дауд смял окурок и выкинул в окно. – Мы отомстим. Найдем эту сукину дочь и отправим ее в Бездну. Томас кивнул и развернулся обратно. После того, как всплеск эмоций от отбитой атаки спал, его, как и многих других китобоев, не миновали усталость и некая опустошенность. Он сидел, тупо глядя перед собой, плечи опустились, жалобно скрипнула кожа перчаток на сжимающих друг друга руках. – Скорее, затащим вместе с собой, – тихо сказал он, снова обернувшись и отчаянно цепляясь взглядом за спокойное лицо ассасина-мастера. – Тебе не кажется, что все вокруг рушится? – Все рушится, – подтвердил Дауд, бросив красноречивый взгляд куда-то наверх. Следом поднял голову и Томас. Он мог бы этого не делать, и так ведь знал, что не увидит ничего нового, только огромную дыру в крыше бывшей торговой палаты. Когда-то здесь кипела жизнь. А теперь дым погребальных костров тянулся к грязному небу и где-то в отдалении стонали плакальщики. – Мне иногда снится, что кроме Радшора ничего не осталось, – снова заговорил Томас после недолгого молчания. Голос его звучал приглушенно и задумчиво, а взгляд не отрывался от виднеющегося сквозь потолок неба и далеких огней города. – Вокруг такая огромная пропасть, что ни дна, ни другой стороны не видно. Тихо и туман повсюду. Края этой пропасти постоянно крошатся, туда падают мелкие камни, плитка с мостовой, деревья, части домов… Вот тогда поднимается грохот. Куски отваливаются все больше, все чаще, а я стою, смотрю на это, знаю, что скоро пропасть дойдет и до нашего убежища, но ничего не могу сделать. Просто стою и… смотрю. Ужасное чувство. Закончив говорить, Томас оторвался от созерцания дыры в потолке, опустил голову и встретился с внимательным взглядом Дауда. – Боишься сорваться вниз? Китобой медленно мотнул головой. – Не хочу смотреть, как падают другие. Они снова замолчали. Голоса с улицы тоже перестали доноситься, видимо, ассасины закончили с кострами и ушли на заслуженный отдых. Хрупкую атмосферу спокойствия нарушил короткий скрип, когда Дауд подвинулся на кровати, освободив побольше места. Томас зашевелился следом, разворачиваясь к нему лицом, так что тусклый свет из окна теперь высвечивал только очертания головы, оставляя лицо в тени. – Я говорил с Карлом, – сказал он. – Он злится. Говорит, как так может быть, что шестеро наших людей мертвы, а единственная, кто в этом виновата – жива и на свободе, – Томас ненадолго замолчал, будто дожидаясь ответа, но не получив его, продолжил: – Он не пойдет против тебя. Но, возможно, не захочет пойти и за тобой. Дауд устало закрыл глаза. Он знал, что не только Карла посещали такие мысли. Томас был прав – все рушилось, все летело в Бездну, но только сейчас это стало заметно как никогда прежде. Китобои пережили одну битву и мчались навстречу следующей, с более опасным врагом, чем лжеправедные смотрители. А еще Корво бродит на свободе. Почему-то Дауд не сомневался, что бывший лорд-защитник придет мстить за смерть своей императрицы. Только что он найдет? Умелых и сильных убийц, остатки некогда самой опасной группировки Дануолла или полностью брошенный квартал? – Забудь о Карле, я сам с ним разберусь. Лучше скажи, что думаешь ты. – Ты же знаешь, – Томас ненадолго замолчал, и Дауд был почти уверен, что китобой заполнил паузу легкой и печальной улыбкой, – я пойду за тобой куда угодно, и умру за тебя, если попросишь. – Знаю. Поэтому такого приказа ты от меня не дождешься. Однажды Билли назвала Томаса цепным псом, и Дауд, хоть ему и не особо нравилось это сравнение, понимал, откуда оно появилось. Такими они и были: пес, готовый умереть ради хозяина, и хозяин, который ненавидел терять своих людей. Но люди уже начали умирать, и все, что теперь можно было для них сделать – отомстить. Может быть, Томас думал о том же. Он смотрел куда-то наверх, на тающий в небе дым, наверное, и в его облик понемногу возвращалась решимость. В следующий раз он заговорил бодрее: – Если тебе интересно, что еще я думаю: Билли была идиоткой. Дауд усмехнулся. – Она бы с тобой поспорила. – Не сомневаюсь. Мы с ней никогда не сходились во мнениях. И никогда не были друзьями, – Томас ненадолго замолчал, и голос снова стал тише и серьезней. – Но она ведь признала ошибку и раскаялась. Не знаю, смог бы я убить ее. – Не думаю. Вы ведь никогда не сходились во мнениях. Томас усмехнулся и покачал головой. Снова в воздухе витала иллюзия спокойствия. Будто он пришел сюда просто поговорить, как в старые добрые времена, а не за лекарством от своих тревог. Но все же он, похоже, нашел, что искал. Дауд тоже стал чувствовать себя не так паршиво. Ведь даже если весь мир сейчас решит рухнуть в Бездну, рядом будет Томас, а падать вдвоем не так тоскливо. Но мир не рушился, и они все молчали, глядя друг на друга через темноту. Хотелось закурить, но не хотелось шевелиться. Тишина успокаивала, усыпляла. Первым ее уютные сети разорвал Дауд. – Томас, – позвал он, и ассасин шевельнулся, услышав свое имя, – можешь считать, что теперь ты моя правая рука. Снова повисла тишина. Дауд больше ничего не говорил, и Томасу пришлось ответить. – Спасибо за такую честь, но левая рука ближе к сердцу. Ты сам сказал. – Чтобы ты так не убивался из-за Билли, – Томас начал было ворчать что-то возмущенное, но Дауд его перебил. – Сейчас мне нужны люди, которым можно доверять. Так что называй как хочешь, только делай, что тебе говорят. Помоги мне. Китобой прижал руку к груди и кивнул. – Сделаю. Все, что захочешь. Вот и все. Верный и исполнительный Томас взял верх над Томасом уставшим и сомневающимся. Вместе с ним прилив сил почувствовал и Дауд. Пусть неожиданная атака и предательство выбили китобоев из привычной колеи, двое уже в нее вернулись, смогут и остальные. А потом лучшим убийцам Дануолла не составит труда отомстить за павших товарищей и разобраться с ведьмой. И тогда погребальные костры будут гореть в Бригморе. – Нас ждет много дел, – сказал Дауд, и его голос прозвучал почти что мягко. – Остальные, похоже, уже спят, и нам с тобой тоже пора. Томас прислушался, повернув голову в сторону окна, кивнул и спросил: – Так я… пойду? – Как хочешь. Даже в темноте Дауд был уверен, что улыбка Томаса ему не привиделась. А потом ассасин встал с кровати, надел маску и капюшон, и его голос зазвучал привычно приглушенно. – Я пойду. Ты прав – у нас много дел. Мне бы хотелось остаться, но… – он растерянно развел руками, – в другой раз. Еще одно недосказанное слово-полувздох вырвалось из-под маски перед тем, как китобой поклонился на прощанье и растворился в воздухе, распавшись на остроугольные фигуры. Исчез так быстро, будто от чего-то бежал. Дауд смотрел на вмиг опустевшее место, и весь прошедший разговор вдруг начал казаться ему ненастоящим, сном или же подкинутым Чужим видением. Он даже протянул руку и коснулся того места, где совсем недавно сидел Томас. Через перчатку тепло не чувствовалось, но простынь была смята. – Если этот другой раз будет, – бросил в темноту Дауд и закрыл глаза. Над Затопленным кварталом поднималась тонкая вуаль дыма. Многое в ней смешалось: оскалы золотых масок, кровь братьев по оружию, едва ощутимый запах роз. Дым уносил прошлое на бескрайние просторы грязно-синего неба. А будущее, как всегда, предстояло творить собственными руками. В одном Дауд был уверен – Томас, будь он хоть левой, хоть правой рукой, не подведет.