***
Я медленно петляю по темным улочкам Нью-Йорка. Брожу злачными, бессердечными тропами, в поисках возможных проблем. Быть может, на меня нападут и, если не убьют, то отправят в больницу, где я наконец-то смогу позволить себе отдохнуть. Я бы ушел сам, да совесть не позволяет. Совесть и сны. Больше мне ничего не страшно. И словно чувствуя мое состояние, люди сторонятся меня. Недовольные, подозрительно косящиеся, они только поправляют капюшоны и позволяют мне пройти мимо, не допытываясь кто я и что здесь забыл. Даже обидно. Подошвы ботинок вязнут в грязном, черном снегу. Проезжающие мимо машины поднимают брызги, сигналят. Где-то вдалеке слышны сирены скорой помощи, из приоткрытых окон многоэтажек разносится чья-то ругань. Нью-Йорк никогда не спит. Этот город шумный, жестокий и никогда уже не поменяется. Наверное, если бы не мои сны, совесть не смогла бы одержать верх. Иногда мне кажется, что я застрял в адском круге, настолько ровном и гладком, что нет ни единой зацепки остановить его. И только ночью, когда весь мир на секунду стихает, я чувствую крепкие объятия, не позволяющие мне с головой провалиться в бездну. Они настолько надежные, что кажется, я действительно смогу устоять. Ощущение настолько сильное, что даже спустя пару лет одного и того же сновидения, я до сих пор испытываю сожаление, когда просыпаюсь. Сожаление и обиду, что не могу разглядеть лица человека, прикосновения и губы которого помню так ясно, словно ощущал все в реальной жизни. Я видел его глаза, его игривую ухмылку на правильных губах, его темные волосы, я помню столько деталей и все равно не могу сложить четкий образ. Как по волшебству детали теряются, отталкиваются друг от друга, как магниты, отказываются собираться воедино. И чем сильнее я пытаюсь, тем более размытым вижу мужчину из сна. Прямо как в жизни. Инициатива наказуема. Я боюсь, что он перестанет мне сниться. Боюсь заснуть и не увидеть ничего, кроме тьмы. Февраль такой холодный. Ветер пробирает до костей, от него немеют и болят пальцы. Но я продолжаю идти, пока ноги сами не приведут меня к дому. Обычно я прихожу глубокой ночью, когда точно уверен, что не услышу ничего, кроме громкого храпа. Как же хочется однажды просто не вернуться. Я не сразу замечаю, что возле меня притормаживает машина. Кажется, водителю несколько раз приходится окликнуть меня, потому что я реагирую только тогда, когда меня грубо дергают за руку. — Смазливое личико, тебе уши заложило? — я вздрагиваю от слишком знакомого голоса. Низкого, нетерпеливого, нагловатого, и в то же время настолько родного, что сердце съеживается. Мне даже повернуться к нему боязно. Кажется, что я до сих пор во сне, что только увижу его лицо, как оно тут же распадется, превращаясь в смазанную картину акварелью. Останутся только очертания, как в запотевшем зеркале. — Сколько ты стоишь? — четко произносит он, чуть сильнее сдавливает мое запястье, и я все-таки нахожу в себе силы повернуться к нему, от чего сердце мгновенно замирает. Как в сказке, словно разрушенное проклятье, я вижу лицо, которое так отчаянно стремился разглядеть в царстве снов. Ясные, карие глаза, задумчиво прищуренные, острый прямой нос, создающий впечатление волевого и несгибаемого человека, чувственный изгиб пухлых губ, что сейчас кривятся в снисходительной насмешке. Его черты лица мягкие, выразительные, темные волосы редкой челкой спадают на лоб. Я не ошибся. Узнал по голосу, что каждую ночь шептал мне ласковые слова, согревающие душу и сердце. И никак не могу отвести от него взгляда, не могу заставить себя ответить. Все кажется нереальным, не настоящим, а сердце бьется так быстро, что в груди больно. Я сплю. Я до сих пор сплю. Это не может быть правдой. Так не бывает, так происходит только в фильмах или в книгах, но никак не в реальной жизни. Меня не задевает, что он принял меня за проститутку, не пугает его грубая хватка. Я просто не могу поверить, что это он. Наверное, я смотрю слишком долго. Он склоняет набок голову и поджимает губы. Его взгляд сфокусированный, оценивающий, он словно сканирует меня, мгновенно считывая всю необходимую информацию. — Не похоже, что ты под кайфом, — наконец говорит он, — слушай, если тебе не интересно, скажи сразу. Я никого заставлять не собираюсь. И все же он не отпускает меня. Но решительный тон мигом развязывает мне язык. — Интересно, — говорю я одними губами, на что он тут же довольно улыбается. А у меня все тело ноет от его улыбки. — Ты замерз, — уже мягче замечает он, — садись. Здесь тепло.***
Он обращается со мной очень внимательно. Чутко. Осторожно заглядывает в лицо, разряжает обстановку теплыми словами. Он привел меня к себе домой, а не в отель. В просторную, светлую квартиру в одной из высоток в центре города. Окна во всю стену открывают удивительный вид на мир внизу, настоящий и жесткий, что кажется таким далеким с высоты птичьего полета. — Чай? Кофе? Вина?.. — уточняет он, замирая на кухне, что отделена от гостиной барной стойкой. — Просто воды, — отвечаю я скомканно. Все никак не могу придти в себя. Неловкость и неверие своей удаче сковали мое тело цепями, заставляя меня вести себя сжато и неестественно. — Ну же, не стоит так нервничать, — воркует он сладко, огибает бар и останавливается за моей спиной, чтобы положить широкие ладони на мои плечи. Я вздрагиваю от расслабляющих, круговых движений. Он неспешно массирует мои напряженные плечи, касаясь большими пальцами шеи, от чего по коже словно идут разряды тока. Приятные ощущения смешиваются с тупой болью от недавних ссадин, что явно переливаются всеми оттенками синего на замерзшей коже. Он стоит непозволительно близко, практически касаясь своей грудью моей спины. — Приятно? — осведомляется он тихо. Я только киваю. Стараюсь расслабиться, поймать момент, отпустить свое прошлое и будущее. Я знаю, что после сегодняшней ночи мы никогда не увидимся снова. Знаю, что это не роковая встреча и не счастливая сказка. Скорее подачка, вознаграждение за все годы беспросветности. Я не против. Смогу ли я потом забыть его? Вряд ли. Скорее всего он станет моей целью, недосягаемой звездой, неисполнимым желанием. Но я буду жить. Смогу еще потерпеть. Только потому, что он есть. Устремлюсь вперед ради призрачного шанса новой встречи. — Почему вы такой добрый? — вопрос вырывается без моего разрешения. Он секунду молчит. Его руки останавливаются, а затем скользят вниз, по моей груди, заключая меня в объятие, которого я так ждал. — Сегодня день всех влюбленных, — поясняет он, словно осторожно подбирая слова, — и раз уж ты мой партнер на эту ночь, я не вижу причин вести себя грубо. Он такой взрослый. Уверенный в себе, как и в моих снах. Его прикосновения настолько желанные, отдающие ностальгией, что я реагирую практически мгновенно. В горле пересыхает, внизу живота приятно сводит и тянет, в груди все щемит от нежности и нетерпения. Словно замечая мое состояние он чуть касается губами моего уха, жарко выдыхая: — Сперва душ. Приготовься, малыш. Я против, но знаю, о чем он думает. Состоятельный человек, красивый и элегантный, ухоженный как домашний питомец, невесть по какой причине подобравший уличную шлюху — конечно, ему не хочется спать с человеком, на котором скопились грязь трущоб и чужой пот. Но уверять его в том, что я чистый и неиспользованный, глупо. Он и так прикладывает все усилия, чтобы не показывать отвращения. Поэтому я послушно бреду за ним, когда он за руку тянет меня вглубь квартиры. — Здесь свет, — тихо объясняет он, щелкая включателем. Его ванная комната огромная. Здесь есть и душ, и ванна-джакузи, шкаф и даже кожаный диван с небольшим столиком, под которым нашли место винные бутылки и одинокий бокал. Все блестит чистотой, кажется, с туалета можно есть, настолько он вычищенный. Над зеркальцем в ванной висит открытая полка с аккуратно разложенными кремами и принадлежностями для личной гигиены, а у двери стоит шкаф. На шкаф он указывает первым делом. — Здесь полотенца и халаты, — поясняет от мягко, — и все, что тебе может понадобиться. В душе все автоматизированно, просто нажми на нужную кнопку, там все написано. Можешь не спешить, займи столько времени, сколько необходимо. Ничего больше не говоря, он наклоняется и еле ощутимо целует меня в висок, а затем закрывает за собой дверь. С минуту я стою, прежде чем сесть на корточки и тихо расплакаться. Быстро взять себя в руки не получается. Меня разрывает от эмоций, от радости и отчаяния, от страха и преждевременной грусти. Все, что происходит кажется мне нереальным. И что будет завтра? Холодное отношение и бесцеремонное выставление меня за дверь. Или я просто проснусь под крики мамы, в очередной раз понимая, что все, что я переживал, чем дышал и что чувствовал — не является ничем большим, чем ночным видением кипящего от усталости мозга. Кое-как все же мне удается успокоиться. Я встаю, на ватных ногах иду к зеркалу, что протянулось во весь рост между шкафом и раковиной, смотрю на свои опухшие, болотистого цвета глаза. И что он увидел во мне на улице? Назвал смазливым личиком, в то время как я вижу только изрядно помятого уличного неудачника. И все же он выбрал меня. Человек, который стал для меня якорем в последние годы, пусть сам об этом не подозревая. — Только сегодня, — обещаю я себе шепотом. Один раз ведь можно. Не важно, что случится завтра или послезавтра. Я все равно вернусь в свою обычную повседневность, вгоняющую в депрессию атмосферу пьяного угара и жестких ссор. Буду защищать маму от ее собственного выбора, позволять отчиму ломать меня, как ему вздумается, пока однажды в порыве ярости он не разобьет мне голову. Такие, как я, хорошо не заканчивают, я знаю. Поэтому сегодня я хочу дать себе разрешение. Только один раз. Совсем коротенькая сказка. Капелька счастья в убогой жизни.***
В шкафу я обнаружил гораздо больше, чем мне позволяло воображение. Насадки для душа, гели, бритвы, крема, мази, клизмы и специальное интимное мыло — полный набор для качественной чистки... всего. Я никогда в жизни не подготавливал себя для мужчины. Хотя спустя долгого осознания, что, судя по снам, я гей, смотрел в интернете, как это делается. И сейчас пробовал все в первый раз. Ощущения неприятные и странные, ванная быстро заполнилась мерзким запахом, благо я нашел кнопку вентиляции. Я торопился, зная, что он ждет меня, но так же старался сделать все тщательно и правильно, а потом еще долго отмывался дорогим гелем для душа. Выхожу я весьма довольный собственными усилиями, пусть мне до сих пор неловко. — Ты быстрее, чем я ожидал, — он встречает меня на белоснежном угловом диване, салютирует мне бокалом красного вина, что отдает малиновым цветом в свете огня, разведенного в камине. На фоне играет тихая, расслабляющая музыка, на журнальном столике стоит декантер с вином и второй, уже наполненный бокал. — Я решил, что тебе необходимо немного расслабиться, — говорит он мягко и хлопает ладонью на месте рядом с собой, приглашая меня присесть. Неуверенность бьет по мне с новой силой. Он настолько привлекательный в черной, с расстегнутой верхней пуговкой, рубашке. Языки пламени играют на его коже, смотрящие на меня игривые глаза блестят предвкушением. — Ну же, я не кусаюсь, — его вельветовый голос манит, привлекает меня как запах вина винную мушку. И я иду к нему, нервно сминая края махрового сапфирового халата, что так мягко касается кожи. Прежде чем я опускаюсь, он ставит на стол бокал вина и ловит меня руками, по-хозяйски усаживая себе на колени. Кровь приливает к моему лицу, мне не хватает воздуха от того, как чувственно он прижимается ко мне, обвив руками. От его губ, что он уткнул мне в шею, становится невыносимо жарко. — Волнуешься? — спрашивает он полушепотом, осторожно проводя губами по изгибу шеи, жадно вдыхая запах чистой кожи. — Д-да, — выдавливаю я с запинкой. Он наклоняется к столу вместе со мной, вновь подхватывает бокал, подносит его к моим приоткрытым губам, с которых уже готов слететь стон от того, как рука, что обвивает меня, аккуратно сминает внутреннюю часть бедра. — Отпей, — его шепот одурманивает, заставляет повиноваться, и я послушно делаю глоток. Острый вкус сперва обжигает горло, я кривлюсь, на что он тихо смеется: — Подержи его немного во рту, не глотай сразу. Я снова слушаюсь, перекатываю жидкость во рту, ощущая как бархат вяжет язык, и только потом глотаю. Вино оставляет немного горькое, ягодное послевкусие. Он отставляет бокал в сторону, смотрит на меня темными глазами, мягко так, с доброй насмешкой. Кажется, я сам тянусь к нему. Пальцами касаюсь его лица, робко, только подушечками. Очерчиваю его изгибы, дохожу до подбородка, снова возвращаюсь наверх, запуская их в шелковые волосы. Он прикрывает глаза и глубоко вдыхает. — Как тебя зовут, малыш? — шепчет он. — Анжело, — отвечаю я так же тихо, — а тебя? — Валентин. Атмосфера вокруг нас настолько интимная и личная, дурманящая, что контроль над словами теряется, страхи гаснут, оставляя только желание. Он шепчет свое имя мне в губы, а затем очень осторожно целует меня. — Так это твой день, — улыбаюсь я. — Только мой, — отвечает он мягко и снова целует меня, уверенно, чувственно. Я впиваюсь пальцами в его рубашку, дрожу от смелых, нетерпеливых прикосновений. Не могу сдержать стон, когда он забирается мне под халат, ласкает пальцами голую кожу, массируя, изучая мое тело. Теплые мурашки бегают от его прикосновений, в паху мучительно ноет, а он продолжает мять мои губы своими, словно смакуя каждый их миллиметр. Он так трепетно обращается со мной. Так нежно скользит руками по спине, медленно снимая с меня халат. Осторожно опускает на диван, нависая сверху, прижимаясь своей напряженной плотью к моей через ткань джинсов. — Я хотел подождать... поговорить... но... не могу... — бормочет он, отрываясь от моих губ, прокладывая влажную дорожку поцелуев от подбородка до шеи. А на мои глаза наворачиваются слезы. Его тело сильное, крепкое, мышцы напряжены, будто он едва сдерживается. Меня никогда не хотели. Никогда не обращались со мной с такой нежностью. Его отношение крутит мне сердце, заставляет реагировать, разрушает все видимые и невидимые преграды. Это лучше чем сон. Лучше чем все, что я когда-либо испытывал. Это как глоток воды в знойный день, как жар огня в лютый холод. Он окутывает меня лаской как теплым пледом, заботливо и умело, настолько искусно, что я не могу не заплакать. Я не чувствую боли от побоев отчима. Не думаю о маме. Прошлое и будущее стерлись, оставляя меня в одном моменте, передавая меня в надежность рук Валентина. Моего Валентина, что так долго мне снился, кого я так отчаянно хотел.***
Теперь сон по сравнению с оригиналом кажется мне жалкой подделкой. Сперва Валентин дразнил меня на диване, баловал непристойными ласками, доводил до такого наслаждения, что я срывался и стонал в голос. А он ловил мои стоны губами, чутко реагировал на каждое мое движение, не раз успокаивал, нашептывая мне на ухо нежности. Кажется, он совершенно не брезговал. Он трогал, массировал и вылизывал, находил самые чувствительные точки и уделял им максимум внимания. Когда мне показалось, что я больше не могу, что мое тело физически не может вынести столько наслаждения, он перенес меня на кровать. Черные простыни, усыпанные лепестками роз, зажженные свечи на прикроватных столиках и все это — для меня одного. В нем не было животной страсти, не было жадности и грубости. Либо он очень сильно сдерживался, либо вовсе не был человеком, которого привлекает жесткость в постели. Он играл со мной, любил меня, поощрял каждую мою попытку ответить, разрешал прикасаться к нему, как я того пожелаю, шептал, как сильно я ему нравлюсь, как долго он ждал меня. Люди говорят про седьмое небо счастья. Для меня седьмым небом оказались его объятия, из которых он не собирался меня выпускать. Жар его тела, пот на его коже, хриплые, гортанные стоны. Мое счастье не было чем-то эфемерным. Оно имело физическую оболочку, крепкое телосложение и красивое лицо. Оно носило имя, мое счастье. Имя, которое я никогда не забуду. Он думал, что у меня было много партнеров и все же обращался так, словно все что происходит для меня впервые. Поэтому боль быстро потерялась в непередаваемых ощущениях эйфории, в странном сочетании сладкого мучения и острого удовлетворения. Он успокаивается только тогда, когда я чуть ли не начинаю терять сознание от усталости. — Отдыхай, Ангел, — сипло просит он, продолжая сжимать меня в горячих объятиях. Целует в висок напоследок, утыкается носом мне в шею. Я ничего не отвечаю. Сил не остается даже на улыбку. По всему телу расплылась тяжелая нега, глаза слипаются, не смотря на то, насколько сильно я не хочу засыпать. Все прошло так быстро. Слишком быстро, чтобы просто уснуть. Дыхание мое выравнивается, когда я еще пытаюсь побороть сон. Уже в полудреме я чувствую, как он осторожно отодвигается, как бережно и задумчиво водит кончиками пальцев по спине. Еще раньше он заметил синяки, и хоть взгляд его на секунду посуровел, он ничего говорить не стал. Зато говорит теперь. Тихим и ласковым голосом, а я даже не знаю, наяву ли все происходит, или его слова уже генерирует одолевающий меня сон?.. — Наверное, ты бы посчитал меня сумасшедшим, если бы я сказал, что ты снился мне? Если честно, я не помню из сна ничего, кроме твоего силуэта и одежды. Ты постоянно стоял ко мне спиной, медленно уходил, а я зачем-то звал тебя. Он горько усмехается. — Так странно. Ведь я совершенно ничего о тебе не знал. А как только увидел, не смог пройти мимо... и не жалею. Анжело... Мой Ангел, из каких бед я должен тебя вытащить, чтобы ты обернулся?..