Вишневый блеск

      Справедливость. А что это такое? Понятие о должном? Беспристрастие? Существует ли она вообще? Я была полностью потеряна. Убита. Растоптана. Все, когда-то греющие меня чувства, сожгли меня дотла, без остатка. Во всем происходящем было все: обман, отчаяние, разочарование, грязь, похоть, обида, но только не справедливость. Ею тут и не пахло.       Я стояла как вкопанная, боясь сделать лишний шаг, наблюдая за тем, как Жан медленно сходит с ума. Сквозь занавешенные тяжёлыми шторами окна начали пробиваться солнечные лучи, не знаю, сколько я тут так уже простояла, но явно казалось, что целую вечность. Я осмелилась сделать короткий шаг в сторону мужа. Сердце колотилось как сумасшедшее, мне казалось, ещё шаг и он, окончательно сойдя с ума, нападет на меня, вцепившись в шею, словно Отелло. Но он не перевёл на меня и кратчайшего взгляда. Тогда, невзирая на разбитое стекло, и подошла к нему ближе, опускаясь на колени, чтобы видеть его поникшее лицо. Маленькие осколки впились в мою кожу, но я не обращала на них внимания, лишь поравнявшись с Жаном, попыталась увидеть его лицо.       — Жан… я прошу тебя, отпусти меня… —ладонями приподнимая его лицо, пыталась взглянуть ему в глаза.       Но он молчал, отводил взгляд налитых кровью глаз, избегал зрительного контакта, делая вид, что не слышал меня, и в какой-то момент, вдруг неожиданно, крепко меня прижал к себе.       — Только сейчас я понял, какого было тебе все это время, думая, что я предал тебя, Лиа, — его шёпот резко оборвалась, будто ему необходим был глоток воздуха. — Но лишь сейчас я понял, что и дня не смогу без тебя. Ли, прошу, давай попробуем в последний раз. Заново, лишь я и ты. Мы никогда не вспомним об этих днях, о Райнере, о Микасе, о всем этом дерьме, что с нами произошло. Я прошу тебя…       — Жан, я…       — Я знаю, Лиа, но все в прошлом! Я уже потерял тебя один раз, но дай мне шанс все вернуть. Я многое сказал сгоряча сейчас, но это не значит, что вина только на тебе. Я обещаю, что никогда не припомню тебе все это, ни при каких обстоятельствах. Я спрошу у тебя лишь один раз, сейчас и больше никогда. Скажи, Лиа, Райнер что-то значит для тебя? — его пальцы непроизвольно сжали меня, Словно Жан боялся услышать нежеланный ответ. А я… да, что сказать, я струсила, струсила не потому, что боялась Жана, струсила сказать ему правду оттого, что не хотела разбить его окончательно. Я молча отвела взгляд к окну, что было ровно позади него. Вглядывалась в ещё застеленную полумраком улицу, освещённой лишь фонарями или светом фар и проблесками рассвета. Вглядывалась и пыталась сдерживать остаток своих слез.       Райнер — лжец, Райнер разбил во мне все, что только можно, сжёг дотла мои чувства, убил во мне мою глупую наивность, опустошил, солгав мне обо всем, но я бы никогда не смогла сказать, что теперь он не значит для меня ничего. Я молчала, собирая по крупицам образы наших встреч, и буквально на секунду представила, что стою в цепких объятиях совсем не мужа. Да. Жан не заслужил такого, он заслуживает лучшей жизни, но сейчас мое молчание — это все, что я могу ему дать.       — Хорошо, ты не обязана отвечать, —мужские пальцы ослабили хватку, но их тут же перехватили мои, холодные дрожащие ладони. Я знаю, что поступаю неправильно, и я мечтаю сию же минуту выбежать из этого гребаного места, пропитанного ложью и табаком, и пуститься к моему Райнеру, сбежать с ним, быть с ним, но я слишком труслива для этого, слишком слаба.       — Попробуем в последний раз, Жан, — скупые слёзы, наконец не выдержав, скатились по щекам. — Мы забудем все и попробуем, я обещаю.       Не поверив в услышанное, он обомлел, а потом обнял меня так крепко, как только мог. Разве это теперь любовь? Но хотя бы Жану не было сейчас так до тошноты больно как мне.       Это был конец. Я четко понимала, что больше никогда не увижу Райнера, никогда не прошепчу его имя и не поцелую его шероховатые, слегка обветренные губы. Понимала, что имя Райнер Браун придётся забыть навсегда. Да, и по правде, я никогда не видела нашего светлого будущего, но и не была готова, вот так позабыть его в один миг. Его стальную хватку, большие мужские руки, его желанный голос, наше сдержанное общение в переписках и, наоборот, такие страстные встречи, все это разом исчезло из моей жизни.       Голос мой трясся, в груди словно копьем пробито, щемило, раздирало, отчего хотелось выть и рыдать, в окно уже не бил искусственный свет, остался лишь наступивший рассвет, мы явно тут не час и не два. Ноги меня уже давно не держали, я обмякла, опускаясь на левое бедро, крошечные осколки, что уже были, наверное, по всей комнате, снова впились в кожу, только в другом месте, но физической боли сейчас будто и не существовало. Вопрос Жана о Райнер застрял в голове, все повторяясь и повторяясь, как сломанная пластинка, заевшая в старом магнитофоне. «Райнер что-то значит для тебя» «Райнер что-то значит для тебя»       Это был конец. Я четко понимала, что больше никогда не увижу Райнера и от этого становилось дико, страшно и ещё в сотню раз больнее. ***       Рваные губы были искусаны в кровь, я сидела за чайным круглым столиком, что перетащила в свою небольшую мастерскую, напротив огромного мольберта с размазанными в хаотичном порядке красками. Ничего не выходило. Сегодня почему-то особенно. Зарывшись руками в спутанные волосы, сжимая их на затылке до побелевших костяшек, нога нервно отбивала постукивания, пошатывая стол, звеня кистями, что были раскиданы на нем. Одна за другой, скатываясь и падая на пол, оставляли кляксы краски на полированном полу. В голове были события вчерашней ночи, как Жан, упиваясь столь отвратительной похотью, с жадностью целовал мое тело, кусая его до синяков, сжимая, оставляя следы от пальцев. С тех самых пор прошло уже больше двух месяцев, и это был первый раз, когда я позволила ему притронуться к себе. И как же я себя ненавидела после! Больше двух месяцев я каждый день пытаюсь не вспоминать Брауна и не винить себя за сделанный выбор. Дайте сейчас мне этот проклятый «билетик» в гетто, но только чтобы Райнер был там… Я хватаюсь за все, что помогло бы мне отвлечься, за любую работу, за любой проект, да мне нужны ещё сотни проектов лишь бы ограничить себя от нескончаемых мыслей… Дайте мне таблетку, чтоб стереть память! В ту ночь я получила несколько пропущенных и сообщение от Райнера. Я видела зажженные фары его машины напротив окон нашей спальни… Он приехал. Он ждал. Ждал, что я передумаю, поеду с ним… Господи… Сколько я живу уже в притворстве, готовлю эти милые завтраки, улыбаюсь, засыпаю в одной постели… Я больше не могу так… не могу… Резко поднявшись и опрокинув все оставшиеся кисти на пол, я направилась в ванную. Скинув с себя замызганную краской одежду, включила горячую воду. Хотелось смыть с себя все прошлое и жить как раньше. Без этого чертового Райнера Брауна, я держалась все это время как могла, но я будто выпила таблетку от здоровья, свихнулась. Пар густо расходился по всей комнате; залезая под струи горячей воды, я сползла вниз, обжигая кожу, уткнувшись в колени, и без единого звука заплакала.       Просидев так непонятно сколько, я услышала, как ключ провернулся в дверной скважине. Нельзя было показывать себя такой. Обмотавшись полотенцем, я вышла. Кожа покрылась красными пятнами, а от тела исходил ещё не остывший пар. Я вышла к мужу. Жан стоял на пороге с огромной живой ёлкой. А я и вправду потеряла счёт времени, забыла, что скоро и Рождество на носу, и вся эта суета.       — Хей, ты чего красная, как помидор? Тебя хоть на стол подавай, только с печи.       — Ах. Это… Да я с душа только, сейчас я переоденусь.       — Погоди! Мне так нравится больше! — Жан выпустил из рук все, что принёс и, схватив меня за запястье, притянул к себе. — Давай, ты пока просто разденешься, а дальше будет видно.       Он одним махом сорвал полотенце и, попутно разуваясь, поволок меня на кухню, впившись в мои губы. Ледяные руки жадно блуждали по неостывшему телу, дотрагиваясь, вызывая легкий озноб. Жан скинул куртку на пол, за ней и шарф, оставаясь сверху лишь в чёрной обтягивающей водолазке. Подхватил меня за бёдра и в один миг, смахивая какую-то посуду, что с грохотом валится на пол, усадил на стол. Он резко прервал поцелуй, оставляя мои губы пульсирующе болеть от такого контакта.       — Не устала?       Я отстранилась, вопросительно всматриваясь в его светло-карие глаза.       — Бездействовать не устала? — Его грудь вздымалась от учащённого дыхания, но он продолжал выжидать.       «Я сама дала обещание попытаться все вернуть! Я сама!»       Прокручивая в голове одни и те же слова, сплела пальцы на его затылке, притягивая к своему уже слегка остывшему телу и уже сама впиваясь в губы.       — Давай немного понежнее, — в губы прошептала я Кирштайну, закидывая ноги на его талию.       Ладони скользнули под водолазку, от чего я ощутила довольную ухмылку сквозь поцелуй. Он незамедлительно стаскивает ее с себя, закидывая на стол позади, наматывает на руку мои мокрые волосы, с силой оттягивая их назад. Его взору открывается нежная с засосами после вчерашней ночи шея, в которую он снова впивается, как изголодавшийся по плоти и крови вампир, до синяков кусая и оставляя бордовые следы. Одной рукой я пыталась найти опору позади себя для удобства, а второй обхватила Жана, впиваясь в плечо ногтями, от очередной порции укусов.       — Ну же! Разве я должен заставлять тебя?!       Он бормотал мне в шею, просил о взаимности, попутно принося острую боль. Рукой, что я опиралась в стол, медленно начала расстегивать его ремень. Я слышала, как в его венах пульсирует кровь, вскипает, бурлит, каждое мое легкое прикосновение отзывалось у него вибрациями в теле. Я ощущала его всем существом: эти напряженные мышцы, его требовательную мужскую силу. Воздух уже давно наэлектризовался. Жан, не выдержав, сам расстегнул все пуговицы на своих джинсах, и я рукой потянулась к его твердости. Поцелуи стали не такими жёсткими, он учащенно задышал мне в шею. На фоне всей его мужественности, сейчас он казался мальчиком, которого можно свести с ума одним прикосновением. Я сжала его в руках, сделав пару повторяющихся движений через белье, наблюдая за тем, как чистое животное желание берет вверх. Мышцы на его лице подрагивали, сжимая желваки, сводя брови у переносицы.       — Приятно?       Он прижался своей шероховатой щекой к моей и хрипло прошептал прямо в ухо.       — Любое твоё прикосновение приятно.       Кирштайн рвано дышал, пока моя рука ласкала его. Я вздрогнула, когда его холодная ладонь скользнула мне между ног. По мне прокатилась волна жара с оттенками отвращения и нервного предвкушения. И что я только делала тут? Жан быстро накрыл меня своим телом, опрокидывая меня на ранее скинутую позади водолазку.       — Люблю… — шепчет он.       Любовь его казалась безумной, непреклонной, почему он все ещё любит меня! Он целовал буквально каждый кусочек моего тело, не оставляя ничего без внимания, но уже не так жадно, постепенно возвращаясь к моим налитым губам. Он влажно накрыл их, сквозь поцелуй говоря:       — Закинь… ноги.       Я повиновалась, закрывая глаза. Хотелось испариться, исчезнуть, но я четко ощущала мужскую плоть немаленьких размеров. Ещё секунда и он вошёл в меня, со стоном, слетевшим с его губ. Не желая видеть этого, я вжалась в его тело, уткнувшись лицом в мужскую шею, крепко закрывая глаза. Тело сотрясали судороги вперемешку с грубыми движениями во мне. Жан терзал мое тело своими резкими толчками.       — Прошу, Жан… не так жестко.       Я зажмурилась настолько сильно, насколько могла. Представила Брауна. Его тело! Его движения во мне! Только его учащенное дыхание вперемешку с шепотом на выдохе моего имени. На секунду даже показалось, что я начала ощущать его терпкий парфюм. Внизу живота появилась приятная тяжесть, что плавно излилась в глухой стон, который буквально свёл с ума Жана, но все, чего мне хотелось, — это шептать имя марлийца, неприлично, вульгарно стонать, выкрикивать его, хватая губами воздух.       — М-м-м…       Стоны слетали один за другим. Движения Жана участились, он приподнял меня в полусидячее положение на краю стола и прижал к себе, делая ещё пару рванных толчков. Я тут же пришла в себя, широко недоуменно смотря на него, понимая, что происходит.       — Не пей… свои сранные таблетки… прошу! — Он еле дышал, держа меня за спину, даже не смотря мне в глаза.       —Р… Жан?       — Лиа, я хочу детей, ну что сейчас нам мешает?       Сил спорить с ним сейчас не было, я лишь уставши положила голову ему на плечо. Сердце Жана колотилось, колотилось так бешено, что я приложила ладонь к его груди, тем самым ощущая все его переживания.       — За что ты все ещё любишь меня, Жан? Меня не за что любить!       — Я люблю тебя не за что-то, и ты знаешь это, Лиа. Хватит уже, правда, — он отстранился, схватив меня за плечи. Мы договаривались, что живём, начав все с самого начала. Мне тошно от одной только мысли о том, что произошло с нами. Поэтому не начинай этот цирк, я прошу тебя!       — Но…       — Ничего не хочу слышать! Одевайся, хочу сегодня провести с тобой приятный день. Подготовимся к Рождеству. Кстати о нем, Аккерманы приглашают нас к себе, поедем развеемся, мы уже давно никуда не ходили.       Я одобрительно кивнула и натянула на себя валявшееся полотенце.       День сменялся другим днём, время летело настолько быстро, что можно было запросто потерять ему счёт. Из-за дня в день я начала постепенно входить в ритм своей новой жизни. Жан перестал быть мне неприятен, и я ловила себя на мысли, что мне снова начинали нравиться его слегка занудные речи перед сном, его забота и внимание. Все медленно возвращалось на круги своя, на тот момент все казалось настолько умиротворенным, что я все реже и реже вспоминала Райнера, он был со мной уже не постоянно, а лишь появлялся пару раз в сутки. Иногда снился, и в такие ночи мне казалось, что нам с Брауном снился один и тот же сон, мне так казалось, но на самом деле я лишь хотела знать, что он тоже не забыл обо мне. Вспоминает, когда разжигает камин в непогоду или же стоит в лифте в полном одиночестве, прислонившись к холодной металлической стене, прикрывая глаза. Вспоминал ли, вдыхая морской запах, что разносился по берегу, приходя с волнами и пеной, несущихся с Парадиза, думал обо мне, украдкой, взглянув на звёздное небо, выходя в ночь из очередного кабака. Интересно, он вспоминает обо мне в объятиях другой женщины, так же как я, или о нас как о чем-то прекрасном, мимолетном и недосягаемом. Помнит ли мое тело, наши горячие поцелуи и бесконечное множество прикосновений. Думает ли о моем вероломстве как о чем-то отвратительном или не желает меня осуждать. Райнер заполнил слишком много моих мыслей, но однозначно я чувствовала, он начинал постепенно меня покидать.       Прошло ещё полмесяца, на Парадизе выпал первый снег, всю ночь валил, густой, пушистой ватой покрыв улицы. А пуховое тёплое одеяло дома было таким тяжелым, что мешало спать по ночам.       — Лиа, Ли! Господи, какая же ты бездельница! Вставай, мы планировали поехать за подарками к Рождеству!       Я открыла глаза и увидела, как Жан сидит на мне и как голодный дикий котяра подпрыгивает от каждого слова.       — М-м-м-м. Так это не одеяло, — бормоча под нос, и в попытках спихнуть Жана, повернулась на бок.       — Пода-а-рки, Ли-и-а!       — Ты уже купил ёлку.       — Господи, как с тобой сложно.       — А в кофейню заедем позавтракать?       — Ну конечно, если ты встанешь, то заедем! — нотки нервозности уже проблескивали в его голосе.       Придётся вставать. За последнюю неделю мое состояние как-то непонятно ухудшилось, зима на меня явно влияла не лучшим образом. Жану я об этом ничего не говорила, не хотела быть окружена его безумной заботой, держа все, как мне казалось, под контролем. Нужно бы попить каких-нибудь витаминов.       На кухне уже ждал ароматный кофе. Наспех выпив по чашке и приведя себя в порядок, мы выехали в центр города, в огромный кишащий людьми торговый центр. Людей было настолько много, что потеряться не составило бы никакого труда. Хмурые, серьёзные, взвинченные, радостные, куда-то спешащие, нерасторопные, все выбирали, рассматривали и о чем-то говорили. Мы держались за руки, проходя мимо торговых точек и магазинов, что нам были не интересны.       — О, может посмотрим что-нибудь здесь? — Жан пальцем указывал на магазинную вывеску с различной техникой.       — Хм. Да, почему бы и нет. Только… ты. Ты пока заходи, а мне нужно отлучиться на минуточку.       Аптека была прям за углом, и это был довольно удобный момент, чтоб купить себе чего-нибудь, чтобы улучшить самочувствие, без Жана.       — Все в порядке? Пойти с тобой?       — Нет, нет, не стоит. Просто жди меня внутри, я быстро вернусь, — коснувшись губами его небритой щеки, отстранилась и, выпустив влажную ладонь Жана, я пошла в противоположнном направлении и скрылась в толпе.       Пробиралась сквозь поток людей; голова и без того начинала кружиться, бесконечное множество голосов эхом отдавались в сознании, и эти запахи, от которых тошнота подкатывала к горлу. Запах кофе, запах купленной булочки, запах сладких женских духов и… и…       Земля ушла из-под ног, сердце замерло, а следом начало стучать, учащаясь каждый чертов раз. Я вдохнула полной грудью, прикрыв глаза, и приятное тепло разлилось внутри каждой клеточки. Это не мог быть не он. Этот запах въелся в каждую ниточку моей одежды, что все также висела в шкафу. Засел колющей болью где-то в воспоминаниях. Я не могла его перепутать. Сквозь толпу я начала оглядываться, всматриваясь в каждого высокого парня, ища знакомый силуэт; голова кружилась ещё сильнее, а земля под ногами была уже в миллиметре от того, чтоб испариться окончательно.       Лиа, — глухим эхом отдавалось где-то позади меня сквозь рокот всех проходящих мимо людей.       Лиа.       В глазах темнеет, и я выпадаю из реальности. ***       Непрерывные однотипные звуки, словно короткие сигналы, раздавались так далеко-далеко от меня. Я с тяжестью подняла руку, потирая глаза, с прищуром от ярчайшего света, открывая их. Лежа на неудобной жесткой кровати, спина совершенно затекла. Я оглянулась и поняла, что нахожусь в какой-то палате. Последние события расплывались перед глазами, не позволяя вспомнить ничего. Нащупав кнопку вызова медсестры, я обессиленно нажала на неё так сильно, как только могла. Спустя секунд двадцать в палату сразу же вбежал Жан вместе с женщиной сорока лет.       — Лиа, Господи! Как же ты меня напугала! Я думал, я с ума сойду, — он прислонился губами к тыльной стороне моей ладони, на которой были прикреплены различные датчики измерения кислорода и пульса. — Ты помнишь, что произошло?       — Ничего страшного, господин Кирштайн. — низко заговорила незнакомая мне женщина, по-видимому, медсестра. — Мы провели ряд анализов, у вашей жены все в полном порядке, кроме, конечно же, одного. —Женщина в белом халате, улыбаясь протянула ему бумагу с результатами анализов, внимая его будущей реакции. Зрачки Жана встревоженно бегали по строчкам, пока в один момент не остановились где-то посередине. Результаты вылетели на пол и он ринулся ко мне, целуя меня в лоб.       — Вы, пожалуйста, осторожнее, оно только пришла в себя.       — Ли, спасибо тебе! Мы станем родителями, я… я стану отцом! — он радовался, словно дитя, когда мне лишь хотелось расплакаться от услышанного. — Хочешь воды? Или, может, поесть чего-нибудь?       — Воды, — прохрипел мой сиплый голос.       Он выскочил из палаты, а женщина, что стояла с краю кровати, поздравила меня с моей первой беременностью, оповестила о предстоящих анализа через два часа и вышла из палаты.       Меня трясло, непонятно от слабости ли или от положительного результата.       Набравшись сил, я поднялась с кровати, параллельно снимая и выдергивая с себя все датчики, украдкой заметив валяющийся лист бумаги под ногами. Подняла его, надеясь все же обнаружить ошибку, я в спешке пробежалась глазами и замерла на результатах беременности, дыхание сперло, так что невозможно было сделать глубокий вдох. Затрясло ещё сильнее, будто я и не слышала этого секунду назад. Как хорошо, что Жан сейчас меня не видел. От бессилия я рухнула на кровать, сжимая в руках лист бумаги.       «Этого не может быть, этого не может быть. Я ведь выпила эти дурацкие таблетки».       По щекам снова и снова катились крупные, как жемчужные бусины, слёзы, и только деревянный стук открывающейся позади двери заставил меня прекратить лить их. Должно быть, Жан принёс воды. Я обернулась и буквально в секунду оцепенела. Голос пропал в пучине бессилия, что перехватило дух. Кровь налилась в щеках. В дверях, освещённый бледным больничным светом, стоял он. Райнер Браун.