Обещание

Перед глазами мелькали хаотичные картинки. Воздух каменел в лëгких, рëбра, точно окутанные цепкими озерными водорослями не поддавались движению. В ушах звенело, сотни комаров сразу били своим писком по барабанным перепонкам. Валера метался по простыням желая проснуться, но ткань нещадно мялась, обвивая его конечности и погружая в ещё больший кошмар. Вдох. Ему наконец удалось вдохнуть и он открыл глаза. Рядом сидел Лëва, он смотрел на него не отводя взгляд, осторожно сжимал своими прохладными пальцами его запястье. — Ты же обещал не делать этого. — Прошептал Лагунов. Он всë ещё ощущал бешеное биение сердца где-то в горле. Но это лишь пережитки кошмара. Иррациональный покой поглощал, расслаблял тело, будто зелëные глаза напротив управляли им. А ведь вот он настоящий монстр. Один из вечных героев самых страшных Валеркиных снов. Вот сейчас, сейчас он откроет рот, обнажив зубастый отросток и Лагунов взаправду превратится в покорную марионетку. Не помог домик из простыней, сам он его разрушил, но почему-то не боялся. Валере было страшно когда Хлопов бродил возле него ночью. Ходил как неприкаянный зверь, ладонями своими скользил по ткани, оставляя невидимые следы. Ему было страшно когда Лëва заставил других мальчишек бегать по кругу, когда предложил Валере присоединиться к этому пугающему зрелищу и улыбался так зловеще, глядя прямо в Валеркины полные ужаса глаза. — Да. Обещал. — Хлопов наконец отвëл взгляд, стараясь глядеть в пол, но руки не убрал, только перехватил ниже, теперь зажимая ладошку Валеры между своих. Лагунов с тревогой уставился в безэмоциональное лицо. «Я не хочу никому подчиняться.» «Не хочешь, так не хочешь, никто тебя не тронет.» — Посмотри на меня. — Не выдержал Валера. Он сжал губы. Почему-то всё это казалось безумно нечестным. То как Хлопов сдерживал себя, то как держал за руку его. Так аккуратно, нежно, что Валера не находил в себе сил оттолкнуть его и бежать, бежать подальше: в лес, к озеру, да куда угодно где было в сто раз безопаснее уютной деревянной комнаты. Лëва помотал головой. — Посмотри. — Лагунов знал, что совершает невероятную глупость, буквально трясëт куском мяса перед хищником. Но не мог. Здравый рационализм слишком легко проигрывал чему-то неизведанному. Это не было чувством, скорее совокупностью всех их. Гнев стремительно сменялся разочарованием и отчаянной потребностью, а пальцы на ладони слишком быстро перестали ощущаться чужими. Именно поэтому Лагунов вздрогнул когда те зашевелились поглаживая внутреннюю часть ладони, на ощупь проводя линии по коже. — Посмотри, прошу. — Собственный голос прозвучал для него слишком непривычно, так тихо и рвано, что звуки едва можно было собрать в слова. Лëва поднял голову, дернулся как от удара встречая покрасневшие глаза. — Прости. — Тонкие брови сдвинулись создавая болезненную гримасу. — Я не помню как проснулся и оказался здесь, только голод. — И сейчас? — Валера слегка пошевелил пальцами, чтобы вновь поймать ощущение кожи уже ставшей одинаковой с ним температуры. — Всегда. Иногда мне кажется что он не мой. Я словно бы существую с определëнной целью. Нет никаких мелочей, есть только основные фигуры. — Вроде желания стать капитаном футбольной команды? — Догадывается Лагунов. — Вроде. — Слишком быстро отвечает Лëва и перестаëт выводить ставшие хаотичными линии на его коже. Он замирает на секунду и выпаливает, почти шипя: — Я не позволю добраться до тебя. Им не позволю. — Он делает паузу, отворачивается в сторону окна. Свет фонаря отражается от пионерского красного галстука, падает бликами на ровную переносицу, сжатые губы, идеально выглаженную белую рубашку. Валере Лëва видится красивой задумчивой статуей. Может быть это делает его персонажем ещё одной лагерной страшилки. — Себе не позволю. — Отрывается Хлопов от окна и отпускает руку Лагунова. Лишь затем чтобы в противовес безразличному лицу, провести по Валеркиной щеке самыми кончиками пальцев, пригладить взъерошенные волосы. А Валера прикрывает глаза, уж слишком чуждо ему чувствовать себя хрупким хрусталëм, слишком редко кто-то настолько боится его сломать. Рука исчезает, как и вес рядом. — Нет… — Шепчет Валера удаляющемуся Хлопову. Он замирает слегка повернув голову на тихий звук. Спину Лëва не горбит как обычно делают люди в смятении. Напротив, держится ровно, а каждый вдох Валерки словно бы втыкает ему в позвоночник по очередному гвоздю. Лагунов уверен что он слышит как бешено колотится пульс, заставляя кратко, но часто дышать, улавливает тонким обонянием запах его самых ярких эмоций… А вдруг он слышит и его мысли? Валера молчит, не зная что делать с вырвавшимся словом. Просто его накрывает страх. Тошнотой проходит по горлу и спускается ледяным осадком прямо на дно живота. Его больше не пугает Лëва, куда страшнее бывает остаться наедине с собой и собственноручно сочинëнными кошмарами. Хлопов возвращается, он садится на край кровати, отодвигает скомканную влажную простынь в сторону. Валера улыбается, тянется к выглаженной рубашке, но Лëва не спешит в объятия, колеблется. — Спи. — Припечатывает в итоге он, оставаясь на месте. Лагунов хмурится, отодвигается разочарованно. Он понимает — это правильно. Правильно и неприятно. Валера закрывает глаза, и снова остаётся один, один в темноте и отдалëнном сопении ребят в комнате и прочих звуках присущих ночи, но не человеку сидящему рядом. Перед глазами мелькают жуткие образы. Мертвые бледные глаза, покрытое гематомами окоченелое тело, окровавленный кусок стекла на асфальте. Сон почти поглощает своим неприятным маревом, забирая в те места, где ему точно не понравится. Но внезапно в волосах чувствуются мягкие пальцы. Они то пропускают локоны будто расчëсывая, то просто проходятся сверху, приглаживают, успокаивают. Правой руки тоже касаются. Короткие ногти не царапая скользят между пальцев, переплетают руки в замок едва ощутимо сжимая. И в голове наступает пустота. Такая чистая и приятная, такая спокойная, похожая на солнце в летний вечер или жар только разведëнного костра. Пустая но не одинокая, не съедающая до костей. — Не отпускай. — Шепчет Валера на грани сознания. — Не отпущу. — Теряется в пении сверчков за окном. Но Валера всë равно улыбается, до тех самых пор пока сон не уносит его отсюда, оставляя лишь призрачные трогательные касания.