эти сообщения.

«Это надо прекратить, это последний раз», — думаю я, открывая дрожащими руками его сообщение, пришедшее на телефон. И снова эти новости, раздумья, шутливые нежности, и через строки — нежность настоящая, о которой мы не пишем друг другу. Я пишу ему, что хотела бы приехать к ним погостить, взглянуть на их младшенького и посмотреть, что нового в Париже. Я не пишу, что хочу увидеть его, дотронуться, услышать голос… Наверно, к лучшему, что сейчас я не способна никуда ехать, потому что при встрече я не смогу посмотреть ему в глаза. Он пишет, что на него порой находит грусть и ему хочется собрать вместе нас всех, вспомнить нашу юность. Он не пишет, что мечтает еще раз обнять меня, как тогда на прощание, стоять так долго-долго и не отпускать меня… Наверно, к лучшему, что эти письма всего лишь слова, но не те слова, которые мы никогда не сказали бы друг другу. Забавно. И когда мы успели так быстро сблизиться? Так почему я жду с замиранием сердца новой весточки? Почему выхожу на балкон вечером и вглядываюсь в даль? Почему я так и не смогла сказать Нино, что он пишет мне? Всего лишь сообщения. Почему я перечитываю их так часто, что уже почти выучила наизусть? Нервно сжав в руках телефон, выдыхаю. Я вижу, как он улыбался, когда писал мне о проказах старшей дочери, и как не хотел заканчивать эти строки, а сказать больше было нечего. Я вижу это, потому что и сама каждый раз подолгу не решаюсь написать беззаботное «Передавай от меня приветик Мари и поцелуй детишкам. Всегда ваша…» Я знаю, что он не передаст Маринетт ни слова из моего сообщения, и я знаю, что он прочтет: «Твоя, всегда твоя». Видит ли он меня в своих снах? Вспоминает ли утром, просыпаясь рядом с женой? Сжимается ли его душа от того же бессильного чувства, что наша мимолетная радость — украдена? Жалеет ли он о том единственном поцелуе? Я откладываю книгу в сторону и прикрываю глаза, а сама буду снова и снова повторять про себя обрывки последней переписки и добавлять к его строкам то, что не могу написать. Есть ошибки, которые нельзя совершать, когда у тебя счастливая семья. Есть ошибки, о которых я буду жалеть всю жизнь потому, что не совершила их. А ночью я просыпаюсь от чувства вины. Милое лицо Нино, моего доверчивого и любящего, моего родного и любимого — мне приснилось, как он читает эти письма на моём телефоне, я видела, какой болью наполнился его взгляд. И тогда я решаю, что нужно это прекратить: ради Нино и ради маленького сердца, бьющегося под моим. Бедный мой малыш, за что тебе это? Я прислушиваюсь к своему дыханию, я думаю о том, что моя жизнь мне больше не принадлежит, потому что она уже отдана нашему сыну. Успокоенная этой мыслью, я засыпаю снова. Я же знаю, знаю, что должна сделать. Я должна дать понять Адриану, что это больше не наша тайна. Я должна на самом деле показать новое сообщение Нино. Я должна заставить замолчать свое сумасшедшее сердце, это непонятливое и коварное сердце, которое бьется так страстно и жалобно. И я жду его писем, обманываю себя, ломаю пальцы, тихонько всхлипываю. Я пью этот восхитительный яд, и по моим венам бежит не кровь, а искристая, напоенная желанием, горечью, мучительным наслаждением и чистой надеждой — любовь. Я знаю, что жестоко потом поплачусь за это. Я молчу. Я не зову его. Я улыбаюсь. А моя душа охрипла от крика, а мое сердце заходится от немого плача. Думай обо мне. Вспоминай меня, посылай мне свой взгляд через полмира. Стирай слова в новом сообщении, что все о любви, но ни слова о ней не скажешь. Мечтай обо мне. Руки в небо протягивай и зови по имени через сотни миль. А в письмах шути. И не искушай меня, потому что этому — никогда не быть.