***
— Куда делся Романов?- вопрос прозвучал громко и четко, как приказ. На пару секунд в воздухе повисла тишина. Было слышно лишь тиканье часов и чьи-то разговоры за большой дверью. Немного пораздумав, Камалия легко и беззаботно ответила, листая какую-то книгу и даже не смотря в сторону Московского: — Они с Вейно ушли в какой-то бар или ресторан, я сама толком не поняла. Вроде где-то на Невском,-Исупова неопределенно пожала плечами, захлопнула книгу, а затем повернувшись к зеркалу оглянула себя, поправив причёску. Подойдя к двери, она выжидающе посмотрела на Михаила, будто ждала благодарностей или слов прощания, но Москва лишь негромко кашлянул. — Ясно,- он сказал это, как можно тише, будто для него это ничего не значит. А это значило. Ещё как значило.***
Михаил обошёл почти весь Невский проспект, проверяя все забегаловки, рестораны и бутики. Оставался лишь один бар, где-то на окраине проспекта и судя по его названию, туда нужно было войти в первую очередь. Вывеска белого цвета с красивой надписью «Парадиз»* выделялась на фоне темно-серого дома. На террасе сидели люди за столами, что-то оживленно обсуждая. Изнутри доносилась живая музыка, сквозь окна было видно лишь барные стойки и кучу людей. Эта обстановка вполне могла понравится Михаилу, но он пришёл сюда не развлекаться. Он пришёл сюда за Александром. И осознание того, что происходит, пришло только сейчас. — Что же я делаю?- Михаил потёр переносицу и нахмурив брови ещё сильнее, решился зайти внутрь. В «Парадизе» тошнотворно воняло алкоголем, пьяные люди пели громкие песни под звуки музыки и всё это сливалось в один протяжный гул. Москва поморщился и буквально на секунду закрыл глаза, но тут же открыл их. В горле моментально появился ком, а взглядом он готов был уничтожить всё. В особенности то, что видел прямо сейчас. Тихо перешептываясь, смеясь и переглядываясь стояли рядом Хельсинки и Петербург. Вейно заправил прядь волос за ухо Романову, а тот никак не сопротивляясь, что-то ему оживленно рассказывал. И тут в Московском проснулась чистая ярость. Или же это была ревность, он сам не понял. Но понял одно — их нужно остановить. Забыв о всех манерах, о всех правилах приличия и этикета, забыв обо всём на белом свете, Московский двинулся к ним, расталкивая всех на своём пути. Подойдя, он останавливается между ними и холодно смотрит на Вейно. — Но.. Михаил…- начал было Александр, но тут его перебивает Хельсинки. — Я прошу прощения, мне кажется здесь произошло недопонимание и…- пытаясь разгладить обстановку, Вейно лишь разжигает ненависть в Московском. — Замолчи!- кричит Михаил, грубо толкая Хельсинки в сторону. Голосит он так громко, будто пытается перекричать неугомонного Гельсингфорса, перекричать Романова и всех в этом чертовом баре. — Михаил, но так ведь нельзя! Что происходит? Что-то случилось?- Петербург взволнованно спрашивает Москву. Таким он раньше не был. Но вместо ответа, Московский лишь задерживает на Романове долгий взгляд. Обычно такой холодный и отстранённый, сейчас в нем была ярость, ревность и, кажется, нежность. Александр, как маленький ребёнок, смотрит в разные стороны, пытаясь понять, что же происходит. — Как же ты не понимаешь, я люблю тебя, Саша!- наплевав на Вейно, на всех вокруг, Московский берет Петербург за подбородок и притягивает его к себе. Он прижимается к нему так, словно в последний раз, словно не увидит его больше никогда, словно не будет больше шанса прикоснутся к его, оказывается, таким бархатистым губам. Всё вдруг затихло. Петербург перестал слышать звон бокалов и пение людей, в голове было лишь эхо сказанных пару мгновений назад слов: «Люблю тебя, Саша!» И не чувствовал он больше сильный запах алкоголя… лишь запах Московского. Александр прижавшийся к стене, не знает, как на это реагировать. Губы Михаила, словно мягкие лепестки роз, приятные и нежные. Питеру вдруг стало так хорошо, но он понимал, как это плохо и неправильно. Может Михаил пьян? Или это Романов выпил слишком много и уже видит галлюцинации? Но навязчивый язык и такие сладкие губы Московского — это точно не алкоголь и не затуманенный разум. Это реальность. Это то, что происходит сейчас. Происходит.. Что же происходит?! — Нет!- Романов останавливает Москву и упирается трясущимися руками в его плечи. Щеки Александра стали пунцовыми, что было необычно для его фарфоровой кожи, голос осип, а дыхание сорвалось. — Ми-михаил..? Так ведь нельзя…- Александр тяжело дышит и старается сделать голос как можно ровнее и спокойнее, но ничего не выходит. «Что же я наделал..» — проноситься в голове у Московского, прежде чем он убежит, держась за свои губы, из бара, который, как оказалось оправдал своё название. Взаправду парадиз. Петербург же стоит и смотрит куда-то в пустоту. Не обращая внимания на Хельсинки, трясущего его за плечи, не обращая внимания ни на что, лишь безостановочно бормоча себе под нос: — Люблю..?