— Сегодня день нашего триумфа, дорогая! — граф Арлезанский гордо улыбался, смотря на неё.
Прекрасная и одновременно хрупкая, как статуэтка, Эмма разглядывала себя в зеркале, пытаясь улыбнуться в ответ господину, но улыбка эта выходила вымученной… выстраданной.
— Я не… — неуверенно начала она, но граф перебил её.
— Да, ты права, это не просто триумф! Победа! Мы… — его руки легли на её талию, а приторно ласковый шёпот мужчины раздался прямо у уха, из-за чего кожа покрылась мелкими мурашками, — добились всего сами, ma chérie.
Юная магичка Тревельян не разделяла восторга господина. Сегодня она как никогда чувствовала себя несчастной и потерянной, ведь из-за неё сегодня казнят трёх людей, некогда самых приближённых к графу Арлезанса.
Из-за неё. Из-за того, что именно она пальцем указала на них, как на предателей двора.
— Но чему мы радуемся? — она подалась вперёд, скидывая с себя ладони графа. — Вас ничего не беспокоит? — Эмма хотела найти отклик в его глазах. Понимание чудовищности сего события.
Ошибки быть не могло, она верно раскусила подстрекателей к мятежу. Но отчего на душе было так тошно и противно?
— А должно? — мужчина самодовольно усмехнулся.
А ведь граф даже нравился Эмме. Она видела в нём друга и помощника, умного человека, способного не упустить подаренный шанс и подойти к делу с умом и без лишней жестокости, без лишней кровожадности. Ей нравилось его отношение к ней — отношение, как к равной. Тревельян стала его придворным магом, советником, с которым граф считался. И всё потому, что Эмма могла «читать» мысли людей. И он это знал. Знал и сам умело этим воспользовался, обведя её вокруг пальца, как девчонку, какой она и была, в силу нежного возраста и излишней влюбчивости.
— Должно! — резко выпалила она, затем сразу же стушевавшись: — В-вы… обещали мне. Что мы обойдёмся без радикальных мер… — Эмма правой рукой перебирала кружева на левом рукаве, выдавая нервное состояние, — вы обещали, что обойдётесь заключением в темн…
— Неужели, ma chérie, ты их защищаешь? Предателей? Считаешь, что они заслуживают
жизни? После всего?! — возмущался господин. — А может, ты с ними заодно? — он прищурился, отчего Эмме стало в конец неудобно находиться в его компании сейчас.
— Я считаю, они
не заслуживают
смерти, — прошептала она. — Они хотели вас предать, потому что посчитали недостойным наследником, попытавшись посадить достойного. Они действовали во благо, а ваша задача — доказать, что они неправы. Вы могли поступить как угодно: общественные работы, вечное заточение, изгнание… Но вы пошли по пути тирана, выбрав показательную казнь, подтверждая их опасения. И почему я должна радоваться тому, что стала пособницей этого тирана? После побега зареклась использовать магию во зло, но…
— Милочка, ты — маг крови, — Эмма поджала губы от его колкого, но, стоило заметить, правдивого замечания, — я мог бы запросто сдать тебя храмовникам, однако ты доказала свою полезность, выгоду держать тебя рядом. И мне не нравятся твои рассуждения. Теперь я сомневаюсь, что щадить тебя было верным решением. Что мне мешает бросить тебя к этим отбросам и казнить вместе с ними?
Она почувствовала укол обиды. А затем эта обида волной обрушилась на её плечи. Ведь этот граф, правда, совершенно искренне нравился Эмме. Он никогда — н и к о г д а — не упрекал её за то, кем она родилась. За то, кем стала и к каким практикам прибегла.
Никогда, до этого момента.
Потому что Эмма была для него удобной, податливой. Потому что он понимал, что она чувствовала, и искусно дёргал за ниточки, которые Тревельян сама же вложила в его руки.
«Вам мешает то, что вы меня боитесь, ведь знаете, что я сильнее…» — подумала она, но, конечно же, не сказала вслух.
***
1 Молиориса, 9:38 Века Дракона на главной площади Арлезанса народ собрался, чтобы отпраздновать Андоралис, первый день лета. Но это яркое и желанное торжество было испорчено внезапно объявленной казнью трёх людей, которые подавали надежду на лучшее будущее города.
Арлезанс был прилично далёк от Вал Руайо, и императрица Селина I даже не вспоминала о нём, а потому местной знати и простому люду нужно было выживать как-то самим.
Касаемо правителя сего города… граф Викторьен Перро, откровенно говоря, был ужасен тем, что не имел политической жилки, но так рьяно хватался за власть, что мирной смены вышеупомянутой ожидать не следовало.
Сэр Ашиль Вио, когда-то верный шевалье графа и по совместительству родной кузен, устал от того, во что его родственник превращал Арлезанс. Решив действовать жестко и радикально во благо, он нашёл союзников в лице дочери Викторьена, леди Корали, и судьи, Сезара Барбо.
В тот день всех троих казнили на глазах толпы через отсечение головы, а сами отрубленные головы граф выставил на железных кольях напротив замка, чтобы другим было неповадно идти против него.
В народе поговаривали, что сам бы граф никогда не раскрыл заговор против него, а помогла ему новая фаворитка, некая леди Тревельян из Оствика, всего двадцати лет отроду. О ней мне рассказала какая-то старуха на рынке. Все знали имя новой придворной, все знали, откуда она, но эта девушка всё ещё оставалась тёмной лошадкой со своими тайнами.
— Из записок странствующего безымянного хроникёра, волей случая забредшего в тот день в далёкий город Арлезанс.
***
Эмма сидела на кровати в своих покоев, подобрав под себя ноги и уставившись в одну точку уже больше часа. Тяжёлые бордовые шторы из грубого вельвета закрывали окна, не пропуская и капли лунного света.
Перед глазами Тревельян было лицо господина, который удовлетворённо улыбался в тот момент, когда после взмаха палача голова его дочери Корали катилась по эшафоту, оставляя после себя дорожку крови, сочившуюся из шеи, и из-за этого Эмму била мелкая дрожь.
Она думала о своих родителях, которые так запросто отказались от неё, вычеркнув из жизни, и забыли о её существовании. Она думала о сестре, что однажды была самым дорогим человеком, но сейчас даже не догадывалась, через что пришлось пройти Эмме.
«Отчего судьба притягивает ко мне таких людей?» — она зажмурилась, стараясь остановить подступившие непрошенные слёзы.
— Может, дело в самой тебе? — вкрадчивый голос в голове. Причина её успеха и виновник кошмаров.
Демон Отчаяния. Он всегда был с Эммой. Он — неотделимая часть её мыслей.
— У нас была сделка. Ты мне обещал выдавать мысли и фантазии
всех людей,
всех, без исключения, — Эмма констатировала часть их договора. — Почему ты не выдал мне планы Викторьена до их непосредственного осуществления? — слова текли плавно, будто она не собиралась плакать минуту назад.
Но личный внутренний зверь прекрасно чувствовал её состояние.
Простой вопрос получил честный ответ:
— Чтобы ты сама поняла, что не мы, а именно
вы,
люди, являетесь самыми настоящими монстрами. Чтобы ты увидела, какова человеческая натура. И чтобы, когда придёт время, ты беспрекословно выполнила свою часть сделки, — Отчаяние, если это так можно было назвать, усмехнулось. — В конечном итоге, тебе по любому придётся это сделать. Добровольно или нет — решать тебе. Но никогда не забывай, что ты сама заперла себя в эту
тюрьму, обратившись за помощью ко
мне.
Эмма обхватила себя за плечи, пытаясь успокоиться, но эта судорожная дрожь не спешила проходить.
В одном Отчаяние точно было право. Люди — чудовища. И она сама себя внесла в их список, прямиком над именами графа и родителей, став хуже них в стократ.
