***
Казино — официально худшее место, где можно быть под прикрытием. Да, Игорь успевает выиграть несколько тысяч в покер, да, с ним делают несколько фото (что как раз и мешает его прикрытию), да, он пьёт вкусные коктейли, но в остальных аспектах там было ужасно. Всё яркое. Вокруг всё противное и бьющее по глазам, которые совершенно не защищены из-за отсутствия кепки. Но проводя по уложенным волосам рукой и осматривая чёрные лакированный туфли, он невольно улыбается тому, насколько он выглядит сейчас по-другому. Если бы не его прикрытие, то Гром бы наслаждался всем вниманием, что ему могут предоставить. Но вместо него это внимание получает другой человек, который выглядит во стократ лучше и фееричнее… да кого он обманывает?! Тут другие слова надо использовать. Давайте уже все признаем, что Разумовский — эксцентричный гей. Это сложно не признать, учитывая то, как он выглядит на красной дорожке, ведущей от машины к дверцам казино. Он выглядит всегда и везде, как эксцентричный гей, то есть — шикарно, но в данный момент он бьёт, видимо, все рекорды, учитывая подскочивший пульс. Вспоминая прибор из «Папиных дочек», который соорудил Веник, чтобы измерять любовь, то у Грома он бы просто горел красным, потому что то, что он чувствует — точно и явно не любовь. Гребанное влюблённое возбуждение — знаем, проходили. Все давно уже привыкли к тому, что он выглядит… необычно. За такой внешний вид в пятнадцати километрах от Питера избили бы; может вообще убили бы, но Разумовский не отъезжает от города без Волкова, так что вероятность быть избитым падает с такой же скоростью, как взлетает вероятность переспать Разумовскому с этим самым Волковым. Впрочем, никто никогда и не подтверждает, и не отрицает этого. Ах, да, Разумовский! Разумовский, можно сказать, влетает в помещение, словно на волнах всеобщего удивления-восхищения-ахуя. И Игорь не может не поддержать этот восторг, потому что Разумовский — долбанный эксцентричный гей, о чём будут вопить все заголовки всех новостных издательств, включая и телеграмм-канал Пчёлкиной, розовые волосы которой Игорь уже успел разглядеть здесь. На Разумовского набрасывается толпа, везде сияют вспышки камер, а тот лишь улыбается краешком губы и слегка поворачивает голову в сторону: встаёт в позу для фотографий; для самых лучших фотографий, словно для обложки всех журналов, начиная от «Cosmopolitan», «Glamour», «Elle» и заканчивая «Тайны звёзд» и прочей жёлтой прессой. Названия этих журналов Игорь, как он надеется, знает не потому, что на их обложках действительно пару раз мелькает рыжая голова, а потому что… ну, просто видит пару раз в магазине. А, вообще, Гром здесь на задании, ему нельзя отвлекаться на то, сколько раз и как именно широко улыбается всем Разумовский. Ему нельзя вспоминать их давнее знакомство, частые пересечения в обществе Дубина, который неожиданно оказывается другом Разумовского, который является для Димы кем-то в духе мецената-благотворительного фонда его художествам; вот никак нельзя, потому что после этого всегда предательски «ёкает» в груди, словно ему снова пятнадцать, и… Нельзя, в общем. Нельзя ещё вспоминать их «случайный» поцелуй, который как бы ничего не значил, и вообще это ерунда, Игорь, выкини это из головы, вы же обсуждали это и пришли к выводу, что это е-рун-да. Хочется ещё, естественно, в такие моменты ударить себя чем потяжелее, а в данной ситуации надо просто вернуться к работе и сделать вид, что не не замечает друга его друга, с которым у них совершенно ничего и никогда не было и не будет общего. Не-а. Вообще, то была дебильная ситуация, а себя Игорь без зазрения совести называет ебланом, потому что только такой еблан, как он, может повестись на чарующие гейские… чары Разумовского, которые он распускает на всех вокруг без разбора. А потом в голове всплывает вопрос а схуяли Разумовский — гей? И все вопросы отпадают, когда журналисты расходятся и дают Разумовскому пройти. Внешний вид парня говорит он нём всё, что нужно знать, а знать надо, что… что он однозначно, абсолютно, сто процентов гей. Даже нельзя в этом усомниться ни на минуту, потому что… да блять! Сами посмотрите! На нём огненно-красное струящееся платье на бретелях с глубоким вырезом, поверх платья на талии чёрный корсет, который необыкновенно очень изящно выделяет её; на ногах чёрные шпильки с ремешком на***
Суть его прикрытия состоит в том, чего Игорь, наверно, уже не вспомнит к концу вечера: узнать количество охранников вокруг одного особо важного гостя, узнать, с кем этот гость общается (желательно ещё и о чём) и предотвратить нападение, которое должно было вот-вот произойти, о котором в полицейском участке узнали заранее. Он делает две вещи из этого списка, прежде, чем его настигает вихрь из тяжёлого возбуждающего аромата и сладкой красной улыбки. Серёжа окутывает своим запахом всё вокруг, его руки оказываются на плечах Игоря, слегка массируют, а затем он вовсе кладёт подбородок ему на плечо, щекоча щёку волосами. Делает это на глазах у всех, словно они так постоянно делают,— Игорь! Хватит мне талдычить, что их было пятнадцать. Я понимаю, что ты устал, я тоже — час ночи между прочим, — но я с первого раза запомнил, сколько их было. Всё. К двенадцати жду рапорт. А сейчас иди выспись. Или сделай уже то, на что отвлекался. Чтоб на работе был не раньше Дубина. Я всё сказал.
— Так точно, Фёдор Иванович. Он точно, определённо, чувствует себя возбуждённым до чёртиков, а Серёжу всё ещё считает геем. А себя уже даже за человека не считает, потому что не понимает, как вообще можно та-а-ак сильно хотеть кого-то?! — Дай телефон, пожалуйста, — шепчет-мурлычит это на ухо, прерывая своё увлекательное занятие. Получая то, что он просил, Серёжа кладёт его в клатч и смотрит в глаза Игорю, который вопросительно наблюдает за ним, — теперь ты — весь мой. — Да, я помню. Как будешь пользоваться привилегией? — Для начала я бы хотел получить поцелуй, — проводит ладонью по груди мужчины, подцепляя цветочек в грудном кармашке длинным ногтём, покрытым прозрачным лаком, — затем: тебя всего. Не знаю, как сдерживал себя, пока смотрел на тебя в этом шикарном костюме. Что думаешь? — Думаю, у тебя странный вкус на мужчин. — У меня в принципе странный вкус, — наклоняется к самым губам. Ещё миллиметр, и он сможет поцеловать, чего Игорь с нетерпением ждёт, но не решается поцеловать первым, — в основном это касается сексуальных полицейских в красивых чёрных костюмах, в которых отлично видно их подтянутые задницы. А ещё мне нравится вызывать возбуждение у людей вокруг. — Тебе удалось. Посмотри вокруг: все так и хотят тебя, — рукой обводит зал, пока сдерживает крупицы здравого ума. Голос почти срывается, потому что то, как Серёжа сексуально медленно заправляет за ухо выбившуюся прядь — выше всех сил. — Ох, как жаль, что я хочу лишь одного. Одного сексуального, непрошибаемого эгоиста, который явно может из меня всю душу вытрахать. Как думаешь есть тут такой, м? Срывается. Но не на поцелуй, а с места. Сергей почти падает на пол, но тут же выпрямляется на ногах, пристукивая каблуками, пока сквозь платье Игорь может разглядеть чужие острые соски. Этот извращенец завёлся от своих же сексуальных песен. — Может и не найдётся, но тот, кто хочет, чтобы ты заткнулся — целых двое, — шепчет на ухо, склоняясь к самому уху Серёжи, начиная перетягивать одеяло похотливых фраз на себя. Кладёт руку на тонкую талию, притягивая ближе к себе, от чего Разумовский улыбается, чувствуя возбуждение Игоря. — И кто же эти несчастные? — притворно-наигранно надувает красные губы, помада с которых на удивление так и не смазалась. — Бехтиев и мой член. Серёжа замирает, ничем не выдаёт своё удивление, кроме как дёргающимся кадыком в неожиданности, и слегка удивляется, теряя свою сексуальную маску, но только на мгновение. — Потанцуем? — не ждёт ответа и уже секунду спустя он уже берёт Игоря под руку, цепляя локоть своей маленькой холодной ладонью, крепко сжимая, и с гордым видом идёт мимо остальных гостей, сексуально покачивая бёдрами под цоканье каблуков. Разумовский ведёт их в центр импровизированного танцпола, затем поворачивается к Игорю, отпуская его руку, и медленно вздыхает. Рядом из ниоткуда образовывается Олег и забирает у Разумовского клатч. Последний кидает бодрое спасибо и начинается двигаться под музыку. У Серёжи изящные движения: он танцует в одиночку, пока Игорь смотрит на то, как парень проводит рукой от плеча до линии челюсти, смотря куда-то в сторону, а затем прогибается в спине, от чего его волосы медной волной скользят по его лицу. Голову поворачивает к Игорю, вглядывается в глаза, а затем легонько проводит по подбородку и вполоборота спиной к мужчине обходит его. А Гром ведётся. Поворачивается следом и с восхищением смотрит в голубые глаза. — Ты что — флиртуешь со мной? — неожиданно спрашивает Разумовский. Он покачивается в такт музыке, небольшими шажками подходя к мужчине, который медленно отходит, как будто тоже вот-вот начнёт танцевать. — Вовсе нет. — слегка опешивший, Игорь кладёт одну руку в карман брюк, а другую на пуговичку пиджака, словно собирается его расстегнуть. — А ты флиртуешь со мной? Положив одну руку на плечо Игоря, Серёжа поднимает другую руку вверх рассекая ей воздух, приближая её к лицу Грома, словно старается положить ему ладонь на щёку. Игорь уворачивается, нагибаясь, а когда выпрямляется, то на его губах цветёт широкая улыбка. Позволяет Серёже подойти почти вплотную с такой же широкой улыбкой, но более хитрой и красивой. В голубых глазах плещется хитрость вперемешку с алкоголем. — Возможно. — делает пару шагов назад, осматривается по сторонам и снова смотрит на Грома прищуренными глазами. — А получается? Заинтересованно смотрит и снова улыбается до головокружения сексуально. — Нет, конечно. И оба понимают, что он врёт. — Руку мне на талию, другую мне в ладонь. Игорь отвечает знаю, но всё равно немного медлит, пребывая в шоке: он сейчас вот-вот возьмёт парня за талию, чтобы станцевать, и от этого не по себе; ещё и Олег точно смотрит откуда сверху обеспокоенно на друга и недоверчиво на Грома. Это пугает, обескураживает и заводит; и всё ещё вводит в лёгкий ступор, потому что настрой Сергея меняется со скоростью распространения пожара. Да, эта метафора очень даже «кстати», учитывая ярко-рыжие волосы и пламенные взгляды, что Разумовский неоднозначно бросает на него. — Руку мне на талию, другую мне в ладонь, — повторяет, теперь более настойчиво. У Разумовского холодные ладони и пальцы. Очень холодные. Игорь берет Серёжу за руку — холодную и достаточно маленькую, в сравнении с рукой Игоря, — закручивает его вокруг своей оси на триста шестьдесят градусов. Смотрит на Серёжу с растрепавшимися волосами и кладёт его кисть себе плечо, а другую берёт в свою ладонь. А ещё Разумовский очень хорошо танцует. Игорь во второй раз это уже подмечает для себя. И, оказывается, одно из его главных качеств: за словом в карман не лезет. И может вечно это доказывать. — Так, на чём мы там остановились? — прикидывается, что усиленно думает, хотя выглядит невероятно наигранно (в этом-то и суть, Игорь), — Ах, да! О несчастных. То-то я прям чувствую, как твой несчастный член хочет заткнуть меня, — шепчет на ухо, почти касаясь губами скулы, — или ты носишь в кармане пистолет? — Специально для таких случаев и ношу, — нахально улыбается, понимая, что вывел их общение на новый — более сексуальный — уровень. — Каких таких? — щуриться по-лисьи. И подмигивает, приоткрывая пухлые губы. Грязно играет. Они словно танцуют достаточно подвижный вальс с нотками спаньолетты, но вот Серёжа прерывает эти чувственные моменты и уходит от него на несколько шагов, подтверждая свои действия звонким постукиванием каблуков, один закручиваясь вокруг себя, и вот между ними уже метр; далёкий и полностью пропитанный похотью. Протягивая друг к другу руки, Игорь притягивает Серёжу, сверкающего красным блядством ярче, словно вспышками вокруг, к себе обратно, как в танго, а затем наклоняет, улавливая духи и новый запах: запах мягкой и горячей кожи парня на шее. Разумовский в неожиданности охает, распахивая глаза, а Игорь криво улыбается и шепчет: — В основном: для таких как ты… — произносит на полувздохе. Музыка становится ещё чуть живей, и Игорь кокетливо убирает пряди с лица Серёжи, одной рукой придерживая его за талию, чтобы не упал, —…для богатеньких, сексуальных и провокационных стерв. Выпрямляется, резко и неожиданно. Серёжа, кажется, обижается на стерв, потому что поворачивается к Грому спиной. Но это только кажется. Всего лишь кажется, потому что Разумовский точно знает, что он стерва, хотя сюда ещё могут подойти такие слова как шлюха, сука, блядь, проститутка, извращенка, развратница, распутница и, конечно же, гей. Игорь пытается вернуть парня в танец, извиниться за оскорбление, протягивая руку к его талии, но ему только кажется, что Серёжа обижен, потому что в следующую секунду тот делает шаг назад и позволяет Грому притянуть его к своей груди. А потом поворачивает к нему голову, и Игорь готов поклясться, что видит в этих глазах удовлетворённую усмешку его удивлённым глазам. — Что же поделать? Не могу удержаться, когда в здании такие… искусители, — пошло закусывает губу, наклоняет голову вбок и медленно прикрывает глаза, — знаешь, мужчины в форме и в костюмах, как твой, очень меня заводят. Почти нет сил удержаться, чтобы не заставить такого меня отыметь… И улыбается так, что между красных блядских губ показываются клыки, и распахивает глаза, выгибая брови. Гром теряется от таких слов, судорожно глубоко вздыхая. Это не укрывается от пытливых глаз Разумовского, который всей своей аурой излучает чувство превосходства. Они так и продолжают качаться в такт музыке: Серёжа, довольный и прижатый спиной к груди Грома, и Игорь, растерянный и прижимающий к груди спину Разумовского. Чёрт-те что сейчас происходит, думает Игорь и чуть ли не до бела костяшек сжимает руки на корсете; потому что чувствует, как его состояние из «вроде ещё норм, но вот-вот будет потряхивать от возбуждения» перерастает в «потряхивает от возбуждения». Но он, вроде, себя ещё сдерживает. Вроде. Была не была, думает Игорь и забывает все свои предыдущие мысли так же, как и разговор с Пчёлкиной и Прокопенко, потому что то, что будет происходить дальше в осмыслении не нуждается; как и в побочных мыслях. Вообще ни в чём не нуждается. Игорю главное подольше продержаться: «до» и «во время». Ох и вляпался я — не отмыться, думает Игорь и прижимается к Серёже всем телом, что тот может почувствовать как Гром уже возбудился. — И у тебя есть какие-то варианты, как достичь этого результата? — перенимает правила игры, хотя сам не уверен, что готов к подобному. Хотя всё ещё пытается скрыть лихорадочно красные пятна на щеках. — Или, может, ты действуешь по ситуации? Серёжа неожиданно начинает двигать бёдрами, и Игорю ничего не остаётся, как действовать так же, потому что они не могут действовать не синхронно. Не сейчас. Не в данной ситуации. — Ох! — вздыхает Разумовский закидывает голову и роняет её на плечо Игоря. Сильнее сжимает ладони на чужих предплечьях и медленно вздыхает. — Игорь, — наконец называет по имени, — я действую не по ситуации, а по моему хотению. Сейчас, я хочу трахаться, а как и где — я не парюсь, потому что я знаю, с кем хочу. — Получается, ты всё-таки сейчас будешь действовать по ситуации. Да! Он подкалывает Разумовского, обставляя парня в его же игре. Игорь с наслаждением вдыхает чужие духи, незаметно легко проводит носом по волосам Серёжи (даже не наклоняясь, потому что в повседневной жизни тот ниже, а сейчас на каблуках одного роста с Громом) и смещает одну руку чуть ниже… — Прекрати! — шипит Серёжа, хотя не сопротивляется. Шипит, видимо, больше для вида, а сам рвано выдыхает. — А ты прям догадываешься, с кем я хочу заняться сексом, не так ли? Ещё и провоцирует, мазохист. Игорь на этот вопрос улыбается. Игорь на этот вопрос вскидывает бровь. Игорь после этого вопроса делает шаг назад, разворачивая парня к себе лицом, но всё ещё может держать его за талию, и руками направляет их танец: на расстоянии вытянутых рук двигаются. Отрывает ладони от талии, берёт холодную кисть в свою и снова закручивает Разумовского на месте вокруг своей оси. Тот выгибается, кружится и откидывает голову. Когда останавливается, отставляет одну ногу в сторону и свободной рукой скользит от своего колена, слегка задевая подол платья, которые ненадолго оголяет кожу ног до середины икры с бледной и абсолютно гладкой кожей, вверх, и затем рукой проезжается по бедру, возле тазовых косточек (Игорь замечает в области паха явный бугорок), по талии и заводит руку за спину. Делает от плеч до бёдер волну телом, словно той самой рукой себя подталкивает, и змеёй прижимается грудью к груди Грома, кладя ладони снова ему на плечи. Ещё и соблазняет, садист. Это очень сексуально. По меркам Игоря, который в своей жизни из сексуального знает только облегающую юбку до середины бедра на девчонках и свою любимую шаверму, Разумовский похож на самую отпетую стриптизёршу; Разумовский его, блять, реально соблазняет, и этот треугольный факт не вписывается в рамки круглого разума Игоря. И смотрит Серёжа — вот же блядство! — такой невинной улыбкой, что даже можно поверить, что это не он делает. А потом смотришь на помаду на губах и понимаешь: Серёжа, это делает именно Серёжа; это делает самый эксцентричный гей всего Питера, если не страны. Его можно попытаться соблазнить в ответ, но это точно будет сложно. Музыка из мелодичной сменяется на томную и даже слегка сексуальную, поэтому Гром решает добить парня: склоняется к его лицу, словно желая поцеловать, берёт его за подбородок, но не сжимает пальцы, а лишь касается кожи, проводит побитыми костяшками по шее, цепляя ключицы, а затем — проводит своей широкой ладонь по груди и вниз; останавливается у низа живота и слышит глубокие частые вздохи. Попытался и, видимо, преуспел. Разумовский в их тандеме ответственен за слова и ментальное воздействие, а Гром за физическое. — Видимо, не просто догадываюсь: я знаю! — в губы шепчет. Напевает. Пытается имитировать мурлыканье Серёжи, но его голос просто получается низким и хриплым. В глазах у парня читается бешенное возбуждение, которое он еле сдерживает. И вправду будто готов прямо здесь трахнуть его. — Если хочешь узнать ответ, то он, — о, этот абстрактный он, — согласен на все. — Игорь, если он не догадался — мне разрешение не нужно: я делаю всё так, как хочу. Поправляет бабочку Игоря, смотрит на шею, на белый накрахмаленный воротник, а Гром уже не понимает, какими способами можно заставить Разумовского молчать. — Ну, знаешь, а ему нужен твой рот на его члене. Серёжа, можно сказать, не выдерживает: берёт Игоря за руку и ведёт их в сторону туалета. Приподнимает подол платья, скрывая стояк, а Игорь семенит за ним, пытаясь также скрыть своё возбуждение. Замок закрывается под судорожными пальцами Разумовского. У него красивые губы, чудесная талия, изящные ноги, сексуальность в каждом действии, шлейф распутства и шикарные волосы — он может выбрать кого угодно на этом мероприятии и поехать к нему домой, а он выбирает его, Грома. Это парадоксально, но раз это выбор этой рыжей бестии — Игорь сделает всё так, чтобы забыть о красных губах в оттенке блядства вокруг трубочки, хотя бы на мгновение (хотя, есть подозрение, что на коктейли он ещё долго не сможет спокойно смотреть). Хватая Серёжу за талию, Игорь прижимает его к себе ближе, чувствуя, что тот тоже возбуждён, и медленно скользит взглядом по накрашенным ресницам, заглядывает в пошлый синий огонёк глаз, чуть не режется об острые бледные скулы и рассматривает красные губы. Красное блядство, если быть точнее. Вкус у помады химозный, слегка противный, но он совершенно не мешает целовать Разумовского, который весь льнёт-ластится к Игорю, обнимая его за шею и прижимаясь пахом к паху. У Серёжи очень холодные руки, он крышесносно целуется, и его хочется взять прямо здесь: на кафельном бортике раковины, чтобы тот потом не смог так сексуально ходить на каблуках и покачивать бёдрами. Сжимает худое тело в руках, держит за талию и подталкивает Серёжу к стене, заставляя выпрямиться в полный рост. Зажимает его, поближе к себе, целует-целует-целует и слушает тихонькие вздохи, пока бёдрами слабо протирается о пах парня, не в силах сам сдерживаться. Но беспомощный Серёжа — это, видимо, лучшее, что можно было видеть. Он переходит с поцелуями на шею, сначала коротко и влажно целуя, неторопливо наслаждаясь духами, которые давят низ живота, а затем принимается слабо покусывать бледную кожу вокруг кадыка, который дёргается всякий раз, когда Серёжа тихо стонет. Стонет, хватается за чужие плечи и выгибается в спине, стараясь больше прикоснуться к Грому. Одной ногой обхватывает мужчину за бедро, притягивая ближе, пока на его коже начинает проявляться особо яркий след. И, наверно, он будет гореть ещё долго на этой бледной шее. — Ох, Игорь, прикоснись… Откидывает голову назад, пока Игорь с садистским удовольствием медленно целует худые ключицы, оставляет на обеих острых косточках на плечах по поцелую, а затем хватает зубами серебряную цепочку, потянув её на себя, на что Серёжа ведётся, сильнее выгибаясь. Отрывает спину от чёрно-белого кафеля и жмётся к Игорю сильнее. Рукой проводит вверх по спине, а затем кладёт ладонь на грудь парню; нащупывает острый сосок, торчащий даже сквозь красную ткань, и слегка сжимает. Серёжа на это стонет, толкаясь бёдрами навстречу чужому паху. Игорь проводит невесомо пальцами по другому соску, а потом скользит рукой к паху, медленно проводя носом по чужой шее. Возле уха раздаётся тихое прикоснись-прикоснись-прикоснись хриплым тихим голосом. И Игорь касается его возбуждённого члена сквозь красное платье, которое нежно скользит под руками. Серёжа стонет и выгибается. Стонет громко и вымученно. Выгибается сильно и отчаянно. Игорь продолжает трогать через ткань член парня, сам к бедру притираясь своим пахом, и кладёт голову на плечо Разумовского. Из головы все мысли разбегаются, весь здравый смысл разлетается, и Гром даже не думает, чтобы заткнуть Серёжу. Пускай стонет. Пускай. Это так красиво! Пускай их услышат, но мужчине нравится без мыслей и раздумий слушать голос парня. И вправду красиво стонет, пока рука Игоря безошибочно ласкает член через платье и белье. Как может в данной ситуации проводит ладонью, чуть сжимая возле головки. Изредка ладонь спускается к бёдрам, сжимая и сминая в руках худые ноги, затем прижимает Разумовского к себе за ягодицы, от чего тот даже сквозь поцелуи громко и резко выдыхает. —Мне… — начинает Серёжа, но его слова так же разбегаются, как и мысли Игоря: далеко и, желательно, на долго. — Надо с платьем аккуратно. Но у него получается сказать, а у Игоря подумать — нет. Он поворачивает их обоих и усаживает Разумовского на широкую холодную раковину, в зеркале над которой Гром видит изящную спину, откинутую чужую голову и собственный ошалелый взгляд. — Пожалуйста, прикоснись-прикоснись-прикоснись… — тянется за поцелуем, обвивая его за шею, — Игорь, ну, пожалуйста. Одной рукой всё также продолжает обнимать мужчину, который никак не может отвлечься от красных губ, а другой рукой сжимает его пах сквозь брюки. У Грома однозначно точно колом стоит на эксцентричного гея Разумовского, и это теперь, видимо, не является проблемой. Громко и низко стонет, когда юркая рука сжимает его член. Не может целовать дальше, потому что не может контролировать своё дыхание, которое окончательно сбивается от леденящих мягких движений, который приносят безмерное удовольствие. Голова кружится, аромат парня дурманит, а рука его вытворяет такие вещи, что ни в одном даже самом влажном сне и не снилось. Хочется ещё, хочется больше, хочется Разумовского всего сразу, хочется такого наслаждения ещё больше. Хочется. — Согни… — голос у него охрип, но договаривать не дают мягкие и слегка припухшие губы, — согни колено, — шепчет между влажных поцелуев, которые становятся всё короче и всё горячее. Дрожащей рукой Игорь держит в согнутом положении острое колено Серёжи, который уже не контролируя себя стонет в голос, а пальцами сжимает член мужчины ещё сильнее. — М-м-м… Серёж? — Да? Он лениво приоткрывает глаза, и Игорю всеми силами приходится заставить себя не поставить его на колени. Слишком сексуально, слишком возбуждающе. — Ты очень красивый. На благодарную улыбку Игорь лишь хмыкает, с медленным поцелуем припадая к губам, на которых помада всё так же ещё не стирается, и по согнутой ноге скользит вверх: от лодыжки, к колену. Дальше касается худого бедра, которое тоже очень гладкое и нежное. И нащупывает мягкую ткань… стринг. — Ох, Игорь! — вскрикивает Серёжа, когда мужчина кладёт свою огромную горячую ладонь на пульсирующий возбуждённый член, — какжехорошоблятьтыбызнал!.. Последнюю фразу он выдаёт на одном дыхании, но по закатным глазам и закушенной губе Игорь понимает, что парню хорошо: хорошо до невъебения. Разумовский влажно и протяжно стонет только от, словно, неумелых прикосновений Игоря, который нарочно лишь грубо прикасается к члену, который уже топорщит складки платья, лежащего у того на бедрах и талии. Он смотрит, как щёки краснеют сильнее, а губы открываются от коротких обрывочных выдохов. Выгибается снова, почти до хруста, а затем утыкается в плечо Грома. — Я не могу, пожалуйста! Пожалуйстапожалуйстапожалуйста!!! Даймнесукакончитьмолю, — судорожно шепчет Игорю, который тоже еле держится, чтобы позорно не кончить от вскриков мольбы. — Сейчас, Сереж, подожди, — трясущейся рукой поднимает вторую ногу Разумовского, который упирается ладонью в зеркало сзади, оставляя на ней смазанный отпечаток пальцев. Звенит бляхой, а затем раздаётся звук расстёгиваемой молнии. — Сейчас-сейчас. Я позволю тебе кончить, стерва… На секунду, только на секунду, Серёжа перестаёт судорожно дышать, а потом вскрикивает с удвоенной силой, когда ему надавливают на позвоночник, заставляя прогнуться, и к его паху прижимается член Игоря: такой горячий и чертовски большой. Игорь двигается в медленном темпе. Размеренным покачиванием, пока Серёжа, всё ещё одной рукой опираясь на зеркало, другой рукой сжимает оба их члена и отчаянно ищет способ поцеловать Грома. Когда тянется к его лицу, Игорь отводит голову в сторону. У него в голове спонтанной и дурацкой (а какой ещё может быть первая мысль) проскакивает идея, что Разумовскому нравятся грубые слова. И грубые действия. — Без поцелуев, стерва… Серёжа гортанно стонет. Серёжа закидывает голову, прогибаясь с максимальным усилием. Серёжа подкидывает бёдра. Серёжа сильнее сжимает руку на их членах. И Серёжа кончает, красиво трясясь в оргазме.***