Путь

Джо почти не смотрит на неё, когда ведёт машину. Нина замечает на самой игле бокового зрения, как он переводит глаза на её профиль - и тут же возвращается к дороге. Он таким образом (чиркнул зелеными глазами в её сторону – отвёл, чиркнул - отвёл) следит за её состоянием, хотя она внешне абсолютно невозмутима. Джо волнуется. Джо переживает за неё. Широкое переднее стекло слегка замутнено пылью, и Нина фокусирует взгляд на грязевом пятнышке. Мир вокруг этой тёмной капли расплывается: смазывается в бесконечную серую массу лента асфальта, сливается с ним тёмно-серое дождливое небо. Всё кажется таким неважным. Не заслуживающим хотя бы толики внимания. Есть только эта капля на стекле. И больше ничего. Пятьдесят, сорок девять, сорок восемь… Нина неосознанно перебирает пальцами, трёт подушечками друг о дружку: они всё ещё хранят солёный запах крови. Джо был рядом, когда Нина мыла окровавленные ладони. Он поначалу был уверен, что девочка не справится с этой задачей: попросту не сможет отойти от шока. Но она оставалась спокойной, наблюдая, как ледяная вода, окрашиваясь в грязно-красный, стекает в бездонное горло слива. В один момент Нина застыла, задумчиво поднесла ладони к лицу. Долго изучала свои мокрые, покрасневшие от трения руки, поочерёдно сгибая фаланги длинных пальцев. Увидев под светлыми ноготками красные частицы, сжала кулаки и посмотрела на Джо. Тот прямо и обеспокоенно встретил её взгляд - он тоже увидел. И теперь ждал любой реакции от Нины, чтобы не медля подхватить её эмоциональное состояние и успокоить. Он ждал чего угодно: волнения, панической атаки, горьких слёз нахлынувшей истерики, широких от ужаса осознания глаз. Но Нина, обманывая его негативные ожидания, лишь опустила глаза, отвернувшись обратно к раковине. Долго смотрела на бегущую вниз воду, пока тяжёлая ладонь не легла на её худое, в кружевах плечо, слегка сжимая. - Нам пора. Двадцать пять, двадцать четыре, двадцать три… В машине Джо набросил ей на плечи тяжёлый, почему-то пахнущий тиной пиджак. Перетянул Нину ремнём безопасности, прежде чем двинуть машину с места. Нина могла пристегнуться и сама, но позволила Джо это сделать. Ему это было необходимо: обезопасить её хотя бы так. Когда они двинулись, она заметила, что в оранжевой упаковке ксанакса стало меньше таблеток. Посмотрела на то, как сильно, до скрипа, сжимали руль мужские руки. Бедный, милый Джо. Десять, девять, восемь… Зелёные искры взгляда полыхнули в её сторону… Нина видит, он обеспокоен. В каждом его мимолётном взгляде она видит сожаление - Джо чувствует вину. Что не успел. Что не сумел оградить её. От того, что она сделала. От её прошлого. От всего дурного и злого, что шло по пятам всю недолгую, но болезненно взрослую жизнь. Глупый. Она же совсем на него не злится. Три, два… - …один, - шепчет она вслух, выпадая из окутавших её мыслей. Вместе с её шёпотом на лобовое стекло падает первая капля дождя. Дождь постепенно усиливается, капли бьют в стекло, размывая пыль и грязь. Джо включает дворники. Вздыхает. Ему опять плохо, понимает Нина. - Джо. Он с трудом переводит на неё глаза, с трудом сглатывает. Всё вдруг становится таким сложным, когда на тебя с лица ребёнка смотрят глаза взрослого человека. - Я не злюсь на тебя. Ты должен это знать. Это правда. Ему не становится легче от этого. И, наверное, никогда не станет. Он не верит, что с Ниной всё в порядке. Рано или поздно она осознает, что сделала, и ему больно от одного понимания этого. Но он всё равно благодарно кивает. - Спасибо, Нина. Они смотрят на дорогу. Молчат, каждый думая о своём. Долгое время идёт дождь – такой сильный, будто на стекло падают камешки гравия. Нина находит руку Джо, невинно сжимает в своих детских пальцах. Он сжимает её ладонь в ответ, показывая: всё хорошо. Дождь постепенно стихает. Серые тяжёлые облака рассеиваются, открывая впереди голубое небо. Джо и Нина не распускают рук. Это их общий, болезненный, неизвестно куда ведущий путь. Может, вместе они справятся.