заслужить прощение

они уже давно поняли, в чем с самого начала была проблема. было слишком глупо считать, что они, те, кто в свое время наделали шума на всю россию, не сумеют выбить из одного-единственного человека нужную информацию. николай каменный выдержал позорно мало — разумовский лишь ухмыльнулся, пока настойчиво «объяснял» ему необходимость молчать перед своим сообщником. таинственному алтану, информация на которого была найдена не так уж и просто — тут сергей отдал ему должное, о собственной безопасности в сети он думал, да и глупо было не думать, когда идёшь против главного компьютерного гения современной россии как минимум. все оказалось до банального просто, олег лишь пожал плечами на фразу сережи о том, как легко люди решают посвятить всю свою жизнь мести. уж кто бы говорил, только и ответил он тогда, уходя на очередную тренировку с лерой, пока сережа продолжал взламывать почту этого самого алтана. там он и нашел кое-что интересное. разумеется, алтан не работал один — было бы глупо считать, что это так, но вот то, что сотрудничал он именно со старым знакомым олега, с которым они разошлись не на лучшей ноте, неожиданностью стало. ему еще предстояло подумать о том, что с этим делать. *** рассказывая олегу все, что успел узнать про алтана с вадимом, сережа поймал себя на мысли о том, что в прошлом даже не подумал бы поступить именно так. не то чтобы раньше он не доверял олегу — нет, кажется, доверял ему сережа всегда — просто он слишком привык действовать самостоятельно. сам узнавал, сам строил план, сам его осуществлял. но теперь они были вдвоем — теперь было так, как должно было быть изначально, как понимал это только сейчас разумовский. и теперь он не просто должен был, он х о т е л считаться с мнением олега. хотел делиться с ним своими мыслями, а не только готовыми планами действия. хотел слушать его размышления, и иногда готов был даже поменять то, что уже решил сделать, если они оба решали, что лучше будет поступить иначе. да, он слишком сильно поменялся, — они оба очень изменились, если быть честными, и слишком уж тяжёлым путем, — но если все, что произошло, должно было в конечном итоге привести его сюда, то смириться с этим становилось намного проще. пусть ему и предстояло остаток жизни провести с чувством вины. *** этот план не нравился им обоим — но сереже все же немного больше — но в какой-то момент оказалось, что особого выбора у них и нет. лучше было принять время игры, но на своих правилах, чем столкнуться с неизбежным тогда, когда они будут совсем не готовы. именно поэтому, когда в три часа ночи на телефон разумовского пришло одно-единственное сообщение с текстом «они здесь», он был уже готов. *** собрать небольшую команду было несложно — у олега остались знакомства со времён бытия наемником, а у сережи были деньги — ни у кого не было причин отказываться от их предложения. убедить леру в том, что именно ей и именно сейчас было никак нельзя соваться туда, было сложнее. не то чтобы она очень горела желанием убить пару-тройку наемников и влезть в очередную драку — нет, она просто неожиданно поняла, что успела к этим двоим привязаться, даже несмотря на то, что знакомство их началось с шантажа, и потому она не могла так просто смириться с тем, что даже не может поучаствовать в спасении олега — с ним было все же общаться легче, чем с сережей, а потом у нее был и личный интерес — остаться со съехавшим с катушек после возможной смерти волкова разумовским она не хотела ни капли. но оба понимали — влезь лера сейчас, и их противники поймут, что в костюме чумного доктора уже вовсе не разумовский, и тогда скрываться лере будет намного сложнее — то, что они не сумеют разобраться с этим всем сегодня раз и навсегда, понимали все трое. они слишком многое перенесли, чтобы оставаться настолько самонадеянными. *** так и получилось, что теперь сережа в костюме чумного доктора в сопровождении троих наемников направлялся на место, в которое, судя по геолокации на его жучке, увезли олега. пока все проходило по плану, но какая-то тревожная мысль, грызущая его где-то на краю сознания, никак не давала успокоиться и действовать так, как было запланировано. ему нужно быть спокойным, ему нужно действовать по собственному плану, который они с олегом повторили чертову кучу раз. с такими мыслями разумовский врывается в комнату, из которой шел сигнал. и больше мыслей в его голове нет. потому что олег — его олег — весь избитый и израненный, б е з с о з н а н и я у сережи срывает тормоза. он слышит только крик одного из наемников, оставшихся позади, чтобы прикрывать его, перед тем как бросается вперёд, как только открывается противоположная дверь. разумовский не чувствует ничего, не слышит, не думает, не осознает вообще ничего, что происходит вокруг. он действует на автомате — отбивается, нападает, раз за разом пытаясь поджечь противника. в голове набатом бьётся одна-единственная мысль — не задеть олега. сережа приходит в себя только тогда, когда за спиной раздается чей-то кашель. он на полу, рядом бессознательное тело вадима — разумовский даже приблизительно не может вспомнить, как так получилось — костюм, кажется, придется переделывать, олег… олег. -ты чего здесь натворил? — выгнув бровь, совершенно спокойно интересуется волков, сплевывая кровь, как будто собственное состояние его вот вообще, ни капли, не беспокоит. у сережи срывает тормоза. -я натворил?! ты…ты… — слова кончаются так же быстро, как и начались, и он так и остаётся на месте, не в силах даже подойти ближе. а действительно, что он натворил? почему? ответ приходит слишком быстро, и впервые сережу не пугает. да, натворил, да, все опять пошло не по плану. но… -я запрещаю тебе умирать, понял? — звучит он непривычно серьезно, олег лишь хмурится в ответ, упорно не понимая, почему такая реакция. — иначе я приду за тобой на тот свет и убью самолично. ты понял меня? у сережи руки дрожат — олег только сейчас замечает — и ровно в этот момент приходит понимание. это он, олег, привык получать на заданиях, привык оказываться в таких ситуациях и раз за разом из них выбираться. это ему нечего было бояться, потому что он знал, — у сережи все по плану, он не опоздает, он придет — и у него впервые за все время своей работы наемником была такая уверенность в том, что сейчас все точно получится. потому что он верил в сережу, как бы это, возможно, глупо ни было. но сережа не был на войне, не получал страшные ранения на заданиях, не видел все то, через что прошел олег. и не должен был видеть. олег едва заметно улыбается разбитыми губами — ему почему-то очень спокойно. и пусть план не нравился им обоим с самого начала, возможно, его стоило осуществить хотя бы ради этого понимания. понимания того, насколько они на самом деле дорожат друг другом. -я понял. олег улыбается. олег ещё не знает, что разговаривает не с сережей. *** проходит день, два, неделя — все меняется. сначала это почти незаметно — более агрессивная реакция там, менее теплая тут, но вскоре становится очевидно — с сережей что-то не так. и олег не хочет задумываться над тем, что именно может быть с ним не так. он молчит, послушно делает то, что хочет этот не-его разумовский, и думает. в последние дни он слишком много думает. вадика больше нет, но алтан все ещё где-то там, где-то, где они не могут его достать. волков понимает — сергей, что бы с ним сейчас ни случилось снова, пока не в состоянии строить далекоидущие планы. поэтому он делает это сам. по привычке тренирует леру, старательно игнорируя ее вопросительные взгляды в сторону разумовского. она не спрашивает. но она видит. сережа срывается через неделю. олег даже не сразу понимает, что произошло, когда слышит его срывающийся крик и треск разбитого зеркала. разумовский на полу в ванной, в окружении множества осколков, с израненным руками. молчит. олег не хочет вспоминать, что это значит. не хочет помнить. но помнит. помнит, как тот, прежний не-сережа разбивал все зеркала по всему замку, как он кричал на всех, как отказывался от помощи. помнит пять пуль, которыми все закончилось. -птица? — олег не хочет спрашивать. олег спрашивает. по лицу сережи медленно расползается торжествующая ухмылка. -узнал все-таки. волков мысленно считает до пяти, пытаясь успокоиться. один. сережа вопросительно выгибает бровь на его полное отсутствие реакции. два. он хмурится, словно что-то опять пошло не по его плану, и это безмерно злит. три. он поднимает руки, словно пытаясь дотянуться до олега. с них на пол капает кровь. четыре. лицо разумовского искажает неприятная гримаса, а потом он запрокидывает голову и начинает смеяться. олег хотел бы забыть этот звук, но понимает — никогда больше не сумеет. пять. -остановись. сережа замирает, мгновенно затихая, и переводит на него вопросительный взгляд. сейчас он словно снова настоящий, снова тот разумовский, которого знал и хотел знать олег. оба знают — это ненадолго. -я ничего не делаю, — отзывается он, и волков понимает — обман, сережи здесь нет. и не было. -оставь его в покое, — по-прежнему предельно спокойно отзывается олег. он не верит в то, что получится, конечно нет, сейчас ему просто нужно решить, что делать дальше. сережа клялся, что птицы больше нет. что никогда тот кошмар не повторится, что теперь все по-настоящему, что он сам настоящий. сережа ошибся. -неужели ты всерьез поверил в то, что меня больше нет? — птица смеётся. — я его часть, я никогда не исчезну. и олег понимает. птица не был чем-то извне, чем-то ненастоящим, тем, от чего можно было бы избавиться раз и навсегда. птица был частью сережи, искажённой, состоящей из, казалось, самых отрицательных черт. но птица был его сережей. и он никуда никогда не исчезал. -то, что мы стали более цельными, ничего не меняет, ты же понимаешь? — птица улыбался. он знал, что олег понимает. ему некуда было деваться. никогда не было. -и что теперь? он чувствует ничего. пустота, в которой ничего нет. ничего не осталось. всегда было легче считать, что птица был ненастоящим. не частью сережи, которая отделилась вследствие сложного детства. кем-то совсем другим, от кого они могли и смогли избавиться. но они не могли. они никогда не могли -а что теперь? — птица выгибает бровь. он больше не улыбается. — я исчезну, а вы продолжите жить в самообмане. притворяться, что это не твой дорогой сережа выпустил в тебя пять пуль. олег молчал. ему нечего было сказать, потому что — как бы не хотелось это отрицать — птица был прав. теперь он был прав. -ты ведь понимаешь, что, чем дольше он будет отрицать то, что мы один человек, тем хуже для него самого? олег понимает. конечно, для и так не сильно здорового разумовского категорическое отрицание того, что птица — часть его самого — не могло пройти бесследно. он просто не знал. ему и неоткуда было знать, что сережа так и не сумел смириться. не сумел принять, что да, это тоже он. это не кто-то другой действовал его руками, это все, всегда, был он. каждую минуту его жизни. куда легче было выкинуть все неприглядные черты собственного характера на птицу. это не я, это он — эта мысль слишком прижилась в голове разумовского. она была слишком привлекательной, слишком простой в своем оправдании. она помогала. до определенного момента. -когда он увидел тебя избитого и связанного, он растерялся. ведь это я отвечал за месть, за самые страшные его поступки. светлый и правильный сережа разумовский не мог так просто убить человека. почему, как думаешь, было намного проще найти леру, чем действовать самостоятельно? потому что он так и не сумел принять, что он может и иногда даже хочет убивать. олег не мог и не хотел этого слышать. не хотел думать о том, что, несмотря на то, что казалось, что все стало так хорошо и правильно, сережа продолжал вести борьбу сам с собой. борьба олега кончилась. борьба сережи не останавливалась ни на минуту. -как, ты думаешь, он почувствовал себя, когда понял, что наслаждается страданиями другого человека? олег догадывается. если все было именно так, как успел описать птица, то для сережи, старательно отрицающего в себе все качества, которые были присущи именно птице, тот факт, что в этот раз именно он действовал так, как обычно действовал птица, мог оказаться невыносимо тяжёлым. -дай мне поговорить с ним. птица закатывает глаза. -ты, кажется, меня не понял — я здесь не потому, что хочу, а потому что он — не хочет. олег закрывает глаза. олег не знает, что делать дальше. *** этой ночью он не может уснуть. понимание того, что он все это время не замечал убивает. потому что кто, если не он, ещё давно в детстве поставивший себе главную цель — защищать разумовского. и что теперь? теперь ни он, ни сам сережа, ни даже птица, с этой задачей не справились. олег не представляет, какой выход из этого может существовать. ровно до того момента, как дверь в его комнату не открывается. на пороге стоит сережа — олег узнает его сразу, слишком давно не видел — и никак не решается сделать следующий шаг. -он все рассказал, — не спрашивает — утверждает. -рассказал, — все равно подтверждает олег, пытаясь сформулировать то, на что никак не хватало слов. — серый… -не надо, — разумовский качает головой, наконец, заходя в комнату. — давай завтра, ладно? олегу остаётся лишь кивнуть и понадеяться, что утром он вновь не встретится с птицей. *** когда олег просыпается, сережи рядом уже нет. обнаруживается разумовский за компьютером на кухне с кружкой кофе и очень напряжённым взглядом. -хочешь поговорить? — как-то слишком неуверенно спрашивает он — разумеется, он никогда не любил разговоры о себе, избегая их с потрясающей упорностью. даже о существовании птицы он рассказал лишь тогда, когда олег спросил напрямую — когда скрывать дальше больше не представлялось возможным. -не хочу, — честно отвечает олег, — но надо. сережа слабо усмехается, кивая. да. надо. давно было надо, но он как всегда не смог найти в себе достаточно сил, а теперь им только и остаётся, что разгребать последствия. -я понимаю, что это глупо, можешь этого не говорить лишний раз, — сходу заявляет разумовский, отставляя ноутбук и укладывая голову на сцепленные в замок руки. -я и не собирался. сережа хмурится, как будто ожидал чего-то совсем другого. наверно, так и было. -серый, я был на войне. я был наемником, я убил столько людей, сколько тебе даже не снилось, — олег говорит быстро, не давая себе времени передумать и задуматься над словами. он никогда не умел планировать, разговоры тем более. — и я никогда, даже на секунду, не подумаю осудить тебя за что-то подобное. никогда. я с детства знал, что у нас обоих проблемы с головой, так что америку ты мне не открыл. -я стрелял в тебя, — резко говорит разумовский, и тут же кривится, как будто до последнего собирался эту тему игнорировать. -и мы давно это пережили. ладно, кажется, олег поспешил со словами. сережа смотрит так, словно вот он теперь ему уж точно как минимум америку открыл. дважды. кажется, все действительно было хуже, чем казалось олегу все это время. -серый, я бы даже секунды не оставался здесь, если бы не простил тебя за это. вас обоих бы не простил. разумовский молчит, словно пытаясь осознать сказанное. получается у него не очень. было слишком просто отстраниться от ситуации, сделать вид, что это сделал «другой ты». куда сложнее было принять то, что это тоже был ты. и что тебя, несмотря на все это, простили. -я простил тебя, сереж. прости себя и сам.